стена в контакте история философии книги
Стена в контакте история философии книги
КНИГИ ПО ФИЛОСОФИИ
Название: Лекции по античной философии.
Автор: Мамардашвили М.К.
Жанр: лекции
Описание: Автор ставит перед собой задачу рассказать об истории философии как истории размышлений о предельных основаниях отношений человека и мира. В центре его внимания проблема бытия существующего, возникающая в пространстве древнегреческой мысли. Раскрывая бытие как нечто становящееся, автор прослеживает в размышлениях греческих философов фундаментальные принципы, лежащие в основаниях античного, а, в последующем, в целом европейского идеала мышления и понимания мира и человека.
Публикуемые лекции Мераба Константиновича Мамардашвили — один из курсов по истории философии, которые были прочитаны в 1978-1980 гг. студентам Всесоюзного государственного института кинематографии.
Настоящее издание является дополненным и исправленным по сравнению с более ранней (1997, 2002) публикацией «Лекций по античной философии». В оформлении книги использованы фотография модели скульптуры Эрнста Неизвестного «Пантеизм» (1990 г.) и фотографии Игоря Пальмина «Мераб Мамардашвили» (1980 г.). Скульптура «Пантеизм» датирована 1972-1975 гг. Увеличенная модель этой любимой Мерабом Мамардашвили скульптуры была выполнена Эрнстом Неизвестным в Нью-Йорке в 1990 г.
Лекции по античной философии
Лекция 1 9
Лекция 2 23
Лекция 3 42
Лекция 4 65
Лекция 5 74
Лекция 6 94
Лекция 7 113
Лекция 8 131
Лекция 9 148
Лекция 10 170
Лекция 11 178
Лекция 12 198
Приложение
Эрнст Неизвестный. Памяти Мераба 218
М.К. Мамардашвили. Беседа с В.А. Бондаревым об Эрнсте Неизвестном 227
Именной указатель 246
М.: Прогресс-Традиция, Фонд Мераба Мамардашвили, 2009. — 248 с.
Стена в контакте история философии книги
Предисловие
Мировая история
Осевое время
Схема мировой истории
Доистория
Великие исторические культуры древности
Осевое время и его последствия
Специфика Западного мира
Еще раз: схема мировой истории
Настоящее и будущее
Принципиально новый фактор: наука и техника
Ситуация в современном мире
Проблема будущего
О смысле истории
Границы истории
Основные структуры истории
Единство, истории
Наше современное историческое сознание
Преодоление истории
Духовная ситуация времени
Введение
Массовый порядок и обеспечение существования
Границы порядка существования
Воля в целом
Упадок духа и его возможность
Как сегодня понимается человеческое бытие
Как им может стать человек
Философская вера
Первая лекция. Понятие философской веры
В торая лекция. Содержание философской веры
Третья лекция. Человек
Четвертая лекция. Философия и религия
Пятая лекция. Философия и нефилософия
Шестая лекция. Философия в будущем
Комментарии
Указатель имен
М.: Политиздат, 1991. — 528 с. — (Мыслители XX века).
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ запись закреплена
ФИЛОСОФИЯ | НАУКА | КУЛЬТУРА
Всегда и всюду сталкиваясь с мифами, человек всякий раз отбрасывается ими к своему неизменному прототипу, который начинает жить вместо него, душит его изнутри подобно огромному паразиту и ставит его деятельности узкие пределы, в которых ему позволено лишь страдать, ничего не меняя в мире; буржуазный псевдофизис есть не что иное, как запрет для человека заново изобретать себя.
Показать полностью.
__________
Ролан Барт «Мифологии»
12 ноября 1915 года родился Ролан Барт
БАРТ (Barthes) Ролан (12 ноября 1915, Шербур – 27 марта 1980, Париж) – французский философ, литературовед. Один из основателей Центра по изучению массовых коммуникаций (1960), профессор Практической школы высших знаний (1962), руководитель кафедры литературной семиологии в Коллеж де Франс (с 1977). Погиб в автокатастрофе.
В работах 1950-х гг., отталкиваясь от радикальных марксистских идей (и используя соответствующую терминологию), Барт выдвинул семиологический проект, суть которого в стремлении написать историю литературной политики буржуазии, основываясь на представлении об историчности отношения литературных производителей к средствам труда и его продуктам (напр., к используемому языку или романной форме). Власть буржуазии, по Барту, есть более глубокое явление, чем институты представительства и репрессии, в которых она внешне локализована. Видимость самоустранения буржуазии из политических институтов общества он объясняет тем, что этот класс претендует представлять всех, универсализует свой частный интерес. Практикуемые в национальном масштабе буржуазные нормы воспринимаются общественным сознанием как очевидные, причем, чем шире эти представления распространяются, тем в большей степени они «натурализуются». В попытке упразднить историю буржуазия порождает миф как «деполитизированную речь». Однако язык, по Барту, не является простым орудием содержания, он активно это содержание производит. Везде, где с помощью речевой практики мир изменяют, а не сохраняют в виде образа, метаязык, которым является миф, становится невозможным. Таким образом, в 1950-е гг. Барт полагал, что существует язык, который мифическим не является, и отождествлял его с языком человека-производителя. Литература, использующая язык, который «производит» содержание, не может мыслить себя вне власти, вести независимую от политического измерения жизнь. Это и заставляет Барта из традиционного историка литературы стать историком семиотических практик определенного класса или, как говорит он сам, стать историком самых коварных знаков, которыми общество метит писателя, – знаков очевидности. Максима политической семиологии – любая деполитизация мира осуществляется в политических целях, не существует «незаинтересованного наблюдателя» власти. В подобной «незаинтересованности» проявляет себя, по Барту, активное утверждение созерцательного отношения к миру как к ценности.
В 1-й пол. 1960-х гг. Барт увлекается семиотикой. В кон. 1960-х и особенно в 1970-е гг. он постепенно отходит от радикализма ранних работ; в центре его внимания оказывается проблема текста и письма как полноценных аналогов социальной революции. Здесь источник двойственности позиции Барта, проходящей через многие его труды: с одной стороны, революция в письме представляет собой нечто «полное», в себе завершенное, ни в чем внешнем не нуждающееся («текстуальный слепок революции»); с другой стороны, признается – хотя чем дальше, тем реже,– что раскол внутри языка неотделим от социального раскола и что без «действительной универсальности» создание абсолютно революционного литературного языка является фикцией. Эта переориентация связана с крупным политическим событием: в результате потрясшего Францию кризиса 1968 семиология пережила существенную трансформацию. То, что в 1950-е гг. мыслилось Бартом как взаимодополняющее (письмо есть и временный слепок социальной революции, и ее преддверие), в 1970-е гг. начинает противопоставляться; макрореволюционные преобразования видятся как неизбежная рутинизация серии точечных текстуальных микрореволюций. Теперь основной задачей политической семиологии становится разложение иерархии языков, закрепленной в системе жанров, и ее подосновы, наррации (повествования, рассказа, сказа); последнюю Барт подводит под раскритикованную Марксом созерцательную позицию предшествующей философии. В отличие от текста, который сам производит условия своей возможности, наррация стремится подчеркнуть свое основание извне. Наррация всегда «правдива», как все то, что стремится просто отражать. Революционный порыв, «великое Нет» обществу возможны, однако, лишь в пределах наррации. Для того, чтобы объявить миру о его тотальном неприятии, необходимо использовать язык инструментально, т.е. быть в этом отношении на стороне власти. Обычно для борьбы с идеологией писателя используют языковой арсенал, наработанный той же идеологией, не видя в этом никакого противоречия. В подлинно революционном письме, которое, по Барту, теперь и есть сама революция, нет достаточного пространства для того, чтобы провозгласить революцию социальную. Взгляды Барта повлияли на авторов круга «Тель Кель», «новых философов» и на ряд других мыслителей, близких структурализму.
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ запись закреплена
КНИГИ ПО ИСТОРИИ ДРЕВНЕГО РИМА
Название: О пределах блага и зла. Парадоксы стоиков.
Автор: Марк Туллий Цицерон.
Жанр: философские трактаты
Описание: Философские трактаты Цицерона представляют собой уникальное по охвату изложение всей древнегреческой философии, предназначенное для латиноязычных читателей, и в этом смысле они сыграли важную роль в истории древнеримской культуры.
Показать полностью.
Говоря о судьбе наследия Цицерона, исследователи зачастую сетуют или, по крайней мере, констатируют тот факт, что в историю культуры он вошел прежде всего как основатель и символ латинского, античного красноречия, а его философские труды пребывают в некотором небрежении и до сих пор недооценены.
Между тем сам Цицерон утверждал, что интерес к философии сопровождал его всю жизнь и даже его риторические и политические высказывания и сочинения всегда стояли на философском фундаменте (например, «О природе богов». Более того, некий ореол мудреца, окружавший Цицерона при жизни и сразу после кончины, будучи изначально связанным с его политической позицией и государственной деятельностью, в дальнейшем постепенно приобретал все более общий смысл, превращая его в носителя «высшего», вневременного знания.
Цицерон оставил обширное литературное наследие, существенная часть которого сохранилась до наших дней. Его произведения уже в античную эпоху получили репутацию эталонных с точки зрения стиля, а сейчас являются важнейшим источником сведений о всех сторонах жизни Рима в I веке до н. э.
Многочисленные письма Цицерона стали основой для европейской эпистолярной культуры; его речи, в первую очередь катилинарии, принадлежат к числу самых выдающихся образцов жанра.
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ запись закреплена
ФИЛОСОФИЯ | НАУКА | КУЛЬТУРА
«Как люди мыслят и почему они не мыслят».
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ запись закреплена
АНТИЧНОСТЬ | ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИЯ КУЛЬТУРА
Надо учесть, что понятия сознания в философии того времени еще не существовало, следовательно, не было и гносеологической проблемы, основанной на противопоставлении сознания бытию. С другой стороны, и #Эмпедокл, и #Анаксагор, и, вероятно, #Левкипп были — если не всегда по роду деятельности, то по духу — в такой же мере естествоиспытателями, как и философами.
Показать полностью. Поэтому предложенные ими решения проблемы бытия сводились в конечном счете к отысканию внутренней структуры чувственно воспринимаемых вещей, которая не противоречила бы требованиям, предъявлявшимся Парменидом к истинному бытию.
Одно из этих требований оказалось невыполнимыми с самого начала, и им пришлось пожертвовать. Это было требование нераздельного единства бытия в прямом, непосредственном смысле. Впоследствии #Аристотель показал, что это требование логически противоречиво — по крайней мере если о бытии можно высказать хотя бы одно суждение, за исключением того, что оно есть. Можно думать, что сам Парменид интуитивно чувствовал это и понимал свои разъяснения, что бытие «существует все целиком сейчас, единое, непрерывное» (фр. 8, 5–6) и что оно «ограничено отовсюду, подобно массе хорошо закругленного шара» (фр. 8, 42–43), не в их прямом значении, а лишь в смысле наводящих аналогий. Во всяком случае все три названных мыслителя были единодушны в допущении и фактической множественности бытия.
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ запись закреплена
ГЕРМЕНЕВТИКА СУБЪЕКТА
Тема 7. Философия атомистов.
1. Античный атомизм: истоки и сущность учения.
2. «Большой мирострой» Левкиппа.
«Когда Левкипп говорит о шаровидности соединения частиц или тел, возникшего в центре, и о выделившейся из этого соединения оболочке, он описывает процесс образования только одного из бесчисленных миров — того, в котором возникла наша Земля, Солнце и движущиеся между Землей и периферией нашего мира светила.»
Асмус, В.Ф. Античная философия. – М., 1999.— С. 150.
3.Философские представления Демокрита о мироздании. Геометризм и функциональность Демокритова атома.
«Атомы, находясь в движении и постоянно перемещаясь, соединяются произвольно, но — и в этом парадокс — их соединение подчинено необходимости выражать порядок космоса.»
Светлов, Р.В. История античной философии. – М., 2016. – С. 86.
4. Проблема пустоты. Учение о движении. Структурно-континуальный космос атомистов.
Онтологическим базисом Левкиппа и Демокрита было логически доказываемое существование бесконечной пустоты и вечно движущихся(это их внутреннее, не элиминируемое качество) бесконечных по величине и форме атомов.
Хлебников, Г. В. Античная философская теология. — М., 2014. — С. 64.
5. «Трактат о цветах» Демокрита.
«Весьма выразительным и оригинальным образцом пластического восприятия мира в специальной области является учение Демокрита о цветах.»
Лосев, А.Ф. История античной эстетики в 8 т., Т.1. Ранняя классика. – М., 2000. – С. 513.
6. Проблема соотнесения философских учений Демокрита и Эпикура.
«Оба мыслителя на каждом шагу оказываются противоположными друг другу.»
Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений. Т. 40. – 1975. – 30 с.
7. Значение греческого атомизма в истории мышления.
«Демокрит не был ни идеалистом, ни субъективистом, ни индивидуалистом. Но его объективно-космологическая философия доходила до той зрелости и перезрелости, когда человеческому индивидууму уже придавалось огромное значение, и стоило сделать только один шаг дальше в учении о человеческом субъекте, как уже начинала зарождаться скептическая философия, которую уже нельзя было преодолеть методами старого космологизма и которая приводила к идеализму Сократа, Платона и Аристотеля.»
Лосев, А.Ф. История античной эстетики в 8 томах. Т.1. Ранняя классика. – М., 2000. – С. 533.
Цитаты предложены студентами 1 курса 111 группы направления 47.03.01 Философия философского факультета Саратовского национального исследовательского государственного университета имени Н.Г. Чернышевского:
1. Артемьева Елизавета Романовна.
2. Алгаева Виктория Александровна.
3. Зубкова Анна Александровна.
4. Богатова Ангелина Сергеевна.
5. Богатова Ангелина Сергеевна.
6. Исингалиева Ангелина Аликовна.
7. Мунин АндрейАлександрович.
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ запись закреплена
Это работает
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ запись закреплена
Сочная литература
Славой Жижек (р. 21 марта 1949, Любляна, СФРЮ) — словенский культуролог и социальный философ фрейдомарксистского толка. Живёт и работает в городе Любляна. Переводчик и интерпретатор Жака Лакана, учение которого наряду с марксизмом служит основным инструментом для анализа культуры.
Показать полностью. Основатель (совместно с Растко Мочником и Младеном Доларом) Люблянской школы психоанализа (школы теоретического психоанализа) — единственной восточноевропейской школы, добившейся международного признания после распада Восточного блока.
Философия Жижека утверждает возвращение классического субъекта философии в духе его модерного понимания в немецкой классической философии, однако этот возврат осуществляется в парадоксальном ключе: лакановские децентрированность и отчуждение — невозможность позитивного существования, неустранимая «нехватка» из-за фундаментальной неспособности удовлетворения желания — являются имманентными характеристиками субъекта. Творчество Жижека нацелено против ведущих теоретиков современной леволиберальной академической среды (Жак Деррида, Мишель Фуко, Юрген Хабермас, Джорджо Агамбен, Жиль Делёз); его работы провозглашают радикальный разрыв с постмодернизмом и постструктурализмом (включая все версии деконструкции, постницшеанства и постхайдеггерианства), прежде всего с их подходом к этике, который рассматривается Жижеком как религиозный. Жижеку важно восстановить «сильное» декартовское понятие субъекта, поскольку картезианский субъект, «когито», является мишенью для критики с cамых разных сторон — от постмодернизма до когнитивизма, экологизма и феминизма.
С одной стороны, с помощью лаканианской теории идеологии Жижек анализирует парадоксы современного либерально-потребительского подхода к субъекту, одновременно циничного и политически конформистского. С другой стороны, Жижек пытается актуализировать нечасто обсуждаемый после 1989 года вопрос о возможности политических изменений.
Работы Жижека характеризуются ярким, часто полемическим стилем, в них затрагивается широкий спектр сюжетов — от политики до поп-культуры. Интерес к капитализму, революционной политике и психоанализу сближает Жижека с франкфуртской школой, с Теодором Адорно, хотя интеллектуальная близость достаточно условна: в отличие от Адорно для Жижека поп-культура служит источником идей.
Влияние Лакана. Субъект и Реальное
Согласно Лакану, воображаемое «эго», идентичность ребёнка формируется в результате узнавания себя в зеркале. Данный образ не является его подлинной идентичностью: между ним и телесным опытом ребёнка возникает неустранимая дистанция. «Эго» с самого начала находится в воображаемом измерении, а субъект — в символическом мире языка, что означает отчуждение. Однако Воображаемое можно сконструировать только при его интеграции в символический порядок. Переход из Воображаемого в Символическое имеет в большей степени логический, а не хронологический характер: ребёнок пребывает в символическом измерении еще до рождения. Образ в зеркале тоже подтверждается символическим Другим. Ребёнок становится субъектом, входя в мир языка и подчиняясь его закону: означающему, что приводит к отношениям власти и подчинения, которые и есть логика означающего. Воплощением этой примордиальной власти (символического «Закона») становится символическое «Имя-Отца».
В психоанализе Лакана субъект отчуждается и «омертвляется» в момент символического рождения, поскольку символический порядок находится в неустранимом конфликте с телесным опытом. Субъект конституируется отчуждением, ему внутренне присуща нехватка «наслаждения» (jouissance), утраченная полнота самого субъекта. Наслаждение (запрещенным объектом которого является досимволическое Реальное, «мать») приносится в жертву «Имя-Отцу» при вхождении в символический мир языка и социального. Утрата / запрет наслаждения являются источником желания («воли к наслаждению»), которое навсегда остается в субъекте, подталкивая его к бесконечному поиску наслаждения. Акт власти (символический «Закон») производит и постулирует мысль об утраченной полноте. Достигнув объекта наслаждения, субъект осознает, что это вовсе не то, чего он желал: ни один объект не способен вернуть утраченное наслаждение, неудачи только сохраняют желание. Идентичность субъекта невозможна, что служит причиной все новых и новых попыток обрести наслаждение, причем не только в детской, но и во взрослой жизни.
Переопределяя понятие субъекта, Жижек опирается на Лакана: в отличие от трактовки Луи Альтюссера, у которого процесс субъективации создает субъекта, а идеология интерпеллирует индивидов, у Жижека субъект первичен по отношению к акту субъективации. Интерпелляция никогда не бывает завершенной, а субъект есть не положительная сущность, а «отсутствующее» пустое место, возникающее в символическом измерении, где осуществляются разнообразные процессы субъективации. Основанный на лакановском воображаемом непризнании «сильный субъект» Жижека не есть идеалистический картезианский абсолютный субъект, он — разрыв, дыра в структуре Символического. Жижек обнаруживает в диалектике Гегеля (с помощью лакановского психоанализа) «утверждение различия и случайности — абсолютное знание само по себе есть не что иное, как теория определенного рода радикальной утраты». Сущностная нехватка самого субъекта аналогична фрейдовскому «влечению к смерти»: для Жижека неизбежен вечный и неустранимый разрыв между желанием и удовлетворением, связанный с объективным существованием человека в символическом измерении языка и общества.
Поскольку объективный социальный порядок (макроуровень общества) существует только когда индивиды его признают, то методологическая проблема неоправданного перехода от уровня индивида к обществу разрешается изначальным присутствием данной дихотомии человек — общество в сознании индивида. Задача состоит не в том, как совместить индивидуальный уровень анализа с социальным, а в том, как нужно структурировать символический порядок, чтобы индивид сохранял своё нормальное «здоровье» и «функционирование». Концепция «расщепленного» субъекта используется для анализа общества, истории и обоснования радикальной политики. Лакановское влияние подразумевает три сферы символического измерения: Реальное, Символическое и Воображаемое, своего рода «поля силы», которые присутствуют в любом ментальном действии. Общество (социальная реальность) организовано Символическим. Социально-символическому порядку присущи неизменные неполнота и нехватка, которые восполняются фантазией — Воображаемым, поддерживающим социальный порядок в качестве дополнения и компенсации за изначальную расщепленность и нехватку субъекта. Воображаемое имеет социальную «природу»: благодаря работе Воображаемого социально-символическая реальность становится непротиворечивой и целостной.
Реальное — ключевое понятие Жижека. Область Реального противится символическому означиванию: Символическое пытается установить контроль над ним с помощью Воображаемого, хотя само Реальное невозможно артикулировать. Включенный в символическое измерение субъект находится в неоднозначных отношениях с Реальным, подавляя своё наслаждение. Измерение Реального представляется «слепящим солнцем», разрывом в символическом пространстве, не поддающимся концептуализации. Разрыв между символической реальностью и Реальным подразумевает отчуждение и «неподлинность» любого социального порядка. Вместе с тем, фундаментальная невозможность тотального контроля оставляет шанс для исторических изменений и свободного человеческого действия. Не следует понимать Реальное в вульгарно-марксистском смысле как некую конечную действительность. Не является оно и кантовской «вещью в себе». Реальное — по сути ничто, оно не существует в позитивном смысле и не имеет онтологической устойчивости. Реальное есть пробел, разрыв, результат деформаций в символическом измерении. Оно не имеет смысла и чувственно непознаваемо. Жижек инвертирует формулу Лакана о «гримасе Реального»: Реальное теперь только «гримаса реальности». Находясь по другую сторону символической реальности и представляя собой её изнанку, Реальное является не причиной, а скорее ретроактивным эффектом разрывов или деформаций. Классический пример Реального — СПИД. Люди по-разному объясняют СПИД: некоторые считают, что это наказание для гомосексуалов, божья кара за нехристианский образ жизни. Другие видят в нем план ЦРУ по уменьшению населения в Африке, а третьи считают, что он есть результат человеческого вмешательства в природу. Все три объяснения сосредоточены вокруг жестокого факта, что болезнь существует вне зависимости от приписываемых ей причин. Иными словами, СПИД есть вторжение Реального.
В соответствии с логикой постоянного разрыва, реабилитируются Марксова критика политэкономии, классовая борьба, диалектический материализм, который в трактовке Жижека подразумевает принципиальную неполноценность реальности, отсутствие целостности, что выражается в наличии бытия и сознания. Материализм понимается не как наличие объективной реальности и стороннего наблюдателя, а как невозможность целостного отображения реальности, которую нельзя концептуализировать без разрывов. Жижек пишет:
«Материализм подразумевает, что реальность, которую я вижу, никогда не является «целым», — не потому, что значительная её часть ускользает от меня, а потому, что она содержит «слепое пятно», указывающее на мою вовлеченность в неё».
К «фундаментальным категориям» диалектического материализма относится и «влечение к смерти». Схожим образом осуществляется реабилитация «экономоцентризма» Маркса, который трактуется не в эссенциалистском ключе, а скорее негативно, как альтернатива тотализации современного социально-символического порядка. Экономика понимается Жижеком не в «онтическом» смысле (как нечто, доступное эмпирическому исследованию), а в «онтологическом», как своего рода матрица, создающая социальные и политические отношения. «Пролетариат» является синонимом Реального, будучи у Жижека скорее мифичным и воплощая невозможность общества: как и классовая борьба, понятие используется в полемических целях для противостояния либеральной доксе.
Реальное маскируется и искажается с помощью идеологии, для защиты субъекта от возможного столкновения с ним. Жижек отвергает традиционный («марксистский») подход к идеологии, в котором она трактуется как ложные убеждения и пристрастные моральные нормы. Не устраивают его и постмодернистская критика модернистской объективной истины. Взяв за основу альтюссеровскую теорию идеологии, и, подвергнув её ревизии, Жижек рассматривает идеологию в трех аспектах: во-первых, как совокупность идей, взглядов, теорий, систем аргументации, во-вторых, как альтюссеровские «идеологические аппараты государства» (материальное выражение идеологии) и, в-третьих, как «спонтанную идеологию», которую трудней всего уловить. Третий аспект идеологии наиболее важен для Жижека, поскольку именно он формирует тот экран, который защищает от невыносимого столкновения с Реальным. Идеологии работают, чтобы защитить субъекта от Реального, показать современное общество возможным для существования изначально ущербного субъекта. По Жижеку:
«Функция идеологии состоит не в том, чтобы предложить нам способ ускользнуть от действительности, а в том, чтобы представить саму социальную действительность как укрытие от некой травматической, реальной сущности».
«Защитный экран» идеологии как во многом схож с неврозами и психозами (психологическими патологиями Фрейда) и работает как «симптом». Поскольку идеология существует на глубинном уровне связи между субъектом и нереализованными желаниями, она имеет власть над людьми. Идеологические установки являются истинными, поэтому они лучше работают как иллюзия. Имея в виду, что даже ложные представления могут играть положительную освободительную роль, Жижек отмечает:
Критика мультикультурализма и идеологических феноменов
Анализируя современный капитализм, Жижек обращает внимание на его логику, представляющую собой ловушку: критика капитализма превращается в способ поддержания его стабильности, сам социально-политический порядок предлагает и задействует разнообразные альтернативы в свою пользу. В этом состоит главная опасность капитализма: сохранение идеологической констелляции, внутри которой капитализм может приспособиться к любой культуре, христианской, буддистской, индуистской и т. п. Жижек сравнивает обычного человека, живущего в условиях неолиберального капитализма с королём в конституционной монархии, принимающим формальные решения по всем ключевым вопросам. Внутри господствующей либеральной доксы отсутствуют реальные альтернативы, а существуют лишь имитации вроде «мультикультурализма» — основной идеологии современного капитализма. Мультикультурализм, как этическое признание и уважение другого, есть причина тех самых проблем, которые он должен решать. Ставшие более частыми в XXI веке проявления национализма, шовинизма, расизма, религиозной нетерпимости и ксенофобии суть элементы, изначально присущие самому мультикультурализму. Несмотря на официальное признание мультикультурализмом множественности и разнообразия культур и сообществ, он все равно сохраняет коммунитаризм как фундаментальную позицию: мультикультуралистский постмодернизм отталкивается от принципа, гласящего, что человек вписан в то или иное культурное сообщество и эти сообщества всегда различны. Снисходительно считая, что он стоит «над» проявлениями шовинизма, расизма и т. д., мультикультурализм не способен воспринимать возможность той же терпимости или отстраненности со стороны других культур.
Жижек анализирует также такие идеологические феномены, как национализм, фашизм, ксенофобии и антисемитизм, которые нельзя осмыслить с помощью рациональной аргументации. Эти идеологии являются для их приверженцев непризнаваемым источником наслаждения (jouissance). Яркий пример — антисемитизм. Исследование «фактов» поведения или «черт» характера евреев есть лишь проявление «паранойи» антисемитизма, поскольку неясно, зачем изучать именно эту группу людей, а не какую-либо другую. Если факты не соответствуют реальности, они только укрепляют предрассудки. Жижек выделяет два элемента в антисемитском расизме: этнический Другой, во-первых, обладает странным и привилегированным доступом к наслаждению; во-вторых, он пытается украсть наше наслаждение. В то же время политика толерантности и гуманистической симпатии не очень эффективна при столкновении с антисемитизмом или мультикультурализмом, который сам является симптомом внутреннего противоречия либеральной идеологии
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ запись закреплена
АНТИЧНОСТЬ | ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИЯ КУЛЬТУРА
Мнится: как были они искони, так и впредь они будут —
Будут оба они наполнять несказанное время.
Показать полностью.
Речь моя будет двойной: ибо — то прорастает Единством
Многость, то вновь разделяется рост Единства на Многость.
Смертных вещей двояко рожденье, двояка и гибель:
Ибо одно от слиянья Всего и родится и гибнет, —
И в разделенье Всего растет и гибнет другое.
Сей беспрерывный размен никак прекратиться не может:
То, Любовью влекомое, сходится всё воедино,
То враждою Раздора вновь гонится врозь друг от друга.
Так, поскольку Единство из Многости вечно родится,
А разделеньем Единства опять совершается Многость, —
То возниканье в них есть, но нет в них стойкого века.
Но, поскольку размен сей никак прекратиться не может,
Вечно постольку они, неизменные, движутся в круге.
Выслушай слово мое: от учения множится разум!
Как я и раньше сказал, поясняя предел рассужденья,
Речь моя будет двойной: ибо — то прорастает Единством
Многость, то вновь разделяется рост Единства на Многость:
Огонь, и Воду, и Землю, и Воздух безмерно высокий.
Вне их — Вражда смертоносная, всем равновесная порознь,
В них — Любовь, в ширину и в длину одинакая всюду.
К ней обрати созерцанье ума, не сиди ослепленный!
Ею считались всегда проникнуты смертные члены,
Ею доброе мыслят и ею согласное деют,
Радостью и Афродитой-богиней ее величая;
Но что она одна извилась за всеми за теми, —
Смертные люди не знают. Послушай же верные речи!
Все те стихии равны и все одинако исконны,
Всякой, однако, и должность иная, и свойство иное:
В круговороте времен есть доля господства для каждой.
К ним ничто не прибавится, в них ничто не убудет:
Если бы гибли они беспрерывно, то их бы не стало, —
Что и откуда тогда бы вселенную снова воздвигло?
Где ж и погибнуть бы им, если места от них нет пустого?
Только они и есть, и все те же; но входят друг в друга
И, становясь то одним, то другим, остаются все теми ж.
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ запись закреплена
Словарь интеллигента
Стивен Эделстон Тулмин (англ. Stephen Edelston Toulmin; 25 марта 1922, Лондон — 4 декабря 2009, Калифорния) американский философ аналитического направления, испытал значительное влияние философии Л. Витгенштейна.
Показать полностью. Окончил Королевский колледж в Кембридже (1951), преподавал философию в Оксфорде, профессор Лидского университета (1955—59), затем переехал в США, где с 1965 преподавал философию в различных университетах (Мичиганском, Калифорнийском, Чикагском, Северо-Западном (Иллинойс) и др., а также в университетах Австралии и Израиля. В 1950-х гг. выступил с критикой неопозитивистской программы обоснования научного знания, предложив исторический подход к научно-исследовательским процессам. В 1960-х гг. сформулировал концепцию исторического формирования и функционирования “стандартов рациональности и понимания”, лежащих в основе научных теорий. Понимание в науке, согласно Тулмину, как правило, определяется соответствием ее утверждений принятым в научном сообществе стандартам, “матрицам”. То, что не укладывается в “матрицу”, считается аномалией, устранение которой (“улучшение понимания”) выступает стимулом эволюции науки. Рациональность научного знания определяется его соответствием стандартам понимания. Последние изменяются в ходе эволюции научных теорий, трактуемой им как непрерывный отбор концептуальных новшеств. Сами теории рассматриваются не каклогические системы высказываний, а как особого рода “популяции” понятий. Эта биологическая аналогия играет существенную роль в эволюционной эпистемологии вообще и у Тулмина в частности. Развитие науки изображается им подобно биологической эволюции. Научные теории и традиции подвержены консервации (выживаемость) и инновациям (мутации). “Мутации” сдерживаются критикой и самокритикой (“естественный” и “искусственный” отбор), поэтому заметные изменения наступают лишь при определенных условиях, когда интеллектуальная среда позволяет “выжить” тем популяциям, которые в наибольшей степени адаптируются к ней. Наиболее важные изменения связаны с заменой самих матриц понимания, фундаментальных теоретических стандартов. Наука— это и совокупность интеллектуальных дисциплин, и профессиональный институт. Механизм эволюции “концептуальных популяций” состоит в их взаимодействии с внутринаучными (интеллектуальными) и вненаучными (социальными, экономическими и др.) факторами. Понятия могут “выживать” благодаря значительности своего вклада в улучшение понимания, однако это может происходить и под влиянием иных воздействий, напр. идеологической поддержки или экономических приоритетов, социально-политической роли лидеров научных школ или их авторитета в научном сообществе. Внутренняя (рационально реконструируемая) и внешняя (зависящая от вненаучных факторов) история науки являются дополняющими одна другую сторонами одного и того же эволюционного процесса. Тулмин все же подчеркивает решающую роль рациональных факторов. “Носителями” научной рациональности являются представители “научной элиты”, от которых в основном зависит успешность “искусственного” отбора и “выведение” новых, продуктивных понятийных “популяций”. Свою программу он реализовал в ряде историко-научных исследований, содержание которых, однако, обнаружило ограниченность эволюционистской модели развития знания. В своих эпистемологических анализах пытался обойтись без объективистской трактовки истины, склоняясь к инструменталистской и прагматистской ее трактовке. Выступал против догматизма в эпистемологии, против неоправданной универсализации тех или иных критериев рациональности, требовал конкретно-исторического подхода к процессам развития науки, связанного с привлечением данных социологии, социальной психологии, истории науки и др. дисциплин. В работах по этике и философии религии Тулмин утверждал зависимость обоснованности моральных и религиозных суждений от принятых в данных областях правил и схем понимания и объяснения, формулируемых или практикуемых в языке и служащих гармонизации социального поведения. Однако эти правила и схемы не имеют универсальной значимости, а действуют в конкретных ситуациях этического поведения. Поэтому анализ языков этики и религии в первую очередь направлен не на выявление неких универсальных характеристик, а скорее на их уникальность. В своих поздних работах он пришел к выводу о необходимости ревизии традиционных, идущих от эпохи Просвещения, “гуманистических” представлений о рациональности: человеческая рациональность определяется контекстом социальных и политических целей, которым служит и наука.
Соч.: An examination of the place of reason in ethics. Cambr., 1950; The philosophy of science: an introduction. L., 1953; The uses of argument. Cambr., 1958; The ancestry of science (v. 1—3, with J. Goodfield); Wittgenstein’s Vienna (with A. Janik). L., 1973; Knowing and acting. L., 1976; The return to cosmology. Berkley, 1982; The abuse of casuistry (with A. Jonsen). Berkley, 1988; Cosmopolis, N.-Y, 1989; в рус. пер.: Концептуальные революции в науке.— В кн.: Структура и развитие науки. М., 1978; Человеческое понимание. М-, 1983; Выдерживает ли критику различение нормальной и революционной науки.— В кн.: Философия науки, вып. 5. M., 1999, с. 246—258; История, практика и “третий мир”.— Там же, с. 258—280; Моцарт в психологии.— “ВФ”, 1981, №10.
Лит.: Андрианова Т. В., РакитовА. И. Философия науки С. Тулмина.— В кн.: Критика современных немарксистских концепций философии науки. М., 1987, с. 109—134; ПорусВ. Н. Цена “гибкой” рациональности (О философии науки С. Тулмина).— В кн.: Философия науки, вып. 5. М„ 1999, с. 228-246.
В. Н. Пору с
(Новая философская энциклопедия: В 4 тт. М.: Мысль. Под редакцией В. С. Стёпина. 2001.)
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ запись закреплена
ТРИНИТАРНАЯ АНТРОПОЛОГИЯ
ЯКОВЕНКО Борис Валентинович [24 мая (6 июня) 1884, Тверь — 16 января 1949, Прага] — русский философ, историк философии, публицист. Сын народника В. И. Яковенко. В 1903 поступил в Московский университет. После исключения из него в 1905 уезжает за границу, где в 1906—08 обучается на философском факультете Гейдельбергского университета. По возвращении в Россию публикует статьи в журналах «Вопросы философии и психологии», «Северные записки», «Новые идеи в философии», становится членом редакции «Логос». В 1910—12 активно сотрудничает с газетой «Русские ведомости», где публикует многочисленные рецензии на работы русских и зарубежных философов, пропагандируя достижения новейшей европейской философии, выступая как оппонент современной русской религиозной философии. В 1912 из-за связей с московской организацией эсеров был арестован, в 1913 уезжает в Италию, где жил до 1924. Публикует книги: «Философия большевизма» (1921), «Очерки русской философии» (1922). Впоследствии переезжает в Прагу, где в 1929—34 издает на немецком языке журнал «Der russische Gedanke» («Русская мысль»), в 1935—44 — «Международную библиотеку по философии», серию сборников статей по проблемам современной философии. В 1938 выходит книга «Dejiny ruske filosofie» («История русской философии», на чешском яз.), в 1940 — «Geschichte des Hegelianismus in Russland» («История гегельянства в России», на нем. яз.). Философские взгляды Яковенко сложились в начале 1910-х гг. под влиянием Гуссерля, Шуппе, Риккерта, Виндельбанда, Ко- гена. Среди классиков философии он называет своими учителями Плотина, Юма, Канта, Фихте, Гегеля. Система трансцендентально-интуивистического плюрализма, или трансцен-дентально-онтологического критицизма, излагается в нескольких крупных статьях: «О Логосе» («Логос», 1911, кн. 1),«Что такое философия. Введение в трансцендентализм» (там же, 1911—12, кн. 2—3), «Об имманентном трансцендентизме, трансцендентном имманентизме и дуализме вообще. Второе и более специальное введение в трансцендентализм» (там же, 1912—13, кн. 1 2), «Путь философского познания» (там же, 1914, кн. 1). Согласно Яковенко, исходный пункт философского рассуждения — интерпретация жизни, отражение и анализ жизненного материала. «Единым предметом философских исканий является Сущее во всем своем целом, во всех своих деталях, во всех своих обнаружениях: значит, Сущее как Сущее» («О Логосе», с. 31). Философия возникает, когда человек обнаруживает разницу между собственным бытием вещи и тем, как она дается ему в восприятии. Так появляется проблема трансцендентного, проблема соотношения сущности и явления, чувственного и сверхчувственного. История философии в понимании Яковенко является процессом самопознания сущего, поэтому он критикует Бердяева, Булгакова, Флоренского за попытку создания национальной, русской философии, утверждая, что философская мысль живет собственной внутренней жизнью, характеризуется собственным систематическим развитием, независимо от особенностей национального сознания.
Важным понятием философии Яковенко является плюрализм. В онтологии он противопоставляет реалистическому атомизму и спиритуалистическому монизму многообразие и равную абсолютность сущностей, в гносеологии — прагматистскому релятивизму и монистическому абсолютизму «абсолютность и многообразие истин». В этике Яковенко утверждает равнозначность любого нравственного поступка личности, в эсте-тике — многообразие и равную абсолютность прекрасного. Отражением философского плюрализма в социальной жизни Яковенко считает демократию.М. И. Ивлева
Новая философская энциклопедия. В четырех томах. / Ин-т философии РАН. Научно-ред. совет: В.С. Степин, А.А. Гусейнов, Г.Ю. Семигин. М., Мысль, 2010, т. IV, Т – Я, с. 512.
Современные процессы самоопределения русской мысли принуждают ее к освоению и оценке всего богатства отечественной философии, и в частности наследия русского философского западничества начала XX века, одним из лидеров которого был Б. В. Яковенко (1884-1949). Философ-неокантианец и создатель системы трансцендентального плюрализма, один из инициаторов журнала «Логос», пропагандист русской культуры в Европе, организатор издания «Der russische Gedanke», историк философии и переводчик Б. В. Яковенко последнее время все больше привлекает внимание исследователей. Обстоятельства скитальческой жизни Б. В. Яковенко не позволили ему выпуск собственных работ в форме монографий. Таким образом, настоящая книга впервые знакомит читателя с его творчеством в систематической форме. Содержание книги состоит из трех разделов:
— теоретические исследования;
— работы по истории европейской (немецкой) философии;
— работы по истории русской мысли.
Книга рассчитана на специалистов-философов и исследователей русской и европейской мысли.
Шиян А.А. Трансцендентализм Яковенко в философском контексте его
времени: феноменология и/или неокантианство // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Философия. 2019. Т. 23. No 4. С. 443—460. doi: 10.22363/2313-2302-2019-23- 4-443-460
В статье рассматривается творчество Бориса Валентиновича Яковенко, одного из самых ярких представителей русского неокантианства. Философия Яковенко анализируется в контексте немецкой и русской философских традиций начала ХХ в. — феноменологии и неокантианства. Будучи сторонником неокантианства, большую часть своих исследований Яковенко посвятил проблематике познания. В статье исследуются основания критики, направленной Яковенко против современных ему гносеологических подходов, прежде всего, против феноменологии и неокантианства. Неприемлемость этих подходов для Яковенко состоит в смешении различных типов сущего. Яковенко
считает, что феноменология Гуссерля концентрирует свое внимание на изучении процесса психологического познания, а исходя из субъективности нельзя достигнуть объективного знания. Коген,
по мнению Яковенко, отрицая возможность чистой данности ощущений, релятивизирует саму идею сущего, подразумевая под ним только науку. Собственную онтологическую установку Яковенко называет трансцендентальным плюрализмом, под которым понимается признание самодостаточности и независимости каждого вида Бытия, между которыми не существует никакой связи.
Познание этой множественности единичностей должно быть безпредпосылочным и абсолютным и возможно, по мнению Яковенко, в особого рода интуиции. Эту интуицию Яковенко называется мистической, однако не дает ее развернутого описания и обоснования. Несмотря на незавершенность концепции Яковенко, обращение к его философии позволяет актуализовать теоретико-познавательные проблемы, представляющие и сегодня для нас интерес: проблему субъективности и объективности, проблему беспредпосылочности познания, «чистой данности», трансценденции и имманенции, соотношения различного типа интуиций в познании и др.
Ключевые слова: трансцендентализм, феноменология, неокантианство, познание, сознание, Яковенко