в бане со свекром
ЛитЛайф
Жанры
Авторы
Книги
Серии
Форум
Сапожникова Елена
Книга «Отец ребенка «
Оглавление
Читать
Помогите нам сделать Литлайф лучше
— Какие глупости ты говоришь! — делано рассердился мужчина. — Быстро залезай. Не дай бог, оставлю тебя здесь мокнуть, потом сам от угрызений совести скончаюсь. Ты же не хочешь моей смерти?
— Нет, — улыбнулась уголками губ Оксана, — только мне хочется побыть одной. Поэтому я лучше на автобусе.
Мужчина вышел из автомобиля, взял Оксану за руку и проводил к машине.
— У меня замечательная идея: отвозим твое пальто в химчистку, потом едем к нам, и ты рассказываешь все, что у тебя приключилось. Небось с моим оболтусом поссорилась и не хочешь домой.
Оксана смущенно пролепетала:
— Нет, мы не ссорились.
— Прекрасно, но пальто мы отвезем.
— Оксана, иди в душ, сделай воду погорячее. А я пока твое пальтецо в химчистку закину, — сразу распорядился свекор, едва они переступили порог квартиры. Он не стал слушать ее возражений, помог снять пальто и решительно подтолкнул в сторону ванной. — Не стесняйся, меня минимум полчаса не будет, — ободрил он Оксану и, сунув свернутое пальто в большой шуршащий пакет, вышел. Оксана услышала, как хлопнули створки лифта и он зашумел, опускаясь вниз.
— Кофе или чай? — предложил свекор. На стеклянном сервировочном столике рядом с пузатой матовой бутылкой коньяку стоял и вскипевший чайник «тефаль», квадратная банка кофе, деревянная коробочка с заварочными пакетами и приземистая розетка с вареньем. В плетеной корзинке лежало ее любимое печенье — бакинское курабье, на хрупкой фарфоровой тарелке — несколько бутербродов с ветчиной.
— Лучше чаю, — согласилась Оксана. И невольно восхитилась умением свекра создавать естественную обстановку. Валера бы так сразу и не сообразил проявить заботу, подумала она. Наверное, все приходит с возрастом и жизненным опытом.
— Тогда с малиновым вареньем. Замечательное варенье, домашнее, — расхваливал свекор, подвигая розетку поближе к Оксане.
— Уговорили. — Улыбка тронула ее губы. Оксана отхлебывала обжигающий напиток, ароматно пахнущий ягодами, и чувствовала, как ее затопляет волна благодарности к этому седовласому человеку. Она допила чашку и поставила ее на стоящий рядом сервировочный столик.
— Может, еще? — предложил Михаил Алексеевич.
— Нет, не надо. — Она отодвинула чашечку подальше от себя.
— Ну, тогда рассказывай, что у вас там приключилось. — Свекор сел в кресло напротив Оксаны и внимательно посмотрел ей в глаза. Оксана вздохнула и неожиданно для себя рассказала все, что ее волновало. Она сидела на диване, укутанная в мягкий пушистый плед, и рассказывала своему свекру, как они с Валерой мечтали о ребенке, как обратились в клинику, бегали на обследования и с нетерпением ждали результатов и как сегодня ей сообщили, что Валера бесплоден. По ее щекам текли слезы, голос прерывался от неподдельного горя.
— Я не знаю, как сказать ему об этом! — выкрикнула она звенящим голосом и снова зарыдала.
— Не надо ничего говорить, из любого положения есть выход. Можно забеременеть от другого мужчины, — мягко сказал Михаил Алексеевич.
Он поднялся с кресла, подошел к Оксане сзади, обнял за шею, прижался щекой к ее волосам.
— Бедная моя малышка.
Поцелуй в шею был скользящим, легким, но Оксана ощутила, как напряглись его мускулы. Она почувствовала себя маленькой девочкой — слабой и беззащитной, ей захотелось, чтобы этот сильный и надежный мужчина взял решение ее проблем на себя. Ей были приятны его прикосновения, его ласковые поглаживания, и, сама того не ожидая, скорее импульсивно, чем осознанно, она повернула к нему голову и поцеловала в губы. Он ответил на поцелуй, потом сел рядом с ней на диван. Какое-то время они сидели молча, пытливо изучая друг друга, потом он хрипло прошептал:
— Это будет самым правильным, — и, взяв ее за руку, потянул к себе. Он не торопился, целовал ее долго, умело, лаская грудь под теплым махровым халатом, доводя до неистовства. Он обжигал ее своим горячим дыханием, сводил с ума хриплым шепотом, околдовывал нежностью, льющейся из глаз. Она закрыла глаза и со стоном прижалась к его сильному телу. — Девочка моя, — выдохнул он между поцелуями, помогая освободиться Оксане от одежды. Первобытное желание было сильнее разума, и Оксана отдалась ему не раздумывая.
Раскаяние пришло потом, Оксана, сжавшись в комочек, по-щенячьи заскулила от нестерпимого стыда, моментально ожегшего душу.
— Ксанка, что с тобой? — Михаил Алексеевич приподнялся и с тревогой посмотрел на нее. — Я обидел тебя?
— Нет. — Она помотала головой, отчаянно отводя от него взгляд. — Я сама себя обидела, — неслышно прошептала она одними губами. Он обнял ее, прижал голову к своей груди и своим неповторимым, хрипловатым голосом начал успокаивать.
За окном окончательно стемнело, начали зажигаться фонари.
— Валера, наверное, волнуется. Я всегда его предупреждаю, когда задерживаюсь. — Оксана высвободилась из рук мужчины, крепко прижимающего ее к своему телу, осторожно отстранилась и потянулась за одеждой. Все это время в голове билась одна-единственная мысль: «Что я наделала!» Оксана никогда не изменяла мужу, он был ее первым и единственным мужчиной, грехопадение показалось ей катастрофой. «Чтобы совершить такое, надо напрочь лишиться разума», — подумала она, и чувство вины перед мужем нахлынуло вновь. Целая буря чувств пронеслась по Оксаниному лицу, заставила его печально нахмуриться. Ей захотелось орать, визжать, реветь белугой и топать ногами в ужасе от содеянного. Михаил Алексеевич, пристально наблюдавший за невесткой, был неплохим психологом.
— Не беспокойся, я все улажу, — сказал он и, рывком вскочив с дивана, подошел к телефону. — Здравствуй, сын, — услышала Оксана, и внутри у нее все задрожало от напряжения. Сердце забухало как сумасшедшее. Оно уже давно сбилось с привычного ритма и теперь ускорило свои сокращения. Казалось, его оглушительный стук раздается не только в висках, — заполняет как набатом все свободное пространство в помещении. — Твоя Оксана у меня дома. — Михаил Алексеевич на время замолчал, потом улыбнулся чему-то и продолжил: — Ехал с работы, окатил какую-то девушку грязью, остановился, чтобы извиниться, смотрю — твоя Оксана. Пришлось заглаживать вину: отвез ее пальто в химчистку, напоил чаем. — Он опять замолчал, слушая своего собеседника. — Не сомневайся, привезу тебе твое сокровище в целости и сохранности.
Всю дорогу до дому Оксана куталась в куртку свекра, вдыхая ее запах, такой далекий и в то же время родной. Она почему-то была уверена, что у сегодняшнего вечера продолжения не будет.
Свекор остановился у подъезда, открыл Оксане дверь и спросил:
Она отрицательно помотала головой:
— Нет, я и без того не в своей тарелке.
Окна их квартиры светились, Валера не спал. Оксане даже почудилось, что портьера в спальне колыхнулась, мелькнул темный силуэт. Она отдала свекру куртку и начала подниматься на пятый этаж по лестнице, набираясь храбрости и до последнего оттягивая встречу с мужем.
Свёкор
Вера не могла смириться, что родителей больше нет. Стояла над могилами и плакала. Еще недавно дорогая мамочка звала ее пить чай, жалела, разговаривала, поддерживала. Отец, сидя за столом, поднимал настроение веселыми шутками. И вдруг такая беда.
Папа получил смертельную травму на рубке леса. А мать, ставшая после войны болезненной, угасла через несколько месяцев. Не выдержало сердце страданий. Вера была их единственной дочерью, и теперь, в свои 24 года, осталась на белом свете совсем одна. Даже никто не утешит. А впереди – одиночество, боль, неизвестность. Уходя с кладбища, оглянулась, еще раз посмотрела на могилы и медленно побрела домой.
Живущий в том же поселке Иван Воробьев недавно отметил сорокалетие. Еще молодой, а уже вдовец. Жена его покойная, Анастасия, уходила вместе с ним на фронт. Она медсестрой была. Вместе прошли войну, вернулись живые-здоровые и бросились обнимать подросшего сына Игната, который воспитывался у бабушки. Потом, один за другим, у супругов появились еще два любимых сыночка – Владимир и Николай. Казалось, что жизнь налаживается. Но вскоре Настя тяжело заболела и умерла. А безутешный Иван решил никогда не жениться. Конечно, справится с воспитанием трех озорных ребят – задача нелегкая. Но представить на месте Анастасии другую мужчина не мог, уж очень любил он супругу.
Младшему сынишке Коле было всего четыре годика, а Вовке не исполнилось и шести. Попробуй уследи за малышами! Но это счастливые хлопоты. Хоть и не просто, но в радость. По-настоящему тяжелым испытанием стала инвалидность Игната. Пару лет назад парень полез ремонтировать крышу и упал, ударившись спиной. Врачи говорили, что позвоночник вроде бы цел, но ходить Игнат перестал. В неполных восемнадцать лет остался лежачим калекой. Теперь ему девятнадцать. Ровесники веселились, знакомились с девушками и строили планы на будущее. А Игнат никому не нужен. Любимая невеста бросила его, как только поняла, что он не поправится. Тоска и физическая немощь делали свое черное дело. Игнат угасал на глазах, мало ел, ни с кем не хотел разговаривать. «Наверное, долго не проживет», горестно думал отец, и сердце сжималось от боли. «Как же это я не досмотрел, отпустил парнишку на крышу. Сам бы отремонтировал, и было бы все сейчас хорошо».
Пожилая соседка баба Дуся везде совала свой нос. Однажды, увидев невеселого Ивана, старушка ехидно проговорила:
– Я смотрю, у тебя во дворе такой беспорядок. Представляю, что в доме делается. Ты хоть есть детишкам готовишь?
– Не лезь в мою семью, старая. Сам позабочусь о детях, – буркнул раздосадованный мужчина.
– Да я ж как лучше хочу, советом помочь пытаюсь, – настаивала на своем баба Дуся, — без женской руки тяжело. Нужна тебе в доме хозяйка. Если не о себе, то хоть о детях подумай.
– С Настей моей никто сравниться не может. Закрываю глаза и вижу ее лицо, понимаешь? Ну, не могу я жениться, не могу.
– Не хочешь, и не надо. А вот сына старшего своего мог бы и женить, – хитро подмигнув, сказала баба Дуся.
– Ну, ты и даешь! – горько усмехнулся Иван. – Кто ж за калеку замуж пойдет? Была у Игната невеста Ирочка. Так ей родители запретили даже приближаться к нашему дому. Зять-инвалид им не нужен. А Ирочка их послушалась, хоть и любила Игната. Если уж она отказалась, другую тем более не найдешь.
– Почему ж не найдешь, было бы желание. Есть у меня одна на примете. Круглая сирота, ни братьев, ни сестер, ни тети, ни дяди. Плачет, одна одинешенька. А девка она хорошая, работящая, добрая. Как ей самой прожить-то? А с вами не пропадет. И тебе хорошо будет, хозяйку получишь трудолюбивую.
Вернувшись во двор, Иван закурил, успокоился и хорошенько подумал:
«А баба Дуся, пожалуй, права. Хозяйство у меня большое, зарплату в колхозе платят. Лишний рот прокормить нетрудно. А помощь очень нужна. Плохо в доме без женщины».
Пошел поговорить об этом с Игнатом. Но ему бедняге было все равно. «Хочешь женить, так жени».
А баба Дуся с радостью взялась исполнять обязанности свахи. Повадилась к Вере в гости ходить, разговоры вела задушевные. Плакала вместе с ней, сочувствовала, поддерживала. А потом невзначай и сказала:
– Ох, тяжела судьба у тебя. Сосед мой Иван тоже страдает. Столько на своем веку повидал, один остался с детками, не справляется. А старший, уже взрослый, инвалид. Горе отцу какое! Ему бы сноху хорошую, за сыном чтоб присмотрела. Может, ты, Верка, подумаешь?
Конечно, поначалу Вера сомневалась. Но баба Дуся продолжала уговаривать. Иван, мол, мужик отзывчивый, спокойный, работящий. С таким свекром точно не пропадешь. А замуж можно и без любви выйти. Все равно супружеский долг исполнять не придется. Игнат ведь больной лежит. Зато семья у нее своя будет, никто не обидит, с голоду помереть не даст.
После долгих раздумий Вера наконец-то согласилась. Свадьбу отметили скромно, без музыки, танцев и гостей. Пригласили несколько близких родственников, спокойно посидели за столом да разошлись. Жених тихо лежал в кровати и никак не реагировал на происходящее. Как будто он не причем. А младшие братишки радостно носились по дому. Вера им понравилась сразу. Ласково говорила, гладила по голове и угощала горячими пирожками. Теперь эта добрая тетя останется жить вместе с ними и будет печь лакомства каждый день.
Проводив гостей и убрав со стола, Вера ушла к себе в комнату. Ребятишки увязались за ней, забрались на кровать и приготовились слушать сказки. Вера стала читать, и вскоре они крепко заснули.
«Какая замечательная семья, – с улыбкой подумала девушка, – здесь меня никто не обидит, я знаю».
На следующий день встала пораньше и приготовила вкусный завтрак. Во время еды тихо сказала Ивану:
– Спасибо, что приняли меня в свой дом. Я не подведу, буду примерной хозяйкой. И малышей воспитывать буду, и за Игнатом ухаживать.
Иван посмотрел на сноху, покраснел и смущенно проговорил:
– Дурак мой Игнат, ох и дурак. Такой подарок судьбы, а он почему-то не ценит.
Почувствовала неловкость, девушка встала из-за стола и принялась хлопотать по хозяйству.
После свадьбы жизнь пошла по-другому. В доме воцарились чистота и порядок, с кухни доносились аппетитные запахи. Довольные малыши весело носились по комнатам, понемногу оживлялся Игнат. Раньше он все время лежал, безучастно глядя в потолок, а сейчас с интересом наблюдал за братишками и часто просил жену приготовить блинчиков с малиной.
Вот так потихоньку и жили. У Веры появилась уверенность в завтрашнем дне, исчезло угнетающее чувство одиночества. Только со свекром проблема. Не могла спокойно взглянуть – сразу же краснела и вздрагивала. Папой называть не могла, по имени тоже стеснялась. Да и он робел перед Верой, как будто юный мальчишка. Думал о ней вечерами и сам себя укорял. Она ведь его сноха, не должен он видеть в ней женщину. Но разве мысли удержишь? Даже во сне являлась. Держала его за руку, вела по бескрайним полям, и голова кружилась от счастья.
— Бедный мой Игнат, в глаза ему посмотреть стыдно. Плохой я, видно, отец. Она же его жена, — терзался совестливый Иван.
Но сердцу ведь не прикажешь. Не легче приходилось и молодой снохе. Стараясь заглушить постоянное чувство вины, окружила Игната заботой. Не просто кормила и подбадривала, но еще решила лечить. Вспомнила бабушкину методику и начала разминать ему спину, заставляла шевелить руками и ногами, готовила целебные настойки.
Со временем лечение подействовало. Игнат уже не лежал, а сидел. Сам держал ложку, начал с интересом читать, принимал участие в разговорах. Почувствовал, что скоро сможет подняться и постепенно набирался сил.
Маленькие Вова и Коля полюбили ее как родную. И вместо имени все чаще у детей проскакивало заветное слово «мама». Вера улыбалась и крепко прижимала их к себе. А Иван украдкой смотрел и сердце его сжималось.
Однажды утром окрепший Игнат тихо позвал жену и попросил его поддержать. С ее помощью медленно поднялся с кровати и осторожно прошелся по комнате.
– Ты видишь, Вера, я хожу, – прошептал он дрожащим голосом. – Спасибо за терпение и заботу. Если б не ты, так бы и умер в кровати. Но обманывать тебя не могу. До сих пор люблю бывшую свою невесту Ирочку. Я и жить не хотел, потому что расстались. А потом почувствовал, что на ноги поднимусь и ее вернуть смогу. Я знаю, она меня не забыла. Просто родители против, не хотели зятя-калеку.
– Я понимаю, – грустно ответила Вера, – и счастью твоему мешать не хочу.
Теперь я, надеюсь, родители Иры будут не против.
– Вера, а как же ты? – виновато сказал Игнат.
– Разведемся, и я вернусь к себе, – спокойно ответила девушка. – Как-нибудь проживу. Судьбу твою ломать не хочу. А вы приходите в гости. И малышей берите обязательно.
Игнат минутку помолчал, посмотрел на жену благодарным взглядом и тихо проговорил:
– Какая ж ты хорошая, Вера, добрая и надежная. Спасибо тебе за понимание.
Прошло несколько месяцев, Игнат полностью восстановился и начал не только ходить, но и бегать. Тогда они подали на развод, Вера собрала вещи и переехала в родительский дом. Коля и Вова очень за ней скучали, часто убегали из дома и оставались у нее ночевать. Убедившись, что Игнат уже не инвалид, родители Ирочки дали согласие на брак и молодые стали готовиться к свадьбе.
Вера не держала обиды. И о времени, проведенном в семье у Воробьевых, девушка не жалела. Тем ее любили, уважали и ценили. Жаль, что теперь одна. Подумала об этом и заплакала. Так и просидела в слезах целый день. А под вечер в дверь постучали. Думала, что снова ребятишки, но оказалось, что это Иван. Стоял на пороге нарядный, с огромным букетом в руке.
– Вера, я без тебя не могу! Возвращайся, будешь моей женой. И дело не в том, что хозяйка в доме нужна. Люблю я тебя давно, скучаю. И Колька с Володькой тоже скучают и ждут. Я уже пообещал, что ты опять к нам вернешься. Игнат обрел свое счастье, с Иринкой. А мы чем хуже? Мы тоже должны быть счастливы.
От неожиданности Вера застыла, потом взяла протянутый букет и нежно посмотрела на Ивана.
Поженившись, Игнат с Ириной вскорости переехали в город. Там благополучно жили, работали и стали счастливыми родителями двух замечательных малышей. Своих деревенских родственников они не забывали и всей семьей приезжали к ним в гости. Подросшие Николай и Владимир радостно играли с племянниками и младшим братишкой Егоркой. А Вера была для них мамой.
Читать на дзен рассказы, истории из жизни, реальные деревенские истории, юмор, смешные случаи!
Душенька для грозного свёкра
У вас появилась возможность начать слушать аудио данной книги. Для прослушивания, воспользуйтесь переключателем между текстом и аудио.
Душенька для грозного свёкра
Душенька для грозного свекра
С конца сентября резко занепогодилось. Огороды и гумна сельчан тотчас осиротели, низкие, свинцовые тучи дружно бросились бороздить угрюмое и без того осеннее небо, ветер по-разбойничьи налетел на враз задрожавшие от неожиданности деревенские избенки, стараясь разнести в клочья немудреные крестьянские хозяйства. Время от времени по утрам выглядывало несмелое солнышко, но после обеда оно неизменно пряталось за рекой Сорокой, чтобы исчезнуть за нею на день-другой.
Как-то незаметно пришел Покров. Колкая снежная крупка заботливо припорошила промерзшие насквозь поля и луга, отбелила жадно чавкающие прежде осклизлые дороги, сорвала одиноко трепещущие листочки на бесстыдно оголенных деревьях.
На следующее воскресенье намечалось большое событие в жизни сорочинцев, и этим событием являлась свадьба первейшего на селе парня Трифона Дементьевича Макарова со скромной середнячкой Ульяной Васильевной Назаровой.
Огромный двухэтажный, на надежном каменном фундаменте, недавно отстроенный приезжими городскими рабочими особняк Макаровых дворцом царским высился среди небольших закопченных деревенских избушек. Сколько горниц вместило в себя сие агромаднейшее сооружение, простой народец не ведовал. Болтали любопытные сорокинские бабы, что недавно приезжали в гости к тысячнику самые настоящие благородные господа в закрытых золоченых каретах, пили-ели они за высоким забором попросту, да еще и ночевать остались. Да мало ли кто что говаривал!
В честь венчания единственного сына созвал наконец-то Дементий Евсеич в тот диковинный домино и народец местный, разве мог опозориться пред сельчанами главнейший в округе хозяин. Зрители из простых деревенских занимали большую часть хором у двери, а за княжеским столом, прикрытом накрахмаленными белоснежными скатертями, гордо восседали посаженные отцы и матери, родители жениха и невесты и другие почетные лица. Перед ними ярко горели сальные свечи, стояли несметные яства и знаменитая в народе водочка, кою умело изготовлял удалой мужик из волжских казаков Емельян Якушин.
Голытьба, не обделенная вниманием Макарова, часто метала самопальную за мятые воротники, а потом скабрезные шуточки взрывали гостей настолько, что подвыпившие бабенки и пьяные в стельку их благоверные хватались за что придется и чуть ли не валились от оглушительного хохота друг на друга.
Почетные же лица, искоса наблюдая за беснованием холопов, не дотрагивались до изысканных блюд, а будто ждали чего-то нового, интересного, и это новое предстало пред ними в виде ослепительной юной девушки с белоснежной косой на груди. (И откуда, скажите на милость, берутся в этой глуши такие красавицы?) Неприглядный малорослый парень с мокрым носом, важно выпятив тощую грудь, величаво вел сие чудо к толпе, жадно вбирающей в себя удивительные прелести молодицы.
Сколько времени пришлось новобрачной терпеть унижения от гостей, она не помнит, но всему когда-то приходит конец. Пришел конец и ее испытаниям. Отгремело омерзительное свадебное застолье, где невеста в ужасе закрывала глаза, когда бесконечное количество раз хмельные рты собутыльников, будто потешаясь над Улюшкой, кричали молодоженам «горько», и ей приходилось покорно подставлять немеющие от отвращения губы своему уже мужу.
– Пора и честь знать, – внезапно поднялась из-за стола неулыбчивая мать Трифона, и, с наслаждением прочувствовав мгновенно наступившую тишину, оглушительно провозгласила. – Приспело время молодым ступать почивать.
– Баиньки, – громко икнула какая-то подвыпившая баба, – строгать ребятишек – дело приятное.
– Ты ей покажи, паря, где раки зимуют, – поддержал односельчанку кто-то из мужиков.
— Хватит! – стукнул кулаком по столу Дементий Евсеич.
И Улюшка, в душе проклиная извечное повиновение детей родителям, низко пригибая тяжелую голову, чтобы окружающие не заметили ее негодования, спешно пошла навстречу своей погибели.
Большая кровать была разобрана, а в печи их уже совместной светелки прожорливо полыхал огонь. Он с жадностью лизал еще недавно бывшие живыми деревья, с аппетитом обгладывал хрупкие древесные косточки. Так и ее, Улюшку, скоро превратят в безликую обожженную дощечку.
– Укладывайся, – пошатываясь на неверных ногах, велел новобрачной хмельной муж, – баил же, что моей будешь. Так и вылезло.
Стуча зубами от отвращения, Уля безропотно скинула с себя свадебный наряд, стащила подаренные Мотей фильдекосовые чулки и под тяжелым взглядом Тришки натянула на безупречное тело заботливо расшитую сестрицей Натальюшкой ночную рубаху.
Пузырящийся тягучей слюной рот постылого по-хозяйски обхватил ее дрожащие губы, чтобы засосать их в вязкую глубину, пропитанную водкой и чесноком.
«Все! – промелькнуло в голове страдалицы, – все кончено, прощай навеки, вольная волюшка, посиделки вечерние с подружками милыми, жизнь неприхотливая и целомудренная».
Что-то мягкое и безвольное едва коснулось ее интимного места и внезапно замерло, пульсирующими толчками выдавливая из себя на оцепеневшие бедра Уленьки омерзительно теплую, комковатую жидкость.
«Что это? – ужаснулась девушка. – Вот срамота-то! Наверное, описался охальник ненавистный».
– Не скалься, дура, – раздраженно ткнул нареченную в бок любящий молодожен, – мотри, лапа чижолая у меня, выбью зубы то, нечем лузгать семечки будет.
Уля притихла и в комочек сжалась. Не шутит окаянный, сделает, что обещал. Только отчего он гневается на невесту свою? Разве виновата она, что выпил Тришка за свадебным столом через край. Нахлебался водки и квасу, вот и помочился на нее.
– А ну тебя, – махнул прокуренной рукой на жену Трифон, – Дык вставать завтра раненько, смотреть простыню маманя с батяней будут. Чаво покажем-то?
– Простыню? – подивилась Уленька и вспомнила как на Варькиной веселой свадьбе что-то красное вопящим от пьянки гостям казали. Тогда еще подумала девушка, что вишневое варенье это али свекла намазаны. Только почему все-же муж серчает? Вот и к стене отвернулся и захрапел даже. Видимо пожалел ее, сиротинку, Господь всемилостивый, отшатнул от нее рожу вонючую.
Мой миленок, как теленок,
Только веники вязать,
Проводил меня до дому,
Не сумел поцеловать, – послышался за окошком зычный голос сестры Матренушки.
– Везучая, – подумала Улюшка и, свернувшись в тугой калачик, горько заплакала.
Долго ли продолжала рыдать несчастная подле ненавистного кобеля, она и не знает, только все же сморил ее сон плутоватый. И во сне она кого-то видела: милую родительницу, кажется Анну Петровну, почившую. Или грозного свекра? Что он говорит ей?
– Вставай, краля, – положил горячую ладонь на вздрагивающее от рыданий худенькое плечико невестки Дементий Евсеич, – завсегда ведал, что сыночек мой единородный настоящим мужиком не является. Только какую байку мы гостям поведаем?
«Жалеет, – с удивлением подумала новобрачная. – А что за байка то»?
– Соболезную я тебе, лапушка, – окидывая презрительным взглядом пытающегося поднять голову наследника, понизил голос Дементий Евсеич, – Подь за мной, любезная, и будет им простыня красная.
– Что вы говорите, батюшка? – не уразумела тысячника Ульяна, – куда мне идти, к матушке что ли?
– Эк, непонятлива, чугунка, – крякнул старший Макаров. – Почивает Фекла Устиновна, десятый сон уж видит, да и неча знать ей о взаимоотношениях наших. Уразумела, ясынька?
«О каких взаимоотношениях»? – озадачилась Уленька, но, приученная в родимом гнездышке быть во всем послушной старшим по возрасту, встала и, натянув на внезапно озябшее тело сарафан, покрывшись шалью, покорно поплелась за хозяином каменной, почти господской, обители.
Дом спал и причудливо храпел на разные голоса, хотя где-то по-прежнему навязчиво играла гармошка и слышался похотливый бабий визг.
– Подь сюда,– неожиданно прохрипел грозный тысячник и обнял Ульяну так, что у той косточки затрещали. – Давно на тебя любуюсь, душенька. Нет краше тебя в Сорокине. И в Михайловске тоже нету. Обряжу тебя в парчу и кружева, озолочу, икрой и шоколадными конфетами кормить буду. Не отталкивай меня, девка, так как отныне заступником и опорой буду сиротке горемычной.
– Что вы, что вы? – отшатываясь от того, кто по деревенским законам должен стать ей вторым батюшкой, забормотала бедная девушка. – Пресвятая Богородица, грех-то, грех-то какой!
– Не вырывайся, – в исступлении начал целовать невестушку Дементий Евсеич, – а простыню-то пытливым гостям как являть будешь? – между поцелуями горячо шептал он. – Осрамиться хочешь, лапушка? Осрамиться и род Назаровых осрамить?
– Осрамиться? Как осрамиться? – упираясь локотками в грудь свекра, громко вскричала Улюшка и снова вспомнила развеселую свадьбу найденовскую. Свекла ли то была на этой простыне?
Кто-то кашлянул. Кто-то что-то протяжно проговорил. Или ругнулся? Ночь развиднялась. На первом этаже дома послышался грохот падающего предмета, наверное, стула, видимо прислуга встала чуть свет, чтобы накрыть стол для полсотни гостей, до сухоты в глотках жаждущих увидеть этот испачканный проклятущий кусок горожанской льняной ткани, вышитой по краям полевыми цветочками.
Раздался протяжный скрип открываемой двери, и сонная Фекла Устиновна, прикрывая зевающий рот пухлою, в изобилии унизанной сверкающими перстнями, пятерней, появилась в ее проеме.
– Чаво вы тута делате? – сморщенными губами прошамкала свекровка.
– Токо нехорошо бабе стало, – не смутился находчивый папаня Тришки. – А я как раз мимо проходил, стало быть содействие оказал болезной.
– Содействие? – окидывая стремительным подозрительным взглядом растрепанные волосы растерявшейся девушки, высокомерно изрекла хозяйка дома – Поди к мужу, любезная, он тебя исцелит.
Возблагодарив Бога за подмогу, Уленька шустро отвернулась от пылающих адским огнем очей свекра и, провожаемая колким взглядом обманутой пожилой женщины, побежала к непонятному ей сопливому Тришке.
Не дождалась Уля утра, задремала, а оно подоспело нежданно-негаданно: дверь внезапно резко распахнулась, чтобы впустить в светелку к еще почивающим молодоженам стайку улыбчивых мужиков и баб.
– Девка не порчена! – выдернула из-под новобрачных смятую простыню, щедро вымазанную чем-то пунцовым, сестра Матрена и ликующе обвела победным взглядом притихших односельчан. – У Назаровых отроду в роду брака не было!
Уля вздрогнула и с недоумением посмотрела на мужа. Тришка сопел и исступленно тряс непутевой башкой. Фекла Устиновна, вскинув к вискам невидимые брови, застыла в тупом молчании. Дементий Евсеич довольно улыбался. Заглянув в его хитроватое лицо, Уля устыдилась и опустила глаза к сильным, покрытым длинными черными волосками дланям свекра. Большой палец на правой руке хозяина дома был перевязан какой-то желтоватой, пропитанной кровью, тряпицей.
(глава из романа «Лилия Белая»)