стихи хорошо что нет царя хорошо что нет россии

Стихи хорошо что нет царя хорошо что нет россии

Дмитрий Содман-Михайлов запись закреплена

Один из крупнейших поэтов русской эмиграции Георгий Иванов родился 122 года назад…
ЗВЁЗДЫ
Только звёзды. Только синий воздух,
Синий, вечный, ледяной.
Синий, грозный, сине-звёздный
Над тобой и надо мной.

Тише, тише. За полярным кругом
Спят, не разнимая рук,
С верным другом, с неразлучным другом,
С мёртвым другом – мёртвый друг.

Им спокойно вместе, им блаженно рядом…
Тише, тише. Не дыши.
Это только звёзды над пустынным садом,
Только синий свет твоей души.

ЗИМНЯЯ ПЕСНЯ
Россия счастие. Россия свет.
А, может быть, России вовсе нет.
И над Невой закат не догорал,
И Пушкин на снегу не умирал,
И нет ни Петербурга, ни Кремля –
Одни снега, снега, поля, поля…
Снега, снега, снега… А ночь долга,
И не растают никогда снега.
Снега, снега, снега… А ночь темна,
И никогда не кончится она.
Россия тишина. Россия прах.
А, может быть, Россия – только страх.
Верёвка, пуля, ледяная тьма
И музыка, сводящая с ума.
Верёвка, пуля, каторжный рассвет,
Над тем, чему названья в мире нет.

ХОРОШО, ЧТО НЕТ ЦАРЯ
Хорошо, что нет царя.
Хорошо, что нет России.
Хорошо, что Бога нет.

Только жёлтая заря,
Только звёзды ледяные,
Только миллионы лет.

Хорошо – что никого,
Хорошо – что ничего,
Так черно и так мертво,

Что мертвее быть не может
И чернее не бывать,
Что никто нам не поможет
И не надо помогать.

ХОЖДЕНИЕ ПО МУКАМ
В ветвях олеандровых трель соловья.
Калитка захлопнулась с жалобным стуком.
Луна закатилась за тучи. А я
Кончаю земное хожденье по мукам.

Хожденье по мукам, что видел во сне –
С изгнаньем, любовью к тебе и грехами.
Но я не забыл, что обещано мне
Воскреснуть. Вернуться в Россию – стихами.

* * *
Лёгкий месяц блеснёт над крестами забытых могил,
Томный луч озарит разрушенья унылую груду,
Тёплый ветер вздохнёт: я травою и облаком был,
Человеческим сердцем я тоже когда-нибудь буду.

Ты влюблён, ты грустишь, ты томишься в прохладе ночной,
Ты подругу зовёшь, ты Ириной её называешь,
Но настанет пора, и над нашей кудрявой землёй
Пролетишь, и не взглянешь, и этих полей не узнаешь.

А любовь – семицветною радугой станет она,
Кукованьем кукушки, иль камнем, иль веткою дуба,
И другие влюблённые будут стоять у окна
И другие, в мучительной нежности, сблизятся губы.

Тёплый ветер вздыхает, деревья шумят у ручья,
Лёгкий серп отражается в зеркале северной ночи,
И, как ризу Господню, целую я платья края,
И колени, и губы, и эти зелёные очи.

ТЁМНАЯ РОЗА
Только тёмная роза качнётся,
Лепестки осыпая на грудь.
Только сонная вечность проснётся
Для того, чтобы снова уснуть.

Паруса уплывают на север,
Поезда улетают на юг,
Через звёзды, и пальмы, и клевер,
Через горе и счастье, мой друг.

Всё равно – не протягивай руки,
Всё равно – ничего не спасти.
Только синие волны разлуки,
Только синее слово «прости».

И рассеется дым паровоза,
И плеснёт, исчезая, весло.
Только вечность, как тёмная роза,
В мировое осыпется зло.

Источник

vallentinn

Пальянов Валентин

Хорошо, что нет Царя.
Хорошо, что нет России.
Хорошо, что Бога нет.

Только желтая заря,
Только звезды ледяные,
Только миллионы лет.

Что мертвее быть не может
И чернее не бывать,
Что никто нам не поможет
И не надо помогать.

Георгий Иванов, 1930

НАД НЕВОЙ

Поздней ночью над Невой
В полосе сторожевой
Взвыла злобная сирена,
Вспыхнул сноп ацетилена.

Снова тишь и снова мгла.
Вьюга площадь замела.

Крест вздымая над колонной,
Смотрит ангел окрыленный
На забытые дворцы,
На разбитые торцы.

Стужа крепнет. Ветер злится.
Подо льдом вода струится.

Надо льдом костры горят,
Караул идет в наряд.
Провода вверху гудят:
Славен город Петроград!

В нише темного дворца
Вырос призрак мертвеца,
И погибшая столица
В очи призраку глядится.

А над камнем, у костра,
Тень последнего Петра –
Взоры прячет, содрогаясь,
Горько плачет, отрекаясь.

Ноют жалобно гудки.
Ветер свищет вдоль реки.

Сумрак тает. Рассветает.
Пар встает от желтых льдин,
Желтый свет в окне мелькает.
Гражданина окликает
Гражданин:

– Что сегодня, гражданин,
На обед?
Прикреплялись, гражданин,
Или нет?

– Я сегодня, гражданин,
Плохо спал!
Душу я на керосин
Обменял.

От залива налетает резвый шквал,
Торопливо наметает снежный вал –
Чтобы глуше еще было и темней,
Чтобы душу не щемило у теней.

Зоргенфрей Вильгельм, 1920

Андрей Белый, 1906, 1925

Информация об этом журнале

Почему Скандинавия живёт лучше России?!

Я вам сейчас страшный секрет открою.

Золотовалютные резервы на душу населения:

Швеция: 5 тысяч долларов
Норвегия: 10 тысяч долларов
Дания: 14 тысяч долларов
Финляндия: 2 тысячи долларов
России: 3 тысячи долларов

Остальной «цивилизованный» мир можете поискать самостоятельно, там примерно то же самое.

Хотите жить как датчане? Не проблема, берите в кредит по 90 тысяч баксов НА КАЖДОГО члена семьи, включая пенсионеров и грудных младенцев, и ни в чём себе не отказывайте. Только вы должны понимать, что красивая жизнь в долг ведёт к обнищанию и многолетней работе на кредитора за еду. У греков уже началось.

P.S. Если ваша жена начнёт вам в пример ставить соседа, у которого дом на Рублёвке и «Майбах», но при этом долгов в пять раз больше чем стоит всё его имущество, насколько далеко вы её пошлёте?

UPD: В одном споре добавилось несколько вопросов по данной теме.

— А кому должны все эти страны?

При этом вас не должно вводить в заблуждение то, что некоторые из этих стран (например, Норвегия) являются нетто-кредиторами, то есть дали кредитов больше, чем взяли долгов. Дело в том, что брали они кредиты у Ротшильдов под (условно) 3%, а давали в долг грекам, прибалтам и прочим «тиграм» под (условно) 5%. То есть пытались, типа как самые умные, навариться на разнице процентных ставок.

Источник

Георгий Иванов глазами нашего современника

Шестнадцатилетним юнцом, с подачи Александра Блока и Николая Гумилева, бросился он в «волны» поэзии и до конца своих дней так из них и не выплыл; кстати, первый стихотворный сборник 17-летнего поэта назывался «Отплытье на о. Цитеру». Писанье стихов было практически единственным занятием, к которому Г.И. чувствовал себя способным, но жизнь и быт требовали его присутствия здесь, на земле. И вот тут придется сказать, что, по общему признанию, этот юноша с «майоликовым» лицом — впоследствии — красногубый денди, слегка шепелявящий, с аккуратным пробором, завсегдатай богемных сборищ «Бродячей собаки» и «Привала комедиантов», а после эмиграции, в 50-е годы, — опустившийся, спивающийся жилец французских «старческих домов», был человеком тяжелым, даже страшным.

Извечный разлад бытия и быта.

Книга Арьева снабжена тремя важными отделами. В качестве «Послесловия» в ней дается критический обзор всех откликов на книги Георгия Иванова, начиная с «Отплытья на остров Цитеру» (1911) и кончая последним посмертным поэтическим сборником «1943-1958. Стихи», выпущенным американским издательством «Нового Журнала» (1958). В двух приложениях помещены антология стихотворений Георгия Иванова и его избранные письма, часть из которых публикуется впервые. Об этих весомых дополнениях скажу особо, а сейчас сосредоточусь на том новом, что преподносит нам книга исследователя.

И первое: берутся под сомнение изначально сообщаемые самим поэтом факты его биографии: родовое гнездо (вместо имений Пуки и Студенки Арьев склонен называть имение Гедройцы под Вильной), роскошь и богатство дома («был как все мы, из той же средней офицерской среды», — цитирует Арьев однокашника Георгия Иванова), восходящая к крестоносцам голландская фамилия матери (в Нидерландах подобной аристократической фамилии (баронесса Вера Бир-Брау-Брауэр ван Бренштейн, — И.Ч.) не было — пишет дотошный Арьев), учился в кадетском корпусе до 6-7 класса (ушел из корпуса в 5-м классе, — ловит своего героя за руку Арьев). Вывод исследователя: «Вполне в духе эпохи поэт стилизовал свою биографию, размывал ее контуры. «. 2

Но не только «Распад атома» обозначил начало Георгия Иванова как поэта «катастрофы». Хрестоматийными в этом смысле стали стихи 1930-го года:

У Арьева найдем великолепный анализ этого крика — крика, не взывающего о помощи, а с необъяснимой радостью возвещающего о гибели. Конечно, уместно здесь вспомнить и «Благодарность» Лермонтова, и ахматовское «Я пью за разоренный дом»; исследователем точно замечено, что стихотворение является «двойным» ответом и на «октябрьскую» поэму «Хорошо!» (1927) Маяковского, и на его самоубийство, последовавшее как раз в год написания ивановского «Хорошо!» (1930). А там внутри поэмы Маяковского — еще один рефлекс — Блок, греющийся у костра с солдатами и «благословляющий» своей репликой «Очень хорошо» конец старой, «блоковской» России.

Хочу добавить еще несколько соображений. Первые три восклицанья (нет Царя, нет России, нет Бога) констатируют полное и абсолютное разрушенье прошлого, воплощенного в известном трехчлене «За Бога, Царя и Отечество!» Эти восклицанья по интонационной беззаботности сродни детской считалке или «речевке». Примерно с такой же детской «наивностью» начинается рассказ «Мальчик Мотл» у Шолома Алейхема: «Мне хорошо — я сирота». Дальнейшее же движение стихотворения — «погружение во тьму», в ощущение оставленности среди ледяной и обезбоженной Вселенной — это уже взрослое «рефлектирующее» сознание, заставляющее вспомнить эсхатологическую лирику Блока, — о чем убедительно пишет Арьев. Только к его словам о «диалоге» с Блоком добавлю также и спор, имея в виду поэму «Двенадцать»: «ученик» спорил с возникающим в ее «апофеозе» Христом.

Тут самое время сказать еще об одной ивановской прозе, где Блок (увиденный глазами полуюноши-полуподростка) выступает одним из героев, прозе, широко известной в России по многочисленным ругательным отзывам. Имею в виду мемуарную книгу «Петербургские зимы» (1928, 1952). Нечего и говорить, что «Петербургские зимы» в России в 20-е и в 50-е годы не издавались. Каюсь, прочитала эту книгу совсем недавно и была поражена ее яркостью, блеском и — как показалось — беспощадной точностью портретов и характеристик. Насчет точности, наверное, можно поспорить, здесь взгляд современников и потомков явно расходится. Ее — точность — яростно оспаривала Ахматова, утверждавшая, что в ивановских мемуарах нет ни слова правды, отрицательно отзывалась о «Зимах» Надежда Мандельштам. Грешным делом, думаю, уж не из-за Мандельштама ли, чей облик в записках местами кажется шаржированным, ополчилась на автора Ахматова? 4 О ней самой Иванов пишет с большим пиететом, только что не с придыханием. Соглашусь с Арьевым, что это произведение Георгия Иванова следует судить по законам художественной прозы, а не воспоминаний как таковых, тем паче сугубо документальных.

Во всякой биографической книге хочется найти человеческий портрет героя, с мелкими черточками характера, с пристрастиями, вкусами, чудачествами. У Арьева то там, то здесь на них натыкаешься. Портрет получается не буколический: не был Георгий Иванов из лучших человеческих экземпляров — злой, мстительный, неврастеничный, не слишком щепетильный там, где дело касалось денег, с ревнивым пристрастием относящийся к поэтическим соперникам — чего стоит хотя бы его статья «В защиту Ходасевича» (1928), приведшая к ссоре двух поэтов! В самом деле, не поздоровится от эдакой «защиты»: «Да, «Ходасевичем» можно «стать. » Но Ходасевичем — не Пушкиным, не Баратынским, не Тютчевым. не Блоком».

Не обходит Арьев молчанием и двусмысленную «дружбу» двух «Жоржиков», как называли неразлучную в начале 20-х годов пару Георгия Иванова и Георгия Адамовича. Аморализм, возведенный в дореволюционные годы в «поэтическую доблесть», тогда еще был в моде и не карался, как в позднейшую советскую эпоху. Но у Арьева же читаем, что Жоржик, осенью 1922 года оставивший Петроград (по смешноватой командировке: составление репертуара для гостеатров), в ходе неуклонного поэтического взросления из поэта «без лица» превратился в эмиграции в того нового Георгия Иванова, которого не знала покинутая им Россия.

Жаль, что о Георгии Адамовиче в книге совсем мало; для него Арьев находит такие обозначения, как «загадочный друг», «изысканный друг и обходительный недруг». Именно с подачи Адамовича возник слух о «коллаборантстве» с немцами Георгия Иванова и его жены Ирины Одоевцевой, в годы войны (а они проживали тогда в роскошном доме в Биарицце) вернувшейся к своему настоящему «немецкому» имени — Ираида Густавовна Гейнике. Арьев решительно отвергает версию «коллаборантства». Не берусь судить. Слух этот шлейфом вился за парой все послевоенные годы. Уверения самого Г.И — доказательство шаткое, если учесть, что многие из русских эмигрантов (среди них писатели Мережковский, Шмелев) надеялись, что Гитлер приведет к развалу «империи Сталина». 5

В этой связи любопытно, что в книге опять поднимается закрытый было историками вопрос об участии Гумилева в антисовестском заговоре Таганцева. Георгий Иванов в одном из писем подтверждает это участие, говоря, что сам спасся от лап ЧЕКА, только потому, что был в «десятке» Гумилева, который никого не выдал.

В Приложении найдем письма к Роману Гулю, часть из которых впервые опубликована, остальные сверены с автографами (о своем почерке сам Иванов писал саркастически!), их даты уточнены. Письма к Гулю, Карповичу, Бунину, Берберовой, вкупе с исчерпывающими комментариями, я бы назвала настоящей энциклопедией русской эмиграции. Арьев поразил своим вниманием к деталям, точным датам и к мало известным эмигрантским судьбам. Читатель может удостовериться, что роман «Герцогиня де Ла Вальер» вышел в 1804, а никак не в 1803, и узнать, что Г.И., сославшись на роман «Двенадцать стульев», перепутал его с «Золотым теленком», — цитата находит свое точное место. Кстати, любопытно, что Г.И. «советскую» литературу читал и был не согласен с эмигрантским критиком, по фамилии Ульянов, утверждавшим, что в СССР «уже ледники» и русская литература существует только в эмиграции.

Георгия Иванова и Одоевцеву после войны преследовала бедность, даже нищета. Пресеклись доходы от рижского имения отца Ирины Владимировны, сгорела дача, пришлось скитаться по богадельням, последняя из которых, «Босенжур», находилась под Тулоном, в местности по-средиземноморски прекрасной, но не дающей отдохновения больному, усталому и раздраженному сердцу. В письмах к Гулю — бесконечные просьбы о деньгах (поразительно, но даже адресуясь к Блоку, юнец просил взаймы!), мольбы о присылке какой-нибудь одежонки и стимулирующего лекарства ледерплякс (судя по комментариям, — «плацебо»), надежда у мужа и жены — только на него.

Но есть в этих письмах и другое. Служение поэзии, слегка высокомерное, но абсолютно четкое осознание своего значимого места в поэтической иерархии, равнение на «свои» стандарты: «Улучшал (стихи, — И.Ч.) имея в виду не напечатать у Вас или где, а чтобы включить в тот воображаемый посмертный или предсмертный том лучшего, что было мной сделано» (из письма к М.М.Карповичу, 1953). В этих письмах Г.И. порой оборачивается такой стороной, что не верится — он ли? Перед отъездом Нины Берберовой в Америку, в 1950 году, написал он ей прямо-таки поразительное письмо. Письмо прощальное — надежды увидеться не было. «И вот, прощаясь с Вами, я пользуюсь случаем сказать, что я очень давно со стороны, как бы это сказать. любуюсь Вами». И дальше после фраз об ее молодости, прелести следует: «Чего там ломаться, Вы любя мои стихи (что мне очень дорого), считаете меня большой сволочью. Как все в жизни — Вы правы и неправы, дело в том, что «про себя» я не совсем то, даже совсем не то, каким «реализуюсь» в своих поступках. «.

Рядом с Георгием Ивановым постоянно находилось существо, которое, судя по стихам и письмам (и по свидетельствам, например, Веры Буниной), он очень любил. Говорю о «женщине его жизни» — Ирине Одоевцевой. Увы, в книге исследователя ей не уделено должного внимания. А с каким постоянством Г.И.просит редакторов «польстить» «политическому автору» (так он называет жену за роман о Советах «Оставь надежду навсегда»), 7 как старается пристроить ее сочинения, как горячо молит прислать ей «длинное платье» к Новому году (вспоминается Цветаева тоже просящая Анну Тескову о «платье»). Любил, посвящал стихи, последний сборник, так им и не увиденный, — тоже посвятил ей. В поэтической антологии (Приложение 1) я не нашла известнейшего стихотворения, над которым витает «дух» Одоевцевой. Оно цитируется в ходе анализа, но хотелось бы, чтобы при следующем издании книги автор включил в антологию как его, так и другие шедевры из ивановского поэтического наследия — вне зависимости от «цитирования». Хочу напомнить читателю эти удивительные стихи.

Что ж, книга прочитана. Была она полемичной, написанной с филологическим изыском и эрудицией, слегка ироничной по отношению к герою. Язык — о, язык особый, арьевский, с игрой слов, со старинным значением глагола «довлеть» и с такими фирменными словами, как «падшесть» и «макаберный». Портрет героя получился в чем-то сродни рембрандтовскому: возникающая из тьмы фигура, на чье лицо упал внезапный и преобразивший его луч света. Думаю, что автор продолжит свои изыскания. Читателю было бы интересно познакомиться и с перепиской Одоевцевой, и с письмами, адресованными Георгию Иванову. Может быть, что-то прояснится и в кровавой истории на «Почтамтской 20». Подождем.

1 Андрей Арьев. Жизнь Георгия Иванова. Документальное повествование. Журнал «Звезда», С-Петербург, 2009

2 Выясняется, что мы не знаем и точной даты смерти Георгия Иванова. Арьев пишет, что Г. И. умер 26 или 27 августа.

3 Апофатический путь — идущий от Дионисия Ареопагита «путь отрицания» в познании Бога и Божественной истины (И.Ч.)

4 Случайно заглянув в ахматовские «Листки из дневника», обнаружила подтверждение этой догадки. Все, что Г.И. пишет о Мандельштаме, для Ахматовой «мелко, пусто и несущественно».

5 В письме к Иванову-Разумнику от 26 мая 1942 года Г. И. пишет: «К тому времени, даст Бог, возьмут Москву, а м.б. и много подальше. «.

6 Андрей Арьев. Когда замрут отчаянье и злоба. Звезда, № 8, 2008

7 Ирина Одоевцева — талантливый автор воспоминаний «На берегах Невы» и «На берегах Сены», в 1987 году вернулась в Россию и дни свои закончила в Ленинграде (1990).

Источник

Стихи хорошо что нет царя хорошо что нет россии

Стихотворение русского и советского поэта Н.А. Клюева, посвященное позорному бегству белогвардейцев из Крыма в ноябре 1920 года.

Жильцы гробов, проснитесь!
Близок Страшный суд
И Ангел-истребитель стоит у порога!
Показать полностью.
Ваши черные белогвардейцы умрут
За оплевание Красного бога,

За то, что гвоздиные раны России
Они посыпают толченым стеклом.
Шипят по соборам кутейные змии,
Молясь шепотком за романовский дом.

Вы изгрызли душу народа,
Загадили светлый божий сад,
Не будет ни ладьи, ни парохода
Для отплытья вашего в гнойный ад.

Керенками вымощенный проселок —
Ваш лукавый искариотский путь;
Христос отдохнет от терновых иголок,
И легко вздохнет народная грудь.

О племя мокриц и болотных улиток!
О падаль червивая в божьем саду!
Грозой полыхает стоярусный свиток,
Пророча вам язвы и злую беду.

Хлыщи в котелках и мамаши в батистах,
С битюжьей осанкой купеческий род,
Не вам моя лира — в напевах тернистых
Пусть славится гибель и друг-пулемет!

Хвала пулемету, несытому кровью
Битюжьей породы, батистовых туш.
Трубят серафимы над буйною новью,
Где зреет посев струннопламенных душ.

И души цветут по родным косогорам
Малиновой кашкой, пурпурным глазком…
Боец узнается по солнечным взорам,
По алому слову с прибойным стихом.

Кто не помнит своего прошлого, обречен пережить его вновь!
Показать полностью.

Ив. Трофимбздон, читай, собачий сын:

Из протокола допроса Николая Клюева следователем Шиваровым 15 февраля 1934 г.
В о п р о с. Каковы ваши взгляды на советскую действительность и ваше отношение к политике Коммунистической партии и Советской власти?
Показать полностью.

Вопрос: Какое выражение находят ваши взгляды в вашей литературной деятельности?

Ответ: Мои взгляды нашли исчерпывающее выражение в моем творчестве. Конкретизировать этот ответ могу следующими разъяснениями.
Мой взгляд, что Октябрьская Революция повергла страну в пучину страданий и бедствий и сделала ее самой несчастной в мире, я выразил в стихотворении «Есть демоны чумы, проказы и холеры. «, в котором я говорю:

Год восемнадцатый на родину-невесту,
На брачный горностай, сидонские опалы
Низринул ливень язв и сукровиц обвалы,
Чтоб дьявол-лесоруб повыщербил топор
О дебри из костей и о могильный бор,
Не считанный никем, непроходимый…

Чернигов с Курском! Бык из стали
Вас забодал в чуму и в оспу,
И не сиренью – кисти в роспуск,
А лунным черепом в окно
Глядится ночь давным-давно…

Вы умерли, святые грады,
Без фимиама и лампады
До нестареющих пролетий.
Плачь, русская земля, на свете
Несчастней нет твоих сынов.
И адамантовый засов
У врат лечебницы небесной
Для них задвинут в срок безвестный…

Источник