Истории про заброшенные деревни

Заброшенная деревня

Эта история произошла с моими друзьями. Летом 2012 года мы собрались посетить одну заброшенную деревню! Но я не смогла поехать. По рассказам.

Деревня заброшенная

С холмов было видно, что вдалеке находится ещё какая-то деревня. Мы спросили у местных жителей, что там находится. Они ответили — мол, деревня та старая.

Неведомая деревня

Эту историю рассказал мне старый геолог, Богдан Секацкий, работавший в Красноярском крае бог знает сколько времени, с начала тридцатых годов. Живая.

Ночь в заброшенной деревне

Дело было на даче знакомого в глухой деревне во многих километрах от Рязани. От нее еще около сорока километров по.

В заброшеной деревне

Как-то раз мы с друзьями волею случая попали в маленькую деревушку, находящуюся глубоко в лесах. Знать не знали, что существует такое глухое и забытое.

Дом на окраине

Мы с друзьями — руферы. Если вы не в курсе, то это те, кто ползают по крышам домов. Прошу не путать — не пьяницы или наркоманы, а руферы. Мы по крышам ходим не для того, чтобы.

Плач во мраке

Посёлок встретил нас тишиной. Не брехали собаки, не кудахтали куры, совершенно не было слышно какой-либо живности. Даже человеческого голоса не доносилось со дворов.

Опустевшее село

Я люблю это село. Почти двадцать лет я сюда езжу каждое лето. Здесь все рядом: лес, поле и речка. Село сравнительно большое, до ближайшего села по лесам и полям три километра.

Деревня уродцев

Конечно, сейчас это покажется выдумкой, но 30 лет назад на Нижегородщине существовали уголки, не тронутые цивилизацией. Я имею в виду глухие деревни, до которых очень трудно.

Два года назад довелось мне работать в сибирских лесах на вахте. Работа заключалась в следующем: один раз в месяц на неделю нас закидывали в глушь примерно в семидесяти километрах.

Ночь в Грязево

Это история произошла несколько лет назад летом. Деревня, где мы отдыхали в отпуске, была расположена рядом с лесополосой, и однажды мы собрались пойти в поход.

Мёртвая деревня

Деревня в лесу

Так уж получилось, что я хожу в походы. Когда-то, году в 2004, вступил в ролевое движение, и понеслась. Не то чтобы я был заядлым туристом, способным пройти по.

Источник

Странная деревня

Утром жители деревни обнаружили ужасную картину. Весь скот и домашняя птица были найдены мертвыми во дворах и хлевах. У животных были оторваны конечности и выпотрошены кишки. Так же нашли и некоторых жителей деревни в не менее плохом состоянии. Жители ужасно перепугались и, собрав все необходимые вещи, взяв детей на руки, отправились из деревни прочь. Во время их похода они попали в туман. Не смотря на то, что они все были местные и прекрасно знали лес, все утонули в болотах.

Про произошедшее со временем забыли, и история стала легендой. Помнили об этом страшном происшествии только самые старые люди из соседних деревень. Старались старики по возможности никому не рассказывать эту историю, что бы не пугать людей и самим не вспоминать.

На месте старой, проклятой деревни, построили военную часть, в которой сразу же стало происходить, что-то очень странное и мистическое. Радио точки стали фиксировать странные голоса жителей старой деревни, молящие о помощи, которые брались неизвестно откуда. Выяснить, что происходит и откуда голоса не удалось.

Радисты со временем стали сходить с ума и их отправляли на лечение, а потом и вовсе увольняли со службы. Часовые рассказывали, что будто слышали непонятные крики из леса, которые молили о помощи. Патрульные отряды отправляли в лес на поиски. Крики были хорошо слышны. Патрульные искали днями и ночами. Они шли то в одну сторону на голоса, то в другую. В кустах постоянно что-то шелестело. Производя выстрелы, любой зверь бы испугался и убежал, а в кустах всё кто-то копошился и копошился.

Ходят слухи, что там до сих пор кто-то живет.

Источник

Истории в деревни

Дед Иннокентий

У нас в деревне была такая история. Я летом в отпуск уехал на юг. Когда вернулся, на следующий же день поздно вечером к нам на двор пришел сосед с другой улицы — дед Иннокентий. Старику.

Дом в деревне

Как-то раз довелось мне «подцепить» девчонку в ночном клубе. Потанцевали, затем у барной стойки посидели, естественно, угощал я. После договорились ехать ко мне.

Деревенский сторож

К моему отцу вчера приехал один старый друг — они познакомились, когда отец ездил на командировку. И вот они что-то вечером сидели, выпивали.

Прапрабабка

Не очень давно мне довелось пожить несколько недель в глухой деревне — называется Медвежьи Горы, находится на Урале. В самой деревне всего около двух десятков ветхих.

Дедушкин дом

Было это в 90-х годах. Приехали мы к моей бабушке, 75 лет ей было. Незадолго до этого умер наш дед. Мне тогда семь лет было. Я помню, что мои родители рассказывали что дед то ли.

В деревне

В 7.30 минут возле двухэтажного дома с красными наличниками на окнах, остановился джип. Из него вышел стройный мужчина 35 лет, с коротким ежиком волос и в темных очках. Приподняв очки.

В бане

Один мой знакомый мне рассказывал, что однажды летом, отдыхая в деревне, он около двух недель не мылся. И вот как-то ночью ему очень захотелось срочно помыться.

Дорога домой

Было это лет семь назад. Мы приехали в деревню на майские праздники — меня и моего супруга позвали наши друзья на шашлыки. Делали шашлык на берегу речки, ну и.

Деревня

Эта фантастическая история приключилась с моим отцом. На лето мы обычно уезжаем на дачу в деревню. В те выходные мы с матерью на дачу не поехали, поэтому отец, который уже с неделю там.

Ночь в палатке

Поехали мы со старшим братом на дачу караулить доски. Участки тогда только-только нарезали, и народу в округе не было вовсе, только колышки с номерами. Как положено, поставили.

Ночной поход

Три года назад поехали мы с друзьями на мой день рождения ко мне на дачу. Часов до двух ночи пили, веселились, дальше почти все отправились спать, а я и еще трое остались у костра курить.

Сенокос

Недавно ездили с отцом к его брату, моему дядьке. Живет он в в шестидесяти километрах от нас в поселке Боргустанские горы — это северные предгорья Кавказского хребта.

Под ивой

Мой муж родом из Волгоградской области, с хутора Авилов. И у них на хуторе есть одно странное место, о котором он мне рассказывал. Шел как-то знакомый мужа из одного хутора.

Лесистая местность

Несколько лет назад у меня умер брат. За несколько дней до смерти он переехал в домик в одной полузаброшенной деревне примерно в 50 километрах от города.

Утопленник

Живёт в нашей деревне баба Шура. Не всегда она была такой — странной, одинокой, всеми забытой старухой. Некогда это была весёлая, полная жизни, счастливая женщина. Но всё.

Апокалипсис в поселке

Поделюсь с вами своей историей. Так, кажется, начинаются все страшилки от первого лица? Было это год назад в поселке *** Ашинского района, в Челябинской области.

Холодный дом

История эта приключилась 22 года назад. Мелких подробностей не знаю, поэтому пишу, как слышала. Муж моей тети Раи уехал в командировку, а сама тетя поехала с.

Дедушка

Эту историю рассказала мне бабушка. У неё было много детей — восемь. Самой младшей дочери в то время было шесть лет. Жили они в деревне, а дом стоял недалеко от леса, огороженный забором.

Практика в деревне

Эта история произошла в лихие девяностые, когда дети переставали мечтать о профессии космонавта, зато мечтали стать крутыми бизнесменами. В каждом ВУЗе.

Сельский дом

Все началось с того, что я купил дом в сельской местности. Я взял его с аукциона, и он достался мне по очень низкой цене. Возле дома было около 100 акров пахотных земель. Начиналась осень.

Шум в заброшенном доме

Это было, когда я ещё жил в деревне. Это сейчас я городской, избалованный. Так вот, помню случай один неприятный.

Сказ о погоревшем селе

Я люблю летом гостить в деревне у своего дедушки и бабушки. Они прожили там всю жизнь, в большой город перебираться не захотели, и их можно понять: чистый.

Стук в хате

Было это в июне 1996 года. Я тогда каждое лето проводил на Украине. Была у нас там мазанка (глиняная деревенская хата, кто не в курсе), купленная ещё в советском 1987 году в качестве дачи.

Узник сарая

Лет 15 назад, когда мне было десять, я гостил у бабушки в Калужской области в деревне. У нее на участке стоит сарай с пристройкой. В пристройке хранили косы-лопаты, а я — свой велосипед.

В огороде

Одно из самых страшных воспоминаний моего детства — огород. Я его панически боялась и никогда не ходила туда одна. Была тому причина — один раз, когда мне было года.

Заброшенный колодец

Был он на соседней улице, около заброшенного дома. Странный такой колодец. На первый взгляд вроде бы ничем не примечательный. Но стоило подойти к.

Запретное место

В детстве я летом ездил в деревню к своей бабке. Жила она тогда где-то под Питером, сейчас уже не вспомню, как село то называлось.

Сарайчик

Этот случай произошёл больше десяти лет назад во Владимирской области. Не буду называть точного места, поскольку мои родственники до сих пор живут там.

Страницы из машины

Я работаю почтальоном в области — езжу по деревням и развожу почту, ничего особенного. Конечно, бывают иногда интересные беседы с местными жителями.

Дерево

Живем мы с сестрой в городе. На лето, как всегда, приезжаем в деревню к бабушке и дедушке. В ту же деревню и наши друзья приезжали. Была у нас большая компания — собирались вечерами.

Омутище

Эта криповатая история произошла в 2000 году, в мою бытность первокурсником. Учился я в Москве, а жил в небольшом поселке в З0 км от МКАДа, откуда добирался на.

Случай в бане

Мне это рассказал дед. Давно, будучи молодым, он жил в деревне. Как-то вечером он пошел в баню мыться. Мылся он спокойно, не торопился, как вдруг услышал, как кто-то стучится в дверь.

Трое за столом

История случилась очень давно, ещё с моей прапрабабкой. В то время в деревнях молодых людей часто женили по расчету, их мнения никто не спрашивал: стерпится — слюбится. Вот и.

Зверь в огороде

Это произошло весной прошлого года. Пасмурной ночью я проснулась из-за того, что захотела в туалет. Пересилив лень, я натянула штаны поверх ночнушки и пошла к входной двери.

Аметист с могилы гайдамаков

Прабабушка рассказывала, что семья эта была очень большая. Родители, трудолюбивые люди, воспитывали детей в строгости, в любви к труду. Однажды.

Копыта

Я обычная девушка, живу в городе Москве, но история, которую я хочу рассказать, со мной произошла в деревне у бабушки. Когда я была маленькой, родители на летние каникулы.

Прятки в сарае

Каждое лето в детстве я отдыхал в деревне. Семья у нас большая, а потому летом собиралось много детей. Мне было 6 лет, сестрам по 7, тете моей тоже 6 лет (ну так получилось, она.

Родник

Дело было летом. Ездил я как-то к бабке в деревню (не совсем деревня, скорее ПГТ). В городе жара, суета, а там — самое то. Однажды мне мои знакомые предложили на велосипедах.

Бабка на лавочке

Мать бабушки, то есть моя прабабушка, была удивительным человеком — трудолюбивая, гостеприимная и веселая женщина. После смерти мужа она сама жила в своем маленьком, но уютном домике.

Колодец

Лет 40 назад, когда не было ещё в помине никакого Интернета, моему отцу пришло письмо, какие сейчас, с появлением электронной почты, рассылаются массово детишками и всякими.

Дачный участок

Как-то я познакомился с одним парнем лет тридцати, и по ходу разговора выяснилось, что у нас дачи в одном дачном кооперативе. Парень долго ходил вокруг да около, а потом все-таки.

Усадьба людоеда

Есть такие люди, которые увлекаются паранормальными явлениями всерьёз. Для них это хобби. Бывают одиночки, а бывают и целые группы таких людей, которые изучают неопознанные.

Туман

Есть на Украине такое село — Александровка, что находится в Кировоградской области. Жил там друг моего друга, а приключилась с ним вот такая история.

Эта история произошла с моим братом. Он как-то приехал со своей женой в деревню к маме жены. В этой же деревне у нас живет родная бабушка, так что мы бываем там.

К худу

Нижеописанные события происходили довольно давно в небольшой российской деревне — назовем ее деревня Н. Итак, жительница деревни Н. Клавдия сидела как-то.

Каменный Овраг

Я вошел в прокуренный тамбур электрички. За окном пролетали зимний лес и покрытые снегом поля. Мужичок, стоящий в тамбуре, глянул сначала на меня, потом на.

Свадьба

В нашей деревне одно время ходила такая история, якобы случившаяся с нашим односельчанином. Мужчина пошел к знакомому в соседнюю деревню помогать в строительстве.

Бабушка

В детстве у меня умерла бабушка в глухой деревне. Меня, тогда еще пятилетнего, родители взяли с собой на похороны, так как оставить не с кем было. Сами похороны я помню.

Данила

Есть у меня друг Данила. Живет он в деревне, куда я каждое лето из города приезжаю к родственникам. В деревне его считают странным: то он голоса странные.

Вечер в деревне

Когда я был маленьким, однажды летом мы ездили в Вологодскую область отдыхать к родне. А края там болотистые, леса непроходимые — в общем, мрачноватая местность.

Деревенская история

Эту историю услышала еще в детстве, от одной маминой знакомой. Время тогда было социалистическое, коммунизм строили, и всякой мистике значения, упаси боже, не придавали.

В деревне

Печальная новость настигла, как обычно, в самый неожиданный момент. Зазвонил телефон. Это был председатель деревни, в которой Егор не появлялся уже более пяти лет.

Августовская ночь

Место действия — умирающая деревня с десятком местными бабушек в Новгородских лесах, время действия — август 1995 года. Деревня умирала долго, наверное, лет тридцать уже.

Яблочный вор

Расскажу историю, которая со мной прошлой осенью произошла. Тогда мне нужно было пожить у знакомых, и я решил остаться у однокурсника на даче недалеко от города.

Ночное свечение

Эта история имела место быть летом этого года, но написать об этом я решился только на днях, когда окончательно уверился, что всё кончилось.

Капли

Инна со своей мамой жили в Богом забытой деревне на севере Алтайского края. Инна работала на почте, а ее мама была уже давно на пенсии. Сын женщины закончив школу.

Серое, горбатое

Я страстный любитель хорошего отдыха на природе. В этом плане мне повезло: у семьи имеется дом в деревне, недалеко от города, да и друзья никогда не против.

Загадочные огни

Всплыл у меня в памяти странный случай из детства. Особого страха не будет, но и ответа на загадку я не нашел, хотя исправно искал информацию в Интернете в надежде отыскать.

Дачное чтиво

Я вам расскажу то, отчего у меня до сих пор мурашки по коже бегут, хотя уже пять лет прошло. Мне было 18 лет, я поссорился с родителями и решил уехать на дачу.

Источник

Страшные истории странная деревня

Странная деревня… Моя бабушка была геологом и ближе к пенсии дослужилась до руководителя отдела. Каждое лето у нее были командировки в область. Там чаще всего в нескольких километрах от какой-нибудь деревни располагалась геологоразведочная экспедиция. Состояла она из нескольких вагончиков-бытовок в которых и жили рабочие.

Рядом как правило всегда была небольшая речка в те времена за ними следили расчищали русло и вода там всегда была прозрачная. А чуть дальше обязательно находился небольшой лесок и поля. В такие командировки она часто брала меня с собой. Мне там было раздолье, целый день на природе, деревенский хлеб и сметана, полевая кухня, дикие ягоды и прочие прелести жизни на природе.

И вот в одну из таких командировок как-то утром я проснулась раньше бабушки, будить ее я не стала и решила прогуляться до речки.

Это было раннее утро вокруг тишина, солнце только только начало вставать. Походив по берегу и посмотрев на рыбок, а их там было очень много тогда я вдруг увидела очень красивую собаку. Собака была внушительных размеров с длинной белого цвета шерстью, глаза у нее были темно-коричневого цвета. Она стояла на противоположном берегу и ласково виляла хвостом.

Я всегда любила животных, особенно собак и конечно же захотела подойти поближе и погладить ее. Перейдя через навесной мост я уже было протянула руку к голове псины, как вдруг она стала медленно отходить в сторону леса.

Недолго думая я пошла за ней и не заметила как зашла довольно далеко в лес. А потом собака побежала еще быстрее и я потеряла ее из виду. Оглянувшись я поняла что потерялась. Сначала испугалась, а буквально через пять минут услышала какой-то шум. Это напоминало звуки деревни и я стала двигаться в этом направлении.

Очень скоро я действительно увидела деревню, только вот жители ее были не совсем обычными.

Все как один они были в белых одеждах, скотина и прочая живность также были белыми. И самое необычное что мне запомнилось это были глаза всех жителей и животных. Они все были темно-коричневого цвета, зрачков почти не видно. Не сказать чтобы я сильно испугалась, но желание близко к ним подходить у меня вдруг резко пропало. как-будто что-то не давало подойти слишком близко. Слишком странная деревня эта была на вид.

Я просто стояла и смотрела как они ходят, разговаривают и занимаются своими делами. Вскоре меня заметила одна девочка на вид моя ровесница, она начала махать мне рукой и звать к себе. Рядом с экспедицией действительно располагалась деревня, но мы там бывали почти каждый день. Потому что ездили туда за сметаной или еще чем-нибудь. И таких людей, домов и животных я там не видела. И вот тут мне стало очень жутко и страшно я резко повернулась обратно и с воплями побежала прочь от этого места.

Бежала я недолго споткнувшись я упала и ударилась головой обо что-то на земле и отключилась. А когда пришла в себя, то уже была в кровати и возле меня стояла перепуганная бабушка. Мне показалось что меня не было каких-то минут 20-ть, а на самом деле меня искали всей экспедицией несколько часов и нашли только к пяти вечера. То есть меня не было где-то 12-ть часов. Про деревню я рассказывать не стала все равно бы сказали что сочинила. Да к тому же еще и головой ударилась, точно сказали бы привиделось.

Что это было за странная деревня и куда меня завела та собака не знаю до сих пор. Рада только что не стала подходить к той девочке, а побежала обратно. Может так они и «набирают» себе новых жителей?

Источник

Неведомая деревня

Эту историю рассказал мне старый геолог, Богдан Секацкий, работавший в Красноярском крае бог знает сколько времени, с начала тридцатых годов. Живая легенда, опытный и мудрый человек, он вызывал уважение всех, кто приближался к нему. Имя я, конечно, изменил, тем более, что Секацкий уже несколько лет пребывает в другом мире. Всякий, кто знаком с миром красноярской геологии, конечно, легко поймет, кого я имел в виду, но называть этого умного, ироничного и приятного человека настоящим именем не хочется.

А история эта произошла с Секацким где-то перед самой войной, в эпоху Великой экспедиции, когда перед геологами ставились задачи простые и ясные: любой ценой открывать месторождения. Как работать, где, за счет чего — неважно. Сколько людей погибнет и потеряет здоровье — тоже неважно, а важно только находить и разрабатывать.

В те годы нарушение техники безопасности оставалось делом совершенно обычным, и нет совершенно ничего странного, что молодого, 28-летнего Секацкого отправляли в маршруты одного. В том числе в довольно тяжелые маршруты, по малоизвестным местам. В то лето он работал по правым притокам Бирюсы. Той самой, о которой песня: «Там где речка, речка Бирюса…».

Бирюса течет, впадая в речку Тасееву, а та впадает в Ангару. И Бирюса, и Тасеева рассекают темнохвойную тайгу, текут по местам, где хриплая сибирская кукушка не нагадает вам слишком много лет, где округлые холмы покрыты пихтой, кедром и ельником. В этих местах даже летом температура может упасть до нуля, и заморозки в июле месяце бывают не каждое лето, но бывают. В те времена лоси и медведи тут бродили, не уступая человеку дорогу, и Богдан Васильевич рассказывал, как видел своими глазами: медведь копал землю под выворотнем, ловил бурундука, выворачивая из земли небольшие золотые самородки.

— Так, с ноготь большого пальца, — уточнил тогда Секацкий.

— Конечно, сдал. Мы тогда не думали, что можно что-то взять себе, мы мощь государства крепили…

И Богдан Васильевич, пережиток прошлого и живой свидетель, усмехнулся довольно-таки неприятной улыбкой.

Историю эту он рассказал мне года за два до своей смерти. Рассказывал, надолго замолкал, жевал губами и раздумывал, склоняя голову к плечу. На вопрос, рассказывал ли он ее еще кому-то, не ответил, и я не уверен, что ее никто больше не слышал. Передаю ее так, как запомнил.

В этот год Секацкий должен был проделать маршрут примерно в 900 километров. Один, пешком, по ненаселенным местам. То есть раза два на его пути вставали деревни, и тогда он мог оставить в них собранные коллекции, а дневники запечатывал сургучной печатью у местного особиста или у представителя власти (председателя колхоза, например) и возлагал на этого представителя власти обязанность отослать коллекции и дневник в геологоуправление. А сам, отдохнув день или два, брал в деревне муки, крупы, сала и опять нырял в таежные дебри, пробирался то людскими, то звериными тропинками. Бывали недели, когда Секацкий беседовал с бурундуками, чтобы не забыть людскую речь.
— Разве за неделю забудешь?

— Совсем не забудешь, конечно… Но потом бывало трудно языком ворочать, И знаешь, что надо сказать, а никак не получается, отвык. Так что лучше говорить: с бурундуками, с кедровками, с зайцами. С бурундуками лучше всего — они слушают.

— Зайцы? Они насторожатся, ушами пошевелят, и бежать…

К концу сезона Богдан Васильевич должен был пересечь водораздел двух рек, Бирюсы и Усолки, проделать звериный путь горной тайгой, примерно километров сто шестьдесят.

После семисот верст такого пути, двух месяцев в ненаселенной тайге это расстояние казалось уже небольшим. Тем более, Секацкий последние десять дней, по его понятиям, отдыхал, наняв колхозника с лодкой. Обалдевший от счастья мужик за пятьдесят копеек в день возил его на лодке вдоль обрывов, а пока промокший Секацкий сортировал и снабжал этикетками свои сборы — разжигал костер, готовил еду и вообще очень заботился о Секацком, даже порывался называть его «барин» (что Секацкий, из семьи, сочувствовавшей народовольцам, самым свирепым образом пресек). За десять дней мужик заработал пять рублей; при стоимости пшеницы в три копейки килограмм он уже на это мог кормить семью ползимы и пребывал просто в упоении от своей редкой удачи.

А Секацкий прекрасно отдохнул и с большим удовольствием углубился в таежные дебри. За три месяца работ на местности он привык к тайге, приспособился. Засыпая на голой земле, Секацкий был уверен, что если появится зверь или, не дай Сталин, лихой человек, он всегда успеет проснуться. Утром просыпался он мгновенно, с первым светом, и сразу же бодрым, энергичным. Не было никаких переходов между сном и бодрствованием, никаких валяний в постели, размышлений.

Просыпался, вставал, бежал рубить дрова, если не нарубил с вечера, а если нарубил, то разжигал костер. Утра в Сибири обычно сырые, холодные, а в августе еще и туманные. Только к полудню туман опускается, тайга немного просыхает, и идти становится легко. Если бы стоял июнь, Секацкий выходил бы в маршрут не раньше полудня — ведь никто не мешает ему идти весь вечер, если есть такая необходимость и если еще светло. А в июне и в десять часов вечера светло.

Поднявшись к обнажениям, Секацкий еще четыре дня работал, не проходя за день больше пятнадцати километров, то есть почти стационарно. А когда все сделал, начал спускаться в долину уже другой реки. Опять он делал переходы по двадцать, по тридцать километров, идя по звериным тропам или совсем без дорог. Тут на карте показана была деревушка, но с пометкой — «нежилая». Секацкий не любил брошенных деревень, и не осознанно, не из-за неприятной мысли про тех, что могут поселиться в брошенных человеком местах, а скорее чисто интуитивно, смутно чувствуя, что в брошенных местах человеку не место. Ведь вы можете быть каким угодно безбожником, но в поселке, из которого ушли люди, вам за вечер много раз станет неуютно, и с этим ничего нельзя поделать. А зачем ночевать там, где ночевка превратится в сплошное переживание и напряжение? Ведь всегда можно устроиться в месте приятном и удобном — на берегу ручейка, под вывороченным кедром или просто на сухой, уютной полянке.

Так что Секацкий, скорее всего, или совсем не пошел бы в деревню, или постарался бы пройти ее днем, просто заглянуть — что за место? Вдруг пригодится, если здесь будут вестись стационарные работы! Но километрах в десяти от нежилой деревушки Ольховки Секацкий вышел на тропу, явно проложенную человеком, натоптанной до мелкой пыли, с выбитой травой, а в двух местах и с обрубленными ветками там, где они мешали движению. В одном месте по тропе прошел огромный медведь, оставил цепочку следов. Не такой великий следопыт был Секацкий, а подумалось почему-то, что зверь шел на двух задних лапах — наверное, хотел подальше видеть, что там делается на тропе.

Значит, люди все-таки живут! Богдан Васильевич вышел на перевал, к долине малой речки Ольховушки, и уже без особого удивления заметил дымок над деревьями. Вообще-то, сначала он собирался заночевать прямо здесь, благо плечи оттягивал вполне подходящий тетерев, а уже утром идти в деревню… Но тропа как раз ныряла в долину, оставалось километров семь до деревни и часа два до темноты. Как раз! И Богдан Васильевич лихо потопал по тропе.

Еще несколько минут, и в сумерках выплыл деревянный бок строения.

— Эй, люди! Я иду! — прокричал изо всех сил Секацкий. Не из греха гордыни, нет — просто он совершенно не хотел, чтобы им занялись деревенские собаки. Пусть хозяева слышат, что гость подходит к деревне открыто, а не подкрадывается, как вор или как вражеский разведчик.

Ни один звук не ответил Секацкому: ни человеческий голос, ни собачий лай. Тут только геолог обратил внимание, что никаких обычных деревенских звуков не было и в помине. Ни коровьего мычания, ни лая, ни блеяния, ни девичьего пения или голосов тех, кто переговаривается издалека, пользуясь тишиной сельского вечера. Деревня стояла молчаливая, тихая, как будто и правда пустая. Хотя — огороды, и следы на тропе вроде свежие… Да и дымок вон, только сейчас уменьшается, а то валил из трубы, ясно видный.

И на деревенской улице было так же все пусто и тихо. Ни подгулявшей компании, ни старушек на лавочках, ни девичьих стаек, ни парней, спешащих познакомиться с чужим. Никого! И дыма из труб соседних домов не видно.

Уже приглядываясь внимательно, пытаясь сознательно понять, что же не так в этой деревне, Секацкий заметил: возле бревенчатых домов нет коровников, овчарен, свинарников. Запахи скота или навоза не реяли над деревней, солома или сено не втаптывались в грязь, копыта не отпечатывались на земле деревенской улицы. И не было мычания, блеяния, хрюканья, собачьего лая. Совсем не было… Странно.

Вот как будто симпатичный дом: почище остальных, с покосившейся лавочкой у ворот.

— Хозяева! Переночевать не пустите?

Откуда-то из недр усадьбы вывалился мужичонка, и Богдан Васильевич впервые увидел, кто же живет в этой деревне. Странный он был, этот мужик с руками почти до колен, с убегающим лбом, почти что без подбородка. Вывалился, уставился на Богдана глазками-бусинками с заросшего щетиной лица, только глаза сверкают из щетины. Вывалился и стоит, смотрит.

— Здравствуй, хозяин! Можно у вас переночевать? Я геолог, иду от Бирюсы, десять дней пробыл в тайге…

Мужик молчал, и Богдан Васильевич поспешно добавил:

Вообще-то, предлагать плату — решительно не по-сибирски, и даже если вы даете деньги, то делается это перед самым уходом, неназойливо и порой даже преодолевая сопротивление хозяина. Вы не платите, вы дарите деньги. Хозяин хотя для виду сопротивляется, но принимает дар, чтобы вас не обидеть. Условности соблюдены, все довольны, потому что норма жизни в тайге — принимать, укладывать спать и кормить гостя, не спрашивая, кто таков.

Но Богдан Васильевич уже решительно не знал, как вести себя в этой деревне. Мужичонка еще с минуту стоял, напряженно наклонившись вперед, и у Секацкого мелькнула дикая мысль, что он принюхивается.

— Ну что ж, ночуй… — произнес мужичонка наконец, посторонился и снова замер в напряженной позе, немного подавшись вперед.

Секацкий прошел в ограду, удивляясь запущенности, примитивности строения. Даже крыльца не было при входе, открывай дверь, шагай — и ты на земляном полу, уже в доме.

В углу возилась, что-то делала крупная женщина, заметно крупнее мужичонки. Возле нее — двое детишек, лет по восемь. Все трое обернулись и так же смотрели на Секацкого. Без злости, угрозы, но и без интереса, без приветливости.

У всех трех было такое же странноватое выражение лиц, низкие лбы, почти полное отсутствие подбородков, как и у того первого мужичонки, что неслышно вошел вслед за Богданом.

— Здравствуйте! — повторил он, изображая милую улыбку. — Можно, я у вас переночую?

Все трое так же смотрели, не выражая почти ничего взглядами, не шевелясь.

— У меня документы в порядке, посмотрите!

И тут никто не шелохнулся. Идти в другой дом? А если и там будет то же самое? И Богдан Васильевич сбросил рюкзак, вытащил банку сгущеного молока, поставил на заросший грязью стол.

— Вот, прошу откушать городского лакомства!

И поймал самого себя за язык, едва не произнеся вслух второй части этой обычнейшей шутки: что в деревнях вот доят, а в городе сгущают и сахарят. Тут, пожалуй, говорить этого не стоило.

— Ночуй… — разлепила губы хозяйка, и дети тоже подхватили вдруг с каким-то ворчащим акцентом:

И хозяйка уже повернулась к гостю спиной, что-то стала делать в углу. Дети повернулись и присоединились к матери, и Богдан остался один стоять посреди комнаты.

— А почему вы, Богдан Васильевич, не выложили им своего свежего тетерева? Логичнее всего, как будто…

— А вот этого я и сам не могу объяснить… Сейчас я думаю, что правильно поступил… Вот расскажу до конца, тогда суди сам, правильно я сделал, что не выложил, или неправильно. Но тогда я ведь не думал ни о чем, просто действовал, как удобнее… психологически удобнее, и все. Как-то мне вот не хотелось им давать тетерева, а почему — не знаю, врать не хочется.

Богдан Васильевич оказался в странном и непочтенном положении: сидел посреди избы на лавке и изо всех сил пытался разговорить хозяев, стоявших к нему спиной. Опыт подсказывал, что рассказы — естественная часть лесной вежливости. Тебя кормят и поят, ты ночуешь в тепле и безопасности и даешь хозяевам то, что в силах им дать, — свои рассказы, информацию о чем-то. Они ведь не знают то, что знаешь ты, не видели мест, где ты побывал, и не шли твоими дорогами. Уважай хозяев, расскажи!

Но эти хозяева не спрашивали ни о чем; они даже и на все разговоры Богдана молчали, не пытаясь отделываться и ни к чему не обязывающими междометиями типа «ай-яй-яй!», «да?» или хотя бы «угу». Они просто молчали, и все. Ни враждебности, ни недовольства не чувствовал Богдан в этих обращенных к нему спинах, но точно так же не чувствовал он к себе и ни малейшего интереса. Уже стемнело, и в избе царила практически полная тьма, а хозяева так же уверенно передвигались по жилищу, так же не нуждались в свете.

— Хозяйка, давай свет зажгу!

В рюкзаке у Богдана Секацкого, среди всего прочего, был и огарок свечки.

Это были первые слова, сказанные хозяйкой за весь вечер, и после этих слов она с ворчанием, сопением наклонилась к печке, стала на что-то дуть и выпрямилась с сосновой щепочкой длиной сантиметров двадцать, ясно горящей с одной стороны. Лучина! Богдан, конечно, слышал о таком, но никогда не видел, даже в самых глухих деревнях.

Хозяйка сунула лучину в щель между бревнами стены, совершенно не боясь пожара, и стукнула об стол чугунком. Богдан понял, что это и есть ужин, и удивился: вроде бы никто ужином не занимался. Да, это и был ужин — неизвестно когда сваренные клубни картошки и свеклы. Сварены они были неочищенными и, судя по всему, непромытыми — на зубах все время хрустел песок, губы пачкала земля. Хозяева ели все прямо так, не очищая. Богдан слышал о семьях старообрядцев, где не полагается чистить картошку, чтобы есть ее «как сотворил Господь», но тут-то было что-то другое… да и молитвы перед едой никто не прочитал.

Богдан открыл банку сгущенки (до него никто к банке и не прикоснулся), дал одному из мальчиков полизать сладкую струю. Парень тут же сграбастал банку, стал шумно сосать из нее. Младший потянул банку к себе, возникла борьба, и мать быстро, ловко дала каждому по подзатыльнику. Банка осталась у младшего, и Богдан счел разумным достать еще одну. Банка была последняя, но идти оставалось от силы два дня, уже не страшно…

Что еще было странно, так это какие-то скользящие, не прямые взгляды исподтишка, которые бросались на него. В любой деревне, где он бывал до того, его рассматривали в упор, откровенно, как всякого нового человека. А тут— никакого интереса к рассказам, никакого общения, только эти странные быстрые взгляды. А из всей остальной деревни вообще никто не пришел посмотреть на гостя…

Стоило подумать об этом — и удивительно бесшумно, с какой-то неуклюжей грациозностью возник в дверном проеме еще один человек — крупнее хозяина, но мельче хозяйки, с такими же длинными руками и убегающим лбом (как, наверное у всех в этой деревне).

Гость стоял в сторожкой позе, наклонившись вперед, и Секацкому опять пришла в голову неприятная мысль, что сосед тоже принюхивается.

Гость кивнул обросшим лицом в сторону Секацкого, вошел и сел, а хозяева не поздоровались.

— Не расскажете, как выйти в жилуху? — обратился к гостю Секацкий. Он чувствовал, что еще немного — и начнется нервный срыв от всей этой напряженной, звенящей неясности.

Голос у гостя трескучий, нечеткий.

— Не расскажете, как выйти к другим людям?

— А… К людям. Это пойдешь по тропе, вдоль ручья. Тропа выведет на просеку. По ней пойдешь до дороги. По дороге будет уже близко.

— По просеке сколько идти?

— До самой дороги, сворачивать не надо.

— А километров сколько?

Гость раздраженно дернул плечом, буркнул что-то неопределенное. Они с хозяином переглянулись, вышли.

Секацкий тоже вышел вслед за ними, разминая в пальцах папиросу. Хозяин и гость стояли возле забора и что-то бормотали на непонятном языке… или просто показалось так Секацкому? Позже он не был уверен, что эти двое издавали членораздельные звуки.

Богдан чиркнул спичкой, закурил. Мужики не сдвинулись с места, когда он вышел, а теперь сделали несколько шагов, отодвигаясь от папиросного дыма.

В ответ — невнятное ворчание.

— Ну не курите — и не курите, мне больше останется… А ручей — он в той стороне?

Богдан трепался еще несколько минут — пока курил эту папиросу и еще одну, вслед за первой. Мужики так и стояли неподвижно, в тех же сутулых, напряженных позах.

Они не знали совершенно ничего про самые обычные вещи: про сельпо, про геологические партии, про электричество или, скажем, про строительство ДнепроГЭСа. Не знали, или не понимали, про что ведет речь Секацкий?! Богдан Васильевич был не в силах этого понять и вернулся укладываться спать.

— Хозяйка! Куда мне лечь? Сюда можно?

В ответ — невнятное ворчание из глубины угольно-черной избы, какое-то повизгивание, поскребывание. Судя по звукам, хозяйка с детьми легла на широкой лавке, под окном. У противоположной стены свободна другая лавка, и на ней-то устроился Богдан. Было ясно, что никакого постельного белья тут не будет, и Секацкий стал пристраивать на лавке свой спальный мешок. Лавка оказалась липкая, пропитанная кислым мерзким запахом; Богдан с ужасом подумал, как он будет потом отстирывать спальник… да и постелил его на пол, оставив лавку между собой и комнатой.

Где-то ворочалась, возилась хозяйка, повизгивали дети, как собачонки, хозяин так и не пришел. Богдан Васильевич только сейчас понял, что не знает имен никого из этих людей.

Не спать до утра? Секацкий готов был не спать, не то чтобы из страха, но все же смутно опасаясь непонятного. Хорошо хоть, что он знал, куда идти: сказанное гостем подтверждало известное по карте. Для Богдана было главное узнать, как удобнее дойти от этой деревни до просеки, уже показанной на его карте. Если вдоль ручья вьется тропа — все просто, как таблица умножения,

Нет, ну кто они, эти непонятнейшие люди?! Убежавшие от Советской власти? Но почему такие странные? За несколько лет не могло появиться у них обезьяньих черт! Может, это старообрядцы?! Говорят, есть такие, сбежавшие в леса еще при Екатерине. Но и за двести лет не могли они превратиться в человекообразных обезьян.

Богдан размышлял, вдыхая холодное, липкое зловоние скамейки, жалел, что нельзя закурить; все вокруг него поплыло от усталости. Не спать бы… А с другой стороны, так недолго и потерять силы. Тогда, может быть, завтра утром убежать из деревни и уже на просеке поспать? Мысли путались, словно пускались в пляс, и Богдан незаметно уснул.

Стояла глухая ночь, не меньше часу ночи, когда Секацкий вдруг проснулся. Когда долго проживешь в лесу, чувства обостряются. Как в тайге Секацкий не боялся, что к нему неожиданно подойдут, так и здесь, в избе, почувствовал — кто-то рядом, кто-то подвигается все ближе. Это не был испуг, не было чувство опасности, — но он точно знал, что он не один.

Какое-то время Секацкий тихо лежал с открытыми глазами, привыкал к угольно-черной темноте. Постепенно обозначились стены, стол, за которым ели, лавка… Секацкий не столько видел их, сколько угадывал по еще более густой, черной тени. Еще одно пятно, чернее окружающей черноты, медленно двигалось к нему. Ага! Предчувствие не обмануло. Вот обозначились контуры плотного тела, удлиненной башки с круглыми ушами… Медвежья голова легла на лавку, и Богдан резко присел, рванулся из спального мешка.

Тьфу ты! Почудится же такое… Давешний мужичонка-хозяин стоял на коленях у лавки. Что принесло его — неясно, и, может быть, с самыми черными мыслями тихо крался он к лежащему Богдану… Но был это он, хозяин дома, со своей заросшей харей; с чего это почудилось Богдану? Ну, подбородка нет, низкий лоб, всклоченные волосы принял за волосы на шее медведя, «ошейник»… Глупо до чего!

Какое-то время они так и стояли по разные стороны скамейки, и их лица разделяло сантиметров семьдесят, не больше.

— Слышь… У тебя ватник есть? — спросил вдруг хозяин Богдана. Тот вздрогнул, чуть не подпрыгнул от неожиданности.

— Ну, есть у меня ватник… Тебе нужен?

Невнятное ворчание в ответ.

— Да, у меня ватник есть… Хочешь, я дам тебе ватник?

Хозяин молчал, и Богдан не был уверен, что тот его слышит и понимает.

— У тебя палка есть? — опять спросил вдруг хозяин.

И опять Секацкий не поручился бы, что хозяин его слышит и тем более — что понимает сказанное.

— Хозяин, тебя как зовут?

— Меня Богданом кличут, а тебя?

— Ты хочешь крови? — вдруг сказал хозяин.

— Не-ет… Нет, я крови совсем не хочу… Почему ты спрашиваешь про кровь?

Ворчание, невнятные горловые звуки, как издаваемые младенцем, но только очень сильным и большим.

— Я живу в городе, в доме на третьем этаже, — начал рассказывать Богдан, и у него тут же появилось ощущение, что его тут же перестали слушать.

Мужик вдруг вскочил, стал заходить Богдану за спину. Богдан инстинктивно попятился, переступил вонючую скамейку, а хозяин зашел вдруг за печку — в закуток, куда и не заглядывал Богдан. Почему-то было видно, что он сильно раздражен. То ли по резкости движений — шел и дергался, то ли по выражению косматого лица, непонятно. Во всяком случае, он что-то ворчал и бормотал, косноязычно приговаривал, и Богдан все никак не мог понять — говорит он на незнакомом языке или бормочет без слов, только очень уж похоже на слова.

— Хозяин… А, хозяин, пошли пописаем… До ветру пойдем?

Секацкий сделал два шага, не больше, и почувствовал вдруг, что здесь, на улице, опасно. Кто-то стоял за углом дома и ждал. Секацкий не мог сказать, чего ему нужно и даже как он выглядит, но совершенно точно знал, что за углом кто-то стоит, живой и сильный, и что он явился не с добром. Перехватив рукоятку ножа, Секацкий сделал несколько осторожных шагов. Он еще не был уверен, что ему нужно сцепиться с этим, за углом, и громко окликнул:

— Ну, чего стоишь? Я вот сейчас…

Он еще понятия не имел, что он сделает сейчас этому, за углом, и вообще в его ли силах что-то сделать, как вдруг чувство опасности исчезло. Никто не стоял за углом, никто не поджидал в темноте Богдана. Он не знал, куда делся этот ожидающий, но был уверен — его больше нет. На всякий случай Богдан заглянул за угол — там не было никого. Чтобы посмотреть, нет ли следов, было все-таки слишком темно. И ветрено — спичка гасла почти моментально, Богдан не успевал рассмотреть землю.

— Карабин армейского образца… Насквозь пробивает бревно, бьет на четыреста метров. Хорошая штука, полезная.

За печкой замолчали, и Секацкий повторил все это еще раз, так же негромко, разборчиво, и добавил, что против медведя такой карабин — самое первое дело.

За печкой опять завозились, потом мужик тихо прошел к двери, вышел. А Секацкий так и сел спиной к стене, держа карабин на коленях. Он то задремывал, опуская голову на карабин, то вспоминал, кто лежит на лавке в трех метрах от него, резко вскидывался, поводя стволом. Так и сидел, пока предметы не стали чуть виднее (хозяин так и не пришел).

Тогда Богдан тихо-тихо поднялся, надел на плечи рюкзак. Не очень просто идти тихо-тихо, чтоб не шелохнулась половица, неся на плечах полтора пуда образцов плюс всякую необходимую мелочь. Но надо было идти, и Секацкий скользил, будто тень, держа в левой руке сапоги, в правой, наготове, карабин. Что это?! Серело, и не нужно было спички, чтобы различить: на лавке лежала женщина. Да, огромная, да, неуклюжая, но это была женщина в дневном цветастом сарафане, в котором проходила и весь вечер. И дети в белых рубашонках: один свернулся клубочком, другой разбросался справа от маминого бока. Почему-то от этого нового превращения Секацкий особенно напрягся — так, что мгновенно весь вспотел.

Над лесом еще мерцали звезды. Секацкий знал: если они так мерцают, скоро начнут одна за другой гаснуть. И было уже так серо, что можно было различать предметы, сельскую улицу, заборы. Уже на улице — чтобы ничто не могло внезапно ринуться из двери! — Секацкий надел сапоги, поправил поудобнее рюкзак и вчистил за околицу деревни. И как вчистил! Вот он, ручей, вот она, тропка вдоль ручья. Пробирает озноб, как часто после бессонной ночи, ранним, холодным утром Восточной Сибири. От кромки леса, проверив кусты, не выпуская из рук карабина, Секацкий обернулся к деревне. Серые дома лежали мирно, угрюмо, как обычно посеревшие от дождей дома деревенских жителей Сибири. Не светились огоньки, не поднимался нигде дымок. Где-то там его хозяин, не назвавший своего имени, где-то его славный гость, стоящий ночью за углом! Может быть, они как раз для того и рассказали про дорогу, чтобы засесть на ней в засаду?!

Двадцать километров по тропинке Богдан Васильевич шел весь день, а задолго до темноты проломился в самую чащу леса, в бездорожье, в зудящий комарами кустарник. Шел так, чтобы найти его не было никакой возможности, и лег спать, не разжигая костра, поужинав сырым тетеревом — тем самым, принесенным еще с перевала. А с первым же светом назавтра вышел на тропу, через несколько километров шел уже по просеке, где далеко видно в обе стороны, где идти было совсем уже легко. И не прошло двух дней, как просека привела к дороге, дорога — к деревне, самой настоящей деревне. С мычанием скота, лаем собак и любопытными людьми. И все, и путешествие закончилось, потому что до Красноярска Богдан Васильевич Секацкий ехал уже на полуторке.

Источник