предмет истории в ссср
ЗАЧЕМ В СССР ОТМЕНЯЛИ ИСТОРИЮ
Вернули её только после постановления ЦК ВКП(б) от 15 мая 1934 г. «О преподавании гражданской истории в школах Союза ССР». Причина – большевики считали: история – наука более классовая и партийная, чем математика. Её нельзя преподавать по старым учебникам Дмитрия Иловайского, так как он монархист, черносотенец и ещё жив (умер в 1920 г.), и может требовать денег за переиздания. Он написал их в 1860-ые, их переиздали более 150 раз, что давало ему доход, за который он жил и издавал газету «Кремль», пока её не закрыло ЧК.
Луначарский, Крупская и другие товарищи единодушно решили: всё это никуда не годится, надо написать учебники на основе учения Маркса, а пока не напишем, – историю в школе отменить. Заменить краеведением с обществоведением, и на уроках рассказывать о труде и классовой борьбе на примерах из истории. В скором и успешном завершении этого проекта товарищи полагались на Маркса с Энгельсом, на ещё живого Ленина, и на старого историка-большевика Михаила Покровского, который учился у Ключевского. Но товарищи даже не представляли, во что вляпались.
Главной их проблемой оказался Маркс, – не оставил цельной историософской схемы. В «К критике политической экономии» он однажды написал: были античный, азиатский, феодальный и буржуазный способы производства, и всё. Ничего такого больше не писал. В «Капитале» есть отдельно античный и рабовладельческий способы производства, и ещё мелкотоварный (мелкобуржуазный). Энгельс прямо называл Россию, Индию и Индонезию странами первобытного коммунизма и деспотизма с родовым строем, и де-факто отнёс их к азиатскому способу производства. В 1920-1930-ые марксисты в СССР бурно решали, что Маркс имел ввиду под азиатским способом производства, пока Сталин это не прекратил. В «Нищете философии» Маркс даже написал: капитализм невозможен без рабства, и указал на юг США, чем поставил между ними знак равенства. Через 18 лет рабство в США отменили. Но Энгельс, когда переиздавал этот опус Маркса, написал в сноске: мой покойного друг был прав, капитализм таки невозможен без рабства, теперь негров-рабов заменили рабочие из Китая. В 1884 г. Энгельс уже без Маркса открыл в Германии и Индонезии ещё один способ производства – государственный социализм, назвал его «заразой», и обвинил в ней Бисмарка и голландских колонизаторов
Но гораздо большей проблемой было то, что Маркс в 1877 г. прямо написал журналу «Отечественные записки», а затем в 1881 г. Вере Засулич: я не создал никакой всеобщей историософской теории со сменой формаций для всех времен и народов, так как создать её нельзя по определению. Всё это, вы русские, сами выдумали и приписываете мне, а я всего лишь утверждаю: подобно тому как капитализм сменил феодализм, так и его сменит коммунизм. Что создать такую теорию нельзя, в Европе тогда считали многие, а не только Маркс. Эта точка зрения доминирует и сейчас, но не стоит зарекаться.
С Марксом не повезло: он оставил такое сумбурное наследие, что даже Энгельс не смог его упорядочить. С Лениным было ещё хуже. В 1921 г. вместе со словом «НЭП» он ввел и понятие «уклад», которого нет в немецком языке, сакральном языке марксизма. Ленин заявил о наличии в СССР четырех укладов – патриархального (натурального хозяйства), мелкого товарного, частного капитализма и государственного капитализма, но затем умер, так и не объяснив партии, в чем их отличие от способов производства и формаций.
Покровский тоже не оправдал надежд партии, и по мнению Троцкого, впал в мейеризм. Немецкий историк античного мира Эдуард Мейер (1855-1930) ещё в XIX в. утверждал: в античной Греции рабство, капитализм и феодализм постоянно сменяли друг друга. По его мнению, эти три способа производства всю историю сменяют друг друга, но в свободной последовательности. Капитализм может сменить рабовладение, затем будет феодализм, после него – капитализм или рабовладение, и так до бесконечности. Покровский не был сторонником Мейера, но указывал на наёмный труд и капитал в Киевской Руси, что и выразил в образной формуле «самодержавие – это торговый капитал в шапке Мономаха».
У Покровского капитализм сосуществовал с феодализмом, а новгородских купцов он называл буржуазией и любил проводить параллели с Европой. Но настоящим «грехом» Покровского перед партией было не это. Такие взгляды он излагал ещё до 1917 г. и это считали марксизмом, а полное неприятие им москвоцентричной концепции Карамзина о «собирании земель», которую Иловайский повторял в своих учебниках. Покровский писал: никакого единого «Русского государства» не было, из Новгорода и Владимира ездили «в Русь» – в Киев, поэтому распадаться было нечему, и собирать было нечего. Борьбу Новгорода с Владимиро-Суздальским княжеством за сбор дани с народов севера и реки Камы он сравнивал с борьбой за колонии в Америке испанцев и англичан. В добавок у него новгородские демократы всю историю боролись с монархистами из Суздаля, а затем из Москвы.
Партия могла признать наличие элементов капитализма не только в Московской, но и в Киевской Руси, благо Маркс с Энгельсом тоже писали о роли средневекового торгового и ростовщического капитала в генезисе капитализма, но отказаться от москвоцентризма и «собирания земель» не могла, так как сама занималась «собирательством». Получался парадокс: партия имела на руках книги Покровского, марксиста с 1896 г., члена РСДРП с 1905 г. и с тех времен знакомого с Лениным, но не хотела издать на их основе учебники.
В это время в Украине Матвей Яворский концепцию Покровского в форме учебников изложил, и переиздавал. Но то, что можно было делать в Украине, было не позволено в остальном СССР. С Украиной пока заигрывали, и проводили «украинизацию» бывших госслужащих империи, которые теперь служили СССР. Большевики были научены войной с УНР, Махно, Зеленым и другими «батьками», и не хотели повторять ошибку Николая ІІ, который 22 апреля 1915 г. приехал в занятый российской армией Львов и сразу объявил, что никакой Галичины нет, а есть Русская земля до Карпат, приказал переименовать украинцев в русинов, и всё делопроизводство и публичные выступления вести на великорусском языке. Большевики, чтобы не наступать на эти грабли, даже пригласили вернуться в Украину гегельянца Грушевского, в концепции истории которого украинский национальный дух последовательно вселялся в киевских князей, Данилу Галицкого, в литовцев Олельковичей, в казаков Хмельницкого и в Мазепу. Большевики надеялись: Грушевский поселит этот дух и в Совнаркоме УССР, чем снимет все проблемы строго по Гегелю. Грушевский был не против, но настаивал: история Украины обособлена от истории Московии, с чем красные «собиратели» согласиться не могли.
Последней надеждой большевиков были массы и их коллективное творчество. Массам, чтобы могли высказаться, создали в 1926 г. журналы «Историк-марксист» в РСФСР и в 1927 г. «Прапор марксизму» в УССР. В 1931 г., когда уже шла «зачистка», создали совсем правильный журнал «Классовая борьба» под лозунгом «Массы творят и пишут историю». Но возникли проблемы.
Со времен Николая I официальная доктрина истории империи утверждала: в России, в отличие от Европы, никогда не было феодализма и поэтому не будет ни капитализма, ни революции. Россия развивается особым путем, в ней всегда был особый социальный строй, основанный на единстве царя и народа. Но за сто лет общепринятого названия ему так и не придумали. Народники эту точку зрения тоже разделяли, почему и искали способ, как перепрыгнуть в социализм, минуя ужасы капитализма и Маркса, и видели в общине «трамплин» для прыжка. К ХХ в. версия особого пути всем так надоела, что старая и «красная» профессура единодушно признали: в России, как и в Европе, был феодализм, начинался капитализм, но от его ужасов нас спасла революция.
Но в Европе и у Маркса был ещё и рабовладельческий строй, который он, как считали марксисты, случайно назвал античным. Следовательно, этот строй надо было найти где-то в начале истории Киевской Руси, чтобы не портить всю диалектику, и что-то решить с азиатским способом производства. Это было возможно, так как о рабах в Киевской Руси источники сообщают чаще, чем о феодалах. С феодализмом тоже были свои проблемы, и чем глубже вникали в них большевики, тем больше понимали: это всерьёз и надолго, а учебники в школы надо было отправить ещё позавчера. Поэтому стали подсматривать, что там у буржуев. На загнивающем Западе, как обычно, были разброд и шатание. В рабство как в самостоятельный способ производства там уже мало кто верил, и в существовании феодализма тоже начали сомневаться. Но это полное разложение давало много примеров, что схема Маркса весьма далека от фактов истории, в чем большевики и сами убедились, когда стали писать историю СССР с древнейших времен. Оптимизм вселяла лишь партия Гитлера. Она бодро рассказывала об особом пути Германии и демонстрировала чудеса патриотического воспитания с использованием «Кольца Нибелунгов» и земли Туле. Большевики могли лишь завидовать немцам, у которых все концы истории благополучно сошлись в «Кольцо Нибелунгов».
Партийные массы поняли, что с азиатским способом производства и феодализмом они могут разбираться ещё сто лет, и ничего хорошего для них из этого не выйдет. Эти массы хотели простоты с ясностью сейчас и именем Маркса, и плевать, что Маркс ничего такого не писал. Товарищ Сталин чутко прислушивался к настроению партии и в феврале 1933 г. на І Всесоюзном съезде колхозников-ударников на пробу огласил истинно марксистскую схему истории из пяти способов производства. Азиатский способ не вошел. Колхозники не возражали, а партия этого давно ждала и готовилась.
С конца 1929 г. партия начала погром школы Покровского и других «уклонистов». В 1929 г. был арестован, лишен звания академика и исключен из партии Яворский, вскоре вновь арестован и расстрелян как националист. Атакам подвергся и сам Покровский, но умер в 1932 г., чем облегчил ликвидацию всей школы. Его книги изъяли и отправили в спецхран, куда после ареста в 1932 г. попали и книги Грушевского. Покровского в СССР вообще старались не упоминать, а из Грушевского сделали куклу для битья. В 1929-1931 гг. прошло и «Академическое дело», во время которого из научных учреждений уволили свыше 600 человек. Оглашению Сталиным истины предшествовала большая «зачистка».
Приход к власти Гитлера ускорил принятие в 1934 г. партией решения о возвращении истории в школу. Но оказалось, авторы пробных учебников репрессированы, упоминать их нельзя, и везде обличается колониальная политика Москвы в полном соответствии с дореволюционной линией партии. Сталин и партия приняли решение: обличения удалить, вернуться к москвоцентризу Карамзина и учебникам Иловайского, но наложить на них схему якобы Маркса, и разрешить славянам «перепрыгнуть» через рабовладельческую формацию.
Последнее было принципиально, так как объясняло, как якуты и чукчи смогли от первобытного коммунизма «перепрыгнуть» в настоящий коммунизм. С 1936 г. такие учебники в школы стали поступать, и в СССР продолжили «прыгать» в коммунизм по учебникам Иловайского и Сталина. Обоих вежливо не упоминали, так как учебники были коллективным творчеством партии. Главным по надзору за творчеством в поле Киевской Руси назначили Бориса Грекова (1882-1953), для чего ему дали в 1935 г. звание академика. За верность делу партии Грекову даже простили, что в 1920 г. он приветствовал в Крыму Врангеля. От Грекова эта должность перешла к Борису Рыбакову, а в Украине её стремился создать под себя Петр Толочко.
Так в СССР наглядно доказали: без истории жить можно, но недолго. В дальнейшем было всего три жёстких правила: азиатский способ не признавать, схеме «Маркса» не изменять, и от линии на москвоцентризм не уклоняться. Эти правила в РФ действуют и до сих пор, но есть тенденция вернуться к имперской доктрине об особом пути. Сергей Кара-Мурза даже предложил для него название – «тёплое общество», кальку с «открытого» и «закрытого» обществ Карла Поппера. Эксперимент над историей в РФ продолжается, и опять может рвануть, как в год двух революций.
Как в советских вузах преподавали идеологические дисциплины
Кабинет истории КПСС, 1980 г.
Учение Маркса всесильно
С 1956 года будущих физиков и лириков, биологов и геологов, то есть всех без исключения советских студентов, вынудили осваивать самые идеологизированные учебные курсы. Однако диалектический материализм и история партии в списке вузовских дисциплин не стали новшеством, внесенным Никитой Хрущевым. Уже в 1925 году к числу обязательных предметов добавили «основы марксизма-ленинизма» — объединение диамата и истории коммунистической партии в одном курсе.
С течением времени политическая пропаганда только набирала свои обороты. 14 ноября 1938 года в связи с изданием «Краткого курса истории ВКП(б)» центральный орган большевистской партии постановил усилить партийную пропаганду среди населения и организовать специальные курсы подготовки агитационных работников.
Диалектический материализм — философская основа марксизма — в 1930-х годах был признан официальной идеологией.
«Не трогайте марксизм, не покушайтесь на его официальную версию — таков был негласный принцип политики в области советской философии», — писал Валентин Толстых, профессор Института философии РАН в статье «Все что было — не было?». «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно», — любили ссылаться пропагандисты на статью Ленина «Три источника и три составных части марксизма». «Законы диалектики», они же «законы философии», признавались всеобщими и универсальными, способными описать все формы развития жизни и общества. Отрицание отрицания, переход количества в качество и борьба противоположностей — этими законами объяснилась правильность действий партии и смена капитализма коммунизмом, которая рано или поздно произойдет во всех странах. Позднее многие философы, среди которых, к примеру, Эвальд Ильенков, выскажут мнение, что собственно диалектический материализм не равен советскому диамату. Последний представлял собой вульгарное изложение идей Маркса, щедро сдобренное агитационными высказываниями.
После июньского постановления ЦК КПСС 1956 года в преподавании диалектического материализма и истории партии были расставлены иные акценты, и в этом была принципиальная новизна. Неслучайно постановление вышло следом за февральским ХХ съездом, центральным событием которого стал доклад Хрущева о развенчании культа Сталина и возвращении к линии Ленина.
В том же году Институт Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина (ИМЭЛС) был переименован в Институт марксизма-ленинизма (ИМЛ).
Связь между февральским съездом и июньским постановлением заметил и сотрудник Института философии РАН Эрих Соловьев и посвятил этому отдельное стихотворение:
Пришла лихая молодость с охотою звериной,
Я ближе познакомился с марксистскою доктриной.
Сводил нас исторический, в надеждах виноватый,
Внезапный истерический партийный съезд двадцатый.
На ХХ съезде выступил первый председатель Совета министров СССР Анастас Микоян с критикой основы всех основ марксизма-ленинизма — «Краткого курса истории ВКП(б)». Известно, что в конце 1930-х годов подготовка пособия шла под личным контролем Сталина, а одна из глав — «О диалектическом и историческом материализме», — как утверждают некоторые историки, была написана самим генсеком. В «Кратком курсе» Сталин вместе с его окружением рисовались истинными марксистами, верными заветам Ильича. Изданный в период Большого террора и рекомендованный к всеобщему изучению труд оправдывал свершившиеся к тому моменту репрессии против неугодных Сталину партийцев.
Первые поправки к «Краткому курсу истории ВКП(б)», который впоследствии назвали «библией сталинизма», были сделаны в 1953 году, сразу же после смерти генсека. Новое пособие получило название «Краткий курс истории КПСС» и в таком виде изучалось в вузах. С 1957 года в помощь преподавателям и студентам при ИМЛ начали издавать научный сборник «Вопросы истории КПСС». В 1960 году под редакцией сторонника Хрущева, убежденного антисталиниста Бориса Пономарева была подготовлена «История КПСС», излагавшая ход развития рабочего движения и коммунистической партии в России с рубежа XIX–XX веков до ХХ съезда.
Этот масштабный труд, который открывался финальной фразой «Манифеста коммунистической партии» «Пролетарии всех стран, объединяйтесь!», стал основой вузовского преподавания до начала 1990-х годов.
Новая монография была во многом реакционна по отношению к старому «Краткому курсу». «С этого момента [издания «Краткого курса истории ВКП(б)»] история КПСС была втиснута в прокрустово ложе сталинских схем и формул. «Краткий курс», по существу, заслонил собой от исследователей теоретическую сокровищницу марксизма-ленинизма, труды Маркса, Энгельса, Ленина» — так высказывался Борис Пономарев на Всесоюзном совещании историков в 1962 году. Но и пономаревское пособие ждала незавидная участь: с момента первого издания оно переписывалось после каждого нового съезда партии и в конечном итоге утратило стройность и стало неудобоваримым для понимания.
Веселые и находчивые
Как вспоминают многие студенты, на чью долю выпало знакомство с курсами по истории КПСС и диамату, все сводилось к заучиванию итогов съездов и бесконечному конспектированию статей Маркса, Энгельса, Ленина. Чтобы хоть немного облегчить себе жизнь, студенты научились писать конспекты «под расческу». Краткое изложение, к примеру, статьи Ленина «Детская болезнь «левизны» в коммунизме» всего за несколько минут можно было получить следующим образом.
Пару страниц в начале и конце нужно было оформить красиво и аккуратно, а чтобы заполнить середину, требовалось взять обычную, не массажную, расческу, положить на бумагу и водить ручкой по зубьям.
К полученным волнистым линиям надо было добавить несколько палочек и петель, как у букв р, ф, д, з, в, — конспект готов! Дальше студенту только оставалось надеяться, что преподаватель не станет строго проверять каждую страницу.
Память о сражениях студентов с диалектическим материализмом сохранилась и в старом анекдоте:
О своих студенческих буднях вспоминает доктор филологических наук, профессор Высшей школы экономики Олег Лекманов: «У нас (1984 год, филфак МГПИ) умные студенты делились на тех, кто все выучивал наизусть, а потом на экзамене ставил в тупик экзаменатора вопросами с «подковыркой», и тех, кто нагло списывал, ничего не уча.
Я, увы, вошел во вторую группу: перед экзаменом тупо из двух учебников бритвой нарезал шпаргалки и с их помощью получил пятерку. Впрочем, меня летом забирали в армию (сессия была весенней), так что спрос был маленький.
Вообще, в мое время преподаватели соответствующих дисциплин как-то уже увяли, повыдохлись (в обществе работал закон: никто не верит в коммунизм, но не пристает со своими сомнениями к начальству) и выглядели несколько затравленными (хотя перестройка еще не маячила впереди). У нас историю партии преподавал некоторый азербайджанский аспирант Эдуард Вазикович, так он только один раз вспылил и принялся орать, когда студентка случайно назвала его Вазиком Эдуардовичем.
Многие годы спустя я встретил этого самого Эдуарда в роли преподавателя какой-то культурологии, что ли, а многие другие успешно переквалифицировались в преподавателей истории религии и только иногда по привычке вдруг могут брякнуть что-нибудь, вроде: «Шаг вперед, два шага назад!» или «Декабристы разбудили Герцена».
А вот в прежние времена студентам и их умным родителям порою приходилось покруче. Так, например, друг моего папы и мой старший друг, великий педагог Симон Львович Соловейчик, когда его сын поступал в университет, следующим образом готовил его к экзамену по истории:
сначала рассказывал, как было, а потом — как надо отвечать на экзамене».
Призрак бродит в коридорах — призрак диамата
После распада СССР преподавание истории КПСС и диалектического материализма в вузах было отменено. Вместе с этими дисциплинами в Лету канула и еще одна — научный атеизм. Диамат остался только частью курса общей истории философии на специальных факультетах. Алексей Крижевский, учившийся на кафедре философии религии и религиоведения философского факультета МГУ в 1993–1999 годах, рассказывает о годах учебы: «Диалектический материализм в качестве «букваря», базовой основы, на примере которой можно объяснять первичные философские понятия, вполне подходит. Описываемое время было тем и интересно, что диалектический материализм выходил из своей защитной капсулы, а все лозунги превращались в элементы античности, становились рухлядью и антиквариатом, переставая быть живыми. Интересно было то, что раньше он был довлеющей, сакральной идеологией, а теперь вынужден был на холодном ветру конкурировать с другими, сильными, серьезными парадигмами и, конечно, показывал всю свою ограниченность.
В 1993 году, конечно же, уже не было никакого научного атеизма, но вот что интересно: сквозь новое название на стенде моей кафедры философии религии и религиоведения просматривались плохо оторванные буквы прежнего — научного атеизма. Раньше ведь вообще на наш факультет можно было поступить только по рекомендации обкома КПСС.
Тогда и готовили настоящих идеологических бойцов: не просто тех людей, которые бубнят историю КПСС, а убежденных марксистов. Мы понимали, что они состоятельны интеллектуально, но при этом полностью принадлежат прошлому веку.
В период перестройки в школы пришло много интересных людей. Появился новый учебник «Человек и общество». До него были только пожелтевшие старые «коммунячьи» бессмысленные книги по обществоведению, построенные на диамате и истмате, в новом было много интересного, но рассыпухой, без системы. Там были основы философии, социологии, политологии. Стало заметно, что уже появился плюрализм. Но хочу заметить, что идеологический диктат вне философского факультета спал еще раньше: в то время, когда я поступал, окружающий мир уже взял штурмом эту твердыню.
В мое время на кафедру приходили люди за религиозным знанием, чтобы поверить и проверить свои воззрения. Это были и увлеченные школьники, и те люди, которые слабо учились, конкурс был всего полтора человека на место. Хотя в 1994 году уже претендовали четыре человека. Приходили взрослые люди либо за вторым высшим образованием, либо поздно озаботившиеся первым. У некоторых были уже капитально отбиты мозги в армии, они не могли учиться. Учебы было много. Надо было сидеть каждый день с утра до вечера в библиотеке, если ты хотел нормально учиться.
Время, о котором я говорю, интересно еще и тем, что, с одной стороны, диамат был на равных со всеми остальными учениями и поэтому его бесконечно проверяли, а с другой — для большинства преподавателей с очень большим набором знаний он все еще оставался парадигмальным. У нас были замечательные преподаватели с кафедры социальной философии и философии истории Владимир Сергеевич Кржевов и Карен Хачикович Момджян. Они были убежденные марксисты, но настолько «свежие», что в их изложении марксизм был верифицируемым, стройным учением. Я могу сказать, что в смысле социальных воззрений мне очень сильно помог философский факультет. Благодаря тому, что я много учился и сам интересовался, я остаюсь марксистом.
На самом деле, если мы внимательно будем читать «Капитал» и вообще наследие Маркса, то увидим очень много интересных вещей.
Вокруг одного из положений марксизма — «Бытие определяет сознание» — шли постоянные дискуссии. Советский человек был перегружен, у него были съехавшие понятия об этике и красоте, мире и войне. Это была дискуссия, от которой в полной мере зависело то, как мы будем дальше жить, поскольку философия управляет государством, а не наоборот. Споры были по-настоящему жаркими, в тот момент они шли везде.
Как мне кажется, проблема была не в диамате, а в диктате научной и образовательной политики, которая выстраивалась таким образом, что не давала его толком изучать. Она надевала на человека очки и заставляла рассматривать все с точки зрения идеологии, зубрить историю партии. Все это обрастало религиозным культом и изучалось так, как изучаются сакральные тексты. Преподаватели в советское время требовали отношения ко всему как к священному канону. И из-за того, что все стало закрытым и непроточным, вокруг диалектического материализма начали возникать «бактерии». В конечном итоге советских идеологов и погубило то, что они убрали все элементы проверки и сомнения».
Новое в блогах
Как создавался первый учебник по истории СССР.
Двадцатые и тридцатые годы считаются золотыми в истории советской педагогики. До сих пор у всех нас на слуху имя великого педагога тех времён Антона Семёновича Макаренко. Это было время смелых экспериментов и необычных методик. Многие из них давно изучены и переосмыслены. И лишь один эпизод до недавнего времени оставался в тени – создание первого учебника по истории СССР. Мало кто знает в нашей стране, что такой учебник впервые появился в советских школах только спустя двадцать лет после Октябрьской революции. Создан он был просто в уникальных условиях.
Постановление Политбюро ЦК ВКП(б)
3 марта 1936 года
СТРОГО СЕКРЕТНО
Объявить конкурс на составление лучшего учебника для начальной школы по элементарному курсу истории СССР с краткими сведениями по всеобщей истории.
В конкурсе могут принимать участие все желающие, без всяких ограничений, как отдельные лица, так и коллективы.
Внешне всё выглядело вполне демократично. На самом же деле вряд ли где-либо проходил подобный конкурс, в котором авторы-участники получали столь жёсткие установочные предписания. За видимой ширмой политкорректности шла тонкая игра – история страны был не тот предмет, который власть собиралась отдавать в руки специалистам. И в результате, участники конкурса оказались в сложнейшей ситуации.
Проект извещения о конкурсе
21 января 1936 г.
Осью всей книги является образование и развитие «государства российского» как некоего целого, как «тюрьмы народов», революционно преобразованной в социалистический союз.
Подобного рода жёсткие установки по поводу исторических формулировок к весне 1936 года уже никого не удивляли. Ещё в конце 20-х в разгар борьбы за власть Сталин начал контролировать всё, что касалось осмысления первых советских лет. Прежде всего, это было связано с тем, что будущий вождь решил подкорректировать собственный имидж. Его оппоненты по внутрипартийной борьбе постоянно ссылались на свой собственный вклад в дело революции, а сам Сталин был в те годы далеко не на первых ролях. Более того, всем было известно, что он мог ослушаться прямого приказа Ленина. Такое поведение не увязывалось с создаваемым образом отца народов.
В связи с этим незадолго до объявления конкурса на лучший учебник, Сталин начал настоящее наступление на гуманитарные науки. Ведь именно они отвечают за мировоззрение граждан. Поэтому представителей гуманитарных наук вызывают в ЦК и дают им понять, что наша страна в данный момент живёт в такое время, в котором разброд и шатания в обществе не нужны. Нам нужна общая консолидированная позиция. А авторитетным человеком, представляющим эту позицию, является только один – Сталин. Аналогичные внушения были сделаны и экономистам. А те, кто продолжал критиковать коллективизацию и индустриализацию, Сталин назвал «кулацкими агентами в науке». В 30-е годы такие слова часто звучали, как приговор.
Историки были под особым контролем. Ссылки на речи Сталина в своих работах для них стали обязательным правилом. Ведь именно в них звучит аксиома, которая не нуждается в доказательствах Мало того, эта тенденция ссылок во всех работах учёных на лидера партии, продержалась до самого конца существования советской власти.
Власти сделали всё, чтобы отрезать историков от их главного источника – архивных документов, которые были переданы в ведение НКВД. Все партийные и правительственные документы автоматически получали гриф секретности. В библиотеках появились так называемые спецхраны, в которые поступали труды неугодных авторов. Многие историки были репрессированы, а исторические факультеты закрыты.
Все эти меры привели к тому, что писать учебник истории было просто некому. Николай Бухарин даже предлагал Сталину параллельно с конкурсом заказать учебник истории пяти различным коллективам – для подстраховки. Для этого пришлось прибегнуть к беспрецедентным мерам.
Тов. Сталину
Февраль 1936 г.
Мы просим вернуть Томсинского (бывший директор Комиссии АН, член партии, не исключённый, очень знающий и добросовестный, имевший в прошлом очень небольшие грешки (не правые) и в порядке профилактики переведённый в Алма-Ату) и освободить от всякой другой работы.
Н. Бухарин
Отношение к историкам резко меняется. Показателен эпизод с бывшим академиком Тарле. Его тоже вернули из Алма-Аты, но после беспощадной критики, обрушившейся на него после написания книги «Наполеон», судьба учёного вновь повисла на волоске. Травля историка прекратилась только после того, как Сталин написал ему письмо, в котором, указав на несколько ошибок в его книге, попросил их исправить. Травля учёного не только прекратилась, но его даже восстановили в партии, поручив включиться в работу над созданием учебника по истории СССР.
Перед авторами учебника была поставлена непростая задача. Нужно было с нуля создать историю первых двадцати лет советской власти (и это нужно было делать в то время, когда живы были миллионы свидетелей её становления!) При этом они не могли использовать не только исторические архивы, но и предшествующий опыт преподавания истории.
Преподавание истории в 20-х годах носило своеобразный характер. Такой предмет, как история, был на несколько лет даже исключён из учебных планов. В те времена отказывались не только от различных учебных планов, но даже и от учебников по различным предметам. Их заменяли отдельные брошюры по различным темам. Была создана так называемая школа труда.
Но очень быстро выяснилось, что такая школа не даёт систематизированных знаний. Именно поэтому в начале 30-х годов было решено вновь вернуться к классно-урочной системе, учебным планам и учебникам. Правда, первый опыт оказался довольно неудачным. Не удалось создать по различным предметам стабильные, издаваемые из года в год учебники. Судите сами, только за 1933-35 годы по русскому языку, литературе, арифметике и географии было издано СЕМЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ различных учебников!
Заведующий отделом школ ЦК ВКП(б) Борис Волин лично изучил все эти учебники и забил тревогу на самом высоком уровне:
Товарищу Сталину
И всю эту халтуру, всё это бескультурье, безграмотность и невежество приходится издавать в этом году в сотнях тысяч экз.!
Но как можно долго всё это терпеть!
Б. Волин
Именно в это время власти начинают уделять особое внимание истории. Вышло даже специальное постановление Политбюро от 15 мая 1934 года о преподавании гражданской истории в школах СССР. Согласно этому постановлению предлагалось срочно, к июню 1935 года, подготовить пять учебников по истории для средней школы: по истории древнего мира, средних веков, новой истории, истории СССР и новой истории зависимых и колониальных стран. Правда, дело по созданию этих учебников пошло не так быстро и просто.
Для создания каждого из учебников был создан авторский коллектив. Над учебником по истории СССР работала группа профессора Николая Ванага. В эту группу, как и во все остальные, вошли только историки. К работе над учебниками по истории не привлекли ни учителей, ни психологов. Это была первая, но не единственная ошибка советских властей. Сам срок в один год, данный на создание учебников, говорил о том, что представители власти были далеки от истории и педагогической науки. Это был очень маленький срок для создания полноценных учебников. Результат был закономерен – созданный через год конспект по истории СССР не удовлетворил ни Политбюро, ни лично Сталина. Вот тогда то и возникла сама идея по объявлению конкурса на создание лучшего учебника по истории СССР. Критику и замечания к учебнику профессора Ванага предлагалось использовать как ориентиры для будущих участников конкурса:
Замечания по поводу конспекта учебника по «Истории СССР»
Авторы слепо копируют затасканные и совершенно не научные определения всякого рода буржуазных историков, забывая о том, что они обязаны преподать нашей молодёжи марксистское, научно-обоснованное определение.
8 августа 1934 года.
И. Сталин, А. Жданов, С. Киров
По меткам и исправлениям в замечаниях видно, что активное участие в создании принимали два человека – Сталин и Жданов, но последнее слово всегда оставалось за Сталиным.
Замечания по поводу конспекта учебника по «Истории СССР»
Нам нужен такой учебник истории СССР, где бы история Великороссии не отрывалась от истории других народов СССР, это во-первых, и где бы история народов СССР не отрывалась от истории общеевропейской и вообще мировой истории, это во-вторых.
8 августа 1834 г.
И. Сталин, А. Жданов, С. Киров
Созданные штампы в этих замечаниях продержались всё время существования советской власти, немного смягчаясь с каждым новым партийным лидером. А такие штампы, как Россия это «тюрьма народов», Россия – «жандарм Европы» и миф об абсолютной отсталости царской России прекрасно здравствуют и поныне.
В конечном итоге, на конкурс были представлены ни много ни мало, СОРОК ШЕСТЬ учебников по истории СССР. На каждый из этих учебников каждый из членов жюри составлял подробнейшие замечания по исправлению текста.
В фаворитах оказались шесть учебников. Особенно члены жюри выделяли работу группу Анны Понкратовой, но несмотря на это, в одной только из рецензий было указано 99 замечаний. Каждое из замечаний выглядело примерно так:
Замечания члена жюри к некоторым главам учебника
29 октября 1936 г.
Неправильно говорить о том, что будто бы после 7 ноября крестьяне стали «забирать» помещичьи земли.
В соответствии с исторической действительностью надо рассказать о том, что Советская власть во исполнение закона от 8 ноября 1917 года передавала крестьянам помещичьи земли.
В конце концов, итоги конкурса были озвучены. Итоги оказались неожиданными для всех участников, так как первой премии жюри решило не присуждать. Вторую же премию получила группа профессора А.В. Шестакова. Это был не самый известный историк в то время, но его учебник понравился лично Сталину.
Нужно отдать должное профессору Шестакову. Потрудился он на славу. В каждом предложении, в каждом абзаце использовались сталинские словечки и выражения.: «двурушничество», «фашистские наймиты», «шпионы», «презренные агенты» и т.д. Учебник был на 100% выдержан в подаче информации и оценки событий в сталинском духе.
Учебник Шестакова был одобрен правительством и рекомендован для школ. Однако и после всего этого его продолжали перечитывать и править. Тут уж не обошлось без идиотских перегибов. Так, например, Постышев из-за плохого зрения изучал текст с лупой в руках. И вот он «обнаружил» на портретах Пушкина и Сталина «значки», напоминающие свастику.
О таком «вражеском выпаде» Постышев немедленно сообщил Жданову, а тот – Мехлису. Мехлис оказался умнее:
Тов. Жданову
25 ноября 1937 г.
Смотрел с помощью увеличительного стекла значки, о которых пишет т. Постышев. Не вижу никакой свастики. Постышев не там ищет врагов, где они имеются.
Л. Мехлис
Эта трагикомическая переписка говорит о той атмосфере, которая бытовала в то время. Интересно, а что было, если бы Мехлис дал ход «находке» Постышева?
Учебник Шестакова был издан колоссальным тиражом и вскоре поступил во все школы страны. И, несмотря на методические недостатки учебника, политический заказ авторами был выполнен:
Из учебника «Краткий курс истории СССР»
Защита отечества от всех и всяких врагов СССР – высший долг гражданина СССР. Если кто-нибудь перейдёт на сторону врага, выдаст врагу военные тайны СССР – тот изменит своей Родине, своему народу и будет наказан как враг СССР.
Кстати, врагам народа в учебнике был посвящён специальный параграф №64, который назывался «Наши враги и наши друзья за пределами СССР».
Учебник был издан, но классовая борьба продолжалась. И вскоре в учебнике по истории СССР стали появляться такие страницы.
Уникальность конкурса на лучший учебник по истории состоит в том, что абсолютное большинство из членов жюри не дожило до окончательного подведения итогов. Если при объявлении конкурса были перечислены все фамилии членов жюри, то при его оглашении было написано просто – «члены жюри».
Постановление Политбюро ЦК ВКП(б)
27 августа 1937 г.
СТРОГО СЕКРЕТНО
Ввиду отсутствия какого бы то ни было учебника по истории СССР, составленного в духе марксизма, признать целесообразным преподование краткого курса истории СССР Шестакова не только в 3 и 4, но и в 5, 6 и 7 классах, впредь до появления другого более пространного учебника по истории.
Новый учебник по истории СССР появился только перед войной. А учебник Шестакова продолжал издаваться вплоть до 1955 года.
Прошло много лет. Прекратил своё существование СССР. А вопрос о создании учебника по истории теперь уже России остро стоит до сих пор… От кого теперь лично будет зависеть каким он станет?