волосатые мамы в бане
Мама купалась в бане сын
Мама, иди в баню! Мужское / Женское. Выпуск от 18.06.2019Подробнее
Мама и Сын ой не туда. Любовные историиПодробнее
Как БАРИН в бане отдыхалПодробнее
ВЗРОСЛЫЙ МАЛЬЧИК С ГОЛЫМИ ТЕТЯМИ В БАНЕПодробнее
Мама, дыхни. Мужское / Женское. Выпуск от 06.10.2021Подробнее
Анекдот МАМА и Сын в БанеПодробнее
На КУБАНЬ ПРИШЕЛ СИЛЬНЫЙ ВЕТЕР! Суп от ЗНАМЕНИТОГО ПОВАРА! @Шиндр МындрПодробнее
Выйдя из палаты Галина выбросила обручальное кольцо и разрыдалась, осев на пол..Подробнее
Дело в бане. Мужское / Женское. Выпуск от 20.09.2021Подробнее
MINI VLOG#1 МОЕМСЯ С СЫНОМ В БАНЕ.Подробнее
Подвозила женщина на попутке, предложила заехать в деревню и попросила помочь в бане. Подробнее
Конференция 3 Служение Сергей ЛукьяновПодробнее
МАТЕРИНСКАЯ ЛЮБОВЬ : комплекс Иокасты.Подробнее
Как я мылся в женской бане Искусство
В детстве я не любил две вещи — парикмахерскую и особенно баню. Не потому, что нужно было стричься, а потом мыться… Нет, нет! Меня пугало другое: сопутствующие им неприятные переживания. Какие? Если интересно, послушайте.
До пяти лет мама купала меня дома. Нагревала на примусе в большой кастрюле воду. Затем нагретую воду переливала в оцинкованное корыто, разбавляла её холодной — ванна готова! Тут и начинала свирепствовать надо мной мочалка и буйная мыльная пена. Иногда было горячо, глаза щипало, но я стойко, пусть сквозь слёзы, терпел. Когда уж было совсем невмочь, визжал, и мама усмиряла свой пыл.
Настоящие испытания начались гораздо позже, когда меня повели стричься. Парикмахерская находилась не близко, на Кукче. Парикмахер дядя Хаим усадил меня на высоченное кресло, повязал вокруг шеи простынку и нацелил свои усы на маму:
— Как стричь баранчука, под коленку или оставить чубчик?
Мама почему-то сочувственно глянула на меня, потрепала за вихры и вздохнула:
Не успел я сообразить, что означает пароль под «коленку», как электрическая машинка зажужжала над моей головой, больно жаля, словно десятки ос. Реветь было стыдно, и я мужественно молчал. Наконец, машинка умолкла, и я увидел в зеркале размытую свою физиономию. Она показалась мне опухшей, а голова была совершенно лысая, как… коленка. Вот тут-то и дошёл до меня смысл этого слова…
Только выйдя из парикмахерской, я дал настоящую волю своим слезам. Но и эту незаслуженную обиду я вскоре забыл. Зато дома она напомнила о себе в образе соседского Гришки, когда я вышел за калитку с горбушкой намазанной яблочным джемом. Увидев меня, он прямо-таки расцвёл в щербатой улыбке.
— Лысая башка, дай немного пирожка! — пропел Гришка.
— А если не дам? — сказал я, спрятав горбушку за спину.
— Я отпущу тебе шелбан, — ехидненько пообещал Гришка. — Всем лысым полагаются шелбаны…
Он был выше меня на целый горшок и сильнее. Пришлось поделиться угощением: кому же охота получить шелбан? За это Гришка, уплетая горбушку с повидлом, дал мне умный совет:
— Колька, если кто тебя станет дразнить: «Лысая башка, дай немного пирожка!», то смело отвечай: «Сорок один, ем один!» Это помогает.
Совет дружка я применил в этот же день. В детстве мне казалось, что кушать за столом одному неинтересно и не очень хочется. Вот и на этот раз, прихватив из дома ватрушку, я выбежал на улицу. Только умостился на скамейке возле арыка, а тут, словно из-под земли, появился Латип. Подходит ко мне вразвалочку, словно гусь, и тоже, как Гришка, улыбается с издёвкой:
— Лысая башка, дай немного пирожка!
Сговорились они, что ли…
Но я вовремя вспомнил совет Гришки и громко отчеканил:
— Сорок один, ем один! — и с аппетитом надкусил ватрушку, чувствуя себя в полной неуязвимости.
Латип хитро сощурился и победоносно произнёс:
— Сорок восемь, половину просим!
Такого подвоха я не ожидал, и Гришка мне о нём не говорил… А может, забыл или нарочно не сказал.
Латип на целых два горшка выше Гришки и кулаки у него вон какие… Пришлось честно поделиться ватрушкой.
Пока не отросли волосы, я старался, как можно реже, показываться на улице. Было обидно от своих же дружков слышать дразнилку по поводу лысины и получать шелбаны, когда с собой не было никаких вкусностей.
С тех пор я не стригся под «коленку» и мне всегда оставляли чубчик.
Всё бы дальше было хорошо, если бы не одно ещё испытание. Какое? Если интересно, послушайте.
Было это ранней весной, и мама сказала:
— Сынок, сейчас поедем в баню! Убери кубики…
Это известие сначала меня обрадовало: предстояла интересная прогулка на трамвае в город, куда меня родители брали редко, а потом огорошило… Хотя я был и маленьким, но уже понимал, что мыться в женской бане среди голых тётенек, не приветствуется пацанами. Узнают — будут хихикать, тыкать пальцем, расспрашивать, как это недавно случилось с Латипом, когда его мама брала с собой в баню.
На Гришкин вопрос: «Ну-ка, расскажи, что там видел?», Латип долго пыхтел, краснел и, наконец, выдавил из себя: «Много-много лянга!»
Мальчишки, что были постарше, громко загыгыкали. Они понимали, о чём речь. Только Латип умолчал другое… Об этом я узнал от того же Гришки, а тот в свою очередь от взрослых. Оказывается, банщица обругала Латипову мать, сказала:
— Больше не пущу вас в баню. Парню уже надо жениться, а вы всё… Эх.
С такими невесёлыми воспоминаниями я и приехал с мамой в Обуховскую баню. Почему в Обуховскую, на другой конец города, а не поближе?
Накануне вечером я слышал разговор мамы с отцом.
— Зачем тебе с ребёнком переться в такую даль? Могли бы помыться в бане на Чорсу, — сказал отец.
— Там кругом лейки, обмылки, волосы… Кислым молоком тянет… Негигиенично! — ответила мама.
— Ладно, как знаешь, — махнул рукой отец.
Из беседы родителей мне непонятным показалось слово «негигиенично». Что-то плохое чувствовалось в нём.
И вот мы с мамой сидим на стульях в длинном плохо освещённом предбанном коридоре. Ждём своей очереди. А очередь, ой-ой, длиннющая! Какие-то тётки, старушки, девчонки. С тазами, с банным бельём, с вениками, мочалками… Резкий, громкий звонок, приглашающий мыться, слишком уж медленно продвигает очередь. А я очень не люблю ждать! Ёрзаю на месте, верчусь по сторонам. На моём лице сплошное страдание: скоро ли мы приблизимся к заветной двери, из которой изредка выходят помывшиеся счастливые тётки? Мама чувствует моё томление, гладит по спине и успокаивает: «Потерпи немного, сынок!» Моё плохое настроение замечает и девчонка чуть старше меня: большеглазая, с крупными солнечными веснушками, со смешной рыжей косичкой, конец которой затянут в худосочную «гульку». Она сидит впереди, тоже с мамой, и исподтишка дразнит меня: высовывает язык, раздувает щёки, как мой хомячок, строит рожки…
Я пытаюсь не обращать на девчонку внимания, а она распыляется пуще, и я не выдерживаю, показываю ей кулак.
— Кому это ты? — спрашивает меня мама.
— А пусть не дразнится, — говорю я.
А девчонка — вот ехидина! — как ни в чём не бывало, уже весело щебечет о чём-то со своей мамой.
— Ну, что ты, ребятёнок, боишься? Видишь, вокруг никого нет. Я отвернусь. Смело снимай трусики и ступай за мамой.
Слова банщицы придают мне уверенности, я следую её совету.
Прикрывая тазиком перед, я следую за мамой, и мы оказываемся в клубах пара, журчащей и плещущей воды, множества женских теней и приглушённых голосов… Мама выбирает свободное местечко на бетонной скамье. Ошпаривает его из шайки кипятком, усаживает меня с тазиком и начинает мыть. И странно: я начинаю чувствовать себя здесь лучше и уютнее, чем в домашнем корыте. И мыло — земляничное — не так больно щиплет глаза, и мочалка, кажется, мягче. А главное: никто на нас не обращает внимания…
Вот мама в тазик снова набрала чистой воды, окатила меня, потом принесла ещё, поставила рядом, улыбнулась:
— Поплещись, а я пока схожу в парилку!
— Только быстрее, — заканючил я, проводив её тоскливым взглядом.
Я не любил и дома пластмассовые лодочки, уточек и лебедей: мы не взяли их с собой, как это делают другие… Куда как лучше играть в тазу с водой. Хлоп ладошкой, хлоп — ещё! Только брызги в разные стороны. За игрой я даже не заметил, как ко мне подкралась та самая девчонка, что в коридоре строила мне рожицы. Косичка её была расплетена, и я не сразу узнал бы в ней ехидину, если бы не веснушки и большие глаза.
Она молча села рядом.
— Мальчик, как тебя звать? — спросила ехидина.
Мне не очень-то с ней хотелось говорить.
— Коля, — пролепетал я.
— А меня — Катя, — представилась девчонка.
Как будто так уж мне нужно было её имя!
— А сколько тебе лет?
Я растопырил на правой руке пальцы, а на левой загнул мизинчик.
— Пять с половиной, — поняла моя новая знакомая.
— Фи-и, тютя-растютя, — с каким-то превосходством просвистела ехидина. — Я думала, что ты старше… А я уже заканчиваю первый класс!
— Не думай, что я маленький, — сказал я, оправдываясь. — Я уже умею читать. Сам прочитал сказку «Курочка Ряба».
— Ха-ха-ха, — захихикала ехидина, ткнула меня мыльным пальцем в нос и, шлёпая резиновыми тапочками по лужам, растаяла в парах.
Откуда-то сбоку послышался её захлёбывающийся голосок.
— Ты представляешь, мамуля, — делилась она новостью со своей мамой. — Этот Колька уже читает, а ходит в женскую баню. Ха-ха-ха!
Слёзы унижения душили меня, я готов был от такого позора ревмя-реветь, не говоря о том, чтобы я сделал с этой ехидиной, будь я старше и сильнее…
И тут возле меня выросла какая-то тень.
— Мальчик, тебя обидели? — спросила тень.
Я с трудом стал поднимать голову: тень была настолько высокой, что глаза мои еле-еле достали её «макушку». Это была незнакомая тётя. Тётя-великан, тётя-Гулливер, как из сказки. Я таких высоких раньше никогда и нигде не встречал. Она улыбалась. Такая тётя никого не даст в обиду.
— Нет, — помотал я мокрым чубчиком.
Но тут на счастье появилась мама.
— Что случилось? — спросила она обеспокоено.
— Мне показалось, что мальчик плачет, — сказала незнакомая тётя-великан, и удалилась в сторону.
Уже после бани мама мне с гордостью сказала, что тётя, которую я принял за великаншу, была знаменитая баскетболистка Рая Салимова.
Таким оказался мой первый, и последний поход в женскую баню.
Как я мылся в женской бане Искусство
В детстве я не любил две вещи — парикмахерскую и особенно баню. Не потому, что нужно было стричься, а потом мыться… Нет, нет! Меня пугало другое: сопутствующие им неприятные переживания. Какие? Если интересно, послушайте.
До пяти лет мама купала меня дома. Нагревала на примусе в большой кастрюле воду. Затем нагретую воду переливала в оцинкованное корыто, разбавляла её холодной — ванна готова! Тут и начинала свирепствовать надо мной мочалка и буйная мыльная пена. Иногда было горячо, глаза щипало, но я стойко, пусть сквозь слёзы, терпел. Когда уж было совсем невмочь, визжал, и мама усмиряла свой пыл.
Настоящие испытания начались гораздо позже, когда меня повели стричься. Парикмахерская находилась не близко, на Кукче. Парикмахер дядя Хаим усадил меня на высоченное кресло, повязал вокруг шеи простынку и нацелил свои усы на маму:
— Как стричь баранчука, под коленку или оставить чубчик?
Мама почему-то сочувственно глянула на меня, потрепала за вихры и вздохнула:
Не успел я сообразить, что означает пароль под «коленку», как электрическая машинка зажужжала над моей головой, больно жаля, словно десятки ос. Реветь было стыдно, и я мужественно молчал. Наконец, машинка умолкла, и я увидел в зеркале размытую свою физиономию. Она показалась мне опухшей, а голова была совершенно лысая, как… коленка. Вот тут-то и дошёл до меня смысл этого слова…
Только выйдя из парикмахерской, я дал настоящую волю своим слезам. Но и эту незаслуженную обиду я вскоре забыл. Зато дома она напомнила о себе в образе соседского Гришки, когда я вышел за калитку с горбушкой намазанной яблочным джемом. Увидев меня, он прямо-таки расцвёл в щербатой улыбке.
— Лысая башка, дай немного пирожка! — пропел Гришка.
— А если не дам? — сказал я, спрятав горбушку за спину.
— Я отпущу тебе шелбан, — ехидненько пообещал Гришка. — Всем лысым полагаются шелбаны…
Он был выше меня на целый горшок и сильнее. Пришлось поделиться угощением: кому же охота получить шелбан? За это Гришка, уплетая горбушку с повидлом, дал мне умный совет:
— Колька, если кто тебя станет дразнить: «Лысая башка, дай немного пирожка!», то смело отвечай: «Сорок один, ем один!» Это помогает.
Совет дружка я применил в этот же день. В детстве мне казалось, что кушать за столом одному неинтересно и не очень хочется. Вот и на этот раз, прихватив из дома ватрушку, я выбежал на улицу. Только умостился на скамейке возле арыка, а тут, словно из-под земли, появился Латип. Подходит ко мне вразвалочку, словно гусь, и тоже, как Гришка, улыбается с издёвкой:
— Лысая башка, дай немного пирожка!
Сговорились они, что ли…
Но я вовремя вспомнил совет Гришки и громко отчеканил:
— Сорок один, ем один! — и с аппетитом надкусил ватрушку, чувствуя себя в полной неуязвимости.
Латип хитро сощурился и победоносно произнёс:
— Сорок восемь, половину просим!
Такого подвоха я не ожидал, и Гришка мне о нём не говорил… А может, забыл или нарочно не сказал.
Латип на целых два горшка выше Гришки и кулаки у него вон какие… Пришлось честно поделиться ватрушкой.
Пока не отросли волосы, я старался, как можно реже, показываться на улице. Было обидно от своих же дружков слышать дразнилку по поводу лысины и получать шелбаны, когда с собой не было никаких вкусностей.
С тех пор я не стригся под «коленку» и мне всегда оставляли чубчик.
Всё бы дальше было хорошо, если бы не одно ещё испытание. Какое? Если интересно, послушайте.
Было это ранней весной, и мама сказала:
— Сынок, сейчас поедем в баню! Убери кубики…
Это известие сначала меня обрадовало: предстояла интересная прогулка на трамвае в город, куда меня родители брали редко, а потом огорошило… Хотя я был и маленьким, но уже понимал, что мыться в женской бане среди голых тётенек, не приветствуется пацанами. Узнают — будут хихикать, тыкать пальцем, расспрашивать, как это недавно случилось с Латипом, когда его мама брала с собой в баню.
На Гришкин вопрос: «Ну-ка, расскажи, что там видел?», Латип долго пыхтел, краснел и, наконец, выдавил из себя: «Много-много лянга!»
Мальчишки, что были постарше, громко загыгыкали. Они понимали, о чём речь. Только Латип умолчал другое… Об этом я узнал от того же Гришки, а тот в свою очередь от взрослых. Оказывается, банщица обругала Латипову мать, сказала:
— Больше не пущу вас в баню. Парню уже надо жениться, а вы всё… Эх.
С такими невесёлыми воспоминаниями я и приехал с мамой в Обуховскую баню. Почему в Обуховскую, на другой конец города, а не поближе?
Накануне вечером я слышал разговор мамы с отцом.
— Зачем тебе с ребёнком переться в такую даль? Могли бы помыться в бане на Чорсу, — сказал отец.
— Там кругом лейки, обмылки, волосы… Кислым молоком тянет… Негигиенично! — ответила мама.
— Ладно, как знаешь, — махнул рукой отец.
Из беседы родителей мне непонятным показалось слово «негигиенично». Что-то плохое чувствовалось в нём.
И вот мы с мамой сидим на стульях в длинном плохо освещённом предбанном коридоре. Ждём своей очереди. А очередь, ой-ой, длиннющая! Какие-то тётки, старушки, девчонки. С тазами, с банным бельём, с вениками, мочалками… Резкий, громкий звонок, приглашающий мыться, слишком уж медленно продвигает очередь. А я очень не люблю ждать! Ёрзаю на месте, верчусь по сторонам. На моём лице сплошное страдание: скоро ли мы приблизимся к заветной двери, из которой изредка выходят помывшиеся счастливые тётки? Мама чувствует моё томление, гладит по спине и успокаивает: «Потерпи немного, сынок!» Моё плохое настроение замечает и девчонка чуть старше меня: большеглазая, с крупными солнечными веснушками, со смешной рыжей косичкой, конец которой затянут в худосочную «гульку». Она сидит впереди, тоже с мамой, и исподтишка дразнит меня: высовывает язык, раздувает щёки, как мой хомячок, строит рожки…
Я пытаюсь не обращать на девчонку внимания, а она распыляется пуще, и я не выдерживаю, показываю ей кулак.
— Кому это ты? — спрашивает меня мама.
— А пусть не дразнится, — говорю я.
А девчонка — вот ехидина! — как ни в чём не бывало, уже весело щебечет о чём-то со своей мамой.
— Ну, что ты, ребятёнок, боишься? Видишь, вокруг никого нет. Я отвернусь. Смело снимай трусики и ступай за мамой.
Слова банщицы придают мне уверенности, я следую её совету.
Прикрывая тазиком перед, я следую за мамой, и мы оказываемся в клубах пара, журчащей и плещущей воды, множества женских теней и приглушённых голосов… Мама выбирает свободное местечко на бетонной скамье. Ошпаривает его из шайки кипятком, усаживает меня с тазиком и начинает мыть. И странно: я начинаю чувствовать себя здесь лучше и уютнее, чем в домашнем корыте. И мыло — земляничное — не так больно щиплет глаза, и мочалка, кажется, мягче. А главное: никто на нас не обращает внимания…
Вот мама в тазик снова набрала чистой воды, окатила меня, потом принесла ещё, поставила рядом, улыбнулась:
— Поплещись, а я пока схожу в парилку!
— Только быстрее, — заканючил я, проводив её тоскливым взглядом.
Я не любил и дома пластмассовые лодочки, уточек и лебедей: мы не взяли их с собой, как это делают другие… Куда как лучше играть в тазу с водой. Хлоп ладошкой, хлоп — ещё! Только брызги в разные стороны. За игрой я даже не заметил, как ко мне подкралась та самая девчонка, что в коридоре строила мне рожицы. Косичка её была расплетена, и я не сразу узнал бы в ней ехидину, если бы не веснушки и большие глаза.
Она молча села рядом.
— Мальчик, как тебя звать? — спросила ехидина.
Мне не очень-то с ней хотелось говорить.
— Коля, — пролепетал я.
— А меня — Катя, — представилась девчонка.
Как будто так уж мне нужно было её имя!
— А сколько тебе лет?
Я растопырил на правой руке пальцы, а на левой загнул мизинчик.
— Пять с половиной, — поняла моя новая знакомая.
— Фи-и, тютя-растютя, — с каким-то превосходством просвистела ехидина. — Я думала, что ты старше… А я уже заканчиваю первый класс!
— Не думай, что я маленький, — сказал я, оправдываясь. — Я уже умею читать. Сам прочитал сказку «Курочка Ряба».
— Ха-ха-ха, — захихикала ехидина, ткнула меня мыльным пальцем в нос и, шлёпая резиновыми тапочками по лужам, растаяла в парах.
Откуда-то сбоку послышался её захлёбывающийся голосок.
— Ты представляешь, мамуля, — делилась она новостью со своей мамой. — Этот Колька уже читает, а ходит в женскую баню. Ха-ха-ха!
Слёзы унижения душили меня, я готов был от такого позора ревмя-реветь, не говоря о том, чтобы я сделал с этой ехидиной, будь я старше и сильнее…
И тут возле меня выросла какая-то тень.
— Мальчик, тебя обидели? — спросила тень.
Я с трудом стал поднимать голову: тень была настолько высокой, что глаза мои еле-еле достали её «макушку». Это была незнакомая тётя. Тётя-великан, тётя-Гулливер, как из сказки. Я таких высоких раньше никогда и нигде не встречал. Она улыбалась. Такая тётя никого не даст в обиду.
— Нет, — помотал я мокрым чубчиком.
Но тут на счастье появилась мама.
— Что случилось? — спросила она обеспокоено.
— Мне показалось, что мальчик плачет, — сказала незнакомая тётя-великан, и удалилась в сторону.
Уже после бани мама мне с гордостью сказала, что тётя, которую я принял за великаншу, была знаменитая баскетболистка Рая Салимова.
Таким оказался мой первый, и последний поход в женскую баню.
Встреча в бане ч-1
Мы женаты уже 5 лет. Я безумно люблю, и даже в чем-то боготворю свою Аню. Умница, прекрасная хозяйка, да к тому же очень сексуальная женщина. Ане 28 лет. Она младше меня на два года. Невысокого роста — 160 см с практически идеальной фигурой. Даже после родов она сумела сохранить упругий плоский животик и великолепную грудь второго размера с нежно-розовыми сосочками. Это может прозвучать странно, но за пять лет наши сексуальные отношения ничуть не охладели, а даже стали еще более яркими. Может быть, поэтому у меня никогда не возникало мысли об измене. Аня тоже была мне верна, в этом не могло быть сомнений. Иногда мы развлекались с ней, играя в различные ролевые игры. Аня у меня фантазер и всегда умудряется выдумать что-то новенькое.
Мы живем в небольшом частном домике на окраине города, который достался Ане от бабушки. Первое время мы подумывали было продать его и, взяв кредит, купить квартиру. Но чем больше жили, тем больше приходило понимание, что жить в своем доме, пусть небольшом и старом, нам все же больше подходит, чем в квартирной коробке. Я сделал небольшой ремонт, поменял крышу, обновил фасад. Аня обставила домик с таким вкусом, что мог бы позавидовать любой дизайнер. Возле дома был небольшой сад, который мы превратили в некий парк для семейного отдыха с детской площадкой для дочки. Кроме того у нас была своя баня. Мы с женой очень любим париться, да и многие наши друзья частенько заглядывают к нам в гости по этому поводу.
И вот, в очередную пятницу мне позвонил мой хороший друг Стас. Мы поговорили о том, что редко видимся и надо бы как-нибудь собраться.
— Нет ничего проще — сказал я ему, — приходи завтра в баню. С меня пар, с тебя пиво.
— Слушай, а может мы с Катей придем? — спросил он, — а то она ругается, когда я ее бросаю одну по субботам.
Катя — это жена Стаса.
— Хорошо, приходите вдвоем. Я Аню предупрежу. Она тоже будет рада.
Анька очень обрадовалась. Они с Катей подружились сразу же, как только познакомились.
Хохотали вместе часами. В общем, у нас была дружная компания.
На следующий день я убирался в бане. Поменял воду в небольшом бассейне, растопил печь и мы стали ждать гостей.
— Ну что? Где же Стасик с Катей? — в баню заглянула Аня, завернутая в полотенце.
— Наверное, скоро подъедут. Договаривались на шесть, а уже двадцать минут седьмого.
— Ну, тогда. может пока их нет. — сказала Аня с лукавой улыбкой, распахивая полотенце и открывая моему взору прекрасное тело в одних тонких трусиках.
— Анька, не хулигань — сказал я, — а если они сейчас придут?
— Если, да кабы. — прошептала Аня и подошла ко мне вплотную, подставляя возбужденные соски к моему лицу. Я не удержался и обхватил губами ее нежный сосочек. Аня с шумом вздохнула, усаживаясь мне на колени. Она опустила руку мне на пах и сильно сжала дружка сквозь ткань трусов. Прибор начал медленно пульсировать, наливаясь.
— Этот запах дубовых веников меня так в..збуждает — прошептала мне на ушко Аня, — Я уже вся влажная.
— Эй, хозяева! — раздался громогласный голос Стаса на улице.
— Вот, блин! — вскрикнул я и поднялся.
Анька тут же запахнула полотенце и посмотрела на меня с ужасом и весельем.
— Быстро беги в парилку — прошептала она, глазами указывая на выпирающий из трусов прибор.
Я только успел нырнул в парную и закрыл дверь, как в баню зашел Стас с Катей. Я слышал только их голоса и звуки поцелуев.
— Привет, Анютка! Чмок.
— Привет, Стас. Привет, Катюха. Чмок. чмок..
— А где Саня? — спросил Стас.
— Я тут — крикнул я из парной, — не дождался вас и решил погреться.
— Да, извини, пришлось немного задержаться — оправдывался Стас, — мне нужно срочно съездить документы отвезти на работу. Так что вы пока без меня начинайте, а я мигом.
— Лады — сказал я, — только быстрее.
Возбуждение понемногу прошло и я, ополоснувшись водой для убедительности, вышел из парилки.
— Здравствуй, Саня. Ты уж извини. У нас всегда что-нибудь случается — с улыбкой сказала
— Да ладно — отмахнулся я, — Стас надолго?
— Я не знаю. Может быть и нет. Все зависит от начальника.
Катя все еще стояла в легкой куртке и брюках, в окружении оставленных Стасом пакетов с пивом и закуской. Она была очень симпатичной девушкой, ростом немного пониже Ани и пожалуй чуть пополнее. Обычно мы парились поочередно, сначала мы со Стасом, потом Аня с Катей. Но теперь вот решили вместе посидеть.
— Да ты раздевайся и проходи, что ты стоишь как бедная родственница? — воскликнула Аня и принялась снимать с Кати куртку. Я тем временем доставал из пакетов еду и раскладывал на столе.
— А я вам специальное мыло принесла банное, — сказала Катя, освобождаясь от брюк. У Кати это вроде хобби. Покупает различные ароматические масла и делает мыло, скрабы и прочую ерунду. Я это не особо понимаю, я и обычным хозяйственным мылом могу помыться, но супруге ее продукция очень нравиться.
— О! Спасибо! — воскликнула Аня, — А что за запах?
— Нуууу, там очень много всего намешано, — сказала Катя с загадочным видом, — но я думаю, вам понравится.
— Прошу к столу — развел я руками, давая девушкам обозреть ожидающие нас яства.
Я разлил по глубоким стаканам холодное пиво.
— Ммммм — протянула Аня, — какая вкуснотища.
Мы сели за стол и подняли бокалы. Аня, раздевшись, осталась в одном легком коротком халатике и трусиках. Когда она села напротив меня на лавку, то я увидел белую полоску трусиков, проглядывающую между ее великолепных бедер. Кроме того, она была без лифчика и ее полные груди размера не меньше третьего очень вызывающе упирались сосками в шелк халатика. Я никогда не видел Катю почти без одежды и всегда считал, что она толстовата. Я не знал, что у нее такое прекрасное упругое тело. Пока я осушал бокал, то поймал себя на мысли, что мой взгляд жадно следит за каждым колыханием ее груди. Неожиданно, как бы проснувшись ото сна, я перевел взгляд на жену и покраснел. Аня смотрела на меня с укоризной и какой-то легкой иронией. Мне стало не по себе еще и от того, что в трусах снова начал движение мой дружок. Катя посмотрела на меня внимательно, потом перевела взгляд на Аню и засмеялась.
— Чего мы сидим как на светском приеме? Давайте еще по бокалу и в парную! А то я уже замерзла. Мы выпили и девчонки встали.
— Я после вас пойду — сказал я, — попью еще пивка. Может, Стаса дождусь.
Анька поправила полотенце и нырнула в приоткрытую дверь парилки.
— А. — Катя недоуменно уставилась на меня, — а что вы в нижнем белье паритесь?
— Когда как — уклонился я ответа.
— Ну, ладно. — она провернулась ко мне спиной, скинула халатик на пол и обернулась полотенцем. Я успел поглазеть на ее упругую, манящую попку в тонких трусиках.
— Ну, я пошла. — сказала она, игриво подмигнув мне.
Из парилки послышался женских хохот и шипение пара.
Вот я влип. Не надо было соглашаться париться вместе с ними. Вдруг опять встанет? Еще и Аня заметила мой интерес, теперь обижаться будет. Девчонки парились минут пятнадцать. Я как раз успел выпить бокал пива. Уже третий. В голове началось приятное кружение и я расслабился. В конце концов, все свои. Чего стесняться? Ну посмотрел на красивое тело. Что ж тут плохого.