секретарь сталина бажанов биография

Борис Бажанов

Фото Все

Борис Бажанов — биография

Борис Бажанов — бывший секретарь Политбюро СССР, с 1923 года — личный помощник главы государства. Известен как лицо, пользовавшееся практически безграничным доверием Сталина. Разочаровавшись в системе, бежал за границу, где издал уникальные в своем роде воспоминания-мемуары.

Борис Бажанов родился 9 августа 1900 года в небольшом украинском городке Могилев-Подольский, который в то время входил в состав Российской империи. Семья Бажанова принадлежала к местной интеллигенции. Отец Бориса Георгиевича позаботился о том, чтобы сын получил хорошее образование. После гимназии парень учился в Киевском университете, затем — в Высшем техническом училище (г. Москва).

Умопомрачительный карьерный взлет

Несмотря на успехи и блестящие перспективы, Бажанов учебу бросил. Вместо этого пошел работать в Орготдел ЦК Компартии. Трудился смекалистый 22-летний парень под началом самого Лазаря Кагановича. Писал для него пламенные речи и официальные доклады.

Справлялся со своими обязанностями Борис Бажанов настолько хорошо, что уже через год перешел на должность личного помощника Сталина. По свидетельствам писателя Юлиана Семенова, такому головокружительному продвижению по службе поспособствовал сам Каганович. Он персонально рекомендовал Бориса Георгиевича Сталину как талантливого молодого сотрудника.

Работа личного секретаря вождя, действительно, требовала исключительных способностей. В обязанности Бажанова входило ведение партийных прений, выдача необходимых справок и многое другое. Он должен был четко фиксировать все постановления, хранить их в памяти и следить, чтобы один и тот же вопрос не поднимался на заседаниях дважды, чтобы не было ошибок.

«Под крылом» у Сталина

Секретарь Сталина настолько хорошо справлялся со всеми возложенными на него функциями, что его называли «памятью Политбюро». Великолепно разбираясь во всех вопросах внутренней, а зачастую и внешней политики, Бажанов нередко мог дать дельный совет самому Иосифу Виссарионовичу.

Делал он это настолько деликатно и тактично, что известный своим крутым нравом Сталин охотно прислушивался. Позднее Борис Георгиевич в своих мемуарах писал, что вождь народов только казался человеком с железной волей. Порой он сомневался и не мог найти правильный выход из ситуации. В такие моменты ему и пригождались люди, подобные Бажанову.

Помимо помощи Сталину, Борис Георгиевич занимался составлением таких важных документов, как, например, новый Устав ЦК Компартии. С 1926 года параллельно со своими основными обязанностями вел дела Министерства финансов и входил в Высший совет по спорту. Словом, был «на все руки мастером» и незаменимым — даже по тем временам — работником.

Что вспоминал Бажанов о том периоде

Уникальность должности Бажанова заключалась в том, что он слышал все устные реплики присутствующих на заседаниях членов Политбюро, а значит, был великолепно обо всем проинформирован. За несколько лет службы в высших эшелонах власти у Бориса Георгиевича не осталось иллюзий относительно партийной деятельности, в целом, и личностей ее лидеров, в частности.

Позднее в Париже Бажанов напишет, что разочаровался в идеях коммунизма. Этому сильно способствовали террористические методы правления Сталина, дикость и абсурдность его способов принятия важных государственных решений.

В своих мемуарах Бажанов подробно описал образ жизни, привычки и характер вождя народов. По его словам, Сталин был чужд роскоши, жил в Кремле в бывших комнатах прислуги. При этом почти каждый вечер вместе с другими членами Политбюро проводил за возлияниями и застольями.

Внешне советский вождь казался сдержанным и уравновешенным. Но в душе это был крайне хитрый, жестокий, скрытный и мстительный человек. Борис Георгиевич пишет, что за годы службы не нашел в Сталине ни одной хоть сколько-нибудь симпатичной черты. Да и остальные советские лидеры не вызывали симпатии. Все они привыкли пользоваться благами бесплатно. Вопрос денег в высших эшелонах власти, по словам Бажанова, вообще не стоял.

Дерзкий побег

Разочарование в идеях коммунизма и постоянное присутствие угрозы в лице Сталина подвигли Бориса Бажанова на побег. С 1926 года он занял пост редактора «Финансовой газеты». Через 2 года выбил себе командировку в Среднюю Азию, благодаря которой уже 1 января 1928 года оказался в Иране.

За опасным перебежчиком тут же была послана погоня, но Бажанову удалось скрыться. В Иране он попросил политического убежища. Власти страны взяли беглеца под опеку и помогли ему избежать нескольких покушений, организованных ГПУ СССР.

Интересно, что главным преследователем Бажанова был высокопоставленный чекист Георгий Агабеков, сам впоследствии бежавший из Союза. За границей бывший сотрудник НКВД написал любопытные воспоминания «ЧК за работой».

Литературная слава

Борис Бажанов жил в Иране, Франции, Великобритании. В период советско-финской войны воевал на стороне финнов. Даже пытался организовать Русскую Народную Армию (успел создать 1 отряд, но дело по окончании боевых действий заглохло).

Главным достижением Бориса Георгиевича стали широко известные «Воспоминания бывшего секретаря Сталина». Мемуары были изданы в Париже в 30-м году, буквально через 2 года после побега из СССР. Произведение вызвало громадный интерес на Западе, пережило несколько публикаций в Лондоне, Париже и других странах. Было переведено на множество языков.

В книге Бажанов передал все то, чему сам был свидетелем. Рассказал, как функционировала советская законодательная и карательная машина, как Сталиным принимались решения и что это вообще был за человек. Спустя 47 лет труд был переиздан. Автор внес в него дополнения с учетом произошедший за эти годы событий.

Реакция Сталина на книгу Бажанова

Любопытный факт: сам Сталин был одним из самых преданных читателей своего беглого помощника. Требовал, чтобы все статьи Бориса Георгиевича переправляли ему сразу же после издания воздушным транспортом. Знакомясь с поступающей информацией, Сталин никак ее не комментировал перед западными СМИ. В Союзе о Бажанове как будто забыли.

Зато на Западе автор бестселлера стал очень известен. Ему удалось пережить множество покушений и встретить свой 82-ой день рождения. Бывший помощник Сталина был похоронен в Париже, на известном историческом кладбище Пер-Лашез.

Источник

Борис Бажанов: бежавший на Запад личный секретарь Сталина

Имя Бори­са Бажа­но­ва дол­гое вре­мя было под неглас­ным запре­том. О нём не писа­ли, не упо­ми­на­ли СМИ, как буд­то его вооб­ще нико­гда не было. Его мему­а­ры в СССР нико­гда не пыта­лись опро­верг­нуть, решив, что так­ти­ка замал­чи­ва­ния будет луч­ше каких-либо опро­вер­же­ний. Одна­ко в ряде стран Евро­пы его кни­га «Вос­по­ми­на­ния быв­ше­го сек­ре­та­ря Ста­ли­на» ста­ла насто­я­щим бест­сел­ле­ром и выдер­жа­ла мно­же­ство изда­ний. Чем же эта кни­га цен­на для пони­ма­ния опи­сы­ва­е­мой в ней эпо­хи? И как сло­жи­лась судь­ба ее авто­ра — об этом в сего­дняш­ней статье.

Юность и начало карьеры

Борис Геор­ги­е­вич Бажа­нов родил­ся в 1900 году в семье вра­ча в горо­де Моги­лёв-Подоль­ский (ныне Вин­ниц­кая обл. Укра­и­ны). Рево­лю­ция 1917 года заста­ла его уче­ни­ком 7 клас­са мест­ной гим­на­зии, кото­рую он закон­чил в сле­ду­ю­щем году. После окон­ча­ния гим­на­зии Бажа­нов посту­па­ет в Киев­ский уни­вер­си­тет, одна­ко про­учил­ся там недол­го. В то вре­мя на боль­шей части тер­ри­то­рии Укра­и­ны утвер­дил­ся полу­мо­нар­хи­че­ский авто­ри­тар­ный режим быв­ше­го цар­ско­го гене­ра­ла Пав­ла Ско­ро­пад­ско­го, про­воз­гла­сив­ше­го себя гет­ма­ном. В кон­це 1918 года по при­ка­зу гет­ма­на Ско­ро­пад­ско­го уни­вер­си­тет, в кото­ром ширят­ся рево­лю­ци­он­ные настро­е­ния, закры­ва­ет­ся. В чис­ле несколь­ких сотен дру­гих сту­ден­тов Бажа­нов выхо­дит на демон­стра­цию в знак про­те­ста про­тив это­го закры­тия. Одна­ко дожи­ва­ю­щий свои послед­ние дни режим не соби­рал­ся идти на диа­лог со сту­ден­та­ми: поли­ция откры­ва­ет по тол­пе огонь, одна из пуль попа­да­ет Бажа­но­ву в челюсть, сле­ду­ю­щие несколь­ко недель он про­во­дит в госпитале.

После это­го Бажа­нов воз­вра­ща­ет­ся в род­ные края, где уже в самом раз­га­ре была граж­дан­ская вой­на. Род­ной город Бажа­но­ва неод­но­крат­но пере­хо­дил из рук в руки, власть оспа­ри­ва­ли боль­ше­ви­ки и укра­ин­ские наци­о­на­ли­сты, каж­дые 2—3 меся­ца менял­ся пра­вя­щий режим. Меж­ду укра­ин­ски­ми наци­о­на­ли­ста­ми и боль­ше­ви­ка­ми выбор Бажа­но­ва пал на боль­ше­ви­ков. Впо­след­ствии в сво­их мему­а­рах он так это объяснял:

«Если я хотел при­нять уча­стие в поли­ти­че­ской жиз­ни, то здесь, в моей про­вин­ци­аль­ной дей­стви­тель­но­сти, у меня был толь­ко выбор меж­ду укра­ин­ским наци­о­на­лиз­мом и ком­му­низ­мом. Укра­ин­ский наци­о­на­лизм меня ничуть не при­вле­кал — он был свя­зан для меня с каким-то ухо­дом назад с высот рус­ской куль­ту­ры, в кото­рой я был вос­пи­тан. Я отнюдь не был вос­хи­щён и прак­ти­кой ком­му­низ­ма, как она выгля­де­ла в окру­жа­ю­щей меня жиз­ни, но я себе гово­рил (и не я один), что нель­зя мно­го­го тре­бо­вать от этих мало­куль­тур­ных и при­ми­тив­ных боль­ше­ви­ков из негра­мот­ных рабо­чих и кре­стьян, кото­рые пони­ма­ли и пре­тво­ря­ли в жизнь лозун­ги ком­му­низ­ма по-дикому».

В октяб­ре 1920 года Бажа­нов при­ез­жа­ет в Моск­ву, где посту­па­ет в Выс­шее тех­ни­че­ское учи­ли­ще. В это вре­мя он живёт в крайне тяже­лых усло­ви­ях, в стране ещё не закон­чи­лась вой­на, надви­гал­ся голод. Позд­нее он писал:

«Весь 1921 год в Москве я не толь­ко голо­дал, но и жил в тяжё­лой жилищ­ной обста­нов­ке. По орде­ру рай­он­но­го сове­та нам (мне и мое­му дру­гу Юрке Аки­мо­ву) была отве­де­на рек­ви­зи­ро­ван­ная у „бур­жу­ев“ ком­нат­ка. В ней не было отоп­ле­ния и ни малей­ше­го намё­ка на какую-либо мебель (вся мебель состо­я­ла из мис­ки для умы­ва­ния и кув­ши­на с водой, сто­яв­ших на под­окон­ни­ке). Зимой тем­пе­ра­ту­ра в ком­на­те пада­ла до 5 гра­ду­сов ниже нуля, и вода в кув­шине пре­вра­ща­лась в лёд. К сча­стью пол был дере­вян­ный, и мы с Аки­мо­вым, завер­нув­шись в тулу­пы и при­жав­шись друг к дру­гу для теп­ло­ты, спа­ли в углу на полу, поло­жив под голо­вы кни­ги вме­сто несу­ще­ству­ю­щих подушек».

Парал­лель­но с уче­бой Бажа­нов начи­на­ет рабо­тать в Орг­от­де­ле ЦК пар­тии. Пер­вый год он был рядо­вым сотруд­ни­ком, полу­чав­шим неболь­шую зар­пла­ту. Одна­ко в 1922 году про­изо­шел слу­чай, спо­соб­ство­вав­ший его быст­рой карьере.

Одна­жды жур­нал «Совет­ское стро­и­тель­ство» попро­сил заве­ду­ю­ще­го Орг­от­де­лом Лаза­ря Кага­но­ви­ча напи­сать ста­тью для пер­вой поло­сы. Кага­но­вич отка­зал­ся, сослав­шись на свою заня­тость. Впро­чем, истин­ная при­чи­на отка­за была в дру­гом — он был мало­гра­мо­тен и писал с ошиб­ка­ми. Тут на выруч­ку Кага­но­ви­чу и при­шёл Бажа­нов, напи­сав­ший ста­тью за него. Поз­же он вспоминал:

«Я его не без тру­да уве­рил, что я про­сто напи­сал за него, что­бы выиг­рать ему вре­мя. Ста­тья была напе­ча­та­на. Надо было видеть, как Кага­но­вич был горд, — это была „его“ пер­вая ста­тья. Он её всем показывал».

После это­го Бажа­нов ста­но­вит­ся сек­ре­та­рём Кага­но­ви­ча, пишет ему ста­тьи и тек­сты выступлений.

Личный секретарь Сталина и секретарь Политбюро (1923—1927 гг.)

В 1923 году Бажа­нов, не без под­держ­ки Кага­но­ви­ча, ста­но­вит­ся сек­ре­та­рём Орг­бю­ро ЦК. В авгу­сте того же года Ста­лин, тогда еще не обла­дав­ший всей пол­но­той вла­сти, подыс­ки­вал себе ново­го лич­но­го сек­ре­та­ря. Кага­но­вич посо­ве­то­вал ему Бажа­но­ва как гра­мот­но­го и ответ­ствен­но­го чело­ве­ка, кото­рый все­гда каче­ствен­но выпол­ня­ет свою рабо­ту. Так Бажа­нов обрёл ново­го началь­ни­ка, с кото­рым и будут свя­за­ны после­ду­ю­щие четы­ре года его жизни.

Одно­вре­мен­но с этим он ста­но­вит­ся так­же сек­ре­та­рём Полит­бю­ро ЦК. То есть, гово­ря совре­мен­ным язы­ком, сек­ре­та­рём выс­ше­го пар­тий­но­го орга­на вла­сти. Нахо­дясь на этом посту, он, конеч­но, не мог при­ни­мать каких-либо поли­ти­че­ских реше­ний, но все же дан­ная долж­ность была нема­ло­важ­ной. В его обя­зан­но­сти вхо­ди­ло при­сут­ство­вать на всех засе­да­ни­ях Полит­бю­ро, сле­дить за пре­ни­я­ми сто­рон, обес­пе­чи­вать всех участ­ни­ков засе­да­ний необ­хо­ди­мы­ми спра­воч­ны­ми мате­ри­а­ла­ми, вме­ши­вать­ся в пре­ния, когда они выхо­дят за рам­ки обсуж­да­е­мо­го вопро­са или же если дан­ный вопрос уже обсуж­дал­ся ранее. И при всём этом успе­вать запи­сы­вать офи­ци­аль­ные постановления.

Новая долж­ность дава­ла Бажа­но­ву воз­мож­ность видеть изнут­ри все пар­тий­ные про­цес­сы, он знал лич­но всех чле­нов Полит­бю­ро, их вза­и­мо­от­но­ше­ния меж­ду собой, слы­шал все неофи­ци­аль­ные раз­го­во­ры. Об этом и мно­гом дру­гом он впо­след­ствии напи­шет в сво­их мемуарах.

Бегство за границу

Обла­дая всей этой инфор­ма­ци­ей, Бажа­нов вско­ре стал убеж­дён­ным анти­ком­му­ни­стом. К 1927 году в его бла­го­на­деж­но­сти засо­мне­ва­лись орга­ны гос­бе­зо­пас­но­сти: сам Ген­рих Яго­да, фак­ти­че­ски руко­во­див­ший уже в то вре­мя ОГПУ, уста­но­вил за Бажа­но­вым слеж­ку. Сам Борис так­же не скры­вал сво­е­го пре­зре­ния к Яго­де и его ведомству.

Одна­ко аре­сто­вать ста­лин­ско­го сек­ре­та­ря Яго­да пока что не мог — не было ника­ких улик. А что­бы добыть про­тив Бажа­но­ва неоспо­ри­мые ули­ки, нуж­но было спро­во­ци­ро­вать его на какие-либо дей­ствия, направ­лен­ные про­тив руко­вод­ства стра­ны. В иде­а­ле Яго­да рас­счи­ты­вал взять Бажа­но­ва уже на самой гра­ни­це при попыт­ке её неза­кон­но­го пере­хо­да, после чего быст­рый суд и рас­стрел неудав­ше­го­ся бег­ле­ца ста­ли бы делом бли­жай­ше­го времени.

Облож­ка фран­цуз­ско­го изда­ния вос­по­ми­на­ний Бажанова

Раз­вяз­ка всей этой исто­рии ока­за­лась вовсе не такой, как пла­ни­ро­ва­ло ОГПУ. В ночь на 1 янва­ря 1928 года, когда все погра­нич­ни­ки были заня­ты празд­но­ва­ни­ем Ново­го года, Бажа­нов смог скло­нить Мак­си­мо­ва к сво­ей точ­ке зре­ния, и они вме­сте пеш­ком пере­шли пер­сид­скую границу.

Поняв, что оста­вать­ся далее в Пер­сии опас­но для жиз­ни, Бажа­нов с Мак­си­мо­вым так­же неле­галь­но на авто­мо­би­ле пере­сек­ли индий­скую гра­ни­цу, после чего при помо­щи англий­ско­го посоль­ства пере­бра­лись в Париж.

Жизнь во Франции

Узнав, что Бажа­нов теперь в Пари­же, ОГПУ попы­та­лось достать его и там. Мис­сия по лик­ви­да­ции слиш­ком мно­го знав­ше­го пере­беж­чи­ка была воз­ло­же­на на извест­но­го тер­ро­ри­ста Яко­ва Блюм­ки­на. Посколь­ку Блюм­кин был лич­но зна­ком с Бажа­но­вым, то про­яв­лять излиш­ней настой­чи­во­сти для его убий­ства не стал. Он пору­чил это дело уже упо­ми­нав­ше­му­ся А.Максимову, кото­ро­го уда­лось завер­бо­вать повтор­но, но тот воз­ло­жен­ное на него зада­ние провалил.

Так и не выпол­нив зада­ния, Блюм­кин вер­нул­ся в Моск­ву, где вско­ре ОГПУ ста­ло извест­но о его свя­зях с Львом Троц­ким. Обви­нен­ный в троц­киз­ме, он был рас­стре­лян сво­и­ми быв­ши­ми кол­ле­га­ми в под­ва­ле тюрь­мы в кон­це 1929 года. Что каса­ет­ся Мак­си­мо­ва (Бир­ге­ра), то он погиб­нет при зага­доч­ных обсто­я­тель­ствах чуть поз­же: в 1937 году он упал со смот­ро­вой пло­щад­ки Эйфе­ле­вой баш­ни и разбился.
Сам же Бажа­нов, пере­жив еще несколь­ко неудач­ных поку­ше­ний на себя, смог пере­жить не толь­ко Блюм­ки­на с Мак­си­мо­вым, но и само­го Ста­ли­на, после смер­ти кото­ро­го, нако­нец, мог боль­ше не опа­сать­ся за свою жизнь. До глу­бо­кой ста­ро­сти он жил за счёт скром­ных жур­на­лист­ских гоно­ра­ров и гоно­ра­ров от изда­ния сво­их мемуаров.

«Воспоминания бывшего секретаря Сталина»

Кни­гу вос­по­ми­на­ний о Ста­лине, его сорат­ни­ках, чле­нах Полит­бю­ро и о поли­ти­че­ской жиз­ни СССР 1920‑х годов Бажа­нов напи­сал вско­ре после сво­е­го при­ез­да в Париж и издал в 1930 году на фран­цуз­ском язы­ке. Кни­га вмиг ста­ла бест­сел­ле­ром. В после­ду­ю­щие годы она была изда­на в Лон­доне, потом в дру­гих стра­нах Евро­пы. Сам Бажа­нов утвер­ждал, что пер­вым чита­те­лем его кни­ги был сам Ста­лин, кото­ро­му её доста­ви­ли аэропланом.

Спу­стя 47 лет, в 1977 году, в Пари­же изда­ли новую, зна­чи­тель­но допол­нен­ную вер­сию кни­ги, учи­ты­вав­шую так­же и собы­тия, про­изо­шед­шие уже после бег­ства авто­ра из СССР. Тогда же вышел и пере­вод на рус­ский язык. В СССР «Вос­по­ми­на­ния быв­ше­го сек­ре­та­ря Ста­ли­на» впер­вые вышли в 1990 году. В тече­ние 1992—2018 годов появи­лось ещё шесть изда­ний этой книги.

Конеч­но, цити­ро­вать все места из кни­ги, кото­рые пока­за­лись любо­пыт­ны­ми, было бы неце­ле­со­об­раз­но. Здесь при­ве­ду лишь выдерж­ки из девя­той гла­вы, харак­те­ри­зу­ю­щие Сталина.

«Образ жиз­ни ведёт чрез­вы­чай­но нездо­ро­вый, сидя­чий. Нико­гда не зани­ма­ет­ся спор­том, какой-нибудь физи­че­ской рабо­той. Курит (труб­ку), пьёт (вино; пред­по­чи­та­ет кахе­тин­ское)… Все­гда спо­ко­ен, хоро­шо вла­де­ет собой. Скры­тен и хитёр чрез­вы­чай­но. Мсти­те­лен необык­но­вен­но. Нико­гда ниче­го не про­ща­ет и не забы­ва­ет — ото­мстит через два­дцать лет. Най­ти в его харак­те­ре какие-либо сим­па­тич­ные чер­ты очень труд­но — мне не уда­лось. Посте­пен­но о нём созда­лись мифы и леген­ды. Напри­мер, о его необык­но­вен­ной воле, твёр­до­сти и реши­тель­но­сти. Это — миф. Ста­лин — чело­век чрез­вы­чай­но осто­рож­ный и нере­ши­тель­ный. Он очень часто не зна­ет, как быть и что делать. Но он и виду об этом не пока­зы­ва­ет. Я очень мно­го раз видел, как он колеб­лет­ся, не реша­ет­ся и ско­рее пред­по­чи­та­ет идти за собы­ти­я­ми, чем ими руководить.

Умен ли он? Он неглуп и не лишён при­род­но­го здра­во­го смыс­ла, с кото­рым он очень хоро­шо управ­ля­ет­ся. Напри­мер, на засе­да­ни­ях Полит­бю­ро всё вре­мя обсуж­да­ют­ся вся­кие госу­дар­ствен­ные дела. Ста­лин мало­куль­ту­рен и ниче­го дель­но­го и тол­ко­во­го по обсуж­да­е­мым вопро­сам ска­зать не может. Это очень неудоб­ное поло­же­ние. При­род­ная хит­рость и здра­вый смысл поз­во­ля­ют ему най­ти очень удач­ный выход из поло­же­ния. Он сле­дит за пре­ни­я­ми, и когда видит, что боль­шин­ство чле­нов Полит­бю­ро скло­ни­лось к како­му-то реше­нию, он берёт сло­во и от себя в несколь­ких крат­ких фра­зах пред­ла­га­ет при­нять то, к чему, как он заме­тил, боль­шин­ство скло­ня­ет­ся. Дела­ет это он в про­стых сло­вах, где его неве­же­ство осо­бен­но про­явить­ся не может…

Жен­щи­на­ми Ста­лин не инте­ре­су­ет­ся и не зани­ма­ет­ся. Ему доста­точ­но сво­ей жены, кото­рой он тоже зани­ма­ет­ся очень мало. Какие же у Ста­ли­на страсти?
Одна, но все­по­гло­ща­ю­щая, абсо­лют­ная, в кото­рой он цели­ком, — жаж­да вла­сти. Страсть мани­а­каль­ная, ази­ат­ская, страсть ази­ат­ско­го сатра­па далё­ких вре­мён. Толь­ко ей он слу­жит, толь­ко ею всё вре­мя занят, толь­ко в ней видит цель жизни…
Толь­ко один раз он попы­тал­ся быть со мной гру­бым. Это было на засе­да­нии Полит­бю­ро. Как все­гда, я запи­сы­ваю резо­лю­ции на кар­тон­ной кар­точ­ке и пере­даю её ему через стол, а он, про­чтя, воз­вра­ща­ет ее мне. По каким-то раз­но­гла­си­ям с чле­на­ми Полит­бю­ро (не имев­шим ко мне ни малей­ше­го отно­ше­ния) он рас­сер­дил­ся и хотел пока­зать чле­нам Полит­бю­ро свое пло­хое рас­по­ло­же­ние духа. Для это­го он не нашел ниче­го луч­ше­го, как не воз­вра­щать мне через стол кар­точ­ки, а швы­рять их через стол. Моя реак­ция была немед­лен­ной — сле­ду­ю­щую кар­точ­ку я тоже не пере­дал ему через стол, а бро­сил. Он удив­лен­но посмот­рел на меня и сра­зу пере­стал бро­сать карточки.

Он совсем пере­стал пони­мать меня, когда в один пре­крас­ный день в резуль­та­те моей внут­рен­ней эво­лю­ции, став анти­ком­му­ни­стом, я поте­рял жела­ние быть полез­ным вин­ти­ком этой полит­бю­ров­ской маши­ны. Я ска­зал ему, что хотел бы перей­ти рабо­тать в Нар­ком­фин. Ста­лин уди­вил­ся: «Поче­му?» Насто­я­щую при­чи­ну я ему, конеч­но, ска­зать не мог, и отве­тил, что хотел бы усо­вер­шен­ство­вать­ся в госу­дар­ствен­ных делах финан­со­во-эко­но­ми­че­ско­го поряд­ка… Я начал рабо­тать и в Нар­ком­фине, но для Ста­ли­на, для кото­ро­го власть была всё, моё рав­но­ду­шие к вла­сти и готов­ность от неё уйти, были загад­кой. Он видел, что во мне чего-то не пони­ма­ет. Может быть, поэто­му он был все­гда со мной отмен­но вежлив.

В те вре­ме­на (20‑е годы) Ста­лин ведёт очень про­стой образ жиз­ни. Одет он все­гда в про­стой костюм полу­во­ен­но­го образ­ца, сапо­ги, воен­ную шинель. Ника­ко­го тяго­те­ния ни к какой рос­ко­ши или поль­зо­ва­нию бла­га­ми жиз­ни у него нет. Живёт он в Крем­ле, в малень­кой, про­сто меб­ли­ро­ван­ной квар­ти­ре, где рань­ше жила двор­цо­вая при­слу­га… Ста­лин ездит на мощ­ном, но про­стом Рус­со-Бал­те. Конеч­но, для него, как и для дру­гих боль­ше­вист­ских лиде­ров, вопрос о день­гах ника­кой прак­ти­че­ской роли не игра­ет. Они рас­по­ла­га­ют всем без денег — квар­ти­рой, авто­мо­би­лем, про­ез­да­ми по желез­ной доро­ге, отды­ха­ми на курор­тах и т. д. Еда при­го­тов­ля­ет­ся в сто­ло­вой Сов­нар­ко­ма и достав­ля­ет­ся на дом».

До кон­ца сво­ей жиз­ни Бажа­нов офи­ци­аль­но так и не женил­ся, хотя у него и был ряд крат­ко­вре­мен­ных рома­нов и, воз­мож­но, вне­брач­ные дети. Отказ обза­во­дить­ся семьёй он объ­яс­нял сооб­ра­же­ни­я­ми без­опас­но­сти: при оче­ред­ном поку­ше­нии на него мог­ли постра­дать и чле­ны семьи. Умер Бажа­нов в декаб­ре 1982 года, пере­жив даже Брежнева.

Источник

Сбежавший на Запад сталинский секретарь Борис Бажанов мог быть тайным агентом «финансовой закулисы»

Перечитав предельно внимательно книгу воспоминаний «бывшего секретаря Сталина» Бориса Бажанова (ранее, каюсь, обходился лишь отдельными главами и пересказами из неё), не могу не поделиться некоторыми впечатлениями.

Однако в отличие от неразумного меня, полагавшего, что, оказавшись наверху, нужно и должно по-прежнему оставаться нормальным человеком, Бажанов правила игры принял в полной мере, и потому болезненных падений из «поднебесья» на грешную землю не переживал. В то же время в истории его «хождения во власть» присутствует достаточно много моментов, которые крайне затруднительно объяснить исключительно личными характеристиками или даже везением. Итак:

Ещё больше вопросов вызывает история легендарного побега из СССР в новогоднюю ночь с 1927 на 1928 год. Поскольку самой слаобохраняемой из советских границ была граница с Персией, летом 1927 года Бажанов обращается к Сталину с невероятной, невозможной для иного просьбой – добровольно перевести его трудиться со столичных высот на «низовую работу» в Туркестан. Тут и без донесений Ягоды ясно, что замышляется побег: однако Сталин со спокойным сердцем отъезд разрешает. Во всём бескрайнем Туркестане Бажанов выбирает «для охоты» участок отчего-то обязательно возле границы – и чекисты с пограничниками спокойно это проглатывают. Бажанова в Туркестане неотступно сопровождает сотрудник ГПУ Аркадий Максимов (Биргер), двоюродный брат знаменитого Якова Блюмкина,– Бажанов раскрывает перед ним план побега, и тот… соглашается бежать заодно!

Ещё больше странностей в духе настоящей «бондианы» происходит после перехода границы. Несколько дней беглецы проводят в приграничном иранском ауле, появление в котором нарядов советских пограничников, преследующих басмачей или контрабандистов – заурядное дело; однако их никто не ищет! Правда, уже в административном центре провинции, в Мешхеде, куда Бажанов с Максимовым добираются спустя ещё четыре дня на лошадях через высокогорный перевал, их ждут: «агенты ГПУ» в гостинице пытаются напоить чаем с цианистым калием, а после – совершить вооружённый налет на гостиничный номер. Однако буквально за минуту до налёта комнату блокирует персидская полиция и препровождает беглецов в безопасный участок. На площади перед участком тотчас же разбивает шатры какое-то племя «курдских всадников… нанятых большевиками, чтобы при выходе из полиции налететь, зарубить и ускакать….». Однако полиция оказывается на высоте – под мощным конвоем беглецов выводят из здания и затем отправляют на грузовике с охраной в Тегеран. Далее Бажанов каким-то образом узнает, что резидент ГПУ в Персии Агабеков успел организовать на пути из Мешхеда в персидскую столицу вооружённую засаду,– после чего ещё менее постижимым образом убеждает сопровождающего их унтер-офицера изменить курс и следовать вместо Тегерана в Дуздад на границе с Британской Индией (ныне это город Захедан в иранском Белуджистане). В Дуздаде путешественники пересаживаются на… верблюдов, на которых после четырехдневного перехода через пустыню достигают, в конце концов, владений британской короны.

И, наконец, жизнь Бориса Бажанова в эмиграции, в Париже. Она выдалась долгой и для того времени достаточно спокойной. Парижская резидентура ГПУ и НКВД странным образом его не разыскивает, он жил не прячась, опубликовав небольшое число статей о политической кухне в СССР, периодически посещая мероприятия белоэмигрантского РОВСа (во время войны СССР с Финляндией, правда, он пытался создать из советских военнопленных прообраз власовской РОА – но война закончилась раньше), поддерживал ровные отношения с нацистами (Розенберг), однако большую часть времени занимался, по собственным словам, «наукой и техникой». Хотя трудно, очень трудно поверить, что «наука и техника» могли прокормить в Париже недоучившегося студента, покинувшего стены Высшего технического училища в далёком 1921-м…

Так кем же всё-таки являлся Борис Бажанов, чем возможно объяснить все вышеперечисленны странности и нестыковки?

Тогда, быть может, Бажанов являлся агентом разведки иностранной – скорее всего британской, поскольку в ту пору сопоставимых по мощи противников на «невидимом фронте» у нас попросту не имелось?

Вряд ли. Столь ценного своего агента британцы эвакуировали бы из СССР через слабоохраняемую границу с Финляндией или морем, вместо того, чтобы рисковать его жизнью во время персидской «эпопеи». Да и Франция для жизни настоящего британского шпиона место не лучшее: до 1940 года агентам НКВД в Париже не составило бы труда организовать его устранение, подобное убийству сына Троцкого Льва Седова, или же похитить для тайной переправки в СССР, как случилось с генералами РОВСа Кутеповым и Миллером; ну а после германской оккупации крайне сомнительно, чтобы «британец» мог спокойно жить, сибаритствуя, во французской столице.

Скорее всего, Борис Бажанов являлся разведчиком иного рода, вольно или невольно работая на наднациональные финансовые структуры Запада, заинтересованные в установлении контроля над оказавшимися после революции без прежнего хозяина зарубежными финансовыми активами Российской Империи.

Известно, что далеко не все размещённые за рубежом до 1917 года русские активы юридически принадлежали государству, ибо практикой того времени являлась их передача в управление особо доверенным лицам – дипломатам, военным, предпринимателям. Общеизвестна история русского военного атташе в Париже графа А.Игнатьева, на имя которого в годы Первой мировой были открыты счета для военных закупок: перейдя после революции на сторону большевиков, он перевёл с этих счетов советскому правительству почти 300 млн. золотых франков. Но несравненно более крупный актив в 1912 году был вручён российским императором в доверительное управление промышленнику и банкиру Н.А.Второву. После 1917 года Второв пошёл на сотрудничество с советской властью, однако в мае 1918-го при загадочных обстоятельствах был убит в своём арбатском особняке.

Депонированный в нейтральной Швейцарии царский фонд, которым управлял Второв, имел исключительное значение и предназначался для осуществления задуманной, но так и не состоявшейся «царской индустриализации» с одновременным выкупом у иностранных владельцев контроля за русской промышленностью, страховым и банковским секторами (история этого фонда, собранная из сведений, сообщённых мне в девяностые в стенах Общества купцов и промышленников России его создателями и руководителями О.И.Гарцевым и О.А.Второвым /непрямым потомком «русского Рокфеллера»/, а также во время неформальных бесед с хорошо знающими финансовую историю британскими банкирами в годы службы в ЕБРР и стажировок при небезызвестной консалтинговой компании «Arthur Andersen», отражена в романе “Вексель судьбы”, увидевшем свет в 2014 году).

За ключами к фонду, оказавшемуся после убийства Второва и казни семьи Императора «бесхозным», в 1918-1919 гг развернулась нешуточная борьба. Достаточно сказать, что таинственная и сверхрискованная поездка главы ВЧК Ф.Дзержинского в Швейцарию осенью 1918-го связана именно с этим. Ведь призом в той борьбе были не просто большие деньги, а по сути единственные после Первой мировой войны свободные от долговых обременений финансовые активы мирового масштаба. Тот, кто возьмёт их под свой контроль, получает ключи к глобальной финансовой власти, заключающейся в праве на эмиссию всемирной валюты при концентрации в руках у эмитента всемирных же долгов. А если ключи вдруг оказались бы в руках пролетарского государства – то и «всемирная революция» не потребовалась, «мировой социализм» удалось бы построить посредством перераспределения прибавочной стоимости через финансовую систему…

В итоге всех пертурбаций второвской фонд, который публика, не ведая деталей, часто отождествляет с легендарным «русским вкладом в Федеральную резервную систему США», к концу 1920-х перешёл под контроль американских банков. Но поскольку провернуть подобного рода трансфер при наличии дееспособных европейских конкурентов и на более чем зыбких юридических основаниях являлось делом в высшей степени деликатным и рискованным, у его инициаторов должна была иметься 100% уверенность, что в красной Москве, где по-прежнему могли сохраняться ключи и бесспорные документы, ничего на сей счёт предпринимать не станут.

А поскольку вопросы подобного рода в газетах и на партийных съездах не обсуждаются, требовался умный и незаметный осведомитель, который присутствует на всех закрытых мероприятиях и через руки которого проходят бумаги Политбюро.

Ну а коль скоро так – то вдумчивый и работоспособный молодой секретарь, умеющий прятать амбиции и напрочь лишённый опасной «еврейской революционности», ибо в его жилах незаметно для многих течёт дворянская кровь, идеально подходит на роль агента финансовой закулисы. И самое главное – при этом он нисколько свой страны не предаёт, ибо общеизвестно, что государству диктатуры пролетариата финансовые активы мирового уровня противопоказаны, а оказавшись в руках просвещённых банкиров они, напротив, смогут привести мир к гармонии (на самом деле – ко Второй мировой войне приведут, о чём год назад я разместил в youtub-е небольшой на эту тему видеопродукт: ).

Непросто, конечно, представить, что «представители финансовой закулисы» так вот элементарно рыскали по голодной и холодной Москве 1920-го года, вербуя агентов из студенческой среды и заставляя ещё мало кому известного в ту пору будущего «железного наркома» помогать им с карьерным ростом. Поэтому более вероятной представляется версия, что непосредственный вербовочный импульс исходил… от доверенных лиц Председателя ВЧК Ф.Дзержинского или даже от него самого – ибо никто иной как Дзержинский собственноручно пытался осенью 1918-го, находясь в Швейцарии, принять царские активы под контроль, не преуспел в этом, однако вполне мог получить от посвящённых в высшие финансовые тайны банкиров ряд ценных рекомендаций…

В этом случае становится объяснимым поведение Бориса Бажанова после кончины Дзержинского, случившейся 20 июля 1926 года: оставшись без высокого покровителя, сталинский секретарь был вынужден начинать готовится «к отступлению». Отсюда – и заявленный в бажановских мемуарах внезапный переход «в антикоммунизм», и неожиданно пришедшее болезненное неприятие «сталинских методов».

Когда в движение приводятся колоссальные мировые силы, человеческие судьбы теряют свою и без того невысокую ценность. Судьба Бориса Бажанова, сталинского секретаря,– яркий этому пример. Возможно, что ему, аккуратно выполнившему задание неведомых покровителей, так и не удалось передать на Запад информацию о своём планируемом побеге, или же она дошла до адресатов неполной и неточной – отсюда столько в Персии было приключений, скитаний и смертельных угроз! И лишь главная угроза – угроза пасть на «пути к свободе» от чекистской пули,– чьей-то заботливой волей, со всей очевидностью явленной из Москвы, была надёжно устранена, а операция по поимке и выдаче беглецов на персидской территории разыгрывалась по законам фарса.

Едва ли мы узнаем, что передумал Бажанов за проведённые на чужбине оставшиеся 54 года своей жизни и кто именно в порядке пожизненной пенсии оплачивал счета за его занятия «наукой и техникой». Но показательно, что подлинным человеческим общением он предпочитал наслаждаться преимущественно в обществе стареющих в изгнании белогвардейских офицеров, утративших власть, деньги, растерявших, пожалуй, всё – кроме эфемерной и едва ли востребованной в новый век неудобной и старомодной чести…

Правда, похоронили раба Божьего Бориса не вместе с нищими офицерами на пригородном русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа, а на роскошном и пафосном парижском Пер-Лашез, в одной земле с европейскими знаменитостями и сильными этого мира. Что, наверное, достаточно убедительно подтверждает версию, вынесенную в заголовок настоящей статьи.

Источник