страшные истории ночной гость
Ночной гость
Когда мне было 14 лет, я столкнулась с явлением, которое не могу объяснить даже сейчас, когда мне уже 26. Эта история не вызывает во мне былого ужаса, но и не исчезает из памяти до конца.
Когда нам с двоюродной сестрой — Мариной — было по 14 лет, я часто оставалась у нее ночевать. Ее родители периодически работали в ночную смену, а оставаться дома одной ей было жутковато, да и скучно. Эта история произошла в одну из таких ночей, после которой мы, две 26-летние уже замужние дамы, в доме Маринкиных родителей до сих пор по ночам не ходим в одиночку даже в туалет.
Маринкины родители живут в сталинке. Высокие потолки, большие комнаты и коридоры. Все с размахом. Спальня ее родителей находится прямо напротив ванны и санузла. Створчатые двери спальни имеют стеклянные матовые вставки. Я думаю, что у многих в свое время были такие двери и сейчас читатели поймут, о чем я. Кровать в спальне стоит так, что, лежа на ней, человек будет развернут правым боком к этим самым дверям. А над дверями ванной и туалета, прямо под потолком, имеются небольшие окошечки. Эта дизайнерская находка советских архитекторов, думаю, тоже многим знакома. Я описываю интерьер квартиры так подробно потому, что это будет иметь ключевое значение в данной истории.
В один ничем не примечательный вечер мы с сестрой, выучив уроки и вдоволь насмотревшись подростковых комедий, улеглись спать. Легли мы в спальне родителей. Когда их не было, мы всегда так поступали. Я легла на ту половину кровати, которая была ближе к двери. Ночью проснулась от того, что через стекло в дверях мне бил в глаза яркий свет из окошечка над туалетом.
Проснувшись глубокой ночью, я не сразу смогла заснуть. В мыслях крутилась досада на Маринку. Лежа с такими мыслями, я услышала шум спуска воды в унитазе. Но Маринка так и не возвращалась, а свет продолжал бить мне в глаза. Чертыхаясь, я начала переворачиваться на другой бок.
И в тот момент я поняла, что «зашевелились волосы на голове» — это не метафора.
Маринка! Маринка мирно посапывала рядом со мной. От шока я молча уставилась на нее и пыталась осознать происходящее. В это время скрипнула дверь туалета и свет выключился.
Вот тут-то я и заверещала во всю глотку! Маринка, проснувшаяся в испуге, никак не могла понять моего скомканного рассказа. В итоге, когда мы уже немного подуспокоились и зажгли свет, было принято решение пойти на разведку. Аккуратно, держась за руки, мы вышли в коридор.
Все было тихо, в квартире кроме нас никого не было. Да и быть не могло. Со страхом обойдя всю квартиру, мы двинулись обратно в спальню родителей. В это время за нашей спиной, в комнате, которую мы только что осматривали, кто-то рассмеялся.
Мы с криком влетели в спальню, закрыли за собой двери и придвинули к ним тумбочку. В это время кто-то или что-то резво прошлось по коридору, шмякая по линолеуму голыми пятками.
Ночной гость
Начну с того, что я верю только своим глазам, а во все рассказы о потустороннем и нереальном просто не верила до определенного момента. А произошло это пару месяцев назад.
В первую ночь я заметила пару странностей. Herr Zimmer постоянно закрывал дверь своей комнаты на щеколду, хотя жил один. Он оставлял на ночь свет включенным, и я могла все прекрасно видеть, что происходит в комнате. Больше ничего странного я не заметила. И так прошло около трех недель, и мне уже это порядком надоело. На мои вопросы он никак не отвечал, и я было уже подумала, что он помешанный, но случилось нечто, что повергло меня и моего любимого в шок.
Пришла в себя через пару часов после случившегося. Рядом находились мой парень, Herr Zimmer и еще незнакомая женщина. Как оказалось, она была семейным врачом семьи Zimmer. Далее последовали объяснения: мой сосед в последний год стал замечать, что плохо себя чувствует, прошел полное обследование, но ничего необычного врачи не обнаружили. Потом он стал во сне ощущать, что кто-то производит над его телом непонятные действия. И что самое интересно, он не может пошевелиться и открыть глаза в это время. И такое происходило довольно часто. Стал закрывать дверь в комнату на щеколду, но визиты не прекратились. Потом он познакомился с нами и попросил последить, может он и правда сходит с ума. Как оказалось, что нет. После этой истории он продал этот дом и уехал жить к дочери. Мы частенько с ним созваниваемся, чувствует он себя замечательно, ночные визиты прекратились.
Мне стало жутко интересно, что же это было. Начала расспрашивать жителей близлежащих домов, но никто ничего не знает. И вот буквально пару дней назад я стояла на остановке и ждала автобус. На лавочке сидели две пожилые Frau. Одна другой рассказывала, что к ее соседке, одинокой женщине, наведывается тощий мужик почти каждую ночь. Как он приходит и уходит, никто не может понять. Сама та женщина стала болеть и вести себя довольно странно, как будто чего-то боится. После этого рассказа вторая Frau испугалась страшно и рассказала вот эту историю: в ближайшем лесу есть одна пещера, туда мало кто ходит, потому что место жуткое, и видят там часто человекоподобных худых тварей, которые наведываются к одиноким людям и забирают у них жизненную энергию. Если бы я услышала эту историю до того, как увидела все своими глазами, то ни за что не поверила бы. И я до сих пор не могу понять, как ЭТО пробралось в закрытую комнату. Я теперь боюсь спать одна, боюсь темноты и боюсь лишний раз заглянуть в чужое окно. Я боюсь, что оно придет ко мне, когда я буду дома одна. Рассказывать эту историю кому-либо из знакомых я не осмелюсь. Решила написать ее здесь. Может, кто-то уже видел подобное или слышал, мне очень хочется знать.
Ночной гость
Эта история произошла со мной 27 лет назад. Я была на седьмом месяце беременности. Мы с мужем сняли однушку в рабочем поселке, в двухэтажном деревянном доме на несколько квартир. Это было наше первое отдельное жилье.
С супругом мы работали понедельно. В разные смены на одном текстильном предприятии. Квартира была небольшая и скромная, с печкой на кухне, но нам нравилась. Первые две недели все было хорошо. Потом муж вышел на ночные смены. Тогда все и началось.
Одна я ночевать не боялась. Решила лечь в дальнем углу комнаты на диване, головой к окну, чтобы дышать теплым майским воздухом. В комнате была еще кровать, расположенная напротив входа. Несмотря на то, что спать очень хотелось, уснуть не получалось. Было как-то некомфортно, неуютно. То душно, то холодно. Непонятно, спала я или нет. Подумала, что дискомфорт вызвала беременность. Крепко уснуть удалось под утро, когда вернулся муж.
Вторая ночь началась также. Я лежала и о чем-то думала. Неожиданно почувствовала холод. Он пришел не от окна, не из открытой форточки. А поднялся по моим ногам, потом окутал все тело. Я приподнялась, хотела встать и замерла: занавеска, которая висела в проеме вместо двери, сильно колыхнулась, как будто вошел человек.
Какое-то время я не шевелилась. Потом взяла себя в руки, встала и закрыла в квартире форточки, оправдывая случившееся сквозняком. Уснула опять под утро.
На третью ночь я решила оставить включенным ночник на кухне. Было тревожно. И легла не на диван, а на кровать с хорошим обзором на вход в комнату. Мысли сменяли друг друга, я почувствовала сонливость, перелегла на спину и была готова уснуть.
Вдруг снова почувствовала этот странный холодок. Боковым зрением заметила, что занавеска колыхнулась. От входа в мою сторону направился высокий и худой мужской силуэт. Нечеткий, как будто в легкой дымке. Душа ушла в пятки, рукой я начала искать выключатель, который находился прямо над кроватью. Но то не попадала по нему, то не хватало сил на него нажать.
Пока я пыталась включить свет, почувствовала, как что-то тяжелое опустилось на край кровати, и он промялся. Шевелиться я больше не могла, кричать не получалось.
— Саша, ты такая мягкая… – услышала я негромкий мужской голос.
Потом силуэт встал, начал удаляться и как будто растворился.
Какое-то время я лежала без движения, а потом не помню ничего. Проснулась, когда пришел супруг.
Зачем приходил призрак и почему назвал меня мягкой? Из-за беременности? Агрессии с его стороны не было, и это немного успокаивало. Но повторный визит я бы не перенесла без последствий…
Рассказывать супругу о случившемся я не стала. Он скептически относился к подобным вещам и просто не поверил бы в действительность происходящего. Хотя я сама не до конца верила в то, что со мной произошло.
Тут я вспомнила, что несколько раз видела в окнах соседей свет от ночника, возвращаясь поздно с работы домой. И помчалась к соседке. С порога я не стала расспрашивать Татьяну. Мы попили чай, я набралась смелости и спросила:
— Татьян, а почему у вас ночью ночник работает? С улицы видно…
На что соседка ответила:
— Когда я ночью одна, мне кажется, что по квартире кто-то ходит.
Оставаться в этом доме я больше не могла. Дождалась, пока проснется муж, и поехала к маме.
Она мне поверила. И сказала, раз нечто заговорило со мной, значит это был черт.
Мама обсудила с мужем возвращение. Объяснила, что на таком сроке мне лучше одной не оставаться. Да и после родов помощь нужна обязательно. Истинную причину не озвучивали. Муж, заметив во мне тревогу, не спорил и перевез вещи.
Через несколько дней я встретила по дороге на работу бывшего соседа. На вопрос, почему мы уехали, я поделилась с ним историей.
Ночной гость
На улице я узнал, что около десяти дней назад Саша с сестрой и теткой пошли купаться на речку, которая была на другом конце станицы. Сашка нырнул с мостика и не вынырнул… Его искали почти неделю, а нашли дня три назад и «отвезли в город на исследование». Про дату похорон даже местные всезнающие старухи ничего не могли сказать. По станице шел упорный слух, что Сашино тело в городе забрали ученые на исследования, что хоронить его не будут. Сразу же местная и ничем не примечательная река Кирпили, на которой находилась плотина, обросла всевозможными жуткими историями и легендами. Старухи наперебой начали рассказывать истории про утопленников и русалок, которые по ночам заходили в станицу, что даже их видели в местном сельмаге.
Стоял август. К соседке Петровне, откуда-то из российской глубинки, приехала родная сестра – тоже уроженка нашей станицы, и, как положено, главной традицией было посещение могил родственников, а так как в станице все были в какой-то степени родней, то к ним присоединилась и моя бабушка, и соседка баба Маня.
В субботу рано утром, нагрузив велосипеды корзинками с едой и выпивкой, Петровна, ее муж, сестра, муж сестры, баба Маня, моя бабушка и я двинулись в направлении станичного кладбища. По дороге к нам присоединились еще две или три местных жительницы (тоже из дальних родственников) с велосипедами и мужьями.
До кладбища добрались за каких-то полчаса, если не меньше, и начался обход: на каких-то могилах голосили-причитали, обнимая кресты и надгробья, а на других просто молча стояли; на третьих скупо плакали, а чьи-то обходили стороной, махали руками и приговаривали: «Бог ему судья…».
К полудню, расположившись рядом с могилами особо почитаемых родственников, разложив самогон, наливку и закуски, станичники начали поминки. Мне было крайне некомфортно сидеть со стариками, слушать их бесконечные и непонятные мне истории из родового прошлого. Тем более мне, что мне, городскому жителю, не всегда понятен был местный диалект. Я занялся изучением надгробий.
Старые станичные кубанские казачьи кладбища имели свой неповторимый колорит, который ни с чем нельзя спутать: здесь нельзя было встретить помпезных гранитных постаментов, бронзовых бюстов, эпитафий «На кого ты нас покинул» или «От любящей жены и сына». Здесь все просто и лаконично: полузаросшие травой могилы, из надгробий преобладают деревянные кресты, изредка попадались металлические обелиски с красными звездами, скромные жестяные таблички с годами жизни. Раскидистые кроны деревьев, плющ и дикий виноград. Все очень скромно, но здесь помнят всех и о всех.
Я, останавливаясь у надгробий и всматриваясь в фамилии, сделал для себя открытие: пофамильно всех можно было поделить максимум на пять-шесть групп. И меня это несколько удивляло. Всех умерших тогда воспринял, как четвеюродно- пятиюродных бабушек и дедушек, дядь и теть, сестер и братьев. Мой детский мозг рисовал немыслимые утопические генеалогические деревья и родословные.
Приехав в город, я неоднократно пересказывал свою историю друзьям и одноклассникам, а те делились своим мнением и рассказывали про свои встречи с необъяснимым. Ох, какие это были истории! Как же от них захватывало дух, как же покрывались все мурашками! А потом еще домой нужно идти, а путь лежал то через темный подъезд, то через двор. Но когда меня захватывали впечатления от очередной истории, когда замирало сердце, то я вспоминал ту обреченную группку разведчиков из подаренной бабушкой книжонки, и суеверные страхи отступали.
Вот, собственно, и вся история. Уже давно нет бабушки, нет бабы Мани, нет Петровны, но, держа эту потертую книжонку, я вспоминаю события того дня, вспоминаю Сашу и других ребят из своего детства. И все чаще в голове проносится фраза классика: «Иных уж нет, а те далече…»
Ночной гость
История, которую я вам расскажу, случилась лично со мной, в середине октября 1989 года.
Я, тогда еще достаточно молодой человек, уехал в очередную авантюрную поездку на байдарке по озерам Карелии со своим приятелем Димкой, бывшим старше меня лет на семь. Такие поездки обычно занимали у нас около недели.
Той осенью мы сплавлялись на байдарке по реке Суна. Первые несколько ночей мы провели в палатке, но на пятую ночь случайно наткнулись на лесную избу местных карел, стоящую на одном из небольших лесистых островков.
Под вечер погода испортилась. Откуда-то нанесло туч, моросил мелкий противный дождик. И обнаружить такое место для ночлега было большой удачей.
Причалив, мы разгрузились, вытащили и перевернули байдарку. Дорогу долго искать не пришлось, к избе вела только одна тропка, с остальных сторон к избе было не пройти, так все там заросло мелким кустарником.
Сама избушка представляла собой сруб из сухостоя. Щели между бревнами были забиты сухим мхом, по стенам избы были устроены нары, а по центру между ними был стол, так что было удобно и посидеть за столом, и выспаться. Стол узкой стороной упирался в торцевую стену избы, и прямо над ним в стене было прорублено окно.
Еще одно окно было над небольшим столиком, рядом с металлической печкой-буржуйкой. Тут же был сколочен небольшой столик, по типу кухонного, под него был задвинут сосновый чурбак, служивший табуретом.
В общем, это было очень уютное и теплое местечко. Даже входная дверь была утеплена изнутри стеклотканью с толстым слоем ватина под ним. Замка, естественно, не было. Дверь была просто подперта жердиной, чтобы ветром случайно не открыло. Изнутри дверь запиралась на обычный накидной крючок.
День за веслами выдался хоть и утомительным, но зато рыбалка порадовала. За избой, как на заказ, нашлась даже небольшая металлическая коптилка. Ольха росла рядом, так что к ужину на столе были оглушительно пахнущие копченые окуни. Чекушку из погребка мы доставать не стали, у нас в запасе на такой случай имелся темный ром в металлической фляжке. А вот иконку достали, поставили на стол.
Только мы собрались вечерять, как в дверь постучали. Мы с Димкой решили, что кто-то из хозяев избы нагрянул и уже приуныли, представляя еще одну ночь в палатке. Из натопленной избы в холодную сырость уходить совсем не хотелось.
Однако обошлось. К нам на постой попросился один из местных карел, невысокий кряжистый мужик. Как он был одет, сейчас вспомнить сложно. По-моему, на нем был ватник, какая-то не совсем обычного вида шапка, полосатые брюки, заправленные в сапоги. Представляться было как-то не принято, свела судьба под одной крышей на одну ночь, развела, и разошлись, позабыли путники друг друга.
Мы пригласили мужика к столу, он не отказался. Присел, достал из кармана ватника завернутый в газету кусок хлеба. Кивнул на образок:
Мужик говорил с ярко выраженным карельским акцентом, делая ударения на каждую гласную в слове, отчего речь звучала как-то необычно торжественно
— Да, достали, а что такого? — удивились мы с Димкой вопросу.
-Зря. — коротко ответил он. И положил икону лицом вниз.
После того, как с рыбой и ромом было покончено, мужик ушел к кухонному столику, сел на чурбак и, раскурив трубку, ушел в себя.
К тому времени стемнело, морось сменил мелкий снежок, пока недолговечный, но предрекающий грядущую зиму. На столе осталась гореть одна свеча и вечер в избе посреди глухого леса сам собой настроил нас на мистический лад.
Мы долго обсуждали книги, которыми были увлечены не на шутку, потом разговор свернул на всякие темы, касающиеся мир духов. Я рассказывал, как мы с приятелями, начитавшись спиритических романов Конан-Дойля, пытались заниматься столоверчением, потом предложил попробовать погонять блюдце. Димка, раньше активно болтавший, тут неожиданно замолчал. Я попробовал продолжить тему спиритизма, но Димка, как-то резко меня оборвав, попросил помолчать.
Минут пять мы молча курили. А потом он начал рассказывать:
«Лет десять назад я служил в роте связи. Мы уже собирались на дембель, как вдруг нас бросили на учения. Нашу роту расположили неподалеку от Тамбова, в брошенном колхозе. Рота была небольшой, в основном спецы-связисты.
Работы у нас было немного, времени достаточно, и мы с ребятами вечерами ходили играть в преферанс. Играли мы в коровнике, который был в двух шагах от наших палаток. Да, сидели мы, конечно, не в коровьем стойле. Между стойлами коровника был сделан коридорчик, пол которого был местами проломлен, местами прогнил, но с фонариком пройти было можно. Этот коридор приводил нас к двери, ведущей в комнату отдыха. Вот в ней-то мы и сидели.
И вот, вечерком мы собрались в коровнике, запалили свечку, расселись. Табуретами у нас были такие же чурбаки, как и здесь, в избе, только намного тяжелее. Наверно, дубовые, мы их еле ворочали.
Славка запаздывал. Пульку положено расписывать на троих, Толик в преферанс не играл, а играть с «гусариком» не хотелось. Тут Толик и предложил идею. Давайте, говорит, духов вызывать, я умею. Да и вас научу, сложного ничего. зато весело. На гражданке потом девчонок пугать будете.
Все загорелись идеей. Толик сказал, что нужно лист бумаги, блюдце, свечку и карандаш. Карандаш был у меня, блюдце с трещинкой Толик нашел в буфете, а за лист бумаги сошёл пласт обоев, содранный Витькой со стены.
Толик расстелил лист на столе, разметил его на сектора и написал буквы и цифры. На лист поставили блюдце с трещиной, горящую свечу в левый угол листа, и началось.
Мы возложили по два пальца каждой руки на блюдце. Сначала Толик вызвал дух Наполеона, потом еще кого-то, не помню уже. Помню, что блюдце носилось по листу, трещина указывала на буквы с такой скоростью, что мы едва успевали складывать их в слова. Мы пытались поймать, кто из нас двигает блюдце, задавали каверзные вопросы из собственного прошлого, о котором никто знать не должен был. Духи отвечали нам на любые вопросы, казалось, что они знают о нас всё.
Но Толику и этого было мало. Он потребовал от духов доказать свою реальность. Дальше начался кошмар.
Блюдце резко замерло, сразу же погасла свеча. Мы вскочили на ноги. Из коридора, ведущего в комнату отдыха, раздались тяжелые ритмичные удары. До меня не сразу дошло, что это шаги, настолько тяжело и как-то медленно кто-то шёл по коридору. Ближайшим сравнением будет, наверно, поступь статуи Командора. В полной темноте сквозь щели досок в двери не было видно света, а я уже говорил, что по такому прогнившему полу в полной темноте, без фонарика, пройти невозможно. Тяжелые шаги, от которых вздрагивал пол, приближались. Толик зажег свечу. Буханье шагов замолкло.
Тут наше внимание привлек шорох на столе. С ужасом мы смотрели, как блюдце, самостоятельно ползающее по листу бумаги, написало «Достаточно?», после чего по трещине распалось пополам. Мы, не сговариваясь, рванули на воздух, прочь отсюда.
Толик, как только увидел, что стало со Славкой, ушел в караулку, отобрал автомат у часового и застрелился.
Потом было расследование, нас мотали по разным инстанциям, но вскоре отвязались, свалив все на Толика. Так что с того дня спиритизма мне хватило на всю жизнь».
Ночь в глухом лесу, мерцающий свет одинокой свечи, стоящей посреди стола, тусклый огонек трубки, подсвечивающий красным густые брови ночного гостя, придали Димкиному рассказу понимание того, насколько хрупка и прозрачна преграда, отделяющая мир непознанного от нашего мира.
-Вы его позвали и не угостили. Вот он и разозлился, сам своё забрал.
-По-разному бывает. Бывает, халтиа шалит. По-вашему будет дух. Но ваш хозяин не халтиа был, только одного взял. Халтиа всех забрал бы. Ваш из колдунов был. Силу до смерти не успел отдать, вот и бесился, неупокоенный.
-Знаю. А вам спать пора.
Мужик пыхнул трубкой, и нас вырубило, точно наркозом.
Утром, проснувшись, мы увидели, что мужичка уже нет. Решив, что он ушёл потихоньку, быстренько вскипятили чайник на печке, заодно спалив в ней остатки вчерашнего ужина. Пока ждали кипяток, собрались в дорогу. Но, открыв дверь, мы слегка удивились. Точнее, обалдели.
Снежок, выпавший этой ночью, лежал тонким слоем по всей поляне, окружающей избу. И на этом снегу не было никаких следов, ни к избе, ни от избы.
Подумав, что мужик решил нас разыграть, мы вернулись в избу. Прятаться там было решительно негде, но мы проверили все возможное. Заглянули под нары, сунули нос в подпол. Иконка Николая Угодника снова лежала в погребке. Мужика нигде не было. Единственным свидетельством его визита был сверток, забытый на столе. Развернув его, мы обалдели второй раз. В кусок газеты «Карельская коммуна», датированный аж 20 июля 1928 года был завернут здоровенный сухарь ржаного хлеба, полностью несъедобный из-за своей окаменелости.
Сверток тоже полетел в печку, где тут же вспыхнул так, как будто хлеб был пропитан спиртом. Мы взяли свою поклажу и пошли к берегу, где лежала перевернутая байдарка. Там мы обалдели в третий раз. Тонкий, как бумага, утренний береговой ледок был нетронут вдоль всего берега. То есть, никто на остров ни приплывал, ни уплывал.
Погода утром ничуть не напоминала вчерашнюю. Стоял полный штиль. Байдарка рассекала идеальное зеркало озера, в котором отражалось голубое небо. Воздух был кристально прозрачным, по-утреннему студёным, байдарка как будто зависла между водой и небом, и было непонятно, где заканчивается одно и начинается другое. Солнце уже поднялось над горизонтом, пробиваясь лучами сквозь золотые осенние кроны деревьев, растущих по берегам озера. Кора сосен в этих лучах тоже казалась золотой, весь пейзаж дышал таким умиротворением, что все наши ночные переживания начали потихоньку таять в памяти.
Но всё же, нам пришлось удивиться еще раз. Выплыв из-за острова, примерно в ста метрах мы увидели в небольшой бухточке колышущийся шар серого тумана. Решив хоть тут разобраться, что к чему, мы поплыли к этому шару. Но не проплыв и десятка метров, увидели, как из этого шара выплыла лодка-карелка, в которой сидели две женщины. У обеих во рту торчали отчаянно дымящие курительные трубки.
— Ну ничего себе накурили – фыркнул Димка. Смеялись мы негромко, сдерживались, чтобы случайно не опрокинуть груженую байдарку.
Но к лодке мы все-таки подплыли. Интересно было, что же за мужик с нами ночевал. Прослушав наше описание мужика, одна тетка сказала:
-Это Федька Лесонен, патьвашка наш. Хороший был, ни одной свадьбе не отказал. Только он умер давно, лет пятьдесят уж. Мне про него мамаша рассказывала, как мучился он, силу отдать никому не мог. Наши-то все уже комсомольцы были, в сказки не верили, не хотели с колдуном знаться. Все позабыли, сколько хорошего он людям сделал.
-Ну, раз вы живы, значит, глянулись нашему патьвашке. Кто от него живым уйдет, тот год болеть не будет. — добавила первая.
-Оставил, гнилой сухарь в старой газете.
-Нет, конечно. В печке спалили.
-Ну и дурни. Он вам через хлеб силу свою оставлял. Теперь нельзя вам в избу вертаться, худо будет, осерчал теперь Федька то. Живыми боле не уйдёте.
Озадаченные, мы с карелками и распрощались. Через три-четыре часа мы выплыли к вырубкам, где тормознули попутный лесовоз, подбросивший нас до железнодорожной станции. Больше в тех краях мы не бывали.
Не знаю, Федька помог или походы наши меня закалили, но с той поездки года два я ни разу не чихнул. Про силу сгоревшую, каюсь, не раз вспоминал, жалел, что спалил.