лиловый что подавал манто
Лиловый негр
В. ХолоднойГде Вы теперь? Кто Вам целует пальцы?
Куда ушел Ваш китайчонок Ли.
Вы, кажется, потом любили португальца,
А может быть, с малайцем Вы ушли.
В последний раз я видел Вас так близко.
В пролеты улиц Вас умчал авто.
И снится мне — в притонах Сан-Франциско
Лиловый негр Вам подает манто.
Статьи раздела литература
Мы используем на портале файлы cookie, чтобы помнить о ваших посещениях. Если файлы cookie удалены, предложение о подписке всплывает повторно. Откройте настройки браузера и убедитесь, что в пункте «Удаление файлов cookie» нет отметки «Удалять при каждом выходе из браузера».
Подпишитесь на нашу рассылку и каждую неделю получайте обзор самых интересных материалов, специальные проекты портала, культурную афишу на выходные, ответы на вопросы о культуре и искусстве и многое другое. Пуш-уведомления оперативно оповестят о новых публикациях на портале, чтобы вы могли прочитать их первыми.
Если вы планируете провести прямую трансляцию экскурсии, лекции или мастер-класса, заполните заявку по нашим рекомендациям. Мы включим ваше мероприятие в афишу раздела «Культурный стриминг», оповестим подписчиков и аудиторию в социальных сетях. Для того чтобы организовать качественную трансляцию, ознакомьтесь с нашими методическими рекомендациями. Подробнее о проекте «Культурный стриминг» можно прочитать в специальном разделе.
Электронная почта проекта: stream@team.culture.ru
Вы можете добавить учреждение на портал с помощью системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши места и мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После проверки модератором информация об учреждении появится на портале «Культура.РФ».
В разделе «Афиша» новые события автоматически выгружаются из системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После подтверждения модераторами анонс события появится в разделе «Афиша» на портале «Культура.РФ».
Если вы нашли ошибку в публикации, выделите ее и воспользуйтесь комбинацией клавиш Ctrl+Enter. Также сообщить о неточности можно с помощью формы обратной связи в нижней части каждой страницы. Мы разберемся в ситуации, все исправим и ответим вам письмом.
Лиловый Н вам подает манто
Когда я, измученный гормонами, в восьмом классе дергал за косички Людку Иванову, девочки поймали меня в коридоре, да так мне и заявили: если не перестанешь Людку дергать, то будем тебя евреем обзывать, мы в классном журнале всё, всё видели, там в конце национальности записаны.
Я покраснел, испугался, дергать перестал, и даже гормонов на какое-то время стало меньше.
Сейчас даже странно об этом рассказывать молодежи. Ну еврей, и что? Ну русский, ну украинец. Какое же это оскорбление? Русскому, что-ли, Людку за косички дергать можно? Тоже нельзя, но его по-другому обзывать будут, потому что русские русскую историю не отягощали, отягощали все остальные, так что слово «русский» вполне приличное, как, впрочем, и украинец (украинцы тоже в журнале были). Украинца бы обозвали хохлом, это ещё можно понять (дело было в Питере), но не «украинцем» же оскорблять украинца. Он не оскорбится. А вот еврей оскорблялся, это у нас было чем-то вроде внутренней гомофобии. Сейчас она почти прошла, дети.
Американцы, однако, не превратили слово еврей в обзывательство, как мы, нет, для этого у них есть слово негр. Более того, теперь они так стесняются своей собственной истории, что слово негр они боятся даже произносить. Даже мысленно и шепотом. Говорят «чёрный», и то очень осторожно, только как прилагательное, за которым полагается ставить существительное, гай там, или лайф. Незнакомого человека можно у них обозначать: мужик в серой куртке, тетка на шевроле, но ни в коем случае не мужик в очках, полная женщина, чернокожая девушка, не дай боже негритянка. Это у них теперь дискриминация, даже за глаза. Ладно, их дело, их история. Приеду в Америку, буду иметь ввиду, чего со своим уставом-то.
Однако Америкой дело не ограничилось. Европа, вроде бы, колыбель американской культуры, но копирует чужие отягощения и стремится быть святее римского папы, расшибая себе самой лоб в молитве чужому богу. Уже румынское слово «negru», произнесенное резервным судьей кому-то там по рации, вызвало на парижском стадионе скандал с обидой и оскорбленной честью на целые сутки. И даже никому не смешно.
И наплевать, что русское слово «негр» совершенно нейтрально, даже слово «чёрный» гораздо хуже, хуже чем «чернокожий» или издевательский и откровенно пародийный «афроукраинец». Наплевать, что у нас свой язык и своя история, со своими отягощениями. И не надо нам ихних правил в нашем и без того проблемном монастыре. Ведь заказываем мы в Праге ;idovsk; maso и не уходим обиженные с футбольного поля. У них такой язык, у нас такой.
Ладно. Хорошо. Обращаться надо по-другому.
-Мужчина, вы не подскажете? Девушка, вы на следующей выходите?
Так можно?
Можно, но тоже не без оговорок. Вдруг наш мужчина как раз едет на операцию по смене пола и его такое обращение оскорбляет. А девушке на самом деле сорок пять.
-Какая я тебя блин девушка! Когда я девушкой была, ты под стол, нет, ты ещё даже не был сперматозоидом! Выхожу.
Народ, мы не хуже и не лучше, мы другие. Если они е-нулись на своих исторических отягощениях, то мы то тут причём? Нам своих мало?
Реквием несостоявшейся любви: Александр Вертинский и Вера Холодная
Он посвящал свои песни той, в которую был безнадёжно влюблён.
Он, спевший о русском декадансе – ей, этот декаданс сыгравшей.
Она – загадка, грёза, муза.
Он – Александр Вертинский.
Она – Вера Холодная, одна из самых прекрасных и самых загадочных русских актрис.
Она словно воплощала собой рифмы поэзии русского «серебряного века», её неземной образ напоминал Прекрасных Незнакомок, Таинственные Полумаски, Коломбин Блока, Северянина, Гумилёва.
Она была символом того странного времени, когда царская армия терпела поражения в мировой войне, когда гимназистки переписывали стихи о куртизанках, об ананасах в шампанском и пили уксус для худобы и бледности.
Когда экзальтированные барышни капали в глаза атропин для расширения зрачков, кутались в пестрые шали и принимали гостей, полулежа на кушетках, с папиросой в длинном мундштуке.
И пусть говорят, что фильмы Веры Холодной однотипны, но сама она, женщина с прекрасными колдовскими очами и лицом, какие встречаются лишь на старинных фресках, вкладывала в них всю себя, зачаровывая зрителей – и заставляя их выносить двери кинотеатров.
Ради того, чтобы посмотреть на нее, люди выстраивались в колоссальные очереди. Подобного молодое кино в России еще не знало. В Харькове, например, во время столпотворения в кинотеатре «Ампир» были разбиты все окна, двери сорваны с петель, а для того, чтобы утихомирить толпу, штурмовавшую зал, был вызван отряд конных драгун.
Она была не просто красива, в ней было огромное обаяние, которое кинокамера только усиливала. Она была потрясающе киногенична, а на фотографиях получалась ещё лучше. Особенно привлекали внимание ее огромные, с поволокой, серые глаза. Эти глаза буквально завораживали зрителей…
Для того, чтобы выглядеть роскошно, недостаточно было только денег — нужен был вкус. И на этом фоне скромная жена московского юриста становится законодательницей мод. Оказалось, Вера Холодная обладает утонченным и оригинальным вкусом. Она сама придумывает себе модели платьев, подбирает ткани и отделку, сама украшает шляпки.
Открытки с ее изображениями в различных нарядах выпускаются огромными тиражами, служа женщинам по всей стране своеобразным заменителем модных журналов. Её фантазия проявлялась даже в выборе духов: она прямо на коже смешивала два аромата «Роз Ханмино» и «Кеши» Аткинсона – и получался только ей присущий нежный горьковато-сладкий запах.
Холодная снималась всего три года. Из ее более чем пятидесяти фильмов сохранились только пять. Она снимается с Мозжухиным и Макси¬мовым, Полонским и Руничем, Худолеевым и Чардыниным — самыми известны¬ми, самыми талантливыми актерами того времени.
Ее помнят до сих пор, потому что больше таких не было. Не было – чтобы и умна, и красива, и чиста, и талантлива, и счастлива, и всеми любима. Если такие рождаются, о них помнят долго. Как о ней. О Вере Холодной.
Вертинский впервые появился в доме Холодных осенью 1915 года.
Шла Первая Мировая война. Муж Холодной находился на линии фронта. И вот как-то раз в дверь ее московской квартиры постучали. На пороге стоял длинный, худой, нескладный незнакомец — шея длинная, тонкая, ноги в обмотках, гимнастерка в пятнах.
Он вернулся с войны, где служил братом милосердия в передвижном госпитале, и привез Вере письмо с фронта, от мужа. Солдата звали Александр Вертинский. Он отдал ей долгожданное письмо и ушел. До следующего дня. А назавтра снова возник на пороге. И стал приходить в гости каждый день. Он проходил в дом, садился и молчал. И так сидеть он мог часами, созерцая то несбывшееся, что «могло бы», да так и не стало….
Позже уже, когда известность Вертинского стала набирать обороты, они часто выступали вдвоем. И не случайно самым знаменитым совместным номером в исполнении Холодной и Вертинского было… танго. Танго, бьющее по нервам своей невысказанностью, чарующее легким флером невозможности, приправленное горечью «никогда».
Этот танец многие называли «тоской по несбывшемуся». Но взаимная нежность нашла своё отражение и в тех номерах, которые они исполняли совместно, и в романсах, посвящённых Вертинским актрисе… А это: «Маленький креольчик», «Лиловый негр», «Ваши пальцы пахнут ладаном…», «В этом городе шумном…» «За кулисами», «Попугай Флобер»
Они так никогда и не смогли быть вместе. С Вертинским, как и со всеми ее поклонниками, Веру Холодную связывал не роман, а гораздо больше ее волнующая возможность романа и любви.
У Вертинского появляется костюм печального Пьеро. От страха перед публикой, боясь своего лица, Вертинский делает условный грим: свинцовые белила, тушь, ярко-красный рот, и в таинственном «лунном» полумраке жеманно исполняет песенки, посвященные Вере Холодной:
«Где Вы теперь? Кто Вам целует пальцы?
Куда ушел Ваш китайчонок Ли.
Вы, кажется, потом любили португальца,
А может быть, с малайцем Вы ушли.
В последний раз я видел Вас так близко.
В пролеты улиц Вас умчал авто.
Мне снилось, что теперь в притонах Сан-Франциско
Лиловый негр Вам подает манто.
Одним жестом, скупым и выразительным, артист передавал драматизм своего положения и иронию к самому себе:
Ах, где же Вы, мой маленький креольчик,
Мой смуглый принц с Антильских островов,
Мой маленький китайский колокольчик,
Капризный, как дитя, как песенка без слов?
Такой беспомощный, как дикий одуванчик,
Такой изысканный, изящный и простой,
Как пуст без Вас мой старый балаганчик,
Как бледен Ваш Пьеро, как плачет он порой!
Куда же Вы ушли, мой маленький креольчик,
Мой смуглый принц с Антильских островов,
Мой маленький китайский колокольчик,
Капризный, как дитя, как песенка без слов.
А вот ещё:
Ваши пальцы пахнут ладаном
И в ресницах спит печаль.
Ничего теперь не надо Вам,
Ничего теперь не жаль.
Эти строки Александр Вертинский посвятил тоже Вере Холодной,
женщине, в которую он был безнадежно влюблен.
Они оказались пророческими. Многие считают, что это посвящение было посмертным.
Но вот что писал сам Александр Вертинский: «Я многие свои новые песни посвящал ей. Как-то, помню, принес ей показать свою последнюю вещь, называлась она «Ваши пальцы пахнут ладаном».
Я уже отдавал ее издателю в печать и, как всегда, посвятил Холодной.
Помню, я немножко даже обиделся. Вещь была довольно удачная, на мой взгляд, и меня удивило ее предубеждение и оскорбило до какой-то степени. Я снял посвящение.
Потом, через несколько лет, когда я пел в Ростове-на-Дону, как-то в номер гостиницы, где я остановился, подали телеграмму из Одессы: «Умерла Вера Холодная». Рукописи моих романсов лежали передо мной на столе.
Ваши пальцы пахнут ладаном,
А в ресницах спит печаль.
Ничего теперь не надо нам,
Никого теперь не жаль.
И когда Весенней Вестницей
Вы пойдете в синий край,
Сам Господь по белой лестнице
Поведет Вас в светлый рай.
Тихо шепчет дьякон седенький,
За поклоном бьет поклон
И метет бородкой реденькой
Вековую пыль с икон.
Ваши пальцы пахнут ладаном,
А в ресницах спит печаль.
Ничего теперь не надо нам,
Никого теперь не жаль.
Это был реквием их несостоявшейся любви, который Вертинский исполнял всю жизнь.
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов
Лиловый что подавал манто
И в хаосе этого страшного мира,
Под бешеный вихрь огня
Проносится огромный, истрепанный том Шекспира
И только маленький томик — меня…
Femme raffinee («Рафинированная» женщина)
Piccolo bambino (Маленький мальчик)
В синем и далеком океане
В степи молдаванской
«В этой жизни ничего не водится…»
Девочка с капризами
«И в хаосе этого страшного мира…»
«Каждый тонет — как желает…»
«Как жаль, что с годами уходит…»
«Какой ценой Вы победили…»
«Любовью болеют все на свете…»
Мадам, уже падают листья
«Пей, моя девочка, пей, моя милая…»
Песенка о моей жене
«По золотым степям, по голубым дорогам…»
«Сквозь чащу пошлости, дрожа от отвращенья…»
То, что я должен сказать
«У моих дочурок много есть игрушек…»
«Хорошо в этой „собственной“ даче…»
«Хорошо в этой маленькой даче…»
Я сегодня смеюсь над собой
«Я всегда был за тех, кому горше и хуже…»
Разве можно от женщины требовать многого?
Вы так мило танцуете, в Вас есть шик.
А от Вас и не ждут поведения строгого,
Никому не мешает Вас муж-старик.
Только не надо играть в загадочность
И делать из жизни «le vin triste».
Это тоже кокетливый фиговый лист.
Вы, несомненно, с большими данными
Три — четыре банкротства — приличный стаж.
Вас воспитали чуть-чуть по-странному,
Я б сказал, европейски — фокстрот и пляж!
Я Вас так понимаю, я так Вам сочувствую,
Я готов разорваться на сто частей.
Восемнадцатый раз я спокойно присутствую
При одной из обычных для Вас «смертей».
Я давно уже выучил все завещание
И могу повторить Вам в любой момент:
Фокстерьера Люлю отослать в Испанию,
Где живет Ваш любовник… один… студент.
Ваши шляпки и платья раздать учащимся.
А «dessous» сдать в музей прикладных искусств.
А потом я и муж, мы вдвоем потащимся
Покупать Вам на гроб сирени куст.
Разве можно от женщины требовать многого?
Там, где глупость божественна, ум — ничто!
Вечерело. Пели вьюги.
Провожали две подруги,
Две подруги — акробатки.
Шел и клоун. Плакал клоун,
Закрывал лицо перчаткой.
Он был другом Магдалины,
Только другом, не мужчиной,
Чистил ей трико бензином.
И смеялась Магдалина:
«Ну какой же ты мужчина?
Ты чудак, ты пахнешь псиной!»
Бедный piccolo bambino…
На кладбище снег был чище,
Вот зарыли Магдалину,
И ушли от смерти снова…
Вечерело. Город ник.
В темной сумеречной тени.
Поднял клоун воротник
И, упавши на колени,
Вдруг завыл в тоске звериной.
Он любил… Он был мужчиной,
Он не знал, что даже розы
От мороза пахнут псиной.
Бедный piccolo bambino!
Ах, вчера умерла моя девочка бедная,
Моя кукла балетная в рваном трико.
В керосиновом солнце закружилась, победная,
Точно бабочка бледная, — так смешно и легко!
Девятнадцать шутов с куплетистами
Отпевали невесту мою.
В куполах солнца луч расцветал аметистами.
Я не плачу! Ты видишь? Я тоже пою!
Я крещу твою ножку упрямую,
Я крещу твой атласный башмак.
И тебя, и не ту и ту самую,
И за гипсовой маской, спокойной и строгою,
Буду прятать тоску о твоих фуэте,
О полете шифонном… и многое, многое,
Что не знает никто. Даже братья Патэ!
Упокой меня. Господи, скомороха смешного,
Хоть в аду упокой, только дай мне забыть, что болит!
Высоко в куполах трепетало последнее слово
«Аллилуйя» — лиловая птица смертельных молитв.
В пыльный маленький город, где Вы жили ребенком,
Из Парижа весной к Вам пришел туалет.
В этом платье печальном Вы казались Орленком,
Бледным маленьким герцогом сказочных лет…
В этом городе сонном Вы вечно мечтали
О балах, о пажах, вереницах карет
И о том, как ночами в горящем Версале
С мертвым принцем танцуете Вы менуэт…
В этом городе сонном балов не бывало,
Даже не было просто приличных карет.
Шли года. Вы поблекли, и платье увяло,
Ваше дивное платье «Мэзон Лавалетт».
Но однажды сбылися мечты сумасшедшие.
Платье было надето. Фиалки цвели.
И какие-то люди, за Вами пришедшие,
В катафалке по городу Вас повезли.
На слепых лошадях колыхались плюмажики,
Старый попик любезно кадилом махал…
Так весной в бутафорском смешном экипажике
Вы поехали к Богу на бал.
Вы похожи на куклу в этом платьице аленьком,
Зачесанная по-детски и по-смешному.
И мне странно, что Вы, такая маленькая,
Принесли столько муки мне, такому большому.
Истерически злая, подчеркнуто пошлая,
За публичною стойкой — всегда в распродаже.
«Лиловый негр» в историческом антураже
Одна из первых песенок Александра Николаевича Вертинского (1889–1957), составляющих его знаменитый цикл «Ариетки Пьеро» (1916), носит название «Лиловый негр». Правда, поется в ней не столько о негре (о нем лишь упоминается как о слуге, подающем героине манто в далеком Сан-Франциско), сколько о знаменитой русской киноактрисе Вере Васильевне Холодной (1893–1919).
В очерке, посвященном автору «Лилового негра», видный историк отечественной эстрады Елизавета Уварова сообщает о посещении в конце 1914 года Вертинским и Верой Холодной, тогда еще никому не известной женой находившегося на фронте прапорщика, одного из петроградских госпиталей. «В большой палате между двумя рядами кроватей Вертинский, надев цилиндр, и Вера Холодная в маленькой шляпе с серебристой вуалью танцевали танго “Фурлана”». Сам Вертинский в опубликованных уже в советские годы воспоминаниях пишет, что именно он привел Веру Холодную на кинофабрику, угадав в ней будущую кинозвезду. К началу 1916-го, после выхода фильма «Песнь торжествующей любви», она и в самом деле сделалась общероссийской знаменитостью. А осенью того же года Вертинский, артист московского Петровского театра миниатюр, практически каждый вечер поет со сцены посвященные Вере Холодной ариетки: «Маленький креольчик», «Ваши пальцы пахнут ладаном» и «Лиловый негр». В песенке, названной последней, артист как бы прощается с пленившей его воображение женщиной, которую он отправляет в вымышленную эмиграцию:
Где Вы теперь?
Кто Вам целует пальцы?
Куда ушел Ваш китайчонок Ли?
Вы, кажется, потом
любили португальца,
А может быть, с малайцем Вы ушли?
Последний раз я видел Вас так близко:
В пролеты улиц Вас умчал авто.
Мне снилось, что
в притонах Сан-Франциско
Лиловый негр Вам подает манто.
Так никуда и не уехавшая Вера Холодная умерла от «испанки» (по другой версии — будучи отравленной белогвардейской разведкой) в оккупированной французами Одессе 16 февраля 1919 года.
В песенке Вертинского меня, как музыкального португалофила, не мог не заинтересовать «португалец». Знал ли такового Вертинский? Или то был обычный образ, уводивший слушателей в характерную для данного жанра экзотику наподобие «малайца» или «лилового негра»?
Так вот, похоже, португалец все же был, хотя и появился за несколько лет до начала звездного восхождения Веры Холодной. Звали его Франсишку д’Андраде (1859–1921). В конце ХIХ века он блистал в качестве солиста итальянской Мамонтовской оперы, довольно долго жил в России. Впоследствии перебрался в Германию, где до 1916 года пел ведущие баритональные партии в Берлинской опере. Особенно он прославился исполнением моцартовского Дон Жуана. Франсишку был хорош собой, долгие годы имел устойчивый успех среди российской публики, особенно ее женской половины. Как вспоминал в эмиграции бывший оперный певец, впоследствии известный писатель Александр Амфитеатров, его младшая сестра Люба в течение нескольких лет была буквально околдована португальским артистом. В качестве гастролера он продолжал посещать Россию практически до начала Первой мировой войны. Не знаю, слышал ли его когда-нибудь на сцене Вертинский, но не знать о португальском красавце-баритоне он, конечно, не мог. Песенка «Лиловый негр» сочинялась не в лучшее для России время. Воюющая страна переживала тяжелые военные поражения, правящий режим агонизировал. В воздухе пахло катастрофой. Как всякий художественно одаренный человек Вертинский обладал повышенной интуицией. Чувствуя, к чему идет дело, не имея других средств выразить обуревавшую его тревогу, он заранее «отправлял» в эмиграцию дорогую сердцу женщину. Благополучный португальский артист, годившийся ей в отцы, чем не подходящий спутник для подобного путешествия? 
В реальной жизни с Франсишку д’Андраде, отрезанным от России войной, Вере Холодной встретиться не довелось. Оказавшись в 1919-м в Одессе, она сошлась не с португальцем, а с французом. Правда, изначально этот человек был известен как одесский еврей, мать которого была в приморском городе домовладелицей по фамилии Фрейденберг. В 1890 году под именем Анри он вступил во французскую армию. Участвовал в Первой мировой войне, дослужившись до звания полковника. В начале 1919-го Анри Фрейденберг (1876–1975) занимал должность начальника штаба командующего союзными силами Антанты на Юге России генерала д’Ансельма. В зону их ответственности входило все Северное Причерноморье, включая Одессу. Там-то Фрейденберг и познакомился с Верой Холодной. Между ними завязался роман, который до наших дней продолжает вызывать множество комментариев, включая тот, что под влиянием якобы связанной с большевиками киноактрисы Фрейденберг принял самовольное решение о поспешной эвакуации французских и греческих сил из Одессы.
Факты, однако, говорят о том, что в период близости с Верой Холодной Фрейденберг контактировал отнюдь не с большевиками, а с представителем Украинской народной рады, стремясь передать Одессу петлюровцам. Этому помешали падение независимого Киева и фактический уход Петлюры с политической сцены. Кроме того, проведенная по инициативе Фрейденберга эвакуация имела место 4–7 апреля 1919 года, т.е. спустя почти два месяца после кончины Веры Холодной.
Не подтвердило предательство Фрейденберга и проведенное специальной военной комиссией по требованию французского премьера Ж. Клемансо расследование. Полковник был восстановлен на военной службе и долгие годы служил на командных должностях во французских колониях в Африке. В 1933–1938 годах он был командующим колониальными силами Франции. 
Поэтому одесское увлечение Веры Холодной, как мне представляется, правильнее рассматривать не в качестве некоего звена чекистской спецоперации по захвату Одессы (что, кстати, после ухода французов осуществил атаман Григорьев), а в рамках тематики заинтересовавшей нас песенки Вертинского. Разрываясь между ужасающей российской действительностью и картонной экзотикой немого кино, актриса стремилась каким-то образом покончить с этим невыносимым положением. Не исключено, что и Вертинский, тогда же находившийся в Одессе, советовал ей уезжать. Французский начштаба, плененный красотой русской актрисы, казался ей кем-то вроде нового персонажа «Лилового негра», с которым легче всего было уйти (А может быть, с малайцем Вы ушли?)
Увы, судьба распорядилась иначе: Вера Холодная ушла не с кем-то, а просто ушла. В этот момент звезде немого кино было всего 25 лет.
Нам же в память о ней остались чем-то похожие друг на друга фильмы, бесчисленные легенды и замечательные памятники эпохи — посвященные киноактрисе песенки Александра Вертинского. «Лиловый негр» никогда не исчезал из репертуара артиста. В годы эмиграции он дважды (в Германии в 1930-м и в Польше в 1932-м) записал его для граммофонных пластинок, причем во втором случае в качестве аккомпаниатора выступил выдающийся польский композитор Ежи Петербурский, о котором автору этих строк не раз приходилось писать на страницах «Алефа».
Не забывали «Лилового негра» и на родине создателя. В сатирической пьесе Михаила Козырева «Балласт» (1930) одно из действующих лиц, некто Феоктистов, вместе с героем мечтающий об эмиграции, то и дело напевает последние строки песенки Вертинского: «…И снится мне: в притонах Сан-Франциско лиловый негр вам подает манто». А в 1935–1936 годах в Ленинграде, с негласного разрешения властей, на заводе Музтреста небольшими тиражами для особых клиентов выпускались пиратские копии заграничных пластинок Вертинского (включая «Лилового негра») с этикетками, маскирующими их подлинное содержание.
И наконец, последний штрих к истории песни: именно ее в послевоенной Москве напевает главный герой фильма «Место встречи изменить нельзя». Так два российских человека-легенды, Вера Холодная и Владимир Высоцкий, неожиданным образом “встретились” в коротеньком эпизоде одной из самых популярных отечественных кинокартин.
Николай ОВСЯННИКОВ, Россия