сталин и грабин история
Новое в блогах
Василий Гаврилович Грабин (15 июня 1935 года, вторая встреча со Сталиным)
Судьба каждой пушки решалась в Кремле
Утром меня разбудили две мысли о предстоящем выступлении в Кремле и об отправке пушек для испытательных стрельб на военный полигон Было досадно, что я не смог доказать Сталину необходимость раздельных испытаний — сначала заводских, а затем уж на военном полигоне. Конечно, полигон не будет интересоваться, проведены или не проведены заводские испытания. Его дело — дать свое заключение, годна пушка или не годна.
Решил посоветоваться с Павлуновским. С этим и пошел в Главное военно-мобилизационное управление НКТП. Иван Петрович выслушал меня и сказал, что этот вопрос ставить в Кремле не следует. Правительство торопится с принятием на вооружение дивизионной пушки.
— Я знаю, но боюсь, что может получиться не сокращение сроков, а удлинение. Ведь полигон не изменит своей методики, а недостатки могут обнаружиться всякие. К тому же военные, как известно, стоят за универсальную пушку. Все наши слабые места они могут использовать в защиту универсальной Надо добиться, чтобы пушки сначала отправили на завод для наших испытаний.
Только я произнес последнюю фразу, как зазвонил телефон Иван Петрович снял трубку.
— Павлуновский слушает. Здравствуйте. [124]
Что-то ему говорили, он отвечал: «Хорошо. «, «да…», «будет. «
Положив трубку, сказал мне:
— На станцию, что возле полигона, сейчас выезжают руководители разных управлений Генерального штаба. Хотят посмотреть пушку Ф-22. Поезжайте туда и покажите им ее. Только не опоздайте в Кремль на заседание!
Я буквально побежал на вокзал и с пригородным поездом выехал. Когда прибыл на место, около пушек увидел много военных с тремя и четырьмя ромбами. Никто ничего им не объяснял, а они настолько были увлечены, что даже не обратили внимания на то, что появился кто-то в штатском. Никого из них я не знал, и меня не знали. Осматривая пушки, они громко переговаривались о различных агрегатах и механизмах. Мне хотелось им кое-что объяснить, но еще больше — узнать их непредвзятое, непосредственное мнение, и поэтому я стал в сторонке.
— А ведь пушка-то не подрессорена! Как это мог Грабин так обмануть товарища Сталина?
Все бросились к пушке, нагибались, что-то там исследовали, и каждый подтверждал, что Грабин обманул Сталина. Больше уже ни о чем они не говорили, кроме как о подрессоривании. Слышу, кто-то развивает первоначальную мысль:
— Грабин сказал Сталину, что у пушки большая подвижность, что ее можно перевозить со скоростью до тридцати пяти километров в час. Да, ловко он обманул!
Его тоже поддержали.
Тогда я подошел к ним и сказал:
— Нет, Грабин не обманул Сталина, пушка действительно подрессорена.— И показал им рессору.
По очереди они принялись не просто осматривать, а ощупывать рессору руками. Стоило посмотреть в эту минуту на их лица. Они были поражены тем, что рессоры совсем не видно. После этого посыпались похвалы. Желая подробнее ознакомить их с конструкцией пушки, я начал рассказывать о ее тактических и служебных качествах, сопровождая свой рассказ демонстрацией отдельных механизмов. Они распрощались со мной удовлетворенные, так и не узнав, что я и есть тот Грабин, которого они только что усердно обвиняли в обмане Сталина. Уехал и я на электричке в Москву. Времени было в обрез: не заезжая в ГВМУ, направился прямо в Кремль.
Посередине зала приемной, куда я попал сначала, стоял длинный стол, уставленный бутылками с прохладительными [125] напитками, блюдами с различными бутербродами, вазами с фруктами. Возле стола — стулья, у стен, украшенных картинами,— мягкие кресла, столики с пепельницами Рядом была еще комната поменьше, в которой тоже стояли кресла, стулья и столики с пепельницами.
Пришел я минут за тридцать до обсуждения нашего вопроса. В зале и в смежной комнате было много народу — и военных и штатских. Ни с кем из них я не был знаком и даже никогда не встречался. А они стояли или сидели группами, каждая группа сама по себе, вполголоса о чем-то беседовали
Подходили еще люди Все приветствовали друг друга и держались свободно Иные, только войдя, сразу же присаживались к столу — видно было, что все они не впервые в этом зале
Минут за пять до назначенного срока пришли Тухачевский, Павлуновский и его заместитель Артамонов, начальник Артиллерийского управления Ефимов, начальник Генерального штаба Егоров, инспектор артиллерии Роговский.
Открылась дверь зала заседаний, и оттуда стали выходить люди. Пригласили нас Входили по старшинству Зал заседаний был значительно больше Один стол стоял поперек, за ним сидел Молотов; за другим, длинным столом, приставленным к первому,— Орджоникидзе, Ворошилов, Межлаук и другие члены правительства. Сталин стоял у окна. Было очень много военных и гражданских специалистов. За столом все не поместились, некоторым пришлось сесть у стен, где стояли стулья и кресла.
— Слово предоставляется конструктору Грабину. Я даже вздрогнул. До стола председательствующего, куда выходили все выступавшие, шел, как во сне, никого не видя и ничего не слыша. Путь показался мне очень долгим.
— Да, всем известно, что США занимаются разработкой дивизионной универсальной пушки. Но мы не знаем, приняли ли они на вооружение хотя бы одну из трех своих универсальных пушек: Т-1, Т-2 или Т-3. Полагаю, это у них поисковые работы. Трудно допустить, что после всестороннего анализа универсальной дивизионной пушки они не откажутся от нее. А мы гонимся за ними, американская идея универсализма стала у нас модной.
Я разобрал по очереди все недостатки универсальной пушки — тактическо-служебные, экономические (слишком дорогая для массовой дивизионной) и конструктивные. А затем описал нашу 76-миллиметровую пушку Ф-22, указав на ее преимущества по сравнению с универсальной и полууниверсальной пушками.
После меня выступили Радкевич, заместитель начальника Главного военно-мобилизационного управления Артамонов. Он напомнил, что в первую мировую войну трехдюймовые скорострельные пушки, легкие и мощные, показывали чудеса в бою. Батареи трехдюймовок появлялись там, где их трудно было даже ожидать, и наносили сокрушающие удары по живой силе и технике противника. [127] — Предлагаемая на вооружение 76-миллиметровая универсальная пушка,— сказал он,— очень сложна и тяжела, она не сможет сопровождать колесами наступающую пехоту.
Артамонов дал высокую оценку 76-миллиметровой пушке Ф-22 и рекомендовал принять ее на вооружение.
— Некоторые товарищи просят разрешения выступить еще раз, а время уже позднее.
— Надо разрешить. Это поможет нам лучше разобраться и принять правильное решение.
Стали выступать по второму разу. Маханов продолжал защищать свою универсальную пушку, утверждая, что та лучше всех способна решать современные задачи дивизионной пушки. Под конец он заявил:
— США занимаются созданием универсальной пушки. Я разделяю их точку зрения.
Мне тоже было вторично предоставлено слово. Я обратил внимание присутствующих на то, что дивизионная пушка специального назначения Ф-22 конструктивно решена так, чтобы лучше, быстрее и с наименьшей затратой боеприпасов решать боевые задачи,— это во-первых; во-вторых, чтобы по весу и ходовым качествам удовлетворять требованиям пехоты; в-третьих, она дешевая. И затем сказал, что если США и занимаются созданием универсальной пушки, то это еще не значит, что мы должны слепо копировать их.
Кстати, позже выявилось: США вступили во вторую мировую войну, не имея на вооружении этой, столь расхваленной у нас универсальной пушки.
— Я хочу сказать несколько слов.
Меня очень интересовало, что же он скажет по столь специфическому вопросу, который дебатируется уже несколько лет?
Манера Сталина говорить тихо, не спеша описана уже неоднократно. Казалось, он каждое слово мысленно взвешивает и только потом произносит. Он сказал, что надо прекратить заниматься универсализмом. И добавил: «Это вредно». (Думаю, читатель поймет, какую бурю радости вызвало это в моей груди.) Затем он добавил, что универсальная пушка не может все вопросы решать одинаково хорошо. Нужна дивизионная пушка специального назначения.
— Отныне вы, товарищ Грабин, занимайтесь дивизионными пушками, а вы, товарищ Маханов,— зенитными. Пушку Грабина надо срочно испытать.
Речь была предельно ясной и короткой. Закончив выступление, Сталин пошел в нашу сторону. Когда он поравнялся со мной, к нему подошел Егоров и сказал:
— Товарищ Сталин, мы можем согласиться принять пушку Грабина, только попросили бы, чтобы он сделал к ней поддон для кругового обстрела.
Сталин спросил меня:
— Можете к своей пушке сделать поддон?
— Да, можем, но он нашей пушке совершенно не нужен.
— Тогда и сделайте, а если он не понадобится, мы его выбросим.
— Хорошо, поддон будет сделан.
В это время к нам подошел Радкевич:
— Товарищ Сталин, для того чтобы завод мог уже сейчас начать подготовку производства, хотелось бы знать, ориентируется ли правительство на нашу пушку?
— Да, ориентируется,— ответил Сталин. [129]
«История одной болезни». Как Сталин помог конструктору Грабину справиться с тяжелым недугом.
В итоге, к апрелю 1938г. он потерял больше 30 кг. от своего нормального веса, говорил с трудом, и уже не мог своей рукой чертить или писать.
И вот совещание. С самого начала Грабина не узнал ни Сталин, ни Ворошилов, которые давно его не видели:
«Подходя к столу Ворошилова, я обратил внимание, что маршал смотрит на меня так, будто видит впервые. Да и трудно было меня узнать… Не успел я начать свое выступление, как поднялся Сталин, вытянул руку в мою сторону и спросил:
— Разве это Грабин?
Я молчал. Сталин подошел ко мне и, как бы продолжая, сказал:
— Что с ним? Его не узнать!
— Я не заметил, когда Грабин положил на стол записку,— проговорил Ворошилов.— Прочитал ее и стал искать Грабина среди присутствующих. Но так и не нашел.
После этого небольшого отступления заседание было продолжено».
Когда совещание было окончено и все необходимые решения приняты, Грабин собрался было уйти, но ему не дал это сделать Сталин:
«— Нет, вы не уходите,— остановил меня Сталин,— сейчас займемся вами.
Я остановился, недоумевая, чем же еще можно заниматься. Просьбу мою [получить разрешение на проектирование новой дивизионной пушки] удовлетворили, а больше я ничего не просил.
— Климент Ефремович, Грабина нужно обязательно лечить,— продолжал Сталин, обращаясь к Ворошилову.— Видите, как он изможден, от прежнего Грабина ничего не осталось. В таком состоянии ему бы лечиться, а он напросился на такую тяжелую работу. Надо лечить его, и немедленно.
Я пытался возразить, мотивируя тем, что мне нужно сначала создать новую пушку, а потом уж лечиться. Но Сталин не стал меня слушать.
— Нет, не так. Ваше здоровье для нас дороже всякой пушки. Скажите, у вас есть помощник?
— Есть,— ответил я.
— Так пусть он создает пушку, а вы лечитесь. Грабина нужно послать в Нальчик, там он быстро поправится, — вновь обратился Сталин к Ворошилову.
— Лучше бы послать его в Аббас-Туман,— внес свое предложение маршал.
Сталин не согласился и стал перечислять климатические и другие особенности Нальчика, а Ворошилов доказывал преимущества Аббас-Тумана. Я молча ждал.
Наконец Сталин пристально посмотрел на меня, я даже смутился, не зная, чем объяснить этот взгляд.
— Климент Ефремович, мы с вами определяем место, где Грабина лучше лечить, а не спросили его, чем он болен, — заметил Сталин.
— Это верно,— сказал Ворошилов.
— Товарищ Грабин, чем вы больны? — спросил Сталин.
По возможности более кратко я объяснил, что болен уже около двух лет, и никто из врачей не может мне сказать ничего определенного.
— Вот видите, Климент Ефремович, как обстоят дела? Грабину неизвестно, чем он болен, а мы с вами решаем, куда его послать на отдых и лечение. Но почему ему до сих пор никто не помог?
Сталин нажал кнопку звонка. Вошел А. Н. Поскребышев. Люди моего поколения, руководители любых рангов, хорошо знали эту фамилию. Поскребышев много лет был помощником Сталина. Через него проходило, кажется, все: бумаги, вызовы, телефонные звонки. Всегда, в любое время его можно было застать в приемной.
— Нужно заняться лечением Грабина. И немедленно. Проследите, чтобы для этого все необходимое было сделано,— распорядился Сталин и чуть позже, прощаясь со мной, пожелал скорейшего выздоровления».
Сразу после этого Грабина пригласили в одну из московских больниц, и там после ряда исследований выяснилось – он страдает базедовой болезнью. Ему нужна была операция, но не было уверенности в том, что организм ее выдержит. Но поскольку состояние Грабина неуклонно ухудшалось, операцию все же провели, и, слава богу, все обошлось. Конструктор медленно, но верно пошел на поправку. Из больницы его перевели в подмосковный санаторий. В общей сложности, со дня разговора со Сталиным до полного выздоровления прошло около 6 месяцев (за это время ему не раз звонили из Кремля, интересовались, как здоровье).
Наконец, после выписки, Грабин вернулся к привычной работе. И вот, снова совещание в Кремле.
«Едва участники заседания расположились в зале, ко мне подошел Сталин и негромко, с обычным своим акцентом сказал:
— Ну вот, теперь это прежний Грабин, а то чуть было в могилу не сошел человек. Как вы себя чувствуете?
Я воспользовался случаем и поблагодарил его за заботу о моём здоровье».
Хорошо все, что хорошо кончается. Василий Грабин, замечательный советский конструктор, благодаря заботе Сталина, выздоровел и сделал многое для нашей артиллерии в годы войны.
Но все же нужно сказать, что болезнь Грабина появилась не на ровном месте, а на фоне бесконечных треволнений на работе. В те годы у конструктора было много недоброжелателей, которых он раздражал своими «необязательными» инициативами. К тому же, он боролся за создание пушек специального назначения в то время, когда влиятельные советские военные (во главе с Тухачевским) считали такие пушки бесперспективными и всячески их созданию препятствовали. Достаточно сказать, что дважды приходили приказы об увольнении Грабина из его КБ, и только прямое заступничество из Кремля позволяло эти приказы отменить.
Сам Грабин в своих мемуарах не жалуется. Но описанные им события говорят о том, что понервничать ему приходилось. И это, я думаю, если и не спровоцировало появление болезни, то уж точно ее усугубило.
Что ж, путь выдающихся людей не бывает легким. Спустя время Грабин стал «главным артиллеристом» страны и уже никто не мешал ему работать. Ну а кто помог ему сохранить здоровье и раскрыть свой талант, вы знаете и сами.
Мнение, выраженное в публикации Леонида Масловского, является его личной позицией и может не совпадать с мнением редакции сайта телеканала «Звезда».
Индустриализация, коллективизация, создание новой армии – все это были части большой программы модернизации СССР. Важным в ней было превращение человека с крестьянским типом мышления в человека современного индустриального общества, способного быть оператором сложной производственной и военной техники.
«Запад создавал такого человека в течение 400 лет, в основном возложив эту задачу на частного хозяина, который дубил шкуру рабочего угрозой голода. Но и государство действовало на Западе в том же направлении такими жестокими методами, которые России были неведомы (например, законы о бедных и о бродяжничестве).
Уважение к собственности также вбивалось вчерашним крестьянам жестокими способами: в начале XIX века в Англии вешали даже детей за кражу в лавке на сумму более пяти фунтов стерлингов, а за бродяжничество клеймили с 14 лет. Гражданское общество Запада изобрело для бедных новый тип наказания – тюрьму такого типа, какого Россия и СССР никогда не знали.
Видный французский философ М. Фуко показал суть западного общества через его институты – тюрьму, больницу, сумасшедший дом и др. Тюрьме посвящен его большой и важный труд «Надзирать и наказывать». Если бы его у нас знали, трудно было бы нашим перестройщикам представить западное государство гуманным по сравнению с советским…
Темпы индустриализации были небывало высокими (а сегодня они кажутся невероятными): с 1928 по 1941 год было построено около девяти тысяч крупных промышленных предприятий… Это было достигнуто через трудовое и творческое подвижничество всего народа при общем энтузиазме, по силе сходном с религиозным», – пишет С. Г. Кара-Мурза.
Индустриализация была нужна стране как воздух. Без нее на месте Советского Союза образовалась бы пустыня без населяющих ее народов. Грандиозность свершений нашего народа в предвоенные годы поражает. Правительство СССР понимало, что без сильной армии огромное по территории государство, обладающее богатейшими природными ресурсами, существовать не может. Оно будет растерзано на куски сильным агрессором. Поэтому наша страна делала все возможное для создания сильной современной армии, способной дать отпор любому агрессору. И такая армия была создана.
В июне 1941 года Красная армия значительно уступала немецкой армии в численности личного состава и отставала в количестве отдельных видов новой военной техники. Но в целом Красная армия не уступала вермахту в количестве имеющихся в армии основных видов вооружений.
В массовом и крупносерийном производстве каждый рубль, сэкономленный на одном изделии, оборачивается экономией сотен тысяч рублей. Например, автомат ППШ выбрали при равных боевых характеристиках с другими образцами, потому что в нем все детали были штампованными и поэтому недорогими в изготовлении, что позволило при значительно меньших затратах произвести только за последние три года войны два миллиона автоматов.
Выдающийся советский конструктор артиллерийского вооружения Василий Гаврилович Грабин в своей книге «Оружие победы» пишет: «Хрущев сказал, что мы не готовились к войне. А я все свои пушки сделал до войны. Но если бы послушали Тухачевского, то их бы не было. Я попросил Тухачевского выставить на смотре нашу пушку. Тот наотрез отказался. Тогда я сказал, что заявлю в Политбюро… Сталин (на смотре) продолжал знакомиться с данными, написанными на дощечке, а затем обратился ко мне и стал задавать вопросы.
Его интересовали дальность стрельбы, действие всех типов снарядов по цели, бронепробиваемость, подвижность, вес пушки, численность орудийного расчета, справится ли расчет с пушкой на огневой позиции и многое другое. Я отвечал коротко и, как мне казалось, ясно. Долго длилась наша беседа, под конец Сталин сказал: «Красивая пушка, в нее можно влюбиться. Хорошо, что она и мощная и легкая»».
Далее Грабин продолжает: «Когда закончилась стрельба из последнего орудия, Сталин произнес «все» и отошел от амбразуры. Выйдя из блиндажа, он продолжал, как бы думая вслух:
– Орудия хорошие, но их надо иметь больше, иметь много уже сегодня, а некоторые вопросы у нас еще не решены. Надо быстрее решать, и не ошибиться бы при этом.
Хорошо, что появились у нас свои кадры, правда, еще молодые, но они уже есть. Их надо растить. И появились заводы, способные изготовить любую пушку, но надо, чтобы они умели не одну только пушку изготовить, а много.
Мы с Махановым шли рядом с ним, я справа, а он слева, но ни я, ни он не промолвили ни слова – было ясно, что Сталин не с нами ведет этот разговор.
Сталин обнял нас обоих за талии, и мы пошли по направлению к нашим пушкам. Через несколько шагов Сталин остановился, естественно, остановились и мы.
Обращаясь к Маханову (конструктор артиллерийского вооружения), он сказал:
– Товарищ Маханов, покритикуйте пушки Грабина.
Вот этого ни один из нас не ожидал. Подумав, Маханов сказал:
– О пушках Грабина ничего плохого не могу сказать.
Не ожидал я такого ответа, даже удивился. Тогда Сталин обратился ко мне:
– Товарищ Грабин, покритикуйте пушку Маханова.
Собравшись с мыслями, я сказал, что универсальная пушка имеет три органических недостатка. Перечислил их и заключил:
– Каждый из этих недостатков приводит к тому, что пушка без коренных переделок является непригодной для службы в армии.
Сказав это, я умолк. Молчали и Сталин с Махановым. Я не знал, как они отнесутся к моим словам, и испытывал некоторую душевную напряженность, но не жалел, что сказал. «Если бы меня не спросили, я не сказал бы ничего, – рассуждал я мысленно. – Ну а раз спросили. «
Помолчав немного, Сталин сказал:
– А теперь покритикуйте свои пушки.
Такого я уже совершенно не ожидал. Но ждал или не ждал – неважно. Умел критиковать чужую пушку, сумей покритиковать и свои. От своей самокритики я даже вспотел и изрядно покраснел.
– Хорошо вы покритиковали свои пушки. Это похвально. Хорошо, что, создав пушки, вы видите, что они могут быть улучшены. Это значит, что ваш коллектив будет прогрессировать… Я правильно понял вас, что в ней нет ничего заграничного?
– Да, товарищ Сталин, она создана нашим КБ по своей схеме, изготовлена из отечественных материалов и на отечественном оборудовании.
– Это замечательно, – сказал Сталин. ».
Пушку Грабина испытали, запустили в серийное производство, и уже в 1936 году пушка с заводским индексом Ф-22 была принята на вооружение с названием 76-миллиметровая дивизионная пушка образца 1936 года.
Эта пушка оказалась самой лучшей в 1941 году, а ее модификации были лучшими среди пушек аналогичного калибра всех воевавших стран. И. В. Сталин сказал В. Г. Грабину 1 января 1942 года: «Ваша пушка спасла Россию».
До войны были созданы и во время Великой Отечественной войны успешно воевали истребители А. С. Яковлева, С. А. Лавочкина и А. И. Микояна, бомбардировщики и штурмовики С. В. Ильюшина, В. М. Петлякова и с 1942 года А. Н. Туполева. Почти все эти самолеты были спроектированы в конце 1930-х годов и запущены в серийное производство в 1940 году, то есть во время действия советско-германского договора о ненападении.
Продолжение следует.
Как Сталин наказывал непослушных конструкторов
Как известно, товарищ Сталин не терпел противоречий. Чуть что не по нему — сразу расстрел. Ну или в Сибирь на 10 лет, если настроение хорошее. Знаменитый конструктор артиллеристских систем Василий Грабин знал о крутом нраве Иосифа Виссарионовича не понаслышке. В своих мемуарах «Оружие победы», написанных через много лет после смерти тирана, он много пишет о встречах с ним. И в конце книги рассказывает о жутком споре в Кремле, имевшим совершенно ужасные последствия.
Предыстория: Грабин и его коллеги внедрили на заводе принципиально новую технологию производства пушек, увеличивающую выпуск готовой продукции в разы. Точнее, в 5.5 раз. Пушки проходили все проверки, но злые языки говорили, что-де качество хромает. Донесли Сталину. И вот что было потом… Детям не читать ни в коем случае!
«Окрыленный успехами встречал наш коллектив 1942 год. Радовали хорошие вести с фронта. К середине декабря окончательно были разгромлены пехотные, моторизованные и танковые немецкие дивизии, которые долго и упорно рвались к Москве. Погнали фашистов во всех направлениях. Наши войска освободили Клин, Калинин, а как раз первого января — Калугу. Хороший новогодний подарок! В этом была частица и нашего труда.
Работа спорилась. Ничто не предвещало грозы, которая уже собиралась над нами.
В декабре 1941 года на завод приезжал Ворошилов. Целый день мы с ним ходили по цехам, не успели даже пообедать. Клименту Ефремовичу очень нравилось все, что он видел.
— Это вы здорово сделали, молодцы! — похваливал он. А 4 января меня вызвали на заседание ГКО. Вот и представился долгожданный случай, когда можно будет доложить И. В. Сталину о пушке ЗИС-3, а возможно, и показать ее, подумал я. Нужно разрешение наркома Д. Ф. Устинова. Дмитрий Федорович незадолго до того был на заводе и ознакомился с состоянием производства.
Он видел, что завод не только выполнит обещанное на декабрь пятикратное увеличение выпуска пушек, но и перевыполнит. К тому же в сборочном цехе он наблюдал за сборкой ЗИС-3. Завод попросил наркома разрешить доставить пушки в Москву, и он незамедлительно разрешил. Ворошилов на заседании ГКО не присутствовал. Заседание Государственного Комитета Обороны сразу превратилось в резкий диалог между Сталиным и мною. Вся наша работа подверглась очень острой и несправедливой критике, а меня Сталин обвинил в том, что я оставлю страну без пушек. Я отстаивал позиции нашего коллектива до последнего.
Атмосферу этого заседания может вполне характеризовать лишь один эпизод. В очередной раз, когда я пытался возразить Сталину и защитить правильность выбранной нами позиции, обычная выдержка и хладнокровие изменили ему. Он схватил за спинку стул и грохнул ножками об пол. В его голосе были раздражение и гнев.
— У вас конструкторский зуд, вы все хотите менять и менять! — резко бросил он мне. — Работайте, как работали раньше!
Таким Сталина я никогда не видел — ни прежде, ни позже.
ГКО постановил: нашему заводу изготавливать пушки по-старому.
В тяжелом и совершенно безнадежном настроении покинул я Кремль. Меня страшила не собственная моя судьба, которая могла обернуться трагически. Возвращение к старым чертежам и к старой технологии неизбежно грозило не только резким снижением выпуска пушек, но и временным прекращением их производства вообще. Вот теперь-то страна действительно останется без пушек!
Ночь я провел без сна в бомбоубежище Наркомата вооружения.
Выполнить приказ Сталина — беда. Но как не выполнить приказ самого Сталина?!
Рано утром 5 января, совсем еще затемно, ко мне подошел офицер и предложил подняться наверх, к телефону. Я не пошел: если хотят арестовать, пусть арестовывают здесь. Тяжелая апатия охватила меня, мне уже было все равно. А в том, что меня ждет, я почти не сомневался: мой спор со Сталиным носил — если не вникать в его суть — характер вызова, а квалифицировать это как саботаж или вредительство — за этим дело не станет.
Через некоторое время офицер появился снова.
— Вас просят к телефону, — повторил он и добавил: — С вами будет говорить товарищ Сталин.
Действительно, звонил Сталин. Он сказал:
Меня как жаром обдало.
— То, что вы сделали, сразу не понять и по достоинству не оценить. Больше того, поймут ли вас в ближайшее время? Ведь то, что вы сделали, это революция в технике. ЦК, ГКО и я высоко ценим ваши достижения, — продолжал Сталин. Спокойно заканчивайте начатое дело.
Что же произошло? Ночью, после грозового заседания ГКО, Сталин, по-видимому, созвонился или встретился с Ворошиловым, и тот рассказал ему о наших делах, обо всем, что видел собственными глазами».
Грабин пережил Сталина, но потом его благополучно схарчили Устинов и Королев (тот самый, Сергей Павлович) при поддержке Хрущева. Расстрелять не расстреляли, но возможности заниматься любимым делом лишили. При ЦНИИ-58, который возглавлял после войны Грабин, был уникальный музей артиллерии первой половины 20-го века, его уничтожили. Также уничтожен был архив института, включающий переписку со Сталиным, Молотовым и другими политическими деятелями. В ракетно-космической корпорации «Энергия» действует музей предприятия. Были публикации, что в нем нет ни слова о грабинском периоде, однако нынешние сотрудники написали — все есть. И даже день рождения Василия Гавриловича отмечают. Не может не радовать.