судебные поединки на руси
Судебные поединки на Руси
Судебные поединки на Руси известны с давнего времени. По словам арабских писателей X века Амина Рази и Мукаддези, описывавших традиции русов, «когда царь решит спор между двумя тяжущимися, и они решением его останутся недовольны, тогда он говорит им: разбирайтесь мечами своими – чей острее, того и победа». У славян поединок получил название «поле».
Первые упоминания поля в русских источниках относятся к XI—XII веку. По одной из версий из летописных свидетельств, войны также иногда решались единоборством двух избранных от разных сторон. Состязание это происходило на виду обеих неприятельских армий. Исход его принимался за непреложный приговор божественной воли, которой равно подчинялись и те, на чью долю оставалась победа, и те, которые должны были признать себя осужденными. Как, например, традиционный богатырский поединок в начале битвы для поднятия боевого духа Пересвета и Челубея, сразу за которым произошла Куликовская битва.
В договоре смоленского князя Мстислава с Ригою и Готским берегом (1229 год) сказано: «русину не звати латина на поле биться у руской земли, а латинину не звати русина на поле биться у Ризе и на Готском березе. Аще латинески гость битеся межю собою у руской земли любо мечем, а любо деревем — князю то не надобе, мѣжю собою соудити; тако аще рускии гость биеться у Ризе или на Гочкоме березе — латине то не надобе, а те промѣжю собою урядятеся». Смысл этой статьи заключается в том, что русский не может вызывать немца на поединок в русскую землю, а немец русского в Ригу и на Готский берег. Князь не должен вмешиваться в поединки иноземцев на русской земле (не брать с них судебных пошлин), а немцы — в поединки русских людей.
Псковская Судная грамота постановляет, что выходить на поле могли не только мужчины, но и женщины. По общему правилу бой должен был быть равный, и поэтому малолетние, престарелые, больные, священнослужители, инвалиды и женщины могли нанимать и ставить вместо себя наёмных бойцов. Если иск подавала женщина против женщины, то наймиты запрещались.
Допускался также поединок между ответчиком и свидетелем, когда последний показывал против первого. Показания нескольких свидетелей сами по себе являлись доказательством и их наличие делало поединок ненужным.
Бой происходил под наблюдением приставов. Вероятно, при битве присутствовал посадник (об этом упоминается в Новогородской Судной грамоте).
Те же положения развиты и в Судебнике Ивана IV. На «поле», кроме представителей власти, присутствовали еще стряпчие и поручители со стороны тяжущихся. «Поле» допускалось и между свидетелями, показания которых противоречили друг другу. Бойцы одевались в латы, имели в руках щиты и дрались дубинками.
Стоглав запрещает «поле» для монахов и священников по всем преступлениям, кроме убийства.
Обычай решать спорные дела «полем» продолжал существовать в течение всего XVI века и исчез в XVII веке. Соборное уложение 1649 года ничего не упоминает о «поле», заменяя его присягой.
Церковь протестовала против проведения судебных поединков. До нас дошёл протест митрополита Фотия (1410 год):
еще же и сему наказаю: аще который человекъ позовется на поле да приидетъ к которому попу причаститись, ино ему святого причастья нет, ни целования крестнаго; а который поп дастъ ему святое причастие, тот поповства лишен. А кто утепет (убьёт), лезши на поле, (и) погубить душу — по великаго Василия слову душегубец именуется, в церковь не входит, ни дары не приемлет, ни богородицина хлеба причащениа-ж святаго не прииметъ осмнадцать лѣтъ; а убитого не хороните, а который поп того похоронит, тот поповства лишен.
Судебный поединок в древней руси как вид внесудебного разбирательства
Смирнов Александр Михайлович, старший научный сотрудник Научно-исследовательского института Федеральной службы исполнения наказаний России, кандидат юридических наук, доцент.
Излагается социально-правовая природа и механизм реализации судебных поединков во времена Древней Руси, в эпоху зарождения ее судебной системы, рассматривается эволюция государственного реагирования на совершение данных поединков, содержащих в себе элементы самосуда.
Ключевые слова: судебный поединок, самосуд.
Judicial duel in Ancient Russia as a type of extra judicial dispute
Describes the social and legal nature and mechanism of implementation of court fights in Ancient Russia, in the era of the birth of its judicial system, the evolution of the state to respond to the commission of these fights, which contain elements of lynching.
Key words: court fights, lynching.
Защита прав, свобод и законных интересов личности от различных посягательств не всегда была в России прерогативой государства.
Древнее судопроизводство, находясь на начальном этапе своего развития, в сравнении с современным было несовершенно (хотя, конечно, и эффективность современного суда вызывает сомнения). Полученных доказательств порой не хватало или было недостаточно, чтобы с уверенностью говорить, какая из сторон (обвинения или защиты) более права. Процедура обнаружения и сбора необходимых доказательств была неразвита.
Победитель указанного поединка считался выигравшим судебное разбирательство, и все обвинения с него снимались, поскольку согласно поверьям древних славян, правду всегда поддерживают высшие силы и помогают ей одержать вверх над реальным причинителем вреда, стремящимся утаить от суда свою вину.
Можно с уверенностью говорить, что судебные поединки были проявлениями самосудных расправ над обидчиком, допускаемых в то время государством.
Таким образом, судебные поединки имели большое значение для более честного и справедливого суда, поскольку допустимость их назначения оказывала сильное психологическое воздействие на каждую из состязающихся сторон, заставляя их подумать, прежде чем говорить неправду или оклеветать невиновного.
Древние славяне были уверены, что именно невиновный склонен возмутиться на суде настолько, чтобы забыть о риске для жизни и души (известно, что убийство, кроме как на войне, считалось смертным грехом, не отпускаемым Церковью).
Судебный поединок мог назначаться как царем (князем), так и по требованию спорящих сторон.
Во втором случае спорщики выступали перед князем с ходатайством о назначении поединка в связи с невыносимой для них судебной волокитой и нежеланием (или неготовностью) платить взятки участникам судебного процесса. Поединок, таким образом, был своеобразным средством ухода простого народа от коррумпированности князей и церковников, окончательное решение которых зависело от того, какая сторона сколько и чем заплатит.
В подобных условиях, по мнению славян, рассматриваемый поединок был более скорым, дешевым способом разрешения спора и помогал избежать неправосудия, поскольку являлся абсолютно справедливым, т.к. его исход решался не усмотрением князя или представителя церкви, а беспристрастными высшими силами, Богом.
Поэтому не случайно право требовать от суда назначения судебного поединка в Древней Руси приобрело у обычных граждан большую популярность.
Домострой: полный текст; Сильвестров. ред. URL: http://www.bibliotekar.ru/index.files/2-3.htm.
Судебный поединок настолько укоренился в славянском обществе, что уничтожить его в то время было невозможно. Князьям и священникам ничего не оставалось, как признать его своеобразной альтернативой судебной системы.
Псковская судная грамота / Пер. Л.В. Черепнина и А.И. Яковлева // Исторические записки. М., 1940. Т. 6.
Традиционно в судебном поединке сражались мужчины. Однако Псковская Судная грамота постановляла, что на «поле» могли выходить не только мужчины, но и женщины.
«Небойцам» давалось право нанимать и ставить вместо себя бойцов, т.н. «наймитов».
Так, например, согласно ст. 21 Псковской судной грамоты, если ответчиком, которому придется состязаться на поединке с послухом, окажется человек престарелый, или малолетний, или с каким-нибудь увечьем, или поп, или монах, то он имеет право выставить за себя наемного бойца, послух же не может заменять себя наемным бойцом.
Однако «небойцы» могли и отказаться от «наймитов». В этом случае принимались меры, чтобы уравнять силы противников. Например, если вдова вызывала кого на суд за убийство мужа или родственника и доходило до поединка, то ответчик должен был стать по пояс в яме и оттуда сражаться с нею. Тою же льготою пользовалась и девица, если сама желала расправиться с обидчиком. В ином случае ей предоставлялось сиротское право.
Сиротское право в судебном поединке возникало, когда обвинителем выступал малолетний сирота. За него на поединок выходил один из представителей рода; заступая на место сироты, он от него получал щит и меч.
Однако если иск вела женщина против женщины, то наймиты запрещались. Допускался также поединок между ответчиком и свидетелем, когда последний показывал против первого, но показания многих свидетелей составляли полное доказательство и делали поединок ненужным.
Те же положения развиты и в Судебнике Ивана Грозного (1550 г.) : у «поля», кроме окольничего, дьяка и иных чинов от правительства, присутствовали еще стряпчие и поручники со стороны тяжущихся; те, которые ставили за себя наймитов, должны были присягать и целовать крест сами; «поле» допускалось и между свидетелями, которые разноречили между собою; бойцы одевались в панцири, латы, имели в руках щиты и дрались дубинками.
Не в силах отменить «поле», власти по настоятельным требованиям Русской Православной Церкви предпринимали попытки снизить опасность поединка. Например, в г. Пскове бой проходил в полном вооружении в присутствии судебных приставов, которые могли его остановить в случае явной победы одной из сторон, не доводя дело до смертоубийства (человеколюбивое узаконение, спасающее сразу две души).
Там же.
Богданов А. Судебный поединок в Древней Руси. URL: http://www.politvektor.ru/glavnaya-tema/5367/.
Отношение Русской Православной Церкви к рассматриваемым поединкам с точки зрения исследователей данного вопроса выглядит неоднозначным. Одни авторы свидетельствуют об отрицательной позиции священнослужителей по отношению к данному жестокому средству восстановления справедливости, другие, наоборот, говорят о том, что Церковь в основном оправдывала и допускала судебные поединки, поскольку они в определенной степени пропагандировали православие на Руси.
То обстоятельство, что Стоглав 1551 г. допускал биться на «поле» монахам и священникам, говорит о том, что судебный поединок дозволялся Церковью. Однако согласно данному документу представители духовенства были ограничены в своих правах на «поле». Так, например, он запрещал присуждать «поле» для иноческого и священнического чина во всех делах, кроме душегубства и с поличным.
Стоглав. Казань: Тип. Губерн. правления, 1862.
Негативную реакцию у духовенства на Руси судебные поединки вызывали только тем, что их участники зачастую прибегали к языческой магии, колдовству и чарам. М. Грек жаловался, что судьи, вопреки очевидности свидетельских показаний, изобличающих виновного, присуждают «поле», а обидчики на то и рассчитывают, т.к. у них всегда есть «чародей и ворожея, иж возможетъ действом сатанинским пособити своему полевщику». В частности, в старинных русских лечебниках встречаются указания на те волшебные средства, обладая которыми можно смело выходить на поединок.
К судебным поединкам на древнерусской земле прибегали не только славяне. Он был характерен в то время и для судебных процессов, например, немцев. Поэтому, чтобы не обострить политические отношения с данным народом, древнерусское право содержало соглашения о взаимном невмешательстве русских и немцев в проводимые каждой из сторон указанные поединки.
Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу: опыт сравн. изучения славян. преданий и верований в связи с миф. сказаниями др. родств. народов. М., 1995.
Начиная с Ярослава Мудрого, великие русские князья предпринимали попытки ликвидировать увлечение славян самосудными расправами, в т.ч. и судебными поединками.
Богданов А. Указ. соч.
Обычай решать спорные дела судебным поединком продолжал существовать на Руси в течение всего XVI в. и исчез в XVII в., когда окончательно потерял свою социально-уравнительную функцию. Процессы расслоения российского общества, выделения дворянства и светской знати обусловили отдельные процедуры судопроизводства для различных слоев населения. Судебный же поединок не предполагал сословного деления.
Так, например, начиная с Соборного уложения 1649 г. упоминание о «поле» перестало существовать. Его место заняла присяга.
Поединки в Древнерусской военной культуре
Долгов Вадим Викторович — профессор кафедры дореволюционной отечественной истории исторического факультета ФГБОУ ВПО «Удмуртский государственный университет», доктор исторических наук. ВОЕННАЯ ЛЕТОПИСЬ ОТЕЧЕСТВА
ПОЕДИНКИ В ДРЕВНЕРУССКОЙ ВОИНСКОЙ КУЛЬТУРЕ
Данная работа посвящена некоторым аспектам проблемы социально-антропологического изучения феномена поединка в воинской культуре Древней Руси.
Исследование источников по истории Древней Руси позволяет выделить поединки судебные (информации о них, пожалуй, больше всего); «потешные» (игровые, тренировочные) турниры; боевые поединки (перед началом массовых битв, где решались споры уже не между людьми, а между народами). Рассмотрим первый из этих трех видов. «Поле» — судебный поединок, существовавший на Руси с древнейших времен до XVI века. Его упоминают многие арабские авторы, писавшие о стране славян и руссов: Ибн Русте, ал-Марвази, Абу Саид Гардизи. К решению тяжбы боем обращались тогда, когда соперничавшие стороны представляли равные по убедительности доказательства (документы или свидетельские показания), и на их основании определить «правду» оказывалось невозможно.
Типичный вариант арабских сведений о поединках у славян можно прочесть в сочинении арабского географа Х века Мутаххара ибн Тахира ал-Мукаддаси в книге «Китаб ал-бад ва-т-тарих» («Книга творения и истории»): «Рассказывают, что если рождается у кого-либо из них ребенок мужского пола, то кладут на него меч и говорят ему: «Нет у тебя ничего другого, кроме того, что приобретешь своим мечом».
Этот обычай русских отмечен многими арабскими авторами (Ибн Русте, Гардизи, Марвази, Ауфи, Иаку и более поздними):
«обычай оставлять в наследство имущество только дочери; если у руса рождается сын, отец вручает ребёнку меч, заявляя: “Это — твоё наследство; отец приобрёл мечом своё достояние, так и ты должен поступать”» (Заходер 1967:83).
У них есть царь. Если он решает дело между двумя противниками, и его решение не удовлетворяет, то он им говорит: «Пусть дело решают ваши мечи». Тот, у кого меч острее, побеждает». Учитывая, что большая часть текстов о русских и славянах в арабо-персидской литературе носит компилятивный характер (повторное написание на основе чужих произведений), то есть восходит к более ранним документам, рукописям, не дошедшим до нас источникам, можно считать, что содержащаяся в них информация отражает реалии IX века.
Восточным авторам вторил византийский — Лев Диакон (Х в.):
«Тавроскифы (русские) и теперь ещё имеют обыкновение разрешать споры убийством и кровопролитием».
Древнейшее упоминание о судебном поединке в русских источниках относится к XIII веку — это «Договор Смоленска с Ригой и Готским берегом». Наиболее древние, но подробные, письменные фиксации правил поединка мы можем найти в «Псковской судной грамоте» (XIV в.), в Судебниках 1497 и 1550 гг. Весьма детально описал судебный поединок в своих записках и побывавший в России в начале XVI века с посольской миссией от германского императора немецкий посол Сигизмунд фон Герберштейн.
Серьезной проблемой является отсутствие всякого упоминания о поединках подобного рода в «Русской Правде» и вообще в законодательстве XI-XII вв. В.О. Ключевский выдвинул предположение, что причиной тому является церковное происхождение этого документа. Утверждение это весьма сомнительно, поскольку вообще-то ордалии (лат. ordol — суд) — испытание «Божьим судом» в «Русской Правде» есть: «железо», «вода» (к ним церковь относилась тоже неодобрительно, это хорошо видно из поучения епископа владимирского Серапиона), а «поля» — нет. Впрочем, в одном из списков «Русской Правды» — Мясниковского (конец XIV — начало XV в.) стандартная фраза: «То дати им правду железо» выглядит так: «То дати им правду: с железом на поле». Быть может, именно такая формулировка ближе к изначальному древнему варианту. Не исключено также, что в «Русской Правде» — запись славянского обычного права, не знавшего судебных поединков. Они, как известно, существовали в дружинной среде, жившей тогда по своим законам. Общей нормой этот обычай стал именно в то время, когда взаимопроникновение двух культур — славянской и скандинавской — стало полным. Впрочем, проблема отсутствия в «Русской Правде» упоминания о судебных поединках нуждается в дополнительном исследовании.
Судебный поединок всегда считался на Руси сражением со строгими и чёткими правилами, определявшими, кто и кого имеет право на него вызвать, какие условия необходимо при этом соблюдать. Псковская судная грамота и оба судебника предусматривали, что если человек в силу возраста, слабости здоровья или особенностей положения биться не может, он должен выставить вместо себя наймита-бойца.
В ст. 36 «Псковской судной грамоты» читаем: «А на котором человеке имуть сочити долгу по доскам, или жонка, или детина, или стара, или немощна, или чем безвечен, или чернец, или черница, ино им наймита волно наняти, а исцом целовати, а наймитом битись. А против наймита исцу своего наймита волно, или сам лезет». Эта правовая норма без особых изменений перешла в Судебники 1497 и 1550 гг.
Однако в том случае, если поединком проверялись свидетельские показания против женщины, ребёнка, увечного или монаха, свидетель самолично должен был сразиться с наймитом, правда, если сам не женщина, ребенок, увечный или монах:
«Статья 17. А если против послуха (свидетеля) ответчик будет стар, или мал, или чем увечен, или поп, или чернец, или черница, или жонка, и тому против послуха наймит, а послуху наймита нет; а которой послух чем будет увечен безхитростно [т.е. не специально себя перед поединком изувечит, чтобы не биться], или будет в послусех поп, или чернец, или черница, или жонка, тем наймита наняты вольно ж. А что правому или его послуху учинится убытка, и те убытки имати на виноватом».
То есть человек, взявшийся свидетельствовать против слабого и беззащитного (пусть даже и виновного), должен был прежде серьезно подумать, стоит ли это делать. С точки зрения принципа законности это не очень правильно. По современным представлениям свидетель в суде должен иметь возможность отвечать по делу, ничего не опасаясь. Но, видимо, в те непростые времена было слишком много ложных доносов, особенно по политическим и имущественным делам. И создатели Судебника таким вот образом пытались остудить пыл особенно рьяных доносчиков: одно дело самому добиваться у должника своих денег, тогда против бойца-наймита встанет другой боец-наймит, а другое дело — доносить, и тогда против бойца-наймита придется встать самому — и тут уже только Божье покровительство сможет спасти истинно правого.
В остальных же ситуациях на Руси действовал принцип, согласно которому профессиональный воин мог сражаться только с равным себе, он не имел права бить «не бойца». Причём не потому, что это было для него слишком «низко» и поэтому оскорбительно, а исключительно для безопасности непрофессионала. Если «не боец» все-таки настаивал на поединке, «боец» должен был сражаться:
«Статья 14. А битися на поле бойцу с бойцом или небойцу с небойцом, а бойцу с небойцом не битися; но если похочет небоец с бойцом на поле битись, то пусть бьётся. Да и во всяких, делах бойцу с бойцом, а небойцу с небойцом, или бойцу с небойцом по небоицове воле на поле битися по тому ж».
Примечательно, что в «Псковской судной грамоте» в том случае, если обеими «тяжущимися» сторонами в суде были женщины, выставлять вместо себя наймитов они не могли, поэтому должны были драться сами. Причина этого понятна: мужчина, осознавая, что результат спора может напрямую отразиться на его жизни и здоровье, вынужден был вести себя осторожно. Женщины были поставлены в равные с мужчинами условия — им тоже приходилось вести себя осмотрительно, чего сложно было бы добиться, если бы спор женщин мог решиться единоборством мужчин. Средневековый Псков превратился бы в сплошное ристалище.
Договор запрещал русским людям вызывать иностранцев на судебный поединок, если тяжба происходила на Руси, и одновременно запрещал иностранцам вызывать русского, если дело происходило в Риге или на Готском берегу.
«Русину не звати Латина на поле бится у Руской земли, а Латинину не звати Русина на поле битося у Ризе и на Готском березе».
При этом и русские, и «латины» могли биться между собой без ограничений. Нужно отметить, что в целом построение норм в тексте договора обнаруживает очевидную связь с «Русской Правдой».
Бой проводился в специально отведенном и подготовленном для этого месте. Его подготовкой во времена Московской Руси занимался судебный пристав, называвшийся «недельщиком». Судебный поединок «поле» начинался с того, что оба участника целовали крест.
Доспехи побежденного доставались победителю. Если битва завершалась убийством противника, то, собственно, ничего, кроме этих доспехов, победитель и не получал. С теми же деньгами, которых, предположим, доискивался, он мог попрощаться:
«А которому человеку поле будет с суда [присуждено], и став на поле, истец победит своего истца, ино ему взять чего взыскивал на истце, [но если это будет труп], то на трупе кун (денег) не имати, только ему доспех снята или иное что, в чем на поле вылез противник».
Значит, проявить некоторую гуманность при взимании долга, было в интересах победителя: только сохранив жизнь побежденному, он получал свои деньги.
Если побежденного не убивали, его признавали проигравшим судебный процесс или виновным, в случае уголовного преступления. Соответственно, проигравший должен был выплатить долг, уступить земельный участок или понести уголовное наказание. Кроме того, на пострадавшего возлагались все расходы по уплате положенных судебных пошлин.
Церковь относилась к «полю» неодобрительно. Митрополит Киевский и всея Руси Фотий в своём послании новгородскому духовенству в 1410 году прямо запретил священникам причащать идущих на судебный поединок и хоронить по христианскому обычаю убитых. Тот, кто убивал своего противника, рассматривался как душегубец. Уголовному наказанию его, понятно, не подвергали, т.к. согласно светскому законодательству он был ни в чем не повинен, но накладывали епитимью — церковное наказание как на убийцу. Меры принимались самые серьезные: священник, причастивший или отпевший участника «поля», лишался сана. Однако относительно поединков, в которых решалась судьба Руси и её народа, церковь занимала иную позицию.
Были на Руси и «потешные» поединки (турниры). В оригинальных текстах русских летописей турниры именуются просто «играми». Подобное название имели копейные турниры и в европейских странах: Англии и Франции. Там в XI—XIV вв. использовался термин «хейстильюд» (hastilude, от лат. hastiludium), что в дословном переводе означало «игра с копьём». Впервые термин «турнир» (tornoi) применительно к воинским упражнениям рыцарей употребляет под 1149 годом в французских источниках, а в 1157 г. сообщает, что в 1127 году в Вюрцбурге проводились «военные упражнения, которые ныне в просторечии называются турниром».
Отношение к турнирам у русских летописцев было неодобрительное, как в целом к игровой составляющей культуры. Поэтому и упоминали о них в исключительных случаях, когда турнир оказывался «вплетён в ткань» исторических событий. Так, например, в Ипатьевской летописи (под 1249 г.) рассказывается о князе Ростиславе Михайловиче, выступавшем в качестве отрицательного героя. Этот Ростислав, осаждая г. Ярославль в Галицкой земле, на р. Сан, похвалялся, что если б знал, где в этот момент находятся его главные враги — Даниил и Василько Романовичи, то выступил бы на них пусть даже всего с десятью воинами. Пока же местонахождение врагов было не ясно, и мастера в его войске готовили осадные орудия, решил поразвлечься военной потехой с польским воеводой Воршем:
«Гогордящоу же ся емоу и створи игроу предъ градомъ, и сразивъшоуся емоу со Воршемь, и падеся под нимь конь, и вырази собе плече. И не на добро слоучися емоу знамение».
Ирония летописца, отметившего непомерную гордость князя, понятна: пока Ростислав развлекался, Даниил и Василько узнали о готовившемся штурме города и сами выступили против него. Ростиславу представилась возможность подтвердить хвастливые слова делом. Однако неуспех на турнире обернулся неудачей и в настоящем сражении — Ростислав не выдержал натиска и бежал с поля битвы.
Другое упоминание об «играх-турнирах» имелось в не сохранившемся летописном своде XV века — Троицкой летописи. Известие дошло до нас благодаря тому, что на него обратил внимание Н.М. Карамзин:
«В 1390 году знатный юноша, именем Осей, сын великокняжеского пестуна, был смертельно уязвлен оружием в Коломне на игрушке, как сказано в летописи; сие известие служит доказательством, что предки наши, подобно другим европейцам, имели рыцарские игры, столь благоприятные для мужества и славолюбия юных витязей».
В небольшой выписке, помещенной в примечаниях, говорится:
«Лет. 6898… Тое же зимы по Рождестве Христове на третий день Осей Кормиличичь Князя Великого поколотъ бысь на Коломне въ игрушке».
Понятно, что само по себе летописное известие допускает разные трактовки, но соотнесение его с текстом Ипатьевской летописи позволяет согласиться с мнением Н.М. Карамзина. «Игра, игрушка» — это, несомненно, турнир.
Своеобразным подвидом игрового, но вместе с тем смертельно опасного поединка было единоборство с медведем, описанное Дж. Флетчером. Этой «особенной потехой» развлекался царь. Для участника поединка или участников, должно быть, веселого в этой затее было мало. Человек в огороженном пространстве выходил против зверя с одним копьём. Разъяренный медведь кидался на него. И тут все зависело от ловкости и выдержки:
«В это время если охотник успеет ему всадить рогатину в грудь между двумя передними лапами (в чем, обыкновенно, успевает) и утвердить другой конец её у ноги так, чтобы держать его по направлению к рылу медведя, то, обыкновенно, с одного разу сшибает его. Но часто случается, что охотник даёт промах, и тогда лютый зверь или убивает, или раздирает его зубами и когтями на части».
«И размерившее межи обема полкама, пусиша я к себе и ястася и почаста ся крепко держати и оудави Печенезина в руку до смерти, и удари имь о землю».
Другое сообщение 1022 г., где рассказывается о походе сына Владимира I князя Тмутараканского Мстислава на касогов, рисует нам уже несколько иную картину: рукопашная битва князей. Две рати, как обычно, встали друг против друга, но общее сражение заменили поединком вождей:
«И ставишема обема полкома противу себе, и рече Редедя къ Мьстиславу: “Что ради губиве дружину межи собою, но сы идеве ся сама бороть, да аще одолееши ты, то возмеши именье мое, и жену мою, и дети мое, и землю мою. Аще ли азъ одолею, то възму твое все”. И рече Мьстислав: “Тако буди”. И рече Редедя Мьстиславу: “Не оружьм ся бьеве, но борьбою”. И яста ся бороти крепко. И надолже борющемася има нача изнемогати Мьстиславъ: бе бо великъ и силен Редедя. И рече Мьстиславъ: “О, пречистая Богородица, помози ми, аще бо удолею сему, сзижю церковь во имя твое”. И се рекъ, оудари имь о землю. И вынзе ножь и зареза Редедю».
Немало смертельных поединков породила эпоха монголо-татарского нашествия на Русь в XIII веке. Образ погибающего в неравном бою единоборца Евпатия Коловрата, Меркурия Смоленского, стал важным элементом «мотива героической гибели», характерного для литературы этого периода.
Образ богатырского единоборства оставался актуальным и тогда, когда период поражений сменился эпохой побед. Одним из центральных сюжетов «Сказания о Мамаевом побоище» является битва русского монаха Александра Пересвета с татарским воином. Если верить «Сказанию», с этого поединка началась Куликовская битва (1380). Позднее происхождение памятника и явная сомнительность многих подробностей, сообщаемых в тексте, заставляют исследователей сомневаться в их достоверности.
Однако позднее происхождение источника не означает его недостоверность. Измышление сюжета «на абсолютно ровном месте» не вяжется с механизмом функционирования древнерусской литературы. Сам характер подвига Пересвета таков, что в обществе, культура которого включала полноценно функционировавшие механизмы устной передачи информации, он не мог оказаться вне сферы фольклорной традиции. Роль письменности в древнерусском обществе XIV—XV вв. не стоит преувеличивать. Многое из того, что в наши дни сохраняется исключительно в письменной сфере, в малописьменную эпоху хранила народная память. В литературе Древней Руси отсутствовали целые жанры, например, любовная лирика, функции которой, по замечанию академика Д.С. Лихачева, выполнял фольклор. Существенная роль принадлежала последнему и в деле сохранения исторических знаний. Художественная специфика многих древнерусских произведений ясно указывает на то, что существование своё они начали в виде устных сказаний. Пассаж о Пересвете, ясно перекликающийся по стилистической организации с былинами и историческими песнями, — не исключение.
Кроме того, нужно учесть, что в литературе «Куликовского цикла», предшествовавшей «Сказанию», нет произведений, сравнимых с ним по степени детальности изложения. Плотность изначального летописного упоминания столь велика, что детали подобного рода там были просто невозможны. Поэтому, если бы у автора XV века возникла потребность их найти, он должен был обратиться прежде всего к устной традиции. Что, как свидетельствует «фольклорный колорит» сюжета о Пересвете, и было сделано. Впрочем, достоверность сражения Александра Пересвета с Челубеем все-таки остается недоказанной. Важно другое: поскольку никаких прямых литературных параллелей этому пассажу не выявлено, приходится считать, что летописец, описывая этот поединок, ориентировался на мировоззренческие реалии своей эпохи.
Поединок, открывавший большое сражение, выступал в древнерусской культуре как ритуальное действо, разыгрывавшее будущую битву в миниатюре и служившее, кроме прочего, своеобразным гаданием о её исходе. Именно поэтому единоборством часто и заканчивалось всё большое сражение. Вступить в битву после гибели лучшего бойца, что, несомненно, считалось дурным предзнаменованием, было страшно. Проигравшая сторона отступала, признавая себя побежденной. Память о таких поединках сохранялась в веках, запечатлевалась в летописях, воспевалась в народных песнях.
Так или иначе, исход любого поединка — судебного, игрового или боевого, связывался древнерусским человеком не только и не столько с боевым мастерством, сколько с волей высших сил. Очевидно, прочная убежденность бойца в том, что на его стороне правда, играла роль «морально-волевой подготовки» и в реальности весьма способствовала победе.
Литература:
Лев Диакон. История. М., 1988. С. 79.
Договор («Правда») Смоленска с Ригою и Готским берегом // Памятники русского права / Под ред. С.В. Юшкова. М., 1953. С. 55-75.
Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций в трех книгах. Кн. 1. М.: Мысль, 1993. С. 181, 182.
Русская Правда // Российское законодательство Х-ХХ веков: В 10 т. Т. 1. М.: Юридическая литература, 1984. С. 65.С. 92.
Слова и поучения Серапиона Владимирского // Библиотека литературы Древней Руси. XIII в. СПб.: Наука, 1997. Т. 5. С. 380.
Псковская судная грамота // Российское законодательство Х-ХХ веков… Т. 1. С. 335.
Судебник 1550 года // Российское законодательство Х-ХХ веков… Т. 2. М.: Юридическая литература, 1985. С. 99-100.
Герберштейн С. фон. Записки о Московии. М.: МГУ, 1988. С. 120.
Псковская судная грамота… С. 335.
1410 августа 29 Послание митрополита о соблюдении законоположений церковных // Русская историческая библиотека. Памятники древнерусского канонического права. (Памятники XI—XV вв.) СПб., 1908. Т. 6. Ч. 1. С. 276.
Носов К.С. Рыцарские турниры. СПб.: Полигон, 2004. С. 9.
Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. 2. Ипатьевская летопись. М.: Языки русской культуры, 1997. Стб. 801.
Карамзин Н.И. История Государства Российского. Т. 5. СПб.: Типография Н. Греча, 1819. С. 239. С. 146.
Флетчер Дж. О государстве русском. М.: Захаров, 2002. С. 155.
ПСРЛ. Т. 1. Лаврентьевская летопись. М.: Языки русской культуры, 1997. Стб. 123. 146, 147.
Сказание о Мамаевом побоище // Памятники литературы Древней Руси. XIV — сер. XV в. М.: Художественная литература, 1981. С. 132-190.
Данилевский И.Н. Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIV вв.) Курс лекций. М.: Аспек-Пресс, 2001. С. 274.