старцы градские в древней руси это
Старцы градские в древней руси это
5. Городское боярство
Если Ключевский главное место в вопросе о происхождении «старцев градских» отводил купечеству, то Юшков, по существу говоря, вдаётся в другую крайность и видит в них только землевладельцев. Город Киевской Руси он рассматривает прежде всего как «центр феодального властвования» над сельской округой. Поэтому киевляне, черниговцы и др. для С. В. Юшкова «не купцы и не промышленники, а именно местные феодалы, окрепшие под защитой города и жившие в своих городских дворах» ( Там же, стр. 135).
В известном рассказе о пирах Владимира находим указание на состав киевского населения: «и приходити боляром, и гридем, и соцьскым, и десяцьскым, и нарочитым мужем» ( Лаврент. лет., стр. 123). Если гриди и бояре относятся к дружине, то сотские и десятские, нарочитые мужи, принадлежат к городскому населению. Пока это ещё только складывающаяся городская знать, в число которой могли войти и дружинники и представители купечества.
Остановимся на некоторых боярских родах, история которых более или менее полно устанавливается по летописям. Рассказывая о водворении Изяслава Мстиславича в Киеве, летописец упоминает об аресте нескольких бояр, сторонников Ольговичей. В числе арестованных указаны Данило Великий, Гюргей Прокопыч, Ивор Гюргевич Мирославль внук. Имя Мирослава упомянуто здесь как общеизвестное для киевлян, иначе зачем было бы говорить о Мирославе, как о деде боярина Ивора.
О родоначальнике боярского рода Мирославичей известно очень мало. Летописец сообщает, что в 1134 г. была принесена доска от гроба господня, за ней послал Мирослав ( Ипат. лет., стр. 212). Издатели Ипатьевской летописи почему-то дали этому Мирославу отчество Гюрятинич, отожествив его с новгородским посадником без особого основания. В Ипатьевской летописи, кроме того, под 1146 г. упоминаются Мирослав Андреевич и Мирослав Хилич-внук, которые жили почти одновременно с Ивором Георгиевичем и, следовательно, не могут быть приняты за его деда Мирослава.
Упоминаемый ранее Мирослав может быть отожествлён с Мирославом, названным в Пространной Русской Правде как участник совещания на Берестове перед вступлением Владимира Мономаха в Киев. С некоторой вероятностью можно думать, что к этому Мирославу восходит название села или местечка Мирославцы под Киевом, упомянутого в списке русских городов XIV в. Под Витичевом в XII столетии находилось Мирославское село. Мирослав явился основателем богатого боярского рода в Киеве.
Наследником Ратибора был его сын Фома, также служивший Владимиру Мономаху. В 1116 г. Фома Ратиборович вместе с боярином Вячеславом ходил на Дунай и принимал участие в неудачной осаде Дерестра. Несколько позже (в 1121 г.) он был посадником в Червене ( Ипат. лет., стр. 204, 205-206).
Сын Чудина носил уже христианское имя Ивана и принимал участие в совещании на Берестове в 1113 г.
Приведённые примеры говорят о существовании боярских фамилий в Киеве, в которых богатство переходило от отца к сыну. Недостаток сведений не позволяет нам остановиться подробнее на биографиях отдельных боярских родов, но существование патрицианских фамилий в Киеве XI-XIII вв. остаётся вне всякого сомнения. К их числу принадлежали потомки Выплаты, который ходил воеводой во время последнего русского похода на Царьград, в 1043 г., и попал в плен к грекам. После гибели русских кораблей от бури он был единственным человеком из княжеской дружины, решившимся остаться с воинами, выброшенными на берег. Этот поступок можно объяснить тем, что в число воинов входило киевское ополчение. Сыном Вышаты был киевский тысяцкий Ян; он так и прозвался в летописи сыном Вышатиным, как лицо очень известное ( Лаврент. лет., стр. 171). Биография Яна Вышатича, с предельной полнотой составленная М. Д. Присёлковым, является своего рода шедевром исторической проницательности и избавляет нас от необходимости следить за судьбой Яна, игравшего немалую роль в событиях XI в. Сын Яна Вышатича постригся в Киево-Печерском монастыре под именем Варлаама. По словам Патерика, отец молодого инока, т. е. Ян, был первым в числе княжеских бояр ( М. Д. Присёлков, История русского летописания XI-XV веков, Л. 1940, стр. 18-20; «Печерский патерик», стр. 23).
Знаменитым боярским родом в Новгороде были Ми-рошкиничи. Родоначальником их предположительно можно считать того Мирослава, которого в 1132 г. новгородцы послали посадником в Псков. Возможно, что устав Всеволода, упоминающий о бириче Мирошке, говорит о том же лице. Мирослав в уставе церкви Ивана Предтечи на Опоках назван уже как посадник. В 113.5 г. Мирослав-посадник отправился мирить киевлян с черниговцами, но его попытка окончилась неудачей. Он умер в том же году.
Врагами и соперниками Мирошкиничей были родичи посадника Твердислава Михайловича. Самое характерное в борьбе Мирошкиничей и Твердислава то, что новгородские бояре только опирались на княжескую помощь извне, а вели свою самостоятельную политику. В Новгороде у них были и сторонники и враги. Подобные боярские фамилии опирались на земельные имущества вне города, но они теснейшим образом были связаны с городом и его жизнью. Поэтому умершего Дмитра Мирош-кинича повезли хоронить в подгородный монастырь, а не в деревенскую усадьбу ( Подробнее см. в труде К. Калайдовича «Опыт о посадниках новгородских», М. 1821, а также в статье Н. А. Рожкова «Политические партии в Великом Новгороде XII-XV века» (Н. А. Рожков, Из русской истории. Очерки и статьи, т. I, Пгр. 1923)).
О больших богатствах, накопленных боярами, можно судить по их участию в построении церквей. Например, в Новгородской летописи читаем о построении Моисеем Домажировичем церкви Ивана Предтечи на Чюдинцевой улице. В 1183 г. Рядко с братом поставили церковь на Рогатице. В 1188 г. Семен Дубычевич заложил церковь в Аркаже монастыре. В 1192 г. поставил церковь в Хутынском монастыре Алексей Михайлович, в чернецах Варлаам, и т. д. Боярское церковное строительство особенно заметно в Новгороде не потому, что оно было там исключительно развито, а потому, что Новгородская летопись особенно изобилует местными подробностями. Так, Патерик знает об участии тысяцкого Шимона, или Симона, в строительстве «великой церкви» Печерского монастыря. Строительная деятельность бояр объясняется не только религиозными побуждениями, но и стремлением иметь в каменной церкви надёжное убежище на случай пожара или других несчастий. Взгляд на церковь собственного строения, как на личную собственность, в частности, сказался на обычае ставить в священники холопов, не давая им отпуска на волю ( «Яко же и по поставленью священия съвершения работном быти» («Русская историческая библиотека», т. VI, стр. 80)). Можно представить себе, в каком положении был подобный священник-холоп, служивший при церкви, построенной на боярские средства и обычно стоявшей подле боярского двора.
Старцы градские на Руси X в.
В Повести временных лет сохранились лишь обрывки воспоминаний о старцах градских. Подобно мимолетным видениям проходят они перед взором исследователя и точно сказать,
В тот год, когда С.М.Соловьев напечатал свей «Очерк нравов, обычаев и религии славян», А.Тюрин выпустил небольшую книгу «Общественная и духовная жизнь и земские отношения в Древней Руси», где тоже коснулся вопроса о старцах градских. Автор показал их в эволюции: от родовых старейшин до общинных, иначе — земских. В эпоху Владимира-крестителя старцы были уже земскими старейшинами. 5 Эти взгляды А.Тюрина оказались как бы посредине двух противоположностей: теорий родового и общинного начал в истории Древней Руси. Поклонники русской общины — славянофилы — в полемике со столпами родовой теории К.Д.Кавелиным и С.М.Соловьевым отстаивали тезис об общинном быте на Руси. Естественно, что старцы градские не могли у них фигурировать в качестве родовых начальников. К.С.Аксаков, например, толковал их как народных старейшин с весьма скромным общественным значением. 1
Другие исследователи, такие, как Д.И.Иловайский и И.Линниченко, поставили еще более тесные пределы общественной значимости старцев, считая их домохозяевами и домо-владыками. 2
Следующий шаг в изучении нашей темы сделал В.О.Ключевский. Всю силу критики он сосредоточил на тех, кто связывал старцев градских с родовыми отношениями. В согласии со своим воззрением о торговом значении древнерусских городов В.О.Ключевский полагал, что городские старцы — «это образовавшаяся из купечества военно-правительственная старшина торгового города, который внешние обстоятельства в IX в. заставили вооружиться и устроиться по-военному». 3 В целом торговая аристократия городов носила имя «нарочитых мужей», а выходившие из ее среды десятские, сотские и прочие управители назывались «старцами градскими». 4 Предположение В.О.Ключевского о старцах градских — городовой старшине, десятских и сотских — воспринял А.Е.Пресняков. Но если у В.О.Ключевского эти чины являлись плоть от плоти местной военно-промышленной знати, туземной аристократии, то, по А.Е.Преснякову, они — «орудия кня-жого управления, а не представители местного общества». 1 По Н.А.Рожкову же— наоборот: «старцы градские — это выбиравшиеся вечем начальники ополчения смердов, тысяцкие и сотские». 2 М.Ф.Владимирский-Буданов понимал под старцами земских бояр. 3 Наконец, С.Ф.Платонов, подчеркнув неопределенность того, воплощают ли старцы выборную власть, рожденную общиной, или же просто людей высшего общественного класса, не сомневался в одном, а именно, что «в данном случае мы имеем дело с высшим классом до-княжеского общества».
Не прошли мимо старцев градских и советские историки. М.Н.Покровский высказался против предположения о старцах в смысле выборной городской старшины, ибо «выборное начало в древнерусском городе не ослабевало, а усиливалось с течением времени. Выборный институт мог изменить название, но исчезать ему не было ни малейшего основания. Другое дело, если мы допустим, что «старцы градские» были главами печищ, составлявших первоначально город: тогда их постепенное исчезновение. будет как нельзя более естественно». 5
Специальная заметка о старцах градских принадлежит В.Строеву, предложившему в термине русской летописи «старцы градские» видеть не более чем элементарное заимствование из Библии, так как «это — ПрЕфутерог, с которыми совещался Соломон, но перестал совещаться его недостойный сын Ровоам». Летописец, думает В.Строев, лишь перенес эту соломоновскую черту на Владимира Святославича и только. 2 Столь нехитрое объяснение летописного текста советские историки не поддержали. Б.Д.Греков о старцах градских судил примерно так же, как и М.Ф.Владимирский-Буданов. Он относил их к боярам. «Бояре нашей древности, — писал Б.Д.Греков, — состоят из двух слоев. Это наиболее богатые люди, называемые часто людьми «лучшими, нарочитыми, старейшими» — продукт общественной эволюции каждого данного места, туземная знать, а также высшие члены княжеского двора, часть которых пришлого происхождения. Терминология наших летописей иногда различает эти два слоя знати: «бояре» и «старци». «Старци», или иначе «старейшие», — это и есть так называемые земские бояре». 3 С.В.Юшков, противопоставляя старцев боярам, рассматривал первых в качестве родоплеменной знати. 4 Потомками племенных князей казались они С.В.Бахрушину. Во времена Владимира старцы градские принадлежали к местным землевладельческим кругам, содействовавшим укреплению власти киевского князя. А в VIII — IX вв. они превратились в земских, местных бояр, крупных землевладельцев, эксплуатирующих «труд посаженных на землю рабов и зависимых крестьян». 1 Тут С.А.Покровский полностью смыкается с Б.Д.Грековым, о чем свидетельствует и сам. 2
По словам Л.Т.Мирончикова, старцы градские — языческие жрецы, руководившие древнерусским обществом и занимавшие одинаковое с боярами социальное положение, входя вместе с ними в правящее сословие класса феодалов. 3
Итак, в исторической литературе о старцах градских существуют многочисленные и самые противоречивые представления. Пестрота этих представлений обусловлена крайней скудостью и фрагментарностью источников.
Первый вопрос, возникающий перед исследователем, состоит в том, какова степень достоверности известий о старцах, сообщаемых древними летописями. Не есть ли они плод легендарного творчества? Данный вопрос тем более уместен, что летописные заметки, несущие сведения о старцах градских, пронизаны духом исторических преданий и легенд. Однако еще В.О.Ключевский, преодолевая аналогичные сомнения, говорил: «. старцы градские присутствуют в думе князя и подают голос вместе с епископами по таким делам, о которых начальная летопись рассказывает без заметной примеси легенды. » 4 Мы не хотим простой ссылкой на авторитет В.О.Ключевского отделаться от обсуждения важной источниковедческой проблемы, хотя и убеждены, что игнорировать указание одного из крупнейших русских историков было бы непростительно. Мы идем дальше и задаемся вопросом, нельзя ли за счет каких-нибудь дополнительных летописных материалов подкрепить веру в реальный характер старцев градских. И тут невольно напрашивается сопоставление терминов «старцы» и «старейшины». Попутно отметим, что подавляющее большинство ученых пользовалось ими как синонимами, и эта операция казалась настолько безобидной, что они прибегали к ней, не производя какого бы то ни было предварительного исследования. Только И.Линниченко возражал против отождествления старцев со старейшинами. «Следует прежде всего, — настаивал он, — строго отличать старцев от старейшин. Старейшины являются в летописи с официальным значением — правителей». 2 Если старейшины — правители, то старцы — всего лишь домохозяева, сходившиеся на вече. 3 Вернемся, впрочем, к терминам «старейшины» и «старцы». В летописи первый из них иногда употребляется в значении старшинства или первенства над людьми одного и того же разряда. Победитель Царьграда вещий Олег, вспомнив о любимом коне, отданном на попечение слугам, «призва старейшину конюхом, рече: «»Кде есть конь мъй, его же бех поставил кормити и блюсти его?» Он же рече: «Умерл есть»». 1 Нетрудно догадаться, что старейшина конюхов — это старший конюх. В том же смысле старшинства летописец пользуется термином «старейшина», когда передает речь «философа», склонявшего князя Владимира принять христианство. Но нередко под словом «старейшина» древнерусский книжник выводил, говоря языком современной социологии, общественных лидеров, т.е. тех, кто принадлежал к правящей верхушке, руководившей обществом, и тогда термин принимал уже отчетливое социальное звучание. Для иллюстрации сошлемся на хазарских старейшин, предрекших по славянской дани мечами печальную будущность собственного племени, 3 старейшин из Искоростеня, Белгорода и других городов. Есть ли что-либо общее между ними и старцами? Как смотрел на одних и других летописец?
ПВЛ по Лаврентьевской летописи
«. приведоша Моисея пред Фаравона, и реша старейшина Фаравоня: се хочеть смирити область Еюпеть-скую. » 1
ПВЛ по Воскресенской летописи
«. приведоша Моисея пред царя Фараона, и реша Фараону старци Египетьскыя: о царю! се хощет смирити и область Египетскую»
Мы не можем согласиться с тезисом С.М.Соловьева о том, что из летописи нельзя понять, применил силу Олег при завладении Смоленском и Любечем, или же нет. Догадка Н.М.Карамзина при вдумчивом отношении к летописному тексту находит полное подтверждение. В самом деле, когда летописец сообщает о занятии Олегом Смоленска, он употребляет выражение «принял город», а Любеча — «взял Любеч». 1 Отсюда ясно, что в Смоленск Олег попал мирным путем, тогда как Любеч и Киев открыли ворота, покоряясь силе завоевателя. Рассказ летописца позволяет судить, почему Олег без вооруженного столкновения занял Смоленск. Оказывается, он «приде к Смоленьску с кривичи». 2 А если еще вспомнить о тесном содружестве словен, кривичей и других окольных племен, завершившимся образованием конфедерации племен, сыгравшей важную роль в новгородской истории, 3 то добровольное подчинение Смоленска вновь прибывшему князю получает исчерпывающее объяснение. Но мирный, обусловленный каким-то договором, въезд Олега в город кривичей не мог быть безучастным со стороны местных властей, олицетворенных в старейшинах. Поэтому версия Архангелогородского летописца о смоленских старейшинах, вошедших в контакт с Олегом накануне его появления в городе, весьма правдоподобна. Мы принимаем ее и связываем с ней самое раннее упоминание в древнерусских летописных памятниках о городских старейшинах, или старцах градских. 4
Как в описанном Архангелогородским летописцем эпизоде, так и в других старцы градские выступают в качестве полномочных руководителей общества, с которыми князья вынуждены считаться. Даже во второй половине X в., в переломную эпоху Владимира Святославича, 1 они еще теснятся в аппарате управления и влияют на ход государственных мероприятий первостепенной важности, таких, как введение христианства, расходование казенных средств. Старцы — советники в княжеской думе и непременные участники пиров Владимировых, выполнявших задачу социального общения местного населения с носителем публичной власти — киевским князем. 3
Выделялись ли старцы чем-нибудь из остальной высокопоставленной знати или же сливались с ней? Каково, например, отношение их к боярам? В исторической литературе прослеживаются две линии в данном вопросе. Одни историки (А.Рейц, С.В.Юшков) стараются не смешивать бояр со старцами градскими, 4 другие (М.Ф.Владимирский-Буданов, Б.Д.Греков), относя старцев к категории земских бояр, сглаживают тем самым различия между ними. 5 Позиция последних историков легко уязвима и с точки зрения фактов, упоминаемых летописью, и с точки зрения логики развиваемых ими положений. Обращаясь к летописи, замечаем, что ее составитель разграничивает бояр и старцев градских. 1 Вникая в логическую канву исследования названных авторов, ощущаем слабость построения отдельных звеньев. Дореволюционных ученых, впрочем, можно еще понять, поскольку они исходили из идеи о прибытии издалека варяжских дружин на Русь, представители которых образовали княжеский двор с его высшим слоем — княжими боярами, противостоящими туземному боярству. Но исследователь, придерживающийся мнения о ничтожной миссии варягов в социально-политической истории Древней Руси и быстрой ассимиляции их славянской средой, не может противопоставлять «высших членов княжеского двора» туземной знати, не впадая в противоречие с самим собой.
Еще меньше похожи старцы на князей. Мы говорим об этом потому, что в историографии предпринимались попытки сравнять старцев градских и князей. М.В.Довнар-Запольский писал: «Наша древняя летопись считает очень многих князей в среде русских племен, находящихся под властью киевского князя Олега. Очень вероятно, что эти племенные князья были такими же родовыми старейшинами (старцами градскими. — Авт.). С объединением Руси они затерялись в среде местного земского боярства». 2 Автор не приводит ни одного факта, который как-нибудь бы подтвердил его мысль. Не знаем и мы таковых. Поэтому спор тут бесплоден.
Итак, старцы градские — это ни князья, ни бояре. Кто же они? Без привлечения этнографического материала ответить на поставленный вопрос нельзя. И достойно сожаления, что историки до сих пор изучают старцев градских без помощи этнографов. Наблюдения Л.Моргана над бытом индейцев демонстрируют сложную структуру власти в родоплеменном обществе на позднем этапе его развития, когда народом управлял совет вождей, народное собрание и высший военачальник. 1 Совет вождей выполнял гражданские функции. 2
На аналогичное разделение властей у древних германцев обратил внимание Ф.Энгельс. «Высшей ступени варварства, — говорит он, — соответствует и организация управления. Повсеместно существовал, согласно Тациту, совет старейшин (principes), который решал более мелкие дела, а более важные подготовлял для решения в народном собрании. Старейшины (principes) еще резко отличаются от военных вождей (duces), совсем как у ирокезов».
Старцы градские, по нашему убеждению, и есть та племенная знать, которая занималась гражданскими делами, чем она и отличалась от князей и их сподручников бояр, профилирующихся прежде всего в области военной. Наименование «градские» они получили потому, что пребывали, как и следовало ожидать от племенной знати, в «градах» — племенных центрах.
Не везде положение старцев градских было одинаковым. Более уверенно и устойчиво они чувствовали себя в тех землях-княжениях, где правили местные князья — потомки племенных вождей, вросших в туземную почву. Между этими князьями и старцами вряд ли возникали острые или неразрешимые противоречия. Вспомним древлян с их патриархально-идиллическим общественным тонусом, добрыми князьями, нарочитыми мужами (старейшинами), «иже дерьжаху Деревь-ску землю». Несколько иной была судьба старцев там, где утвердилась иноземная династия Рюриковичей. Здесь, пожалуй, чаще возникали поводы для взаимного неудовольствия. Однако и Рюриковичи вынуждены были на первых порах считаться с ними и при случае пользоваться их поддержкой. Пример князя Владимира Святославича тут более чем кстати. Но нельзя также преувеличивать значение старцев градских: при всем своем социальном весе они по отношению ко второй половине X в. — осколки прошлого, готовые навсегда исчезнуть с политического небосклона Древней Руси. И действительно, в XI в. о них уже ничего не слышно. В чем причина ухода старцев? Собирание восточнославянских земель вокруг Киева губительно отозвалось на старцах, тяготевших к местной обособленности и замкнутости, поднимавших свои племена против гегемонии киевских князей. Не случайно Ольга, ворвавшись в Искоростень, подвергла экзекуции тамошних старцев. 1 Но главная причина исчезновения старцев градских заключалась, конечно, не в карательных мерах князей из Киева, а в распаде родового строя, из недр которого вышли старцы; рухнули учреждения родового строя, и вместе ними отошли в небытие старцы градские, их персонифицирующие.
Какие выводы можно сделать из проделанного в первой главе исследования? Основной вывод заключается в том, что в Киевской Руси (в ее социально-экономической структуре) факторам дофеодального характера принадлежала в высшей степени существенная роль. Здесь необходимо прежде всего назвать общину в различных вариациях и крупные семейные объединения. Эти социальные институты генетически восходят к родовому строю и в сущности являются его модификацией. Не случайно Ф.Энгельс указывал: «. родовой строй может продолжать существовать в течение целых столетий в измененной, территориальной форме в виде маркового строя и даже на некоторое время восстанавливаться в более слабой форме в позднейших дворянских и патрицианских родах, и даже в родах крестьянских». 1 Наличие «родов крестьянских» выражалось в Древней Руси в большой семье, явившейся результатом распада древнего патриархального рода.
В плане социально-экономическом крупные семейные союзы играли роль сдерживающего начала. «И частная собственность, и наследство, — пишет В.И.Ленин, — категории таких общественных порядков, когда сложились уже обособленные, мелкие семьи (моногамные) и стал развиваться обмен». 2
Наши наблюдения насчет значения в жизни древнерусского общества дофеодальных институтов должны быть проверены в ходе исследования явлений, знаменовавших наступление нового порядка, противостоящего как исторически, так и логически доклассовому периоду. И тут, по нашему убеждению, речь надо вести в первую очередь о возникновении и развитии крупного землевладения. Конечный смысл данного исследования сводится к тому, чтобы выявить, в какой мере было представлено в Древней Руси крупное землевладение. От решения этой задачи во многом зависят итоговые выводы, полученные в первой главе настоящей диссертации. К изучению крупного землевладения и хозяйства на Руси X — XII вв. мы и переходим.
Старчество на Руси. Глава 2. К истории русского старчества
…то неправда, будто бы подвиги древних Отцев невозможны ныне. Невозможны они для тех, кои беспечно порабощают себя страстям
Подобно тому, как старчество восточное, по мнению ряда авторов, начинается в первые же века формирования монастырского чина, и в русском монашестве можно проследить те же явления.
Если вникнуть в службу, составленную преподобному Феодосию Печерскому его современником монахом Печерского монастыря Григорием, творцом канонов, тo можно отчетливо увидеть указания монаха-песнописца на существовавшее в феодосиевом монастыре старчество, на его уклад, его проявления. Называя преподобного Феодосия «житницей Иосифовой» и «пастырем монахов изрядным», блаженный Григорий пишет: «Божий сад священный посреде дому Господня стоЯ, подаеши плод болезней твоих учеником твоим: от уст бо твоих благодать Духа возрастил еси» [1]. Он же, по слову Григория, «многи привед поклонники Богу» [2].
Особенностью преподобного Феодосия Печерского как старца было и то, что он, не оставляя «умного» делания, деятельно входил во все житейские нужды монастыря, неотложные, трудные. А потому, по слову песнописца, преподобный Феодосий «подобяся ноги Умывшему Своим учеником воду черпати и на раму носити изволил еси, и древа своима рукама принося и сеча, начальника трудов себе монахом показал еси» [3]. Главное же, по слову того же канона, что преподобный Феодосий «удобрение монахом и путь спасения человеком был еси, обогащь бо вся глаголы Божественных таин, учил еси» [4].
Высокая духовная культура монашеского жития в Киевский период породила целый сонм преподобных отцев, повести о жизни и подвигах которых не утратили свое высокое духовное содержание до наших дней. В некоторых из них можно почерпнуть образцы духовного делания великой силы; некоторые сказания поражают своей правдой, своим величием и не отличаются от сказаний о жизни мужей древних, мужей великой мощи.
Таково жизнеописание преподобного Николы Святоши, князя Черниговского, рассказ о его жизни в чине монашеском, о его смиренномудрии, рассуждении. Святой Никола был первым русским князем, принявшим иночество. Известно его послушание на поварне и при вратах монастыря. Прожив в обители около 40 лет, Преподобный принял, пройдя многие послушания, обет безмолвия. Власяница его исцелила его брата от тяжелой болезни [5]. Очень захватывает повесть о том, как другой юноша высокого рода, Варлаам, возжелал монашеского жития, которое представлялось ему единственной жизненной реальностью. Придя к преподобному Антонию Печерскому, Варлаам был принят в число иноков и пострижен в монашество. Описывается, сколько претерпел преподобный Варлаам, когда отец хотел насильно вернуть его в мир; Преподобный же оставался непреклонным. Он был поставлен преподобным Антонием во игумена и стал первым игуменом Киево-Печерского монастыря. Преподобный скончался в пути, возвращаясь из паломничества ко Гробу Господню, и был погребен в Ближних пещерах Печерской обители [6].
Другие иноки Печерские прославились смирением и послушанием, а также несением телесных болезней. Таков образ Пимена Многоболезненного, кроткого брата, сподобившегося быть постриженным Ангелами. Некоторые из братий слышали пение и, пришедши, обрели Преподобного облеченного в монашеские одежды. Преподобный Пимен страдал 20 лет и исцелился за три дня до кончины. Он пришел в церковь, простился с братией и причастился Святых Христовых Таин. В день его кончины было явление трех огненных столпов над монастырем [7].
Велики и те преподобные, которые в молчании, великом смирении и послушании формировали своего внутреннего человека; каждый из них – по-разному, в соответствии со складом своей души. Вместе же они составили воинство мужей крепких, на которых покоилось в то время величие православной Киевской Руси.
Всю эту святость первого русского монашества, возросшего под руководством преподобных Антония и особенно Феодосия Печерских, ощущаешь, попадая в пещеры Печерского монастыря. Открытые после Великой Отечественной войны, они сообщили русским православным людям о подлинной крепости и силе монашеского подвига. И сколько здесь святых могил, одна другой ближе, одна другой поразительней. Здесь затворники и молчальники; здесь преподобные живописцы и врачи; здесь запоминающиеся образы преподобного Иоанна Многострадального и преподобного Моисея Угрина; здесь покоище игуменов и некоторых архиереев; здесь приснопамятный Нестор Летописец и святые просфорники Никодим и Спиридон. Здесь же обрела себе упокоение святая дева Иулиания, княжна Ольшанская, здесь и двенадцать мастеров-зодчих – все они вместе и каждый в отдельности живо касаются душ живущих, ищущих, чтО им ближе по духу, по образу жития. Это все – преподобные в Ближних пещерах, и в Дальних тоже обретаешь для себя живые жизненные примеры.
Православная святыня ушла на север и приютилась на северо-востоке во времена тяжелого татаро-монгольского ига. Но духовная жизнь и чин монашеский не прекратились. В Великом Новгороде, а позднее и под Москвой возрастает великая обитель, и теперь уже преподобный Сергий Радонежский – собиратель и хранитель святыни Православия и монашества, он же и великий старец созданной им и Богом охраняемой обители.
ЧтО, как не делание старческое, – его наблюдение за жизнью вверенных ему братий, его ночные обходы келлий, его напоминание о необходимости трезвения; также и его посильные и выше сил делания, связанные с телесными потребностями человека? Преподобный рубит деревья, строит храм и келлии, он запасает дрова и носит воду из источника. Во время оскудения жизни в обители он полагает тяжелый физический труд за краюшку заплесневелого хлеба. За это и другое – духовное, неоскудеваемое руководство – обретает он, как было в свое время и в Киевской Руси, сонм последователей и учеников. Господь утешает старца вИдением образа птиц, летающих у окна его келлии. И ученики преподобного Сергия, воистину как птицы, разлетаются из своей родной обители. Они не остаются на месте, не роют пещер, как в монастыре Печерском, они все растекаются по дальним и ближним окрестностям средней и северной Руси, и в различных ее концах во множестве возникают великие и малые монашеские обители. Поэтому север и северо-восток России становится подлинной новой Фиваидой, и обретаются в ней многие преславные имена и деяния.
Молчальником был ученик преподобного Сергия преподобный Авраамий; он хотел остаться в обители своего духовного отца, но получил благословение уединиться на север и стал руководителем многих созданных им обителей в сумраке и гуще северных лесов. Преподобный Авраамий изгнал из лесов змей и стал защитником и покровителем глухого Чухломского края.
В службе, составленной на день преставления преподобного Сергия, 25 сентября, можно отчетливо видеть, кем был богоносный отец Сергий для своих современников. Песнописец, воспевающий его житие и подвиги, прежде всего изображает Преподобного как гражданина Руси. Автору службы необходимо показать государственное значение преподобного Сергия, его участие в судьбах Русской земли, его болезнование о победе русского воинства, боление его души о нуждах государства. И только после того, как достаточно полно обрисован образ преподобного Сергия как великого гражданина, составитель службы ублажает его как начальника монахов. Для всего этого ему потребно два канона, из которых только во втором он более подробно касается делания преподобного Сергия как отца монахов.
Здесь налицо все основания для того, чтобы рассматривать деятельность преподобного Сергия среди братий как деятельность старческую. Уже на малой вечерне упоминаются «монахов множества», собранные Преподобным, и говорится о том, что мы «чада твоя, и овцы словесных твоих учений» [8]. Более подробно и более отчетливо мысль эта излагается в стихирах на Господи, воззвах великой вечерни, где, подражая стихирам, написанным на подвиг 40 мучеников Севастийских, песнотворец восклицает: «Шествуя тесным путем, ко учеником твоим глаголал еси, преблаженне Сергие: не устрашимся подвига постнаго, да страшнаго геенскаго мучения избегнем». И ниже: «Глаголя терпеливе Сергие: за рай, егоже погубихом, ризы мягкия ныне отлагаем совлецемся ныне ради нетленных риз» [9].
В канонах Преподобному, помимо прочих славословий, находим обильные указания на его старческое делание. «Благих образ тебе дав твоим учеником, и привлекл еси многи души во спасение, отлучившихся мирскаго пристрастия» [10], – читаем мы в третьей песни канона. «Духа Святаго сияньми почтен, и светоносным житием украсился еси, требующим подавая неоскудно и приемля с любовию монашествующих чины, отче Преподобне» [11]. Далее в канонах эта мысль расширяется: преподобный старец – руководитель ко спасению многих людей по данной ему благодати Святаго Духа. «Другое небо на земли Божественным мановением, преблаженне, показался еси, воспитал еси словесное стадо, яко Ангел живый с плотию, богомудре» [12]. Та же по существу мысль приводится и ниже: «Духа Святаго благодать в тя вселися, лукавых духов прогонителя содела, монашествующих же наставника показа» [13]. А потому преподобный Сергий опять и опять называется «светильником многосветлым, возведшим ко Христу монахов множества» [14], а также «приведшим постников соборы новым житием» [15]. Таково великое старческое делание преподобного Сергия, человека, который ублажается как «светильник словесныя зари нам облистая, и Пребожественныя Троицы жилище» [16] и как учитель, «неложным правлением правяща отечество свое» [17] и своими учениями, «яко некоею небовосходною лествицею, на высоту добродетелей возводя» [18].
В житии преподобного Кирилла Белоезерского можно найти поразительные по красоте описания того, как он с преподобным Ферапонтом искал место для построения обители. Взошли преподобные нa высокую гору, увидали многие леса и озера окружающего их края «и возлюбили место сие», и здесь положили великие души их вселиться и создать обитель. Все, кто посетил эти места, полные вод и возвышенностей, знают, как воистину прекрасен пейзаж этого края, как захватывает дух от красоты земли, увиденной с высокой горки. Многие с благодарностью и верой созерцают на этой горе отпечаток стоп преподобного Кирилла, сохраняющийся на уплотнившемся камне многие века. Именно отсюда созерцал Преподобный красоту избранного им места вселения. Кирилло-Белозерский монастырь был и остается жемчужиной нашей родины, крепко печатлея великий дух молитвы и старческого рассуждения преподобного Кирилла и его учеников.
Наряду с этой великой лаврой Белозерской особенно дорог душе православного скромный, незаметно приютившийся среди холмов и малых озер небольшой Ферапонтов монастырь. Именно ему, скромному приюту иноков, довелось стать подлинной сокровищницей русской иконописи, обителью, в которой сохранились фрески великого Дионисия и его сыновей.
Эти же северные области, бывшие в свое время окраинами нашей земли, воспитали дух преподобного Нила Сорского, оставившего нам письменный документ духовной жизни и руководства старческого, ничем не отличающегося по своей силе и глубине от писаний старцев первых веков монашества. Во вступлении к своему «Уставу о жительстве скитском» преподобный Нил нишет: «Поелику многие из святых Отцев различными беседами научили деланию сердечному, мысленному блюдению и умному хранению, то и аз, многогрешный и неразумный, собрав от духовных Отцев, что изрекли они о сем предмете, написал на воспоминание себе и другим» [19].
Преподобный поучает в первом Слове «Устава» о мысленной брани, различая: прилог, сочетание, сложение, пленение и проч. В Слове втором преподобный Нил пишет: «Наилучшая и благонадежная брань тогда может быть, когда отсекается помысл в самом начале и когда будет непрестанная молитва». «О молитве же никто да не вознерадит, – повторяет Преподобный в Слове 4-м, – ни здравый, ни немощствующий Мысленное же дело инока чтобы ум иметь в богомыслии и в памятовании о Боге, и чтоб крепко держать себя в любви Божией, сие дело на всех лежит неотложно».
Если вспомнить всех дивных преподобных подвижников русского Севера: Пельшемских, Вологодских, Олонецких и Валаамских, Прилуцких и Соловецких, Обнорских и Глушицких, – воистину повторишь слова одного священнослужителя, в праздник Русских Святых воскликнувшего: «Нет другой такой страны, где бы было столько святых, как в земле Русской. А потому и не погибнет никогда земля Русская, имея столько за нее заступников и печальников! И никто никогда не овладеет землей Русской!».
Эти святые защитники оставались по отдельным монастырям, и теплились в их обителях заветы старческого руководства, пока не пришла пора новых государственных перемен, а с ними – и оскудение духа монашеского и старческого делания. Синодальный период Русской Церкви, особенно XVIII век, отмечен закрытием многих монастырей, введением суровых законов, так что многие желающие пострига и подлинного иноческого жития вынуждены были покидать пределы российского государства. Тем более оскудело в этот период подлинное понятие о духовной жизни и старческом руководстве. От этой эпохи остались только имена отдельных светильников духовной жизни: святителя Димитрия Ростовского, святителя Митрофания, епископа Воронежского, святителя Иннокентия Иркутского. Но Русская Церковь искала утраченные духовные пути; этот поиск Господь и явил в прозорливом делании преподобного Паисия Величковского.