в аркашиной квартире живут
Обучаю играть на гитаре
— Вы готовы к написанию статьи о Визборе?
Я немного удивляюсь такому вопросу, но потом понимаю, что, видимо, мой собеседник собирается рассказать вещи, которые для него очень важны, и все становится на свои места.
— Да я уже в Москве, звоню из подъезда.
Рубили лед веслами
Ходили всегда разными маршрутами по подмосковным речкам. Там тогда были еще очень опасные места. Сами понимаете, когда бывает настоящее половодье. Мы переворачивались, тонули. Но Визбор шел всегда первым. Это нас очень удивляло, потому что в нашей компании почти все были мастерами спорта СССР по альпинизму. Неслабые ребята, которые видели в жизни все. Однако Визбор никогда даже метра не проходил вторым. Он был всегда впереди. Даже если с дочкой, двумя дочками, с женой, все равно впереди.
— Вот у нас есть пять рублей, остановите поезд на три-четыре минуты у моста.
А однажды, когда уже сняли фильм «17 мгновений весны», мы ходили в байдарочный поход, остановившись на ночевку на реке Угре под Юхновым. Там были страшные бои во время войны, где наших солдат полегло немерено. Все там было в колючей проволоке. Мы знали, что там очень много снарядов. Шел сильный дождь, и мы не могли просто больше идти: промокли, замерзли. Вышли на берег, поставили палатки, костер разожгли. И тут же наши дети нашли каски. 20 русских касок с дыркой во лбу и одну немецкую. Тут же какие-то снаряды, автоматы без деталей. Визбор надел немецкую каску, собрал детей, которые с нами были и, чтобы поднять немного дух, говорит:
— Я пришел в ваш страна сделать порядок.
Дети были счастливы. Борман в каске из фильма перед ними.
— Дайте мне, пожалуйста, билет.
Тогда Визбор просунул голову в окошко:
Тут же все девчонки в кассе оставили работу, бросились к окошку:
— Ой, действительно Борман! Но до Берлина у нас билета нет. Есть только до Москвы.
Тут же нашелся билет. И Юра улетел.
Мне пришлось играть белого медведя
Юра, что у тебя за роман?
В Витенево, где мы катались на водных лыжах, приехала известный режиссер Лариса Шепитько. Она собиралась снимать фильм «Ты и я» и пригласила на одну из ролей Визбора. Лариса мне говорила:
— Аркадий, ты на него влияешь. Скажи Визбору, чтобы похудел. Нужно по фильму.
Приезжает, показывает новую песню, я его спрашиваю:
— Юра, что у тебя за роман?
Московская прописка Жванецкого
О человеческих качествах Юры я могу много рассказывать. Однажды Визбор звонит мне и говорит:
— Что ты там сидишь на работе, а тут люди голодают.
— Приехали из Ленинграда. Миша Жванецкий и Рома Карцев. Они в Москве, а денег и работы нет. Давай приезжай.
А знаете, как Жванецкого прописали в Москве? Тоже без участия Визбора не обошлось. Миша приехал в Москву, а прописки нет. Звонит Визбор:
— Аркадий, есть предложение встретиться на даче у Юли Хрущевой. Сделай так, чтобы и Рюмин приехал (имелся в виду космонавт Валерий Рюмин, с которым мы все дружили). Нужно поговорить.
А Валера в то время был любимцем партии и правительства. Мы приехали: Рюмин с женой, я с женой и Миша. Пропустили по рюмочке, посидели замечательно. Юра говорит Рюмину:
— Валер, а ты не можешь сделать так, чтобы Жванецкого в Москве прописали?
Последняя песня Визбора
Когда настало время ставить памятник, то по всей стране собирали деньги. Собрали так мало, что даже неудобно говорить. Скульптор из Прибалтики Давид Зунделович решил взяться за дело. А в это время мне поручили на работе заняться памятником Сергею Павловичу Королеву. Для этой цели было выделено громадное количество гранита из карьеров Украины. Занимался там первый секретарь обкома лично. Тогда это был вопрос фондов, лимитов, а не только денег. Розовый гранит из известных карьеров Житомирщины, черный. Я попросил наших работников, вывезти оттуда (а это был большой дефицит, только для партийной номенклатуры) большую глыбу черного гранита на отдельной платформе. Они привезли ее вместе с гранитом для памятника Королеву чуть ли не подпольно. Черный камень отправили в Прибалтику. Там скульптор его обтесал, сделал в несколько раз меньше. Так и стоит у Визбора на могиле этот черный гранитный камень, а на нем написано: «Не верь разлукам, старина».
В аркашиной квартире живут
Сдвинем чаши, забудем итоги.
Что-то всё-таки было не зря,
Коль стою я у края дороги,
Растеряв все свои козыря.
Ах, зачем там в ночи запрягают
Не пригодных к погоне коней?
Это ж годы мои убегают
Стаей птиц по багряной луне.
Всю неделю стучали морозы
По окошку рукой костяной,
И копили печали берёзы,
Чтобы вдоволь поплакать весной.
Ни стихам не поверив, ни прозе,
Мы молчим, ничего не сказав,
Вот на этом жестоком морозе
Доверяя лишь только глазам.
Ты у меня одна,
Словно в ночи луна,
Словно в степи сосна,
Показать полностью.
Словно в году весна.
Нету другой такой
Ни за какой рекой,
Нет за туманами,
Дальними странами.
В инее провода,
В сумерках города.
Вот и взошла звезда,
Чтобы светить всегда,
Чтобы гореть в метель,
Чтобы стелить постель,
Чтобы качать всю ночь
У колыбели дочь.
Вот поворот какой
Делается с рекой.
Можешь отнять покой,
Можешь махнуть рукой,
Можешь отдать долги,
Можешь любить других,
Можешь совсем уйти,
Только свети, свети!
Визбор Юрий
Мне большего не надо.
Мне твердят, что скоро ты любовь найдешь
И узнаешь с первого взгляда.
Показать полностью.
Мне бы только знать, что где-то ты живешь,
И клянусь, мне большего не надо!
Сново в синем небе журавли кружат.
Я брожу по краскам листопада.
Мне бы только мельком повидать тебя,
И клянусь, мне большего не надо!
Дай мне руку, слово для меня скажи.
Ты моя тревога и награда!
Мне б хотя бы раз прожить с тобой всю жизнь,
И клянусь, мне большего не надо!
Сегодня уж не в моде вы,
Но нет покоя для вас.
Какой десяток ходите,
Показать полностью.
Какой отстучали час?
При вас любили и плакали,
Ругались, видели сны,
С пугливыми аистятами
Встречали приход весны.
За окнами в тихой Свилочи
Извечно текла вода.
Ветра на подворьях рыскали,
А вы считали года.
Привычна работа тихая,
Струится дней череда,
Неспешно в беде вы тикали,
А в счастье спешить куда?
Перевод с белорусского
Петра Кошеля
Ах, что за дни такие настают.
Ах, что за дни такие настают,
Куда приводит вешняя дорога?
Она ведёт, не мало и не много,
Показать полностью.
В запретный сад на улицу твою.
Ах, больше ты не выбежишь ко мне,
По мокрым плитам авиавокзала,
Не скажешь, что в беспамятстве сказала,
Не поцелуешь пальцы на струне.
Как жаль, моя любимая, как жаль,
Что льдистая дорожка так поката,
Что радость не предвидится пока что,
Поскольку не предвидится печаль.
Как тяжелы вериги доброты,
Как вероятен ход невероятный,
Который путь с названием «обратный»,
Низводит до глубокой правоты.
Прощай, моя любимая, итак:
Я поджигаю мост на самом деле,
И спички, ты представь, не отсырели,
И лёгок мой обшарпаный рюкзак.
Я бы новую жизнь своровал бы, как вор,
Я бы лётчиком стал, это знаю я точно.
И команду такую: «Винты на упор!»,
Показать полностью.
Отдавал бы, как бог, домодедовской ночью.
Под моею рукой чей-то город лежит
И крепчает мороз, и долдонят капели,
И постели метелей, и звёзд миражи,
Освещали б мой путь в синеглазом апреле.
Ну, а будь у меня двадцать жизней подряд,
Я бы стал бы врачом районной больницы
И не ждал ничего, и лечил бы ребят,
И крестьян бы учил, как им не простудиться.
Под моею рукой чьи-то жизни лежат,
Я им новая мать, я их снова рожаю,И в затылок мне дышит старик Гиппократ,
И меня в отпуска всё село провожает.
Ну, а будь у меня сто веков впереди,
Я бы песни забыл, я бы стал астрономом,
И прогнал бы друзей, просыпался б один,
Навсегда отрешась от успеха земного.
Под моею рукой чьи-то звёзды лежат,
Я спускаюсь в кафе, словно всплывшая лодка,
Здесь по-прежнему жизнь, тороплюсь я назад
И по небу иду капитанской походкой.
Под моею рукой твои плечи лежат,
И проходит сквозь нас дня и ночи граница,
И у сына в руке старый мишка зажат,
Как усталый король, обнимающий принца.
Дочка Большой Медведицы
Ночью вершины светятся,
Влез на Домбай Сатурн.
Чаша Большой Медведицы
Показать полностью.
Черпает черноту.
Странная, невесомая
Синяя бирюза.
Над ледниками сонными
Видятся мне глаза.
Звякает полночь струнами,
Гаснет огонь в печи.
Под проливными лунами
Мы всё молчим в ночи.
Дочка Большой Медведицы,
Можешь спросить ребят:
Через года и месяцы
Выдумал я тебя.
В Аркашиной квартире
В Аркашиной квартире живут чужие люди,
Ни Юли, ни Аркаши давно в тех стенах нет.
Там также не сижу я с картошечкой в мундире,
Показать полностью.
И вовсе не Аркашин горит на кухне свет.
В Аркашиной квартире бывали эти рифмы
Не в виде сочинений, а в виде высоты.
Там даже красовалась неясным логарифмом
Абстрактная картина для общей красоты.
Нам это все досталось не в качестве наживы,
И был неповторимым наш грошевой уют.
Ах, слава богу, братцы, что все мы вроде живы,
И все, что мы имели, уже не украдут.
Я в долгу перед Вами
Снег над лагерем валит,
Гнёт палатки в дугу.
Я в долгу перед Вами,
Показать полностью.
Словно в белом снегу,
Я всё память листаю,
Завалясь на кровать,
Я в Москву улетаю,
Чтобы долг свой отдать.
Чтобы долг свой отдать.
Чтобы долг свой отдать.
Где же Вы пропадали?,
Этих дней и не счесть.
Отчего не писали?
Я бы знал, что Вы есть.
И московский автобус,
Столь банальный на вид,
Обогнул бы весь глобус
От беды до любви.
Претендуя на имя
И Ваши права,
Шли ко мне всё иные
Имена и слова,
То трубил я охоту,
То я путал следы,
То туман над болотом
Принимал за сады.
Спит пилот на диване,
Кто ж летает в пургу?
Я в долгу перед Вами,
Словно в белом снегу.
Отчего ж так не скоро
И с оглядкой бежит
Телеграмма, которой
Ожидаешь всю жизнь?
О, моя дорогая, моя несравненная леди,
Ледокол мой печален, и штурман мой смотрит на юг,
И, представьте себе, что звезда из созвездия Лебедь
Показать полностью.
Непосредственно в медную форточку смотрит мою.
Непосредственно в эту же форточку ветер влетает,
Называвшийся в разных местах то муссон, то пассат,
Он влетает и с явной усмешкою письма листает,
Не отправленные, потому что пропал адресат.
Где же, детка моя, я тебя проморгал и не понял,
Где, подруга моя, разошёлся с тобой на пути,
Где, гитарой бренча, прошагал мимо тихих симфоний,
Полагая, что эти концерты ещё впереди.
И беспечно я лил на баранину соус «ткемали»,
И картинки смотрел по утрам на обоях чужих,
И меня принимали, которые не понимали,
И считали, что счастье является качеством лжи.
Одиночество шлялось за мной и в волнистых витринах
Отражалось печальной фигурой в потёртом плаще.
За фигурой по мокрым асфальтам катились машины
Абсолютно пустые, без всяких шофёров вообще,
И в пустынных вагонах метро я летел через годы,
И в безлюдных портах провожал и встречал сам себя,
И водили со мной хороводы одни непогоды,
И всё было на этой земле без тебя, без тебя.