буйничское поле под могилевом
Достопримечательности Могилёва: Буйничское поле
Расположенный в восточной части Беларуси, Могилёв — город самобытный. Кажется, что по его архитектуре можно составить представление обо всех прошедших эпохах и бурной истории этих мест. Могилёв не обошли стороной разрушения и войны. И одно из напоминаний о совместном военном прошлом Беларуси и России — Буйничское поле. Мемориальный комплекс вырос там, где в начальный период Великой Отечественной войны происходили ожесточённые бои.
Буйничское поле в истории
Битва на Буйничском поле была одной из замечательных страниц в истории трагического 1941 года, она продемонстрировала доблесть бойцов и командиров Красной Армии и стала уроком для многих военачальников. Защита Могилёва стала примером при подготовке других битв. Она притормозила шествие фашистов, нарушила снабжение войск Гитлера и задержала их движение на Москву.
19 октября 1944 года в районе Ивано-Франковска на машину корреспондентов напали бандеровцы. Во время перестрелки Павел Трошкин был убит.
Внимание! Демонстрация нацистской и фашистской символики не является пропагандой идей фашизма и производится только с историческими, научными, информационными, и просветительскими целями.
История и судьбы защитников Буйничского поля под Могилевом
Территория памяти — Буйничское поле
На этом куске земли, пропитанной кровью героев, 23 дня — с 3 по 26 июля 1941 года — стоял насмерть 388–й стрелковый полк во главе с полковником Кутеповым. Гитлеровцы, во много раз превосходившие наши войска по численности и вооружению, рвались к Могилеву. По официальным данным, защитников Могилева (речь не только о кутеповцах) было около 30 тысяч. А установить удалось имена лишь 2,5 тысячи из них. Около 480 увековечены на мемориальных плитах в каплице на Буйничском поле. Но мы должны помнить не только тех, кто вернулся из небытия, но и тех, кто все еще ждет своего часа.
Шли на верную смерть
Через арку проходим на поле солдатской славы, к каплице из красного кирпича — мемориалу героическим защитникам Могилева. Помимо полка Кутепова, здесь отважно сражались два артиллерийских дивизиона и народные ополченцы.
В обороне страны немало героических страниц. Но подвиг тех, кто воевал на Буйничском поле, стоит особняком. Ведь сражаться им пришлось в особых условиях: здесь не было укрытий, защищавших от пуль крепостных стен, не было прикрытия авиации. До недавнего времени считалось: не было и танков. Но могилевский историк и поисковик Николай Борисенко отыскал немецкие документы, уточняющие, что у защитников танки были:
Не забыть, не вычеркнуть
Увы, судьба многих защитников неизвестна по сей день. По данным Борисенко, всего в годы Великой Отечественной фашисты взяли в плен около 35 тысяч оборонцев Днепровского рубежа. Пока достоверно известно: с Буйничского поля в «шталаг» в Нойхаммер нацисты отправили несколько десятков красноармейцев, около 60 позже перевели в Освенцим. На самом деле цифра в разы больше. Живыми они не вернулись. Участь уцелевших была незавидной. Получивших клеймо изменника Родины не приглашали на парады, не чествовали в День Победы. И это — трагическая сторона могилевской обороны. Борисенко, восстановивший по архивам и памятным медальонам более тысячи имен, с грустью констатирует:
— Их реабилитировали в 1955 году после специального постановления ЦК КПСС. Сотни имен добавились к списку защитников Могилева. Но сколько еще во тьме. Недавно удалось проследить послевоенную судьбу нескольких уцелевших кутеповцев. Внук одного из них — Михаила Бакулина, попавшего в «шталаг», — Григорий Плохотнюк недавно приезжал в Могилев. Признался: давно мечтал побывать на поле, воспетом Симоновым, больше узнать о судьбе деда, таких же военнопленных, незаслуженно забытых после войны.
На Буйничское поле приезжал и сын Семена Кутепова Владимир. Привез много интересных документов. Но в судьбе прославленного полка Кутепова много белых пятен. До сих пор точно неизвестно, как и где погиб сам полковник. По словам Борисенко, есть четыре версии: 25 июля 41–го в могилевской школе № 11 собрались командиры. Фашисты, узнав об этом, ворвались в здание и всех перестреляли. Вторая: Кутепов попал в плен на Буйничском поле. Третья: он вырвался из окружения, но погиб на территории района. И последняя: узнав, что штаб 172–й дивизии, в состав которой входил его полк, захвачен врагом, Кутепов с уцелевшими бойцами рванул на подмогу и был убит.
. Недавно в филиале музея истории Могилева «Буйничское поле» появился пожилой немец. Оказалось — сын одного из сражавшихся на Буйничском поле. Заведующий филиалом музея Петр Хованский вспоминает:
— На ломаном русском объяснил: хочу увидеть поле, которое всю жизнь с ужасом вспоминал отец. Тяжело раненный под Смоленском, он до конца дней не мог забыть не ту битву, а горячий июль 41–го под Могилевом.
Навсегда осталось это поле в сердце писателя Константина Симонова. Он прибыл сюда 12 июля 1941–го вместе с фотокором Павлом Трошкиным по заданию редакции газеты «Известия» и оказался на переднем крае обороны. О героических защитниках Могилева он вскоре расскажет всей стране в очерке «Горячий день». Это был его первый репортаж с войны. Говорят, те «Известия» зачитали до дыр. Среди ужаса и шока первых военных дней люди нуждались в героических примерах. И этим примером стали защитники Могилева, насмерть стоявшие на Буйничском поле. Уже после сын Симонова Алексей, не раз приезжавший в Могилев на литературные Симоновские чтения, скажет: это поле стало не только для отца — для тысяч советских людей «островком надежды». Да и сам писатель признавался: «У меня есть кусочек земли, который мне век не забыть, — поле под Могилевом. » При жизни Константин Михайлович нередко бывал в Могилеве, встречался с ветеранами и студентами, подолгу бродил по Буйничскому полю. Его он увековечит в трилогии «Живые и мертвые», а погибший полковник Кутепов, чьим именем названа улица в Могилеве, послужит прообразом генерала Серпилина.
Симонов останется в Могилеве навсегда. Его имя увековечат в названии улицы, в его честь откроют музей, на въезде в Буйничский мемориал установят памятный камень. На обратной стороне 15–тонного валуна табличка: «К.М.Симонов. 1916 — 1979. Всю жизнь он помнил это поле боя 1941 года и завещал развеять здесь свой прах».
Камень появился через год после его смерти, в 1980–м. Но до сих пор многие россияне уверены: Симонова похоронили в Москве, на Новодевичьем кладбище. Могилевские историки уточняют — хотели похоронить. Но близкие исполнили последнюю волю писателя «огненных лет». Хотя в ту пору сделать это было довольно сложно, привезли в Могилев урну с его прахом. Константин Михайлович не хотел пышных проводов и традиционных казенных речей, а хотел навсегда остаться с героями, которых встретил тут в июле 41–го.
Правда, немногие знают: урна с прахом писателя покоится не под валуном, а за сотни метров, по другую сторону Озера слез. Борисенко признается: мы говорили с Алексеем Симоновым, что урну надо перенести под камень. Однажды это произойдет.
О Буйничском поле пишут книги, снимают фильмы. Студенты и преподаватели Могилевского государственного университета имени Кулешова в фильме «23 дня из 41–го» показывают уникальные кадры из трофейной кинохроники вермахта. Немцы поражались мужеству и стойкости могилевских защитников, называли город неприступной крепостью.
3 июля, в День Независимости, на Буйничское поле будут нести цветы и венки. И снова прозвучат имена героев. Но так важно, чтобы тех, кто остался здесь навсегда, вспоминали не только в праздники, но и в будни.
Фото автора, Ольги ТКАЧЕВОЙ, Галины ГАВРИЛОВИЧ и из архива Николая БОРИСЕНКО.
Советская Белоруссия №120 (24257). Вторник, 2 июля 2013 года.
Живые и мёртвые: немецкие танки на Буйничском поле
Я не жалел, что пошёл. У меня было мстительное чувство. Я был рад видеть наконец эти разбитые, развороченные немецкие машины, чувствовать, что вот здесь в них попадали наши снаряды…
Константин Симонов, «Разные дни войны»
Обстановка накануне
Первые недели Великой Отечественной войны. Сводки с фронтов, неполные и отрывочные, становятся всё более тревожными. Советские войска «после тяжёлых боёв с превосходящими силами противника» оставляют один город за другим.
Но вдруг в «Известиях» выходит статья «Горячий день», в которой читатели впервые видят панораму со множеством подбитых немецких танков. Стоящих на одном-единственном поле под Могилёвом. Статью об обороне полком Кутепова некого «города Д» написал Константин Симонов, а фотографировал подбитую технику Павел Трошкин. В связи с цензурой военного времени подробностей и особенно конкретного места случившегося боя Симонов привести не мог. Но опубликованные фото стали зримым доказательством того, что немцев можно бить — и их действительно бьют.
К 1 июля 1941 года войска Западного фронта пытались не допустить дальнейшего прорыва немцев на восток в междуречье Березины и Днепра. По итогам предыдущих боёв командующий войсками фронта генерал Павлов и начальник штаба Климовских были сняты и заменены на Ерёменко (будущего маршала) и Маландина.
Подступы к Могилёву защищал 61-й стрелковый корпус, подчинённый штабу 13-й армии.
Излюбленной немецкой тактикой в это время было выбить артиллерию обороняющихся ударами авиации. Авиация же нарушала работу штабов, бомбила аэродромы и дороги, отступающие части. Красноармейцы жаловались, что немцы бомбят каждую пушку, пулемёт и отдельную машину. Немцы, в свою очередь, недолюбливали нелётную погоду, при которой наступать сразу становилось труднее. Они же отмечали, что советская артиллерия, если её не подавить, напоминает ураганный огонь мировой войны (т. е. ПМВ), большая часть советских пехотинцев дерётся с большим фанатизмом, но сильно уступает в выучке, а командование слабое, особенно в среднем звене.
Что же в этой сложнейшей обстановке советское командование могло противопоставить немецкой тактике блицкрига?
План обороны
1 июля штаб 61-го стрелкового корпуса приказал командирам подчинённых артполков быть готовыми к отражению атак танков противника на Могилёв — со стороны Березино (с запада), Бобруйска (с юго-запада) и Рогачёва (с юга). Особое внимание уделялось двум последним направлениям.
Для борьбы с танками создавались специальные подвижные группы, включавшие стрелковую роту, взвод сапёров, не менее двух «сорокапяток» и одной 76-мм пушки. Артиллерия дивизий усиливала противотанковую оборону вдоль шоссе Бобруйск-Могилёв, а также принимала участие в создании подвижных групп.
Последним пунктом приказа значилось:
«Любой ценой остановить танки и не пропустить их в Могилёв».
К этому времени плотность противотанковой обороны, прикрывающей Бобруйское и Минское шоссе, достигала 8–10 орудий на километр фронта, а на менее важных направлениях – 4–5 орудий. Всего в распоряжении обороняющих город войск имелось 44 орудия, 12 перебрасывалось на усиление из 340-го артполка, ещё 10 — бралось из артиллерии 394-го и 514-го полков. При этом снарядов у артиллеристов было немного – на важнейшем направлении в среднем 50 выстрелов на орудие, на остальных участках – 20–30.
К исходу 11 июля части 61-го стрелкового корпуса отбили первую атаку на Могилёв. Учитывая силы противника (до батальона пехоты), это, скорее всего, была разведка боем. На следующий день в атаку пошли немецкие танки из состава 3-й танковой дивизии генерала Моделя. В журнале боевых действий Западного фронта за 12 июля записана скупая фраза:
«61 ск вёл бой с частями противника, форсировавшими р. Днепр».
Согласно боевым документам противника, немецкие танки, наступая по лесным песчаным дорогам, частично оторвались от своей пехоты. Примерно к 7 часам утра немцы вышли к деревне Буйничи южнее Могилёва, где находились позиции 388-го стрелкового полка, поддерживаемого 340-м лёгким артиллерийским полком и другими частями.
По воспоминаниям командира батареи Василия Владимировича Лобкова,
«Немецкие танки выходили из леса и шли по Буйничскому полю, как на параде по три штуки. 1-я батарея после первых залпов по рубежам заградительного огня перешла на прямую наводку и била во фланг атакующим танкам и сопровождающей пехоты. Одновременно с нашим дивизионом включились в заградительный огонь другие батареи. Кроме того, немецкие танки наткнулись на наши минные поля, и атака захлебнулась. Один танк подошёл к самым окопам пехоты, но был подбит бойцом (фамилия не установлена) связкой гранат с четырьмя толовыми шашками…»
Противнику помешал и противотанковый ров, обходя который, танки наткнулись на мины и подставили борта пушкам. Как итог – неожиданные и болезненные для немцев потери.
Уже через два часа командир 24-го корпуса генерал Швеппенберг решил, что стоит попробовать атаковать в другом месте. А в 13 часов поступил приказ из штаба танковой группы немедленно прекратить наступление на Могилёв, переправиться через Днепр по понтонному мосту и наступать на восток. Как свидетельствует всё тот же Лобков,
«Дня четыре или пять немцы не показывались, а затем с 8 утра до 16 часов атаковали небольшими силами (группами в 6–8 танков и пехотой) ежедневно. Все атаки мы отбили».
Танки на плёнке
Даже 18 июля 388-й полк с частями усиления, находясь в окружении, продолжал оборонять и укреплять предмостный Могилёвский участок — от Затишья до совхоза Буйничи. Но гораздо раньше, 13 июля, в полк приехали корреспонденты «Известий» — Симонов и Трошкин. Они долго колесили по фронтовым дорогам в поисках примера удачных боёв — и, наконец, нашли.
Но примчавшихся среди ночи на передовую непонятных людей первым делом под конвоем отправили в штаб. Выяснив ситуацию, командир 388-го стрелкового полка Семён Фёдорович Кутепов смягчился, рассказал о вчерашнем бое и даже разрешил журналистам переночевать в своей землянке, чтобы утром снять подбитую вражескую технику.
«При утреннем свете мы наконец увидели нашего ночного знакомого — полковника Кутепова. Это был высокий худой человек с усталым лицом, с ласковыми не то голубыми, не то серыми глазами и доброй улыбкой. Старый служака, прапорщик военного времени в Первую мировую войну, настоящий солдат, полковник Кутепов как-то сразу стал дорог моему сердцу».
Симонову понравилась созданная на Буйничском поле система обороны. Она напоминала позиции, оборудованные японцами на Халхин-Голе, включая глубокие окопы, прочные блиндажи, наблюдательные пункты и бесперебойную связь. Интересно, что даже немцы отметили профессионализм оборонявшихся у Буйничей советских частей, в особенности использование ими фланкирующих позиций.
Далее снова предоставим слово Симонову:
«Мы зашли на командный пункт батальона. Командир батальона капитан Гаврюшин был человек лет тридцати, уже два или три дня не бритый, с усталыми глазами и свалявшимися под фуражкой волосами… Мы сказали Гаврюшину, что, пока затишье, хотим заснять танки, видневшиеся невдалеке перед передним краем батальона. Отсюда была видна только часть сожжённых танков. Ещё несколько танков, как сказал нам Гаврюшин, было пониже, в лощине, метрах в пятидесяти–ста от остальных; отсюда их не было видно… Ход сообщения кончился у окопчиков боевого охранения, танки теперь были невдалеке — метрах в двухстах. Здесь, в этом месте, их было семь, и они стояли очень близко один от другого».
Сфотографированные Трошкиным подбитые боевые машины подорвали толом, и поэтому они так и остались на месте боя. По современным оценкам, всего на Буйничском поле было подбито не менее 18 танков (не считая бронетранспортёров). Два из них эвакуировали немцы, ещё два захватили красноармейцы и смогли оттащить к себе в тыл.
Дальше дороги журналистов и оборонявшихся у Могилёва воинов разошлись.
«Никто из них ещё не знал, что вынужденная остановка у моста, разрезавшая их колонну надвое, в сущности, уже разделила их всех, или почти всех, на живых и мёртвых».
Полковник Семён Фёдорович Кутепов, до конца выполнив воинский долг, пропал без вести. В обстановке лета 41-го года устанавливать судьбу погибших и заполнять документы было зачастую просто некому. Пропал без вести и командир 340-го артполка Иван Сергеевич Мазалов, сказавший при встрече Симонову:
«Пока есть снаряды, немцам в Могилёве не быть».
Кутепов позднее стал одним из прототипов героя романа Симонова «Живые и мёртвые» — полковника Серпилина.
Командир 1-й батареи 340-го лёгкого артиллерийского полка лейтенант Василий Владимирович Лобков первоначально тоже был признан пропавшим без вести. Позднее выяснилось, что 28 июля он при отступлении попал в плен. 25 апреля 1945 года он был освобождён американскими войсками в Баварии. Позднее Лобков смог рассказать о бое, в котором принимал участие.
Павел Артемьевич Трошкин первым из всех советских фотокорреспондентов сфотографировал подбитые немецкие танки, причём на нейтральной полосе, под огнём противника. За эти и другие отважные поступки он был представлен к ордену «Красное знамя» (и получил орден «Отечественной войны»). Трошкин погиб у города Станислав (ныне – Ивано-Франковск) в сентябре 1944 года.
Сейчас на Буйничском поле расположен один из самых красивых и ухоженных мемориалов Великой Отечественной войны.
Живые и мёртвые Буйничского поля
В дальнейшем в судьбе писателя Симонова была большая война, была большая литература, но главное своё произведение – роман «Живые и мёртвые» – он посвятил защитникам Буйничского поля, их судьбе, страданиям, их жизни и смерти. Сейчас, в год 100-летия со дня рождения Константина Михайловича Симонова, нельзя не вспомнить о судьбах его героев, с которыми сам писатель по своей воле связал свою посмертную судьбу.
Всё детство его прошло в военных городках и гарнизонах, по которым кочевала семья Иванишевых. Работать Кирилл Симонов начал учеником токаря в Саратове и, заработав себе трудовой стаж, поступил в Литературный институт им. А.М. Горького в Москве. Начинал он как поэт, но сам свои стихи на публике читал редко – сказывался врождённый дефект: он не выговаривал буквы «р» и «л». В результате имя Кирилл для него было труднопроизносимым.
Сам он был родом из Пензы, но в Гражданскую войну умерли от голода его родители, и он оказался в числе беспризорников, каких было в те годы в России миллионы. Однако мой дед был, очевидно, человеком незаурядных способностей, сумел выучиться и выйти в люди. Сначала он закончил лесоустроительное училище в Пензе, а после сумел поступить и закончить в 1936 году знаменитую Лесотехническую академию в Ленинграде, одно из старейших учебных заведений этого профиля в нашей стране. Тем из читателей, кому знаком роман Леонида Леонова «Русский лес», многое известно из жизни этого прославленного учебного заведения.
Лейтенант Борис Евдокимович Зотов так никогда в своей жизни и не увидит новорожденную дочь.
4 июля 1941 года 172-я стрелковая дивизия, вошедшая в состав 61-го стрелкового корпуса 13-й армии, начала разворачиваться и занимать оборонительные позиции в районе Могилёва, на так называемом «Днепровском рубеже». По замыслу советского командования днепровский рубеж должен был стать первым рубежом, где наступавший враг будет остановлен и прервётся, наконец, безудержное движение германских танковых дивизий, рвущихся к сердцу России, к Москве. 388-й полк занял позицию на Буйничском поле к юго-востоку от Могилёва, возле белорусской деревни Буйничи. Штаб самой 172-й стрелковой дивизии находился в Могилёве, именно туда и приехал фронтовой корреспондент Константин Симонов для встречи с командиром этой дивизии генерал-майором Михаилом Тимофеевичем Романовым, но не застал его в штабе, а узнал от комиссара дивизии Леонтия Константиновича Черниченко, что лучше всего в дивизии сражается 388-й полк, расположенный у деревни Буйничи, что накануне приезда корреспондентов этот полк остановил продвижение 46-го механизированного корпуса Гудериана и сжёг в одном бою 39 немецких танков.
Для начала войны факт этот был поразительным. До этого момента немецкие танковые ударные группы легко прорывали нашу неорганизованную оборону, вгрызались в позиции советских войск, широкими охватами и пресловутыми «клещами» брали в окружение значительные группировки нашей армии, вносили дезорганизацию и хаос, не давали нашим войскам закрепиться на оборонительных рубежах.
Этим и было обусловлено стремительное продвижение вермахта в глубь нашей территории в первые недели войны. Но именно на Буйничском поле впервые с начала войны этому был положен конец.
Ударная группировка Гудериана стемительно двигалась на Могилёв, стремясь захватить этот важный город, узел автомобильных и железных дорог, где был центр всей обороны знаменитого «Днепровского рубежа». Географически Могилёв находился в центре всего обширного советско-германского западного фронта, протянувшегося от Балтики на севере до Чёрного моря на юге. Стратегическое значение этого пункта было известно уже давно. Недаром ещё в Первую мировую войну именно в Могилёве находилась Ставка Верховного главнокомандующего, коим тогда был сам император Николай II. Конечно, захват этого важного узла обороны уже в первых числах июля 1941 года расчищал бы перед наступающим врагом широкий путь на Москву, ведь далее на пути к столице уже не было таких значительных водных преград, как река Днепр. В таком случае фашистские танковые армады уже в августе могли бы быть под Москвой… Но 172-я стрелковая дивизия генерала Романова вместе со всем 61-м стрелковым корпусом взяла под защиту Могилёв, а на острие этой дивизии, на самом западном участке обороны, на Буйничском поле, и находился 388-й стрелковый полк полковника Кутепова. Туда и отправился Константин Симонов, чтобы своими газами увидеть разбитые немецкие танки, ещё недавно так нагло рвавшиеся к Могилёву.
Читателям знаменитого романа «Живые и мёртвые», конечно, памятен образ сурового воина полковника Серпилина, с которым встретился герой романа военкор Синцов на фронтовом рубеже. Образ этот не вымышлен. 13 июля 1941 года, когда корреспондент Симонов и фотокорреспондент Трошкин приехали поздним вечером, почти ночью, в 388-й полк, их встретил человек, сразу поразивший Симонова до глубины души. Это был командир полка Семён Фёдорович Кутепов. Вот как описывает Симонов эту встречу на страницах своего дневника «Разные дни войны».
«. Из окопа поднялся очень высокий человек и спросил, кто мы такие. Мы сказали, что корреспонденты. Было так темно, что лиц невозможно было разглядеть.
— Какие корреспонденты? — закричал он. — Какие корреспонденты могут быть здесь в два часа ночи? Кто ездит ко мне в два часа ночи? Кто вас послал? Вот я вас сейчас положу на землю, и будете лежать до рассвета. Я не знаю ваших личностей.
Мы сказали, что нас послал к нему комиссар дивизии.
— А я вот положу вас до рассвета и доложу утром комиссару, чтобы он не присылал мне по ночам незнакомых людей в расположение полка.
Оробевший поначалу провожатый наконец подал голос:
— Товарищ полковник, это я, Миронов, из политотдела дивизии. Вы ж меня знаете.
— Да, вас я знаю, — сказал полковник. — Знаю. Только поэтому и не положу их до рассвета. Вы сами посудите, — вдруг смягчившись, обратился он к нам. — Сами посудите, товарищи корреспонденты. Знаете, какое положение? Приходится быть строгим. Мне уже надоело, что кругом всё диверсанты, диверсанты. Я не желаю, чтобы в расположении моего полка даже и слух был о диверсантах. Не признаю я их. Если охранение несёте правильно, никаких диверсантов быть не может. Пожалуйте к землянку, там ваши документы проверят, а потом поговорим.
После того как в землянке проверили наши документы, мы снова вышли на воздух. Ночь была холодная. Даже когда полковник говорил с нами сердитым голосом, в манере его говорить было что-то привлекательное. А сейчас он окончательно сменил гнев на милость и стал рассказывать нам о только что закончившемся бое, в котором он со своим полком уничтожил тридцать девять немецких танков. Он рассказывал об этом с мальчишеским задором:
— Вот говорят: танки, танки. А мы их бьём. Да! И будем бить. Утром сами посмотрите. У меня тут двадцать километров окопов и ходов сообщения нарыто. Это точно.
Если пехота решила не уходить и закопалась, то никакие танки с ней ничего не смогут сделать, можете мне поверить. Вот завтра, наверное, они повторят то же самое. И мы то же самое повторим.
Сами увидите. Вот один стоит, пожалуйста. — Он показал на темное пятно, видневшееся метрах в двухстах от его командного пункта. — Вот там их танк стоит. Вот куда дошёл, а все-таки ничего у них не вышло.
— Ничего, не дали, — заключил он. — Вчерашний бой служит тому доказательством. Ложитесь спать здесь, прямо возле окопа. Если пулеметный огонь будет, спите. А если артиллерия начнет бить, тогда милости прошу вниз, в окопы. Или ко мне в землянку. А я обойду посты. Извините».
Так в жизни Симонова появился этот удивительный человек, которого он впоследствии назовёт Серпилиным на страницах своего романа, а вот об его адъютанте не упомянет, к сожалению, ни словом. Это странно, ведь кто-то проверял его корреспондентские документы в командирской землянке, кто-то выполнял поручения командира полка и водил корреспондентов по расположению части. Но легко объяснить тогдашнее состояние журналиста Симонова, впервые попавшего на реальное поле боя Великой Отечественной войны: все его мысли и чувствования в момент этого его короткого пребывания на передовой были устремлены не на частности, а именно на само поле боя, на недалёкую линию противостояния с врагом, в то время ещё малоизученным, загадочным. На эти танки, что были разбросаны подбитые по всему Буйничскому полю. Это отразилось, кстати, потом на страницах романа, когда Синцов говорит Серпилину, что хочет остаться в его полку не в качестве заезжего корреспондента, а в качестве бойца, реально сражающегося с врагом.
И не здесь ли кроются корни того завещания самого Константина Михайловича, в котором он распорядился развеять свой прах над этим полем, чтобы остаться навсегда вместе с теми людьми, что сражались здесь на его глазах и которых он вынужденно покинул, выполняя свой журналистский долг.
Может быть, эта упущенная возможность остаться и сражаться с ними в июле 41-го, и даже погибнуть, жертвуя собой, как погибли они, эта упущенная возможность жила в нём всю оставшуюся жизнь и была реализована им в судьбе своего героя, корреспондента Синцова. Скорей всего, что это было именно так.
Но это же желание «исправить» судьбу дорогих ему людей и привело к тому, что в романе «Живые и мёртвые» полковник Серпилин остаётся жив, выведя остатки своего полка из тяжёлого окружения. А на деле судьба реального полковника Кутепова сложилась трагично. Когда после трёхнедельных боёв 172-я стрелковая дивизия, отстаивающая Могилёв, оказалась в полном окружении, так как немецко-фашистские войска сумели переправиться через Днепр и севернее, и южнее Могилёва и взять этот город в кольцо, то командиром этой героической дивизии, которая в течении почти месячных боёв не сдвинулась со своих позиций под Могилёвом и на Буйничском поле отразила все лобовые атаки гитлеровцев, генералом Романовым было принято решение прорываться частям дивизии из окружённого Могилёва в разных направлениях, так как уже и сами части этой дивизии были разъединены и сражались фактически порознь. Но особенно тяжело пришлось именно полку Кутепова, так как он находился на самом западном рубеже обороны в восьми километрах от Днепра и ему пришлось прорываться с боем до Днепра, потом с боем же на левый берег. И в дальнейшем выходить из окружения самостоятельно, в отрыве от основных сил дивизии.
«К командиру 388-го стрелкового полка 172-й дивизии полковнику Кутепову мы приехали вечером 13 июля и уехали из этого полка на следующий день, 14-го. Срок небольшой, меньше суток. Но это пребывание в полку Кутепова по многим причинам запомнилось мне на всю жизнь, и мне хочется здесь рассказать и о Кутепове, и о других людях его полка то немногое, что выдалось дополнительно узнать. Пишу это, а передо мной лежат переснятые из личных дел старые, предвоенные фотографии командира полка Семена Федоровича Кутепова, комиссара Василия Николаевича Зобнина, начальника штаба Сергея Евгеньевича Плотникова, командира батальона Дмитрия Степановича Гаврюшина, командира роты Михаила Васильевича Хоршева.
Самому старшему из них — Кутепову — было тогда, в сорок первом году, сорок пять лет, а всем остальным гораздо меньше. Гаврюшину — тридцать шесть, Плотникову — тридцать один, Зобнину — двадцать восемь, Хоршеву — двадцать три.
. Недолгая встреча с Кутеповым для меня была одной из самых значительных за годы войны. В моей памяти Кутепов — человек, который, останься он жив там, под Могилевом, был бы способен потом на очень многое».
Как мы видим, и для самого Симонова судьба Кутепова осталась неизвестной. Кто же был этот легендарный человек?
Он родился 19 мая 1896 года в деревне Большие Калмыки ныне Киреевского района Тульской области в крестьянской семье. Учился в деревенской школе. В 1915 году окончил коммерческое училище, был призван в Российскую императорскую армию, окончил Александровское военное училище, воевал в Первую мировую войну на Юго-Западном фронте подпоручиком. В 1917 году добровольцем вступил в Красную армию, воевал с белополяками и бандитами, командовал взводом и ротой, был ранен. Окончил курсы усовершенствования штабных командиров и, с отличием, заочный факультет Военной академии имени М.В. Фрунзе. Изучил немецкий язык. В партию не вступал.
Видимо, с этим было связано то, что он медленно продвигался по служебной лестнице. Четыре года прослужил начальником строевого отдела штаба дивизии, два года командиром батальона, три года начальником штаба полка, четыре года помощником командира полка и два года командиром 388-го стрелкового полка 172-й стрелковой дивизии 61-го стрелкового корпуса. В этой должности он и встретил Великую Отечественную войну.
Кстати, интересно, что Симонов отметил эту особенность судьбы Кутепова – медленное продвижение его по службе, несмотря на явные заслуги, скромную должность – командир полка, несмотря на возраст и отличия. Это дало ему мысль, как автору романа, придумать своему герою Серпилину судьбу несправедливо репрессированного в 1937 году военного, отсидевшего в лагерях, вызволенного оттуда волей вождя, когда перед войной потребовались опытные кадры. На деле же ничего подобного в судьбе Кутепова (красного командира с фамилией знаменитого белогвардейского генерала!) не было. Никаким репрессиям он не подвергался, а просто медленно и старательно тянул свою служебную лямку.
Этим он, пожалуй, похож на капитана Тушина из эпопеи Льва Толстого «Война и мир» – старательного служаку, человека, на котором, собственно, и держится армия.
Он и служил негромко и ушёл из жизни безвестно, прежде выполнив до конца свой воинский долг. По косвенным данным, он погиб вечером 25 июля 1941 года, успев вывести свой полк из окружения и получив тяжёлые ранения, от которых и скончался. Могила его неизвестна.
О том, что он не «пропал без вести» и не попал в плен по официальной версии говорит то, что уже 10 августа 1941 года полковник Семён Фёдорович Кутепов Указом Верховного Совета СССР за оборонительные бои под Могилевом посмертно был награждён орденом боевого Красного Знамени. Пропавших без вести и, тем более, сдавшихся в плен, орденами не награждали, а, мало того, считали их едва ли не предателями. Говорю это со знанием дела, так как брат моей бабушки красноармеец Николай Дмитриевич Нистратов, а он был сапёр, «пропал без вести» в начале 1942 года в боях под Калининым и его матери, моей прабабушке Прасковье Митрофановне Нистратовой не платили за него даже грошовую пенсию, которую она получала за второго своего сына 18-летнего красноармейца Михаила Дмитриевича Нистратова, брошенного осенью 1941 года под Наро-Фоминск, где в братских могилах лежат тысячи безусых мальчишек, из которых была сформирована 33-я армия, почти вся полегшая под Москвой.
Так же неизвестна и могила моего деда лейтенанта Бориса Евдокимовича Зотова, служившего адьютантом (по данным Подольского Центрального архива Министерства обороны) в 388-м полку 172-й стрелковой дивизии. Видимо, он, как и его командир полковник Кутепов, погиб при выходе из окружения. Сохранилось его последнее письмо, присланное им моей бабушке Ольге Васильевне ещё до того, как кольцо фашистского окружения сомкнулось вокруг него и его друзей на Буйничском поле. В нём мой дед пишет своей жене. «За меня не беспокойся, я ведь служу при штабе полка. Береги себя и детей. Больше писать не могу, летят вражеские самолёты, сейчас начнут бомбить, потом бой. «. Что осталось от того штаба полка, если и сам командир полка погиб. А моей бабушки после платили-таки пенсию за убитого её мужа офицера, «пропавшим без вести» он не считался, несмотря даже на то, что в официальных бумагах время его гибели проставлено неопределённо – с разницей в несколько месяцев!
…Читайте роман Константина Симонова «Живые и мёртвые», эту скорбную эпопею начала Великой войны и поминайте добрым словом тех Живых и Мёртвых, к которым ушёл и замечательный русский писатель Константин Михайлович Симонов, приказавший соединить свой прах с их бессмертным прахом на Великом Буйничском поле скорби и славы.