сборы польского короля на русь читать
Сборы польского короля на Русь
Yandex.Share
Собирался король на святую Русь,
Не дошедши Москвы остановился за пятьсот верст,
За пятнадцать верст городу Волоку,
Во уезде, селе Федоровским,
Во любимаим дворце государевом.
Писал ерлыки скорописные,
Отсылал ерлыки в каменну Москву
Ко тому ли к воеводе московскому,
Корамышину Семиону Костентиновичу:
«Ох ты гой еси, воевода царев,
Корамышин Семион Костентинович!
Ты отдай мне Москву 1 без бою,
Без тово ли кроволитья великого».
Что ответ держит ему воевода царев:
«Ты б… сын, король и с королевою!
Не дошедши Москвы, ты похваляться стал
Я силу твою конем потопчу,
Кольчужников и латников всех в полон возьму».
За досаду королю показалося,
Взволновался король, сам боем пошол:
Да насилу король сам‑третей ушол.
Бегучи король заклинал сам себя:
«Не дай, Боже, ходить на святую Русь,
Ни мне, королю, ни брату мому!»
И еще этим король обещестил сам себя.
Дворянам‑боярам — им выслуга,
А служивым солдатам — им жалованье,
Донским казакам сукна на ковтан,
А нам, молодцам, по стакану пивца:
Кто бы нам поднес, мы бы выпили,
Хозяина с хозяюшкой проздравствовали!
(Записана А. М. Языковым в с. Станишном. Напечатана в Приложениях к 7 вып. «Песен, собранных П. В. Киреевским», стр. 121-122)
1 В былине 6-го выпуска: «Волок».
В. Ф. Миллер. Исторические песни русского народа XVI-XVII вв., Петроград, 1915.
Сборы польского короля на русь читать
Былины. Исторические песни. Баллады
Составители А.Калугина, В.Ковпик
В книге, которую мы предлагаем читателю, публикуются лучшие образцы песенного эпоса русского народа: былины, исторические и балладные песни, а также скоморошины. В них в поэтической форме нашли отражение, с одной стороны, историческое сознание народа, идея служения Родине, любви к родной земле, к земледельческому труду, к близким людям, а с другой – обличение врагов, посягающих на Русь и разоряющих города и села, осуждение злодейств, осмеяние человеческих пороков и низменных поступков.
Былины – героический эпос русского народа, восходящий ко временам Киевской Руси, – до середины XX в. сохранялись преимущественно на Русском Севере (Архангельская область, Карелия) в устах сказителей, именовавших эти песни «старинами» или «старинками». Термин «былина» по отношению к ним был введен в употребление в 30-е гг. XIX в. собирателем и издателем фольклора И. П. Сахаровым, позаимствовавшим его из «Слова о полку Игореве» (автор которого ведет рассказ «по былинам сего времени», а не по старинным песням-«славам» в честь князей, созданным вещим певцом Бояном).
Сейчас это может показаться странным, но еще в середине XIX в. наша отечественная наука не располагала сведениями ни о бытовании былин, ни об их исполнителях – и это в то время, когда Богатырский эпос, как мы сейчас знаем, еще был широко распространен на территории России! Причину этого явления можно найти в петровских реформах, в результате проведения которых образованные слои русского общества приобщились к европейской культуре и в то же самое время отдалились от основной массы своего народа – крестьян – настолько, что о русском народном творчестве имели лишь самое приблизительное понятие (а подчас – ио самом языке: не случайно пушкинская Татьяна, «русская душою», «по-русски плохо знала» и «выражалася с трудом на языке своем родном»). Положение стало меняться лишь в эпоху романтизма, пробудившего внимание образованного русского общества к творениям «народного духа», передававшимся изустно в среде неграмотного в своей массе крестьянства. В 1830-1850-е гг. развернулась деятельность по собиранию произведений фольклора, организованная славянофилом Петром Васильевичем Киреевским (1808–1856 гг.). Корреспондентами Киреевского и им самим было записано около сотни былинных текстов в центральных, поволжских и северных губерниях России, а также на Урале и в Сибири, однако эти записи увидели свет только в 1860–1874 гг., когда собрание народных песен Киреевского издавал П. А. Бессонов.
До середины XIX в. былины были известны русскому читателю лишь по сборнику Кирши Данилова, первое (сильно сокращенное) издание которого под заглавием «Древние русские стихотворения» увидело свет в Москве в 1804 г., второе (значительно более полное) – в 1818 г. («Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым»). Считалось, однако, что представленные в этой книге песни уже перестали бытовать в народе. Сама личность составителя этого собрания произведений народного песенного эпоса, равно как и место, время и обстоятельства его возникновения оставались тайной вплоть до недавнего времени, когда трудами ученых, предпринявших обширные историко-архивные разыскания, было установлено, что Кирилл Данилов был заводским мастером в демидовском Нижнем Тагиле. Владея обширным фольклорным репертуаром, он в середине XVIII в. записал его (или продиктовал для записи) по поручению хозяина заводов – Прокофия Акинфиевича Демидова, который, в свою очередь, хотел передать эти песни в качестве важного исторического источника известному историку, академику Герарду-Фридриху («Федору Ивановичу», как его звали по-русски) Миллеру.[1] Весьма вероятно, что Кирилл Данилов оказался за Уралом не по своей воле: в России за иную песню могли сослать «в места не столь отдаленные» и в XX, и в XVIII веке. Думать так заставляет фраза, оброненная П. А. Демидовым в письме Г.-Ф. Миллеру от 22 сентября 1768 г.: «Я достал [эту песню] от сибирских людей, понеже туды всех разумных дураков посылают, которыя прошедшую историю поют на голосу».
Настоящим потрясением для научного мира стало открытие в середине XIX в. живой традиции былинного эпоса, причем недалеко от Санкт-Петербурга – в Олонецкой губернии. Честь этого открытия принадлежит Павлу Николаевичу Рыбникову (1831–1885 гг.), народнику, высланному в Петрозаводск под надзор полиции. Служа в губернском статистическом комитете, Рыбников в 18591863 гг. совершал деловые поездки по губернии, в ходе которых обнаружил десятки знатоков эпоса – сказителей – и записал от них 165 текстов былин, которые опубликовал в 1861–1867 гг.[2] Вот как собиратель описывает свою первую встречу с былинами (во время ночлега на Шуй-наволоке, острове в 12 верстах от Петрозаводска):
Ободренные находкой П. Н. Рыбникова, отечественные фольклористы во 2-й половине XIX – начале XX вв. предприняли множество экспедиций, в основном на Русский Север, где были открыты новые очаги сохранности песенного эпоса и от сотен сказителей сделаны записи тысяч былинных текстов (всего исследователь эпоса профессор Ф. М. Селиванов насчитывал к 1980 г. около 3000 текстов, представляющих 80 былинных сюжетов). К сожалению, к нашему времени былины полностью исчезли из живого бытования и являются теперь лишь величественным культурным наследием ушедшего прошлого нашей страны и народа. Условием сохранности былин была полная вера сказителей в правдивость описываемых ими событий (это неоднократно отмечалось фольклористами), в реальность Богатырей, в одиночку побивавших вражеские войска, Соловья-Разбойника, свистом валившего с ног Богатырского коня, крылатого Змея Тугарина и прочих диковин художественного мира былинного эпоса. Потрясения XX в. в мире и обществе, распространение школьного образования, изменение в мировоззрении и быте русского крестьянина разрушили эту наивную веру, и былины были обречены на вымирание.
Особого внимания заслуживает вопрос о соотношении былинного эпоса с исторической действительностью (т. н. «проблема историзма русского эпоса»), вызывавший и в XIX, и в XX веках бурные споры (особенно между историками и филологами).
Основоположник русской исторической науки В. Н. Татищев так писал о былинах в 1730-х гг.: «Хотя оне не таким порядком складываны, чтоб за историю принять было можно, однако же много можно в недостатке истории из оных нечто к изъяснению и в дополнку употребить».[4] Однако в дальнейшем, пренебрегая предостережением Татищева, некоторые ученые-историки излишне прямолинейно и однозначно «привязывали» былинные тексты к данным письменных и археологических памятников, считая, как, например, советский историк академик Б. Д. Греков, что «былина – это история, рассказанная самим народом».[5] Однако надо понимать, что героический эпос в силу особенностей своего «складывания» не отражает исторических событий, а преображает их; песенно-эпическая память народа – не том летописного свода, стоящий на полке, она не хранит деяний прошлого в точности, а представляет собою народное осмысление истории, воссоздание образца устройства общества и государства, и, передаваясь столетиями из уст в уста, изменяется, скрывая историческую первооснову под позднейшими наслоениями. Вот какова, по наблюдениям ученого 1-й половины XX в. профессора Н. П. Андреева, может быть эта «многослойность»:
Сборы польского короля на Русь
Сборы польского короля на Русь
Собирался король на святую Русь,
Не дошедши Москвы, остановился за пятьсот верст,
За пятнадцать верст городу Волоку,
Во уезде, селе Федоровским,
Во любимаим дворце государевом.
Писал ерлыки скорописные,
Отсылал ерлыки в каменну Москву
Ко тому ли воеводе московскому,
Корамышину Семиону Костентиновичу:
«Ох ты гой еси, воевода царев,
Корамышин Семион Костентинович!
Ты отдай мне Москву без бою,
Без того ли кроволитья великого!»
Что ответ держит ему воевода царев:
«Ты б… сын, король и с королевою!
Не дошедши Москвы, ты похваляться стал
Я силу твою конем потопчу,
Кольчужничков и латников всех в полон возьму!»
За досаду королю показалося,
Взволновался король, сам боем пошел,
Да насилу король сам-третей ушел.
Бегучи король заклинал сам себя:
«Не дай, Боже, ходить на святую Русь,
Ни мне, королю, ни брату мому!»
И еще этим король обесчестил сам себя.
Дворянам-боярам – им выслуга,
А служивым солдатам – им жалованье.
Донским казакам сукна на кафтан,
А нам, молодцам, по стакану пивца,
Кто бы нам поднес, мы бы выпили,
Хозяина с хозяюшкой проздравствовали!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Читайте также
Взаимодействие польского подполья с советскими партизанскими отрядами в обороне польского населения от действий отрядов украинских националистов на Волыни в 1943 году
Взаимодействие польского подполья с советскими партизанскими отрядами в обороне польского населения от действий отрядов украинских националистов на Волыни в 1943 году В польском антифашистском подполье едва ли не с первого дня Второй мировой войны существовало два
Неокладные сборы
Неокладные сборы Второй разряд государственных доходов — неокладные сборы состояли главным образом из платежей за удовлетворение разных нужд, с которыми частные лица обращались к правительственным учреждениям: таковы были пошлины с разных частных сделок, с просьб,
8. Сборы, инструктаж
8. Сборы, инструктаж С наступлением мая войска начали прибывать в Южную Англию. Их доставлял морем нескончаемый поток транспортных судов и ДКТ. Корабли шли из залива Ферт-оф-Клайд и Белфаста, через Ирландское море, минуя остров Мэн, из Ливерпуля, Суонси и Бристоля. Из них
Как «невежда в политике» переиграл польского короля
Как «невежда в политике» переиграл польского короля Противники России предприняли всё, чтобы убедить англичан отказаться от сотрудничества с Москвой.Любопытны письма польского короля Сигизмунда королеве Елизавете в 1567–1568 годах, где он сетует, что, используя торговлю с
Как «невежда в политике» переиграл польского короля
Как «невежда в политике» переиграл польского короля Противники России предприняли все, чтобы убедить англичан отказаться от сотрудничества с Москвой.Любопытны письма польского короля Сигизмунда королеве Елизавете в 1567-1568 гг., где он сетует, что, используя торговлю с
XIII. Привилегия Короля Польского
XIII. Привилегия Короля Польского Мы, Ян Кизимир, Божиею милостию Король Польский, Великий Князь Литовский, Руский, Пруский, Мазовецкий, Жмудзкий, Ифляндский, по наследию Король.Сим привилеем, на потомные часы ведати надлежащим, обявляем: занесена до нас и до речи Посполитой
XXVI. Перевод с универсала Польского Короля Яна Казимира к Бурмистрам, Райцам, Лавникам, Атаманам и всей черни Малороссийской; о неследовании за Гетманом Богданом Хмельницким в Российское подданство, и быти по прежнему под его Королевскою державою. — Писан 1654 Февраля 28
XXVI. Перевод с универсала Польского Короля Яна Казимира к Бурмистрам, Райцам, Лавникам, Атаманам и всей черни Малороссийской; о неследовании за Гетманом Богданом Хмельницким в Российское подданство, и быти по прежнему под его Королевскою державою. — Писан 1654 Февраля 28 Ян
XXVIII. Универсал Польского Короля Яна Казимира Старшинам и козакам войска Запорожского, коим, обличая в измене поддавшегося России Гетмана Богдана Хмельницкого, советует им возвратиться по прежнему в подданство Короны Польской. — Писан 1654 Июня 6
XXVIII. Универсал Польского Короля Яна Казимира Старшинам и козакам войска Запорожского, коим, обличая в измене поддавшегося России Гетмана Богдана Хмельницкого, советует им возвратиться по прежнему в подданство Короны Польской. — Писан 1654 Июня 6 Ян Казимир, з Божое ласки,
Сборы в Америку
Сборы в Америку Мечтая о падении Архангельска и уничтожении беломорской торговли, де Родес однажды написал в одном из своих донесений шведской королеве Христине следующее:«Тогда же уехали по Волге на нескольких больших лодках 2000 стрельцов, которые должны [отправиться] в
40 Название «Украина» появилось впервые в мире на карте польского королевства, созданной французским картографом Гийомом де Бопланом в 1660 году и обозначившим на ней «Украиной» окраину владений польского короля – Киевское, Брацлавское и Волынское воеводства
40 Название «Украина» появилось впервые в мире на карте польского королевства, созданной французским картографом Гийомом де Бопланом в 1660 году и обозначившим на ней «Украиной» окраину владений польского короля – Киевское, Брацлавское и Волынское воеводства Между Речи
2. Название «Украина» появилось впервые в мире на карте польского королевства, созданной французским картографом Гийомом де Бопланом в 1660 году и обозначившим на ней «Украиной» окраину владений польского короля – Киевское, Брацлавское и Волынское воеводства
2. Название «Украина» появилось впервые в мире на карте польского королевства, созданной французским картографом Гийомом де Бопланом в 1660 году и обозначившим на ней «Украиной» окраину владений польского короля – Киевское, Брацлавское и Волынское воеводства Между Речи
Глава пятая. СМУТНОЕ ВРЕМЯ. 1606-1612 гг.
П. Н. Краснов
Смутное время на Руси (отрывок)
Но какие ж это были казаки?
Но, давши это обещание, казаки были неискренни. Им, настоящим русским людям, трудно было быть заодно с поляками. Рука не поднималась бросать ядра в стены, за которыми сверкали православные кресты и хранились мощи преподобного Сергия, весьма чтимого донскими казаками. Совесть мучила донцов. Тревожили их сонные видения.
Одному из казаков явился ночью Св. Сергий и говорил ему: «Не даст вам Бог жезла на жребий свой».
Он рассказал про это видение товарищам, и призадумались казаки. Доложили о видении атаману. Епифанец отправился к польским воеводам Сапеге и Лисовскому и рассказал им о смущении своих товарищей.
— Эти знамения,- сказал донской атаман,- не на добро нам: будет великая гибель!
В ту же ночь поседлали они коней и пошли из стана польского на юг, к себе, на Дон. Поляки же снарядили за ними погоню из литовской конницы. Литовцы нагнали донцов на р. Клязьме у деревни Вохны. Начались переговоры. Литовцы увещевали донцов вернуться к полякам и продолжать осаду монастыря, но казаки были непреклонны. Литовцы хотели взять донцов силою, но казаки не дались и спокойно вернулись на Дон, в свой Смагин юрт.
С уходом донцов легче стало монастырю. Иноки лавры составили об этом писание и отметили на память потомству глубокое усердие донцов к вере.
А. С. Пушкин
Самозванец
А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений. Т. 3. СПБ, 1869. С. 258.
Историческая песня. Сборы польского короля на Русь
В. О. Ключевский
В. годы Смуты всего больше вреда наделали государству казаки, которые врывались в его пределы с польскими отрядами. Но казаки, которые приходили в Московское государство с берегов Днепра, Дона и Терека под начальством князя Трубецкого, Заруцкого, Лисовского, Сапеги, не принадлежали к старому домовитому казачеству. Это были, в большинстве, недавние гости южно-русских степей, голытьба, как их тогда называли, т. е. беглые или не тяглые люди из Московского государства, недавно укрывшиеся в степях и теперь возвращавшиеся в Отечество, чтобы пограбить.
В. О. Ключевский. Краткое пособие по русской истории. М., 1992. С. 100.
Патриарх Гермоген
Грамота патриарха Гермогена к русским людям (отрывок)
. Мужайтесь и вооружайтесь и совет между собой чините: как бы нам от всех врагов избыти. Время подвига пришло!
В. Д. Сухоруков
В. Д. Сухорукое. Историческое описание земли Войска Донского. Ж. «Дон», № 8, 1988. С. 131.
П. Н. Краснов
Донцы прогоняют поляков из Москвы
Атаман Межаков с остальными донцами, не увлекшимися соблазнами Сапеги и Лисовского*,оставался в бездеятельности. Во Лжедимит-рия II не верилось, царь же Василий Шуйский возбудил казаков против себя тем, что преследовал казаков, считая донцов заодно с ворами и беглыми крестьянами.
10 декабря 1610 года Лжедимитрий II был убит, и всякие сомнения у казаков должны были исчезнуть.
Спасать уже приходилось не царей, которых было двое и которые воевали один против другого, а нужно было думать о спасении Руси православной от поляков. Польские полки короля Сигизмунда занимали все города русские к западу от Москвы, сам король с большим войском шел на Москву, намереваясь посадить на престол московских государей своего сына королевича Владислава.
По всем городам читали эту печальную повесть. И со слезами на глазах говорили русские люди: «Да, это правда!» И вот из среды русских людей выдвинулись сильные духом граждане. Нижегородский купец Козьма Минин собирал пожертвования на устройство сильной рати, чтобы изгнать поляков. Во главе этого нового ополчения становился старый, но искусный воевода князь Димитрий Пожарский. Царю
Василию и Москве шло на помощь одушевленное любовью к родине войско.
В Рязани против Сигизмунда и поляков восстал дворянин Прокопий Ляпунов. Его пылкие, страстные речи увлекли донцов, и Межаков с казаками примкнул к его ополчению и стал уже не за царя, про которого он не знал, кто истинный царь, а за Русь и за веру православную. Свое содействие Ляпунову в спасении Руси предложили и бывшие изменники, сторонники Лжедимитрия, Заруцкий и Трубецкой, бывшие начальники всякой московской сволочи и беглых людей, называвшие себя «казацкими» атаманами. И Ляпунов, горячий и честный, принял их в свое войско. В начале марта 1611 года Ляпунов уже шел к Москве.
В Москве стояли поляки. По всем углам, площадям и улицам были расставлены сильные конные отряды. Народ был возбужден. Поляки опасались открытого бунта в самой Москве. И действительно, 19 марта поляки начали избивать москвичей сначала в Китай-городе, в торговых рядах. Из Китай-города они пошли к Тверским воротам, и здесь разыгралась жестокая битва на улицах Москвы. Народу, стрельцам и ополчению князя Пожарского удалось загнать поляков обратно в Кремль, но подожженная ими Москва горела в разных местах. Три дня длился пожар, и большая часть Москвы выгорела.
Живо собрались донцы в круг. Атаманы Заруцкого с волнением стали передавать донцам будто бы изданный Ляпуновым приказ: перевешать всех казаков.
В это время прибежали и еще люди и сообщили, что Ляпунов убит чернью Заруцкого и что теперь войском будет командовать Трубецкой. Межаков с товарищами согласились стать под начало Трубецкого и Заруцкого.
Но эти люди оказались недостойными предводителями. Они переписывались тайно со вновь появившимся самозванцем и поляками и со всею своею ордою стояли, ничего не делая, в то время как вся Русь поднималась против врагов Отечества, как один человек.
Но не погибла Русь. Из Троице-Сергиевской Лавры шли от архимандрита Дионисия и келаря Авраамия Палицына грамоты и увещания всем подниматься за Русь и идти под знамена князя Пожарского. Грамоты эти приходили в стан Трубецкого и Заруцкого. Читали их и наши донцы и ждали прихода князя, надеясь, что он введет порядок в лагере и поведет спасать Москву.
20 августа 1612 года войско князя Пожарского подошло к Москве и остановилось в пяти верстах* от нее на реке Яузе. Трубецкой, стоявший под Москвой, звал князя стать вместе с ним, но из стана князя Пожарского и Козьмы Минина получил ответ:
*( Одна верста равняется 1067 метрам.)
— Отнюдь не бывать тому, чтобы нам стать вместе с ворами-казаками.
Трубецкой и казаки обиделись. Обиделся и Межаков с донцами, и хотя понимали, что ворами-казаками в ополчении Пожарского называли действительно воров, самозванных казаков Заруцкого, но обида осталась в сердце донцов, и они не пошли от Трубецкого.
Они давно стояли на краю лагеря Трубецкого и ждали, когда же они пойдут в бой. Но наглая, распущенная чернь Заруцкого, он сам и Трубецкой спокойно смотрели, как под ударами поляков гибли русские люди. Они смеялись над неудачами рати Пожарского и ругали несчастных ополченцев-мужиков.
Донские казаки атаманов Межакова, Коломны, Романова и Козлова были готовы к бою. Они держали лошадей в поводу, и скорбели их простые казачьи сердца при этой гибели русского народа. Но больше всех возмущался сам Межаков. Уже давно чуял он измену в Трубецком и Заруцком, давно догадывался, что не о государственном, не о русском деле хлопочут они. И теперь, при виде победы поляков над русскими, он сказал Трубецкому открыто:
— От вашей нелюбви Московскому государству пагуба становится!
25 августа гетман Ходкевич отошел совсем от Москвы. Перед войском Пожарского был только небольшой отряд, прочно укрепившийся в Москве.
После победы над поляками у Поклонной горы Пожарский примирился с Трубецким, и только чернь Заруцкого мутила всех, ссорилась с ополченцами, требовала жалованья и грозила уйти и перебить начальников. Но к ним явился архимандрит Дионисий и обещал им выдать все сокровища Лавры и тем успокоил их.
Донские казаки с атаманом Межаковым заняли видное место в войске Пожарского. Да, можно сказать, только они одни и были настоящим, обученным, дисциплинированным, стойким войском. Остальные были толпою, вооруженным народом. Помощь донцов сказалась в бою 25 августа, когда донцы взяли приступом польское укрепление близ церкви Св. Климента, а потом, севши на коней, врубились в польскую конницу, сражавшуюся с нижегородской конницей Минина, и так храбро накинулись на поляков, что прогнали их. Во время осады Москвы, 22 октября, донцы взяли приступом Китай-город.
Наконец, 22 ноября 1612 года последние остатки поляков, запершиеся в Кремле, доведенные голодом до отчаяния, сдались, вся Москва была освобождена от поляков.
Оборона Волоколамска в 1612 году
Макет крепости Волоколамск в местном музее.
Старинные русские исторические песни, как правило, воспевают храбрых военачальников (Ермак, Михаил Скопин-Шуйский, Семен Пожарский, Иван Краснощеков и др.) либо предводителей народных движений (Степан Разин, Емельян Пугачев, Игнат Некрасов).
Среди песен есть такая, которая прославляет воеводу Ивана Константиновича Карамышева за оборону Волоколамска в ноябре-декабре 1612 г.
Воевода отличился тем, что не пропустил польского короля Сигизмунда III с войсками к Москве.
Дело было так.
В начале ноября 1612 г. польское войско под командованием короля Сигизмунда III (5700 чел.) направлялось к Москве на помощь польскому гарнизону, осажденному в кремле ополчением К. Минина и Д. Пожарского.
С королем шли его сын Владислав, гетман Ян Ходкевич и коронный обозный Адам Жолкевский, Александр Зборовский, Самуил Корецкий и др.
Узнав, что поляки в кремле сдались, король не прекратил поход, а решил взять бывший у него на пути Волоколамск. Город защищал гарнизон под командованием воевод Ивана Константиновича Карамышева и Степана Васильевича Чемесова.
Деревянная крепость имела девять башен и двое ворот. Она находилась на высоком холме площадью около 2 га, протяженность земляного вала 1045 м.
Осада Волоколамска происходила между 28 ноября и 7 декабря. Городской гарнизон отверг предложение о сдаче и храбро отбил три приступа, нанеся войску Сигизмунда серьезный урон. Поляки не отрицают факта трех неудачных штурмов, но пишут, что они проводились «вяло». Король отошел в село Федоровское и стал ожидать вестей от посланных к Москве для переговоров Зборовского и отряда Жолкевского (300 чел.). После неудачи их миссии, войско отправилось обратно.
Именно эти факты легли в основу исторической песни «Сборы польского короля на Русь», героя которой ошибочно именуют Семеном (а не Иваном) Карамышевым.
Песня так описывает события того времени:
Собирался король на святую Русь,
Не дошедши до Москвы,
остановился за пятьсот вёрст,
За пятнадцать вёрст городу Волоку,
во уезде, селе Фёдоровским.
Во любимом дворце государевом.
Писал ерлыки скорописные,
отсылал ерлыки в каменну Москву,
Ко тому ли воеводе московскому,
Корамышину Семиону Костентиновичу:
«Ох ты гой еси, воевода царев,
Корамышин Семион Костентинович!
Ты отдай мне Москву без бою,
без того ли кроволитья великого!»
Что ответ держит ему воевода царев:
«Ты б. сын, король и с королевою!
Не дошедши до Москвы, ты похваляться стал…».
За выдающиеся заслуги при обороне Волоколамска царь Михаил Фёдорович пожаловал в вотчину Ивану Константиновичу поместья в Пусторжевском уезде.
Однако, если мы обратимся к «Новому летописцу», то увидим следующую картину:
«О приступе к Волоку. Услышал то король, что московские люди все на том встали, чтобы не брать сына его королевича на Московское государство, и повелел приступать сильными приступами к Волоку. На Волоке же в ту пору был воевода Иван Карамышев да Степан Чемесов, от них же толку мало было во граде. Бой же вели атаманы: Нелюб Марков да Иван Епанчин, бились на приступах, едва за руки не берясь, и на трех приступах перебили великое множество литовских и немецких людей.
Об отходе королевском из земли и об отказе немецким людям. Король же, видя мужество и крепкое стояние московских людей и срам свой и побитие литовских и немецких людей, пошел наспех из Московского государства: многие у него люди литовские и немецкие померли от мороза и голода».
Заслуги Карамышева и Чемесова автор «Нового летописца» сводит к нулю, значит, наградили воеводу незаслуженно, песня прославила мнимого героя?
Землянной вал Волоколамска (моё фото 2017 г.)
Попробуем разобраться в данном вопросе.
На первый взгляд почти все защитники города относились к казачеству, которое явно охотнее слушалось своих командиров, чем воевод. Не было ни дворян, ни стрельцов. Одни «вольные» казаки с казацкими атаманами, которые и спасли Волоколамск.
Если так, то у воевод просто не было необходимой социальной и моральной поддержки. Учитывая известную вражду между дворянами и казаками в то время, весьма вероятно, что воевод никто не слушал, казаки не желали им подчиняться.
Возможно, этим объясняется якобы «нерадивость» воевод и реплика: «мало толку» от них в деле обороны.
В таком случае не вина Карамышева и Чемесова, а беда их, что они оказались в таком положении и не могли исполнять свои прямые обязанности.
Однако, в «Новом летописце» Марков и Епанчин названы «атаманами», а в Разрядной книге «головами».
Вторые данные явно точнее, из чего следует, что город защищали не вольные (донские и прочие) казаки со своими атаманами, а служилые люди «по прибору», т.е. бывшие на постоянной государственной службе, получавшие за службу поместные и денежные оклады. Поступая на царскую службу, они переходили под начало голов, которые назначались из дворян и детей боярских.
Значит, Епанчин и Марков были не простыми «вольными атаманами», пришлыми с Дону или других казачьих мест, а дворянами, командирами казачьих сотен. В пользу этой версии есть ряд свидетельств.
Так, например, Иван Епанчин в 1598 г. упоминается на царской службе «по крымским вестям» головой у Каширской засеки. Именно дворянину Ивану Епанчину родословные книги приписывают заслуги при отражении поляков от Волоколамска в 1612 г.
Иван Романов сын Епанчин, сын боярский, около 1618 г. был владельцем вотчины в Белозерском уезде.
Среди Марковых также встречается несколько дворянских фамилий.
Таким образом, если казачьи головы были дворянами, то «классового антагонизма» и вражды с воеводами у них быть не должно и можно сделать следующий вывод:
Воеводы Волоколамска, действительно, оказались никуда не годными руководителями и военачальниками.
Карамышев незаслуженно стал героем обороны Волоколамска, был прославлен в песне на века за свои «героические дела», а подлинные герои «остались в тени».
В то же время не стоит приписывать подвиги при защите Волоколамска «вольному донскому казачеству» как можно подумать из текста «Нового летописца».
Епанчин и Марков не были «донскими казачьими атаманами» как пишут некоторые историки, к месту и не к месту воспевая «Войско Донское».