спасский история догматических движений в эпоху вселенских соборов
История догматических движений в эпоху Вселенских Соборов
Содержание
Об авторе
Спасский Анатолий Алексеевич (1866–1916), русский православный историк Церкви и патролог. Окончил Московскую Духовную Семинарию (1890), после чего преподавал в Каменец-Подольской Духовной Семинарии. С 1893 перешел в Московскую Духовную Семинарию.
За труд «Историческая судьба сочинений Аполлинария Лаодикийского» (Серг.Пос., 1895) был удостоен степени магистра богословия и получил звание профессора общей церковной истории.
Редактор «Богословского Вестника» (1898–1911). Данная работа является одним из лучших дореволюционных трудов, рассматривающих развитие христианской доктрины о Троице.
Введение
Взятое в общем, учение о св. Троице 1 в до-никейской период производит впечатление очень пестрой мозаики, слагающейся из разнообразных богословских систем и воззрений. В этом периоде мы еще не видим тех оформившихся и последовательно развивающихся направлений, какие выступают пред нами в истории тринитарных споров IV-го века. Богословская мысль здесь идет как бы ощупью, не по одним каким-либо определенным руслам, но разбрасываясь во все стороны, делая неловкий шаг вперед и вновь отступая назад. Каждый церковный писатель строит свою систему богословия, пытается самостоятельно проникнуть в глубину христианского учения о Триедином Боге и разъясняет его сообразно духу времени, своему философскому образованию и индивидуальным наклонностям. Такое состояние учения о Троице в до-никейский период объясняется теми условиями, при которых христианская мысль должна была начинать свою богословскую работу. Она почерпала свое содержание из Св. Писания и Св. Предания, то есть, из тех же источников, которыми питалась и вся позднейшая догматическая деятельность церкви, но оба эти источника еще не предлежали ей в том обработанном и удобном для пользования виде, какой был придан им к IV-му веку. Изучение Св. Писания в первые три века еще не достигло высоты, необходимой для всесторонних богословских построений; правильных, научно обоснованных приемов толкования его еще не существовало; экзегетика только что зарождалась и собирала материал для будущего. Обращаясь к Писанию с богословскими запросами, недисциплинированная наукой и опытом мысль не могла сразу освоиться со всей полнотой его содержания и часто поражалась отдельными его местами, какой-либо одной стороной, на которой, затем и основывала свои умозрения. С другой стороны и руководство церковного предания не могло обеспечивать богословов этого времени от погрешностей и односторонности. Свое учение церковь предлагала в символах или правилах веры, но по своей краткости и элементарности эти символы были совершенно недостаточны для того, чтобы руководствовать богословским умозрением. Церковный учитель этого времени должен был богословствовать за свой страх, полагаясь на свое личное убеждение и чувство уверенности. Таким образом, самые условия, при которых зарождалась богословская мысль христианства, открывали широкую дверь субъективизму в систематизации учения церкви и делали неизбежным тот индивидуализм в понимании догмата о Троице, какой наблюдается у всех церковных писателей до-никейского периода. Поэтому-то, в до-никейскую эпоху, строго говоря, мы имеем дело не с церковным учением о Троице, то есть, не с таким учением, которое было бы принято и авторизировано самой церковью, но с рядом мало зависимых друг от друга, своеобразных богословских построений, излагающих это учение с большей или меньшей чистотой и совершенством.
Предлагаемый здесь краткий обзор учения о св. Троице в первые три века христианства преследует не столько ученую, сколько пропедевтическую цель. Он хочет только подготовить читателя к изучению догматических движений IV века, и потому не дает полного изложения догматических систем писателей первых трех веков, но затрагивает лишь те пункты, которые отразились так или иначе на дальнейшем развитии. При огромности литературы и детальной разработки всех относящихся сюда вопросов, автор отнюдь не претендует на какую-либо оригинальность этого отдела, однако смеет думать, что некоторые новые наблюдения его не останутся совсем бесполезными для будущих исследователей в этой области.
Вам может быть интересно:
Поделиться ссылкой на выделенное
Нажмите правой клавишей мыши и выберите «Копировать ссылку»
История догматических движений в эпоху Вселенских соборов
История учения οсв. Троице въ первые три века христианства.
Взятое въ общемъ, учение ο св. Троице въ до–никейский периодъ производитъ впечатление очень пестрой мозаики, слагающейся изъ разнообразныхъ богословскихъ системъ и воззрений.
Въ этомъ периоде мы еще не видимъ техъ оформившихся и последовательно развивающихся направлений, какия выступаютъ предъ нами въ истории тринитарныхъ споровъ иV–го века. Богословская мысль здесь идетъ какъ бы ощупью, не по однимъ какимъ–либо определеннымъ русламъ, но разбрасываясь во все стороны, делая неловкий шагъ впередъ и вновь отступая назадъ. Каждый церковный писатель строитъ свою сиетему богословия, пытается самостоятельно проникнуть въ глубину христианскаго учения ο Триединомъ Боге и разъясняетъ его сообразно духу времени, своему философскому образованию и индивидуальнымъ наклонностямъ. Такое состояние учения ο Троице въ до–никейский периодъ объясняется теми условиями, при которыхъ христианская мысль должна была начинать свою богословскую работу. Она почерпала свое содержание изъ Св. Писания и Св. Предания, то–есть, изъ техъ же источниковъ, которыми питалась и вся позднейшая догматическая деятельность церкви, но оба эти источника еще не предлежали ей въ томъ обработанномъ и удобномъ для пользования виде, какой былъ приданъ имъ къ IV–му веку. Изучение Св. Писания въ первые три века еще не достигло высоты, необходимой для всестороннихъ богословскихъ построений; правильныхъ, научно обоснованныхъ приемовъ толкования его еще не существовало; экзегетика только что зарождалась и собирала материалъ для будущаго. Обращаясь къ Пи–санию съ богословскими запросами, недисциплинированная наукой и опытомъ мысль не могла сразу освоиться со всей полнотой его содержания и часто поражалась отдельными его местами, какой–либо одной стороной, на которой, затемъ и основывала свои умозрения. Съ дру–гой стороны и руководство церковнаго предания не моигло обезпечивать богослововъ этого времени отъ погрешностей и односторонности. Свое учение церковь предлагала въ символахъ или правилахъ веры, но по евоей краткости и элементарности эти символы были совершенно недоста–точны для того, чтобы руководствовать богословскимъ умозрениемъ. Церковный учитель этого времени долженъ былъ богословствовать за свой страхъ, полагаясь на свое личное убеждение и чувство уверенности. Такимъ обра–зомъ, самыя условия, при которыхъ зарождалась богослов–ская мысль христианства, открывали широкую дверь субъективизму въ систематизации учения церкви и делали неизбежнымъ тотъ индивидуализмъ въ понимании догмата ο Троице, какой наблюдается у всехъ церковныхъ писа–телей до–никейскаго периода. Поэтому–то, въ до–никейскую эпоху, строго говоря, мы имеемъ дело не съ церковнымъ учениемъоТроице, то–есть, не съ такимъ учениемъ, которое было 6ы принято и авторизировано самой церковью, но съ рядомъ мало зависимыхъ другъ отъ друга, своеобраз–ныхъ богословскихъ построений, излагающихъ это учение съ болыпей или меныпей чистотой и совершенствомъ.
История догматических движений в эпоху Вселенских соборов скачать fb2, epub бесплатно
Анатолий Алексеевич Спасский (1866–1916) — замечательный русский историк древней Церкви, профессор Московской Духовной академии, ученик и преемник по кафедре знаменитого А П. Лебедева. «Лекции по истории западно–европейского Средневековья тематически охватывают период истории Римской империи от начала IV в. до возникновения крупных городских центров в эпоху феодализма (вплоть до XII в.). Подробно рассмотрены быт и союзы германских племен, возникновение варварских королевств в эпоху Великого переселения народов, история Франкского королевства и монархии Карла Великого. В книге убедительно показано что только Церковь могла быть и в конечном итоге стала и опорой, и основой нового государственного строя Европы после разрушения Римской империи в результате нашествия варваров.
Как и все работы, вышедшие из‑под пера А А Спасского, данные «Лекции» обладают всеми своими обычными достоинствами: высоким научным уровнем, интересным содержанием и прекрасным изложением. Для всех интересующихся историей Церкви.
Немногим более 130 лет назад в Россию пришло духовное пробуждение под названием «Баптизм» и «Евангельское Христианство». Россия получила евангельское учение, которое несло освобождение российскому люду от догмы православия, которое уже не удовлетворяло духовные запросы людей, чьи души жаждали истинного света. Нет, не отблеска от лампады или свечки у иконы Николая чудотворца, а ясного и чистого света, исходящего не от людей и не от храмов, а от Единого Бога, проникающего прямо в душу и озаряющего ее небесным светом.
Речения Святых и Праведников
Нигде и никогда Господь не оставляет
малое стадо Свое без Слова, несущего
Свт. Лука архиепископ Крымский
Зачем, любезная моя душа, неприлично предаем забвению славу и блаженство небесных венцов, которыми Христос, всех Царь, обещает увенчать тех, кои мужественно сопротивляются бесплотным врагам? Почему не содержим в уме той божественной цели, ради которой мы были созданы Богом по образу Его, но как животные, чуждые разума, препровождаем все время нашей жизни в угождении чреву? Почему, будучи созданы для наследования небесных благ, бессмысленно, о, душа, держимся земных? Я—образ Божий: соответственно сему мы должны и мудрствовать, чтобы приобрести первообразную доброту. Но знай, что ты тогда поступаешь сообразно своему Первообразу, с которым надлежит тебе иметь и действительное сходство, когда прилежно, даже до последнего своего издыхания, направляешь свою жизнь по его Божественным заповедям; когда далеко устранишь себя от подчинения страстным пожеланиям плоти; когда всякую ложь, и льстивый нрав и губительную зависть с корнем исторгнешь из своего сердца; возлюбим же во всем истину, правый разум, святое незлобие и святолепное житие. В противном случае никто пусть не называет себя образом Божиим, если не приобрел в себе всех красот Первообраза.
История учения о Св. Троице в IV веке. V. Догматические движения в царствование Юлиана и Иовиана
Характеристика второго периода тринитарных споров. — Значение царствования Юлиана. — Опыт унии между омиямн и аномеями, — Исторические свидетельства ο постепенном сближении омиусиан с никейцами: памятная записка Василия и Георгия; сочинения ο соборах Илария и Афанасия, — Александрийский собор 362 года; его история и значение. — Антиохийская схизма. — События царствования Иовиана.
1. Царствование императора Юлиана, последнего представителя династии Константина Великого, запятнавшего ее память своим отступничеством от христианства, в развитии богословских движений IV века открывает последнюю, завершительную их стадию, оканчивающуюся полным торжеством никейского учения на втором вселенском соборе. С одной стороны, начиная с Юлиана вплоть до Феодосия Великого, во главе империи встают государи, которые отказываются от проведения какой-либо определенной догматической программы, заботясь лишь ο сохранении внешнего мира, и если иногда прибегают к принудительным мерам, то не проводят их систематически и вообще стремятся избегать резких, вызывающих протест, приемов борьбы. С другой стороны, и во взаимных отношениях спорящих партий наблюдаются новые течения: старое поколение борцов сходит со сцены, и его место занимают новые руководители, не принимавшие участия в прежних распрях и потому склонные обсуждать спорные пункты в более спокойном и примирительном тоне. Изменяются и самые предметы спора: кардинальный вопрос ο Божестве Сына Божия, поглощавший собой богословскую энергию предыдущей эпохи, мало-помалу теряет монополию над умами и подле себя уступает место обсуждению других не менее важных и сложных пунктов веры.
На сцену истории сначала протесняется вопрос ο Божестве Духа Св., а затем в 70-х годах. IV-го века вопрос ο Лице Богочеловека и способ соединения в Нем двух природ, — вопрос, которому суждено было принести церкви более тяжкие испытания, чем все предшествующие споры, вместе взятые. Возникновение новых трудных задач невольно заставляет всех подвести итоги старым счетам, покончить давнишние рассуждения ο Сыне Божием, чтобы с соединенными силами приступить к решению новых проблем. Замечательно, что за весь двадцатилетний период, протекший от смерти Констанция до воцарения Феодосия, мы не видим ни одного такого собора, который многочисленностью своих членов и страстностью заседаний напоминал бы собой эпоху Констанция. Соборная деятельность, конечно, не прекращается и теперь, но соборы уже носят иной, примирительный характер и не претендуют на то, чтобы сделать свои постановления обязательным законом в церкви и государстве. Ожесточенная горячность, характеризовавшая собой прежнюю эпоху, видимо начинает остывать, и развитие догматических партий, не стесняемое внешним давлением государственной политики, движется соответственно своим особенностям, направляясь к тому результату, который и должен был явиться неизбежным концом всей сложной богословской работы IV века по выяснению догмата ο Троице.
Уже правление императора Юлиана, несмотря на его противохристианский характер, оставило по себе благие последствия во внутренней жизни церкви. Меры, принятые Юлианом к восстановлению язычества и уничтожению христианства, заставили спорящие стороны на время отложить свою старую вражду и сблизиться, чтобы дружными усилиями дать отпор надвигающейся опасности. В криках негодования и проклятий на отступника от веры соединились прежние враги в одну сплоченную семью и живо почувствовали общность интересов: ревностный никеец, Аполлинарий лаодикийский, взялся за перо, чтобы в блестящем сочинении против греческой философии раскрыть религиозную несостоятельность языче-
ства; антиохийская чернь ответила бунтом на попытку его восстановить забытые торжества в честь Аполлона, и слепой старик арианин Марий халкидонский проклял царя в его личном присутствии. Посягавшие на историческую будущность христианства реформы Юлиана многих лучших людей того времени заставили глубже взглянуть в пропасть, отделяющую церковь от язычества и, возбудивши в христианском обществе реакцию против внесения языческих начал в христианство, порвали ту основу, на которой развивалась борьба против чистого церковного учения. С этой точки зрения можно сказать, что старания Юлиана оживить язычество только способствовали успеху никейского дела.
Во внешнюю группировку догматических партий, как она сложилась к концу правления Констанция, реформы Юлиана не внесли никаких существенных перемен. В отношении к наличному положению церкви Юлиан ограничился тем, что приказал возвратиться в свои города всем сосланным в предшествовавшее царствование епископам отчасти в доказательство своей философской терпимости, отчасти в тайной надежде, что возвратившиеся противники новыми спорами еще более уронят христианство в общественном мнении. Но он не имел ни малейших побуждений заботиться ο внутренних затруднениях ненавистных ему галилеян: его личное знакомство с Аэцием аномеем и Георгием александрийским с одной стороны, с Василием кесарийским и Григорием Назианзином с другой не оказало никакого влияния на его церковную политику: он не хотел покровительствовать ни одной партии и каждой из них предоставил свободу устраивать свои дела по своему усмотрению и силам. Поэтому, когда оставшиеся в живых никейские изгнанники возвратились в свои кафедральные города, они увидели свои места уже занятыми другими лицами. Омии, успевшие в последние годы царствования Констанция рукоположить на все осво-
2) Soz. H. E., V, 19. 20. Socr. H. E., III, 18. 19.
3) Soz. H. E., V, 4. Socr. H. E., III, 12.
4) Socr. H. E., III, 1.; Soz. H. E., V, 5.
бодившияся кафедры своих представителей, по-прежнему удерживали за собой господствующее положение в церкви; эдики Юлиана вовсе не обязывал их отдавать храмы и церковные имущества возвращавшимся изгнанникам и таким образом с внешней стороны все осталось в прежнем виде. Исключение составила собой одна только Александрия. Здесь, как скоро было получено известие ο смерти Констанция, языческая чернь, возмущенная тиранией Георгия, заместителя Афанасия, схватила его, заключила сначала в темницу и затем в новом бунте подвергла ужасной смерти 1). Прибывший в Александрию после шестилетнего изгнания Афанасий нашел свое место очищенным и был с восторгом принят своей паствой.
Но если, как мы видим, во внешней группировке догматических партий правление Юлиана не сопровождалось никакими заметными последствиями, то, наоборот, на внутренние взаимоотношения их оно оказало глубокое влияние. Открытое пренебрежение императора к интересам христианства, публично заявленное им нежелание вмешиваться в ссоры галилеян, отняло у споривших сторон один из главных мотивов, вносивший наиболее страстную струю в движения предшествовавшего царствования. О поддержке двора, ο победе над противниками при помощи государственной силы при Юлиане не могло быть и речи. В первый раз со времени никейского собора соперники встретились лицом к лицу на нейтральной в политическом отношении почве вне споров за преобладание в государстве и, поневоле заглушивши в себе личные расчеты, получили возможность более трезвыми глазами взглянуть на свои взаимные отношения, оценить достоинство противников и понять свои собственные недостатки. Предоставленное своей участи, внутреннее развитие догматических партий в правление Юлиана пошло своим естественным путем сообразно отличительным особенностям каждой. Часть омиев, отказавшаяся при Констанции от строгого арианства ради сохранения кафедр, при Юлиане не нашла нужным скрывать долее
своих тайных симпатий к нему и перешла на сторону аномеев. Евномий находился в Константинополе. Юлиан собственноручным письмом вызвал сюда же Аэция «в память прежних личных отношений» 1) и подарил ему имение в Лесбосе 2). И это не было несправедливостью. Подлинное арианство пострадало так же много, как и все другие партии. Евдоксий увидел, что пора восстановить свою прежнюю связь с Аэцием. От Евзоя, бывшего александрийского диакона, отлученного Александром 3) и потом рукоположенного при Констанции в епископы в Антиохию 4), он потребовал, чтобы тот собрал собор и отменил прежний обвинительный приговор об Аэции, но пока Евзой колебался, в Константинополь съехалось несколько аномейских епископов, которые и рукоположили Аэция в епископы и с согласия Евдоксия поставили аномеев епископами в некоторые другие города. Между тем Евзой составил собор в Антиохии из десяти епископов и объявил уничтоженным все, что постановлено против аномеев 5). Между омийством и аномейством готова была, таким образом, заключиться молчаливая уния, и если бы царствование Юлиана оказалось более продолжительным, эта уния могла бы принести новые испытания церкви. Но со смертью Юлиана омии снова отказались от союза с аномейством, и аномеи, лишенные всяких опор в церкви и в государстве, остались строго замкнутой в себе сектой, не имевшей никакого влияния на общий ход церковной жизни 6).
Гораздо важнее было другое течение, наблюдавшееся среди консервативного Востока еще ранее царствования Юлиана и только теперь получившее возможность фактически проявить себя, благодаря свободным отношениям, наставшим в церкви при этом императоре. Это течение состояло в постепенном сближении и действитель-
1) Iul. ер. 31 ad Aet. Ср. Soz. V, 5.
4) Об этом речь будет ниже.
6) Впрочем, окончательная организация аномеев произошла в царствование Иовиана.
ном переходе в ряды защитников никейского символа значительной части омиусиан и наиболее лучших представителей восточного консерватизма. Оно было главнейшим событием богословской жизни церкви за периоды правления Юлиана, определившим собой всю дальнейшую историю догматических движений на Востоке и обеспечившим здесь полное торжество никейской веры, а потому и на изучении его следует остановиться подробнее.
Чтобы понять историческую неизбежность сближения омиусиан и никейцев и оценить догматическое значение этого факта, нам нужно возвратиться несколько назад, припомнить события, совершившиеся в последние годы царствования Констанция и всмотреться в их внутренний смысл.
Как мы знаем, первый толчок, побудивший консервативное большинство епископов Востока покинуть ряды анти-никейской оппозиции и выделиться в особую партию омиусиан, дан был возрождением в церкви строгого арианства, последовавшим тотчас за окончательной победой над никейцами и формальным осуждением единосущия. Воскресившее первоначальное учение Ария аномейство впервые открыло глаза восточным консерваторам на непрочность их собственной догматической позиции, ясно доказав им, что тех общих формул, какие они отстаивали доселе в борьбе с никейцами, недостаточно для охранения веры, что защищаемая ими вопреки никейцам идея раздельности ипостасей только пролагает путь к распространению крайних воззрений в церкви. Вместе с тем, сводя все христианское учение в отвлеченную схему метафизических положений и настаивая на неподобии Сына по существу, аномейство в сущности возвращало восточных отцов к тем затруднениям, какие некоторые из них испытали уже на почти забытом теперь никейском соборе. Как там все попытки противопоставить арианству, основывавшемуся на философских предпосылках, изречения, взятые из Библии, остались неудачными и побудили образованных защитников православия избрать для символа веры термин, незнакомый боговдохновенному языку, так теперь аномейство, — т. е. то же арианство, только в более
грубой форме, — делало бесполезными все доселешние старания обойти в своих символах небиблейские выражения и рождало необходимость возобновить уже изгнанные было с общего согласия рассуждения ο сущности. Известно, что восточные отцы не отступили перед этими заданными самою жизнью трудностями; на анкирском соборе 358 года они разом изменили свой догматический фронт и из защитников раздельности ипостасей стали проповедниками родственного единения Сына с Отцом, определив его, как подобие Сына по существу. Постановление анкирского собора и явилось первым и очень крупным шагом лучшей части восточного епископата по направлению к никейскому учению. Одним уже фактом своего появления оно уничтожало целый ряд недоразумений, мешавших доселе Востоку беспристрастно вглядеться в это учение. Начертав на своем догматическом знамени слово, не встречающееся в писании, анкирские отцы этим самым в корне разрушили наиболее популярные возражения против никейского символа; теперь уже нельзя было упрекать никейцев зато, что они вводят слово, незнакомое боговдохновенному языку и недоступное для народа; это сделали сами бывшие их противники, внеся в свои формулы метафизическое понятие сущности. Поворот в сторону никейцев, начавшийся в лучших церковных кружках Востока, не мог остановиться на точке зрения анкирского собора. С одной стороны борьба с аномейством, с другой—крупные события, последовавшие за анкирским собором, заставляли омиусиан все глубже и точнее выяснять занятую ими противо-аномейскую позицию и этим самым толкали их далее по пути к сближению с никейским учением. Мы уже видели, что омиусианство, впервые сформировавшееся в Анкире, очень быстро достигло победы над аномейством, но на высоте своего торжества оно скоро встретилось с новой, сильной партией противников, составлявшейся из вождей прежней анти-никейской реакции и умеренных аномеев. Незнакомые с придворной изворотливостью вожди омиусиан, как мы знаем, не сумели отстоять своей позиции пред натиском этой новой партии и на придворном заседании 359 года отка-
Трактат этот сохранился целиком в сочинениях Епифания 1) под названием «Памятная записка ( ὑπομνυματισμός ) Василия и Георгия и их приверженцев» 2). Судя по тому месту, какое он занимает в рассказе Епифания 3), а также по некоторым особенностям его содержания 4), должно думать, что он составлен был вскоре после придворных сирмийских совещаний, когда раздоры, поднявшиеся при подписи датированной веры окончательно убедили омиусиан в сделанной ими оплошности.
2) Записка составлена одним автором, на это указывает употребленное в ней выражение: « φημί »—я говорю ( haer. ibid., c. 14. Migne gr. s., t. 42. c. 429). Кто же был этим автором? Вероятно, Василий анкирский. Записка во многих местах содержат точное дословное повторение сказанного в анкарском постановлении (так между Отцом и Сыном исповедуется: συγγεvείαv (родство), подобие по всему ( haer. 15. Migne, ibid., c. 432), сродство по естеству; ср. также в п. 20 полемику против учения о нерожденном и рожденном, автором же последнего несомненно был Василий.
3) Заключение записки рассказывает о придворных событиях при подписании сирмийской формулы.
4) По всей записке идет полемика против учения о подобии по воле, a не по сущности.
2) Ibid., c. 14. Migne gr. s., t. 42. c. 428.
Трудно сказать, какими иными словами можно было бы еще выразить ту же самую мысль, какая заключалась
1) Haer. 16. Migne, ibid., c. 433. (на странице в тексте нет указателя этой ссылки – ред. электронного издания.)
Чтобы окончательно перейти на позицию никейцев и слиться с ними в одно целое, омиусианам оставалось только уничтожить формальное различие и принять никейский символ. Но от этого последнего шага омиусиан удерживали серьезные препятствия, которые все еще оставались не устраненными. При недостаточном разграничении между терминами: о ὐσία и ὑπόστασις за словом: ὑμοούσιος продолжала доселе стоять тень Савеллия, и сами никейцы, сливавшие понятия сущности и ипостаси и не порывавшие общения с осужденным всем Востоком Маркеллом, не принимали решительных мер, чтобы опровергнуть это подозрение. Кроме того, над термином: ὁμοούσιος «тяготели еще неизвестность его преданию и приговор антиохийского собора против Павла самосатского. Омиусиане сделали свое дело: они отвергли арианство,
доказали чистоту своего учения и точной установки термина « ὁμοούσιος » сняли с себя неосновательный упрек в трибожии, открыто осудив последнее. Теперь очередь оставалась за никейцами: ходом событий они обязывались пойти на встречу возвращающемуся к ним Востоку и разъяснением своих воззрений отнять у него последние препятствия к полному признанию учения, провозглашенного на никейском соборе. И они выдолнили эту задачу блестяще, тоже еще за время царствования Констанция.
То не было случайностью, что первым из никейцев, кто взял на себя обязанность, дать оценку действительному положению вещей на Востоке, оказался Иларий пуатьесский, западный епископ. Стоявшие вдали от споров и не связанные вековыми предрассудками, западные епископы были более способны к тому, чтобы беспристрастно вглядеться в богословские настроения Востока и понять их внутренний смысл. Являясь на Восток в качестве изгнанников за веру, они как бы самой судьбой предназначались для того, чтобы стать посредниками между борющимися здесь партиями. — В этом посредствующем положении, занятом ссыльными епископами на Востоке, Иларию принадлежит передовое место. Отправленный в изгнание императором Констанцием в 356 году за отказ согласиться на осуждение Афанасия, Иларий пять лет провел в малоазийских провинциях, переходя из города в город, и был свидетелем его смятения умов и партий, какое вызвано было здесь проповедью аномейства. Восточные епископы сначала поразили его внешним блеском своей жизни и переменчивостью воззрений 1); но его тонкий богословский ум и острая наблюдательность помогли ему исправить это первое впечатление, и он понял, что среди открыто арианствующих в восточном епископате есть не мало почтенных людей, не имеющих ничего общего с арианством и уклоняющихся от никейского учения скорее по недоразумению или непониманию, чем по злой воле. Догматические распри Востока представились теперь ему в ином све-
те, — и вот чтобы ознакомить своих галльских друзей с истинным положением восточных дел, он в конце 358 года, т. е., тотчас после победы омиусиан над аномеями, шлет им большое сочинение «о соборах», в котором подвергает обзору все догматические партии Востока и дает их учению критическую оценку с точки зрения западного никейца.
1) De syn. 28—61. Migne, Ibid.
2) De syn. cc. 28. 33. 39 и др.
совладетелями 1). В правильном своем применении термин: ὁμοούσιος указывает на рождение Сына, подчинение Его Отцу и на подобие по природе ( una substantia ox similitudine, non ex solitudine ) 2); т. е., другими словами ὁμοούςιος в своем надлежащем истолковании означает не что иное, как ὁμοιούσιος 3). Правда, некоторые придают последнему понятию смысл только приблизительного подобия, но обычное и библейское словоупотребление соединяет с ним другое значение. Подобие по природе обозначает собой не что иное, как равенство 4). В этом смысле оно имеет даже некоторое преимущество пред словом: ὁμοούςιος : «если произнесу единого ( unum ), окажусь в подозрении, что учу ο единичном существе ( habet et unici suspucionem ), если же выражусь, «подобного», то не окажется предмета для сравнения. Только подобие предполагает двух и означает единство, но не лиц, а рода ( non personae unitatis, sed generi ) 5). Выяснив смысл соперничавших между собой терминов и установив между ними согласие, Иларий в чувстве глубокого убеждения и братской любви обращается к восточным омиусианам 6). Называя их светом во тьме и лучом надежды за отпор, данный им аномейству 7), он констатирует то положение, что между восточными и западными нет никакого различия в вере 8), и, требуя со стороны их взаимного признания термина: ὁμοούσιος старается предупредить все возможные против
1) De syn. 68. Migne, ibid., c. 525.
2) De syn. 71. Migne, ibid., c. 527.
3) Ср. Gummerus, cit. op s. 112.
4) De syn. 72: aut numquid non idem est, esse similes, quod aequales (Migne, ibid., c. 527); 73: praedicantes similem P’ilium in omnium (ὅμοιον κατὰ πάντα) nihil aliud, quam aequalem praedicamus, perfectae aequalitatis significantiam habet similitudo (Migne, ibid., c. 527. 528).
6) Василию анкирскому, Евстафию севастийскому и Елевсию кизическому (De syn. 90. Migne, ibid., c. 542).
8 ) De syn. 77: de fide nostra nihil inter nos suspiciones relictum est. Migne, ibid., c. 530.
1) De syn. 81.. 62: Migne, ibid., c. 534 fgg.
2) De syn. 84; Migne, ibid., c. 535. 536.
3) De syn. 81; Migne, ibid., c. 534.
4) De syn. 85. Migne, ibid., c. 536—538.
5) De syn. 86, Migne, ibid., c. 538 sqq.
6) De syn. 83. Migne, ibid., c. 535.
7) De syn. 88. Migne, ibid., c. 541.
8) De syn. 91. Migne, ibid., c. 543. 544.
10) De syn. 89. Migne, ibid., c. 541. 542.
11) De syn. 91. Migne, ibid., c. 543.
Столь же радостно, хотя и несколько позднее, приветствовал начавшийся на востоке поворот и старый герой никейского дела, Афанасий. Находясь с 356-го года в изгнании, он, однако, не терял связей с текущей жизнью, зорко следил за совершающимися в ней событиями и, как мы видели, вероятно, присутствовал на селевкийском соборе. Возможно, что памятная записка Василия вполне была и неизвестна ему, но важное значение и суть ее он понял и, оживленный надеждой на лучшее будущее, одинокий изгнанник решил, что теперь настала пора протянуть руку дружбы своим старым консервативным врагам. Подобно Иларию, в особом сочинении ο соборах, Афанасий делает обзор всех главных фактов борьбы против никейского символа, начиная с Фалии Ария и кончая селевкийским собором и победой омийства. Последние события, совершившиеся на соборах ариминском и селевкийском, вызывают у него осуждение и негодование. Не было никакой надобности в общем вселенском соборе, задуманном Констанцием: тем мене следовало делить его на два собора 2). Подвергнув осмеянию датированную веру, он в хронологическом порядке перечисляет все изложения, изданные противниками, но не с тем, чтобы, подобно Иларию, показать их относительную ценность, но чтобы воспользоваться их множеством и разнообразием, как фактической сатирой 3). Здесь сказывается не спокойный наблюдатель, а непосредственный участник, который сам пережил все события и много перенес от них. Зато с облегченным чувством он останавливается на омиусианах, которые принимают все, написанное в Никее, сомневаются же только относительно термина «единосущный».
2) Ath. de syn. 2. Migne, gr. s., I. 26, c. 684.
Итак, оба вождя никейцев, Иларий на Западе и Афанасий на Востоке, — открыто признали православие убеждений новой омиусианской партии, возникшей на Востоке в борьбе с аномейством, и радостно пошли навстречу ей. Прежние взаимные подозрения рассеялись, и при первом откровенном обмене мыслей старые противники сделались друзьями, только слово « ὁμοούσιος » все еще стояло на пути к полному примирению, но и сомнения, соединенные с ним, значительно ослаблены, отча-
1) De syn. 41. Migne, ibid., c. 764. 765.
2) De syn. 42. Migne, ibid., c. 768. 769.
3) De syn. 53. Migne, ibid., c. 787.
4) De syn. 41. cit. loc.
5) De syn. 43. Migne, gr. s., t. c. 768.
7) De syn. 53. Migne, ibid., c. 788.
8) De syn. 54. Migne, ibid., c. 789.
9) De syn. 41. cit. loc.
2. Александрийский собор в 362 году принадлежит к числу наиболее замечательных соборов эпохи арианских движений. Значение его можно определить так: он подвел итоги всей предшествующей работе богословской мысли по раскрытию учения ο Троице, решил главнейшие и трудные вопросы, выдвинутые его временем, и глубоко повлиял на последующий ход событий догматической истории, преднаметив тот путь, по какому они направились. Но его главная заслуга состояла в том, что он воскресил для восточной половины церкви почти уже забытый здесь никейский символ и дал сильный толчок тому течению в рядах церковных деятелей Востока, которое в конце концов привело их всех под знамя этого символа. — До сих пор, как мы знаем, все соборы, во множестве собиравшиеся на Востоке, преследовали одну цель—изгнать никейцев и устранить никейский символ, заменив его другими, более отвечающими восточному консервативному настроению. Благодаря поддержке двора и особенно насильственным мерам Констанция, эта цель, поставленная реакцией с самого начала ее возникновения, близка была к своему осуществлению. За тридцать слишком лет, протекших со времени никейского, собора, сошли один за другим в могилу все его современники—епископы, принимавшие в нем личное участие. Из очевидцев собора и непосредственных участников его на Востоке оставался к 50-м годам IV века едва ли не один Афанасий, да и тот, управляя отдаленным от Востока диоцезом, а с 356 года скитаясь в изгнании по пустыням египетским, лишен был всякой возможности сделать что-нибудь для восстановления авторитета защищаемого им собора. С 350 года, т. е. в течение последних десяти лет царствования Констанция, на Востоке не было ни одного никейца. В церковную практику, в богослужебное употребление символ никейский также проникнуть не успел. Возможно, что и сами отцы первого вселенского собора, составляя символ в опровержение арианства, не имели в виду вводить его в общеобязательную литургическую практику, смотрели на него не как на ἔκτεσις πίστεως в собственном смысле,
а как на μάθημ α т. е. образец учения, а не веры, каковое название действительно и прилагается к нему в некоторых древних источниках. Можно допустить далее, что для употребления, напр., при крещении он был и неудобен, потому что не содержал в себе необходимых членов веры, встречающихся во всех крещальных символах, как-то исповедания единой церкви и единого крещения, воскресения мертвых и будущей жизни. Тем не менее, при более благоприятных условиях для своего утверждения в церкви, он необходимо должен был если не целиком, то в главнейших своих терминах, по крайней мере в учении ο Сыне Божием, воздействовать на крещальные символы и оставить в них следы. На самом деле, до 60-х годов IV-го века мы не находим в памятниках символьной литературы древности ни малейших признаков такого воздействия. За все это время на Востоке при крещении, оглашении и богослужении продолжают применяться местные символы и если они дополняются в своей догматической части, то источником дополнений является не никейский символ, а символы, вышедшие из-под пера противников его. Наглядным, даже поразительным доказательством этого пренебрежения никейским символом на Востоке служат уже известные нам огласительные поучения Кирилла иерусалимского, изданные приблизительно около 348-го года. В основу своего катехизиса веры Кирилл полагает не символ, составленный в Никее, а крещальный символ своей иерусалимской церкви и—что особенно важно—даже в тех местах, где местный символ оказывался недостаточным для полного выражения веры, как, напр., в учении ο Божестве Сына Божия, он обращается не к никейскому изложению, а к ἔκτεσις μακρόστιχος —многострочному символу и так называемой датированной веры. Таким образом, память ο никейских отцах постепенно тускнела на Востоке и освященный их общим согласием символ недалек был от полного забвения.
В виду этого печального положения никейского дела на Востоке эдикт Юлиана, возвращавший в свои города
изгнанных защитников его, пришелся как нельзя более кстати. В первый раз после непрерывных преследований в течение долгого царствования Констанция, никейцы получили возможность громко сказать свое слово в церкви, вслух всех заявить, что дело никейское не умерло, что единственно только вера, написанная в Никее, может служить надежной опорой мира и веры церкви. Отсюда понятно, почему Афанасий поспешил как можно скорее воспользоваться предоставленной ему свободой; в Александрию он прибыл 12-го февр. 362 года, а к августу месяцу здесь уже открылся собор, составившийся из съехавшихся сюда епископов—никейцев. Разгром, понесенный никейцами в правление Констанция, резко отразился на численном составе собора; явилось только 22 епископа 1), но все это были ветераны никейского дела, долгим изгнанием, потерей кафедр и страданиями засвидетельствовавшие искренность своего убеждения, pauci numero, tide integri, meritis multi, по выражению Руфина 2), «числом немногие, верой не поврежденные, заслугами обильные». Духовная мощь и сила веры, неоднократно проявленная ими, придавала их собранию особый моральный авторитет и должна была привлекательно действовать на людей, хромавших на обе ноги. Все другие поддались искушениям и соблазну: ухаживали за двором, вмешивались в интриги, подделывались под общее настроение, вступали в компромиссы и изменяли веру. Одни только никейцы, несмотря на все невзгоды, твердо держали свое знамя, не склоняясь ни направо, ни налево, отвергая всякие сделки и с политикой и с совестью. По сравнению с вождями реакции, не говоря уже об Акакии или Евдоксии, продававших свою веру за влияние при дворе, но и с более твердыми характерами в роде Василия анкирского или Евстафия севастийского, такие лица, как Афанасий или Евсевий верчельский, стоявшие во главе никейцев, ο которых
1) Hefele (Consiliengesebiclite, l, s. 848) считает 21, но он опускает из виду автора письма—Афанасия: у Руфина указания на число членов собора нет. Как видео из подписей, большая часть имела свои кафедры в Египте, что и понятно.
2) Rufinus, Hist, eccles. I, 28. Migne, lat. s., t. 21, c. 433.
сама зависть не могла сказать ничего дурного, казались недосягаемыми нравственными величинами, — а они-то теперь и руководили занятиями александрийского собора.
Точных записей ο заседаниях собора до нашего времени ни сохранилось; но мы имеем возможность с надлежащей полнотой воспроизвести все главные моменты его деятельности, благодаря, во-первых, указаниям церковных историков и преимущественно Руфина, — затем, посланию к антиохийцам и к так называемому τόμος ’ у александрийского собора, написанному самим Афанасием, в котором содержатся все важнейшие постановления собора и даются намеки на внутреннюю его историю, — и наконец, письму Аполлинария лаодикийского, послы которого присутствовали на соборе, к Василию Великому.
Первым делом александрийских отцов было восстановление догматического авторитета никейского собора и ревизия его символа. Никейский символ был признан непоколебимым и неизменным образцом веры, «достаточным и самодовлеющим ( ἱκανὰ … καὶ αύτάρκη ) для опровержения всякой нечестивой ереси и к охранению безопасности и пользы церковного учительства» 1). Такое воззрение на значение никейского символа необходимо влекло за собой отрицательное отношение ко всяким другим вероизложениям, и александрийские отцы далее повторяют забытое и никогда не применявшееся постановление сардикийского собора: «во всем довольствоваться верой, исповеданной никейскими отцами, потому что она не имеет никакого недостатка и полна благочестия, и не должно составлять иного изложения, дабы написанное в Никее не сочли несовершенным» 2). Вместе с тем был восстановлен и текст никейского символа, притом настолько твердо, что Афанасиева редакция его, сохранившаяся в письме к имп. Иовиану, написанном год спустя после собора, и доселе считается в науке наиболее надежной и достоверной 3). Вероятно, на это же время падает, без сомнения и составление списка епископов, присутствовавших на заседаниях в Никее, предпринятое Афанасием,
1) Ath, ер. ad Afr. 1. Migne, gr. s., t. 26, c. 1029.
2) Tom. ad ant. 5. Migne, ibid., c. 800.
3) Hahn. Bibl. d. Symb., s. 160.
одним из экземпляров которого пользовался историк Сократ 1) и который должен был сохранить имена никейских отцов на вечные времена.
Но деятельность никейских отцов не ограничилась одним только этим: восстановив догматическое значение никейского символа, они вместе с тем выработали ряд мер, которые должны облегчить переход под знамя его бывших противников. В этом отношении был поставлен на очередь прежде всего тот вопрос: чего нужно требовать от возвращающихся от ереси и как их принимать: оставлять ли их в прежнем иерархическом сане или подвергать церковному покаянию, которое, по смыслу церковных канонов, навсегда лишало возвращающегося иерархической степени. Первый пункт решался сам собой. Раз никейский символ признан был достаточным и самодовлеющим исповеданием правой веры, то ясно, что от возвращающихся ничего большого не должно было требовать, кроме согласия на этот символ и приложенные к нему анафематизмы. В таком смысле и было сделано постановление 2). — Второй пункт вызвал разногласия: строгая партия никейцев под гнетом живых воспоминаний ο причиненных противниками страданиях, требовала, чтобы все, запятнавшие себя каким-либо общением с еретиками, несмотря на покаяние, лишались иерархического сана 3). Но здесь еще раз сказалось величие вождей никейцев, умевших свои личные счеты подчинять интересам общего дела: благодаря их моральному влиянию на соборе, достигнуто было, соглашение и решено приходящих из ереси принимать в том же сане. Это гуманное постановление, оправданное всей историей, устраняло одно из важных практических препятствий, мешавших успеху никейского дела на Востоке.
Главнейшим предметом, каким занялся александрийский собор, был старый вопрос ο значении терминов
2) «Не требуйте от них ничего большого, a только чтобы они предали анафеме арианскую ересь и исповедали веру, св. отцами исповеданную в Никее». Тоm. ad Antioch., Migne, gr. s., t. 26, p. 797—800.
1) «Дошло до нас,—значится в ведении к посланию,—что весьма многие прежде по упорству от нас отделяющиеся, желают быть в мире е нами (омиусиане), a многие, отступив от сношения с арианами, ищут общения с нами (омии). Тоm. ad ant. 1. Migne, gr. s., t. 26, c. 790.
2) На это намекает резкий отзыв Афанасия об этой формуле (ibid., 5)
утверждающих это, исповедуя одно Божество и одно начало» 1). Старшее поколение никейцев должно было оправдываться: оно заявило, что употребляя выражение «одна ипостась», оно отнюдь не хочет подражать Савеллию и отрицать истинное бытие Сына и св. Духа, предполагая, что Сын не самосущ ( ἀνούσιος ) и Дух св. безыпостасен ( ἁνυπόστατος ). Ипостась они понимают, как одну сущность, и пользуются этим термином для того, чтобы обеспечить тожество природы ( τὴν ταυτότητα τῆς φύσεως ) 2). Объяснения сторон собор нашел удовлетворительными; слово: ὁμοούσιος в смысле: μία ὑπόστασις и три ипостаси были признаны одинаково православными 3). Термин: ὁμοούσιος победил, но каждая партия осталась со своим пониманием его 4).
Последний вопрос, каким занялся александрийский собор, было выяснение учения ο Св. Духе. Этот пункт обозначал собой новый поворот в догматических движениях времени. Никейский собор ограничился простым упоминанием о Св. Духе ( καὶ εἰς τὸ ἅγιον πνεῦμα ), как необходимом члене веры, не входя ни в какие дальнейшие объяснения. За горячими спорами ο Божестве Сына, занявшими первую половину IV века, учение ο третьей ипостаси оставалось в тени. Правда, в многочисленных символах, вышедших из-под пера противников никейского собора, встречаются и более распространенные формулы, чем никейская, но все они не выходят за пределы стереотипных выражений, заимствованных из предания и чуждых всякой богословской спекуляции 5). Однако уже и за это время появляются,
хотя и слабые, попытки применить результаты, достигнутые в учении ο Сыне, к Духу Св. Так постановления сирмийского консервативного собора 351 года знакомят нас уже с очень разнообразным рядом воззрений на Духа св.; здесь подвергаются анафеме те, кто а) Отца, Сына и Св. Духа считают одним лицом, б) кто Духа Св. Утешителя именует нерожденным, в) кто называет Его частью Отца и г) кто Отца, Сына и Духа исповедует тремя богами 1). Что же касается до богословской науки предшествовавшей эпохи, то общее правило, царившее в ней, можно выразить в таком тезисе: что сказано ο Сыне, то нужно думать и ο Духе. Оба великие учителя Ш-го века, Тертуллиан и Ориген, прямо переносят на ипостась Духа все те выводы, какие установлены и ο существе Сына—Логоса. То же самое наблюдаем и в IV веке: арианство, учившее ο тварной природе Сына Божия и Духа Св. могло понимать Его только, как творение и притом низшего второстепенного разряда 2). Со стороны никейской на вопрос ο Духе обратил внимание уже только в конце 50-х годов 3) IV века св. Афанасий и в своих трех письмах к Серапиону тмуитскому дал исчерпывающее исследование о Нем, ставшее образцом для последующих писателей.
4) До нашего времени сохранились собственно 4 письма к Серапиону, но второе из них занимается вопросом о Сыне.
Предлежавшая ему задача облегчалась уже тем, что он направлял свое сочинение не против арианства в его чистом виде 1), a против тех, которые отступили от арианского учения ο Сыне Божием, но только держались неправильных мнений ο Духе 2), впадая, таким образом, в логическое противоречие. Аргументация Афанасия проста: если по свидетельству Писаний Дух представляет Собой нечто самостоятельное в Св. Троице, если Он не может быть причислен к тварям, если Он обладает божественными свойствами и является источником освящения, делая других тварей причастными Божескому естеству, то Он «не отделим от Св. Троицы (I, 33)», «собственен ( ἴδιον ) Сыну и Отчей сущности (I, 23. 25)», «составляет одно с Отцом и Сыном (I, 25)». Учащие ο тварности Духа «разделяют и разлагают Троицу», подвергают опасности самое учение ο Сыне (I, 3). В едином Бюжестве ничего не может быть чуждого и инородного, и потому существует «одна святая и совершенная Троица, познаваемая в Отце, Сыне и Св. Духе (I, 2)».
Определение александрийского собора ο Св. Духе, прошедшее также не без споров 3), составлено под непосредственным влиянием Афанасия. Оно слагается из двух половин: отрицательной и положительной: 1) прежде всего от желающих присоединиться требовалась анафема на утверждающих, что Дух Св. есть тварь и 2) затем признание, что «Дух Св. не отделен от сущности Христовой (§ 3)», «Духа—не чуждого, но собственного сущности Сына и Отца и нераздельного с Ними (§ 5)». Послание свидетельствует, что присутствовавшие на соборе защитники «трех ипостасей» исполнили эти требования; однако то, что говорилось в Александрии, вовсе не было обязательным для всего Востока. Факты дальнейшей истории показывают, что даже основное требова-
1) Как трудно было бороться с чистым арианством, это видно из того, что полемике с ним Василий Великий посвятил 3 книги, a Григорий Нисский—12 кн.
2) См. введение к письмам. Они написаны по просьбе Серапиона. Migne, gr. s., t. 26, p. 530.
3) Rut. H. E, I, 29. Migne, lat. s., t. 21, c. 499.
ние о предании анафеме учения ο тварности Духа на практике не было исполняемо. Так мы увидим ниже, что послы лампсакского собора, пожелавшие войти в общение с папой Либерием, были приняты им лишь под условием исповедания никейского символа; ο Духе же Св. не заходило и речи. Точно также и Василий Великий уже в 375 году формулирует постановление александрийского собора в таком виде: «если кто захочет обратиться из арианской ереси, исповедуя веру, изложенную в Никее, такового принимать без всякого ο нем сомнения, ссылаясь притом на письмо самого Афанасия 1). Тем менее авторитета могла иметь в восточных областях положительная часть александрийского постановления. Вопрос ο Духе, как и вопрос ο Сыне должен был еще стать предметом общецерковного обсуждения прежде, чем придти к окончательному решению.
Рассматриваемый в общем александрийский собор 362 г. должен быть отнесен к числу крупнейших фактов догматической истории IV-го века. Своим восстановлением авторитета никейского собора и провозглашением его символа неизменным образцом веры он оживил начавшую было тускнеть память ο никейском деле и заставил многих глубже вдуматься в него. А своим истинно христианским отношением к приходящим из ереси и особенно официальным признанием трех ипостасей он устранил важнейшее теоретическое препятствие к примирению, открыв свободную дверь для всех желающих возвратиться под знамя 318-ти отцов. Догматический вопрос он упростил до последней степени: он свел его к двум пунктам—к признанию никейского символа (т. е. Божества Сына) и к отрицанию тварности Духа, облегчивши и отчасти преднаметив дальнейший ход богословской мысли. К несчастью, первая же попытка собора применить эти прекрасные правила к делу окончилась полной неудачей и повлекла за собой неисчислимые последствия, сказавшиеся на всем протяжении второй половины IV века. То был «антиохийский вопрос», волновавший собой весь Восток.
3. Мы должны возвратиться несколько назад. 27 января 360 г. 1), известный нам Евдоксий, епископ антиохийский, с кружком омиев во главе с Акакием, распоряжавшимся тогда судьбами восточных церквей, был приглашен в Константинополь и торжественно интронизирован на столичной кафедре, освободившейся после низложения Македония. Оказалась, таким образом, вакантной одна из важнейших епископий Востока, пользовавшаяся особыми преимуществами, официально подтвержденными первым вселенским собором 2). Эти привилегии, соединенные с антиохийской кафедрой, влияние, какое оказывали совершавшиеся в ней события на весь восточный округ, естественно, должны были вызвать у всех существовавших тогда партий страстный вопрос ο том, на какое лицо падет честь занять столь видное место, а потому и выборы получили необычно торжественную обстановку. Сам император присутствовал на них 3); съехалось много епископов, главным образом, из партии омиев 4): решено было устроить публичный диспут между соискателями на тему из Притч. 8, 22: «Господь сделал меня началом пути Своего», самую жгучую тему, на которой каждый богослов того времени мог показать силу своего таланта и свое догматическое направление. Первый говорил Георгий 5), представитель крайнего арианства (евномианства), вторым сам Акакий, изложивший омийское учение 6), третьим выступил Me-
2) См. 4 пр. 1-го вселенсв. собора.
4) Из омиусианской партии Феодорит указывает на одного Евсевия самосатского, которому он приписывает в выборах Мелетия очень большую роль.
6) Содержание его проповеди для всякого умеющего читать источники того времени ясно из слов того же, историка, «высказал какое-то среднее учение, которое хотя весьма отличалось от арианского богохульства, однако же и не имело свойств чистого, неповрежденного апостольского учения».
летий, бывший еп. Севастии; речь последнего встречена была продолжительными рукоплесканиями всего народа, и антиохийская кафедра осталась за ним 1); но спустя месяц 2) новый антиохийский епископ должен был удалиться с своей кафедры и его место занял Евзой, товарищ Ария 3).
Причину столь неожиданного и быстрого изгнания Мелетия церковные историки V века единогласно указывают в его учении об единосущии 4), при чем Феодорит точно отмечает, что поводом к этому обвинению послужила его речь 5), но в таком случае становится совершенно непонятным, почему Мелетий все-таки был избран на кафедру Антиохии и по крайней мере в течение месяца оставался епископом ее? Более точные сведения, заимствованные из современных делу документов, позволяют разъяснить эту задачу. Человек знатного происхождения 6), обладавший родовым имением «Гитасы» около Мелитены 7) и отличавшийся широким светским и богословским образованием, Мелетий в первый раз появляется в истории около 359 года в недостаточно определенных известиях Епифания рядом с Акакием 8) и с тех пор всегда действует в кругу омиев. После низложения Евстафия севастийского на мелитенском соборе, он занял кафедру севастийскую 9), но вследствие необузданности своих пасомых удалился на покой и жил около Берии 10). Но это не помешало ему принимать живое участие в обще-церков-
2) Chrysostomus, Hom. in Meletium (I, p. 520, A.— по изданию Montfaucon’a ).
3) Евзой был александрийским диаконом, примкнувшим к Арию и вместе с ним осажденный Александром.
4 ) Socr. H. E., II, 44; Soz. H. E., IV, 28.
5) Theodor. H. E., II, 27.
6) Greg. Nyss. p. 589. C.
7) Philost. V, 5; I. Chrysost. I, 520. D.
4) Характерно выражение: «верующие во Христа должны веровать, что Сын подобен ( ὅμοιος ) Отцу, так как Он есть образ Того, Кто над всеми» и т. д.
6) Любопытно суждение о проповеди Мелетия самого Епифания. строгого никейца: «в одной части его речи встречаются два или три места,
возведение Мелетия на антиохийскую кафедру со стороны Констанция и омиев вполне понятно, то не так легко объяснить причины удаления его. Несомненно, что этой причиной никоим образом не могла служить его проповедь. По-видимому, наиболее верную традицию ο поводах к изгнанию Мелетия передает Златоуст, упоминающий ο многих экскоммуникациях, произведенных им в Антиохии 1). Первоначально омий по убеждению, но с некоторою наклонностью к омиусианству 2), Мелетий под влиянием обстоятельств времени и благодаря воздействию своей паствы, значительная часть которой держалась никейского образа мыслей, скоро и сам склонился на сторону единосущия. Сократ и Созомен одинаково замечают, что сначала Мелетий воздерживался от рассуждений ο догматике веры и предлагал слушателям только нравственное учение, впоследствии же стал предлагать исповедание никейское и проповедовать единосущие 3). Эти слова обоих историков (или точнее их источника Сабина) и нельзя истолковывать иначе, как только в том смысле, что первую беседу Мелетия они зачисляют в область нравственных поучений, проповеди же с никейским содержанием относят к несколько позднейшему времени. В свою очередь Иероним подтверждает, что поводом, послужившим к изгнанию Мелетия, была внезапная перемена веры 4). То же усматривается и из послания Афанасия александрийского к антиохийцам. Собор 362 г. ни в каком случае не мог бы трактовать общину Мелетия, как вполне право-
достойные порицания; во-первых, что говорится вообще о твари, он разумеет о Сыне Божием, во вторых, то, что говорит: выше премудрости, т. е. вообще о ненужности подробных исследований о Сыне и виде кое-что другое». Епифаний, таким образом, не усматривал в проповеди учения о единосущии, которого, действительно, и не было в вей.
2) Об этом говорят попытки Мелетия точнее определить понятия подобия: «рождение совершенное и пребывающее и т. д. (См. выше). Несомненно, слова эти звучат омиусиански, но они не дают еще права утверждать, что Мелетий уже в то время был омиусианивом, как это делает Gummerus (cit. op., s 182 fgg ).
3) Socr. H. E., 11,44; Soz., IV, 28.
4) Ieron.: exilii justissimam causam subita fidei mutatione delusit. Chron. ann. Abr. 2376.
верующую, если бы предстоятель ее не выразил определенно своих отношений к никейскому символу. Но рядом с догматическими мотивами стояли и канонические причины. Златоуст, Иероним и Епифаний упоминают ο разных обидах, причиненных Мелетием своему клиру, хотя сущность этих обид установить трудно 1). По совершенно ясному сообщению Епифания многие из ариан (т. е. омиев) жалобами своими восстановили против Мелетия императора и «ночью», вероятно, во избежание волнений изгнали его из Антиохии. Это случилось, как мы видели, месяц спустя после избрания его. — Нестроения антиохийской церкви не ограничивались только этим. Рядом с приверженцами удалившегося в ссылку Мелетия и назначенного на его место Евзоя там существовала еще одна, хотя и небольшая, партия так называемых евстафиан. После осуждения Евстафия антиохийского в 330 году большая часть его паствы присоединилась к поставленным взамен его епископам, некоторые же члены ее отделились от большинства и составили отдельную общину, во главе которой ко времени александрийского собора стоял пресвитер Павлин. Эта маленькая группа антиохийских христиан сумела сохранить себя неприкосновенной от всех событий и переворотов, совершившихся на ее глазах со дней никейского собора до царствования Юлиана. Удержав в своем наименовании имя Евстафия, первого защитника никейского учения на Востоке, она осталась
1) По Иерониму (ibid.) Мелетий изгнан был за то, что «принял к себе пресвитеров, низложенных ранее Евдоксием»,—т. е. очевидно присоединил к своей церкви тех, которые низложены были Евдоксием за принадлежность к никейскому учению: омив, поставившие Мелетия, без сомнения, должны были рассматривать этот поступок Мелетия, как личную обиду. С другой стороны, как свидетельствует Златоуст (1 р. 519 D в беседе о Мелетии); «он избавил город от еретического заблуждения и отсек гнилые члены от остального тела», т. е. уволил из клира приверженцев омийского учения, a это еще более обостряло вражду к нему омиев. Возможно, что при этом в числе присоединенных оказались и такие, которых он сам ранее анафематствовал, о чем упоминает Евифаний (LXXIII, 35): «принял некоторых в общение, которых ранее анафематствовал», это могло касаться и епископов. Пасхальная хроника все эти причины кратко формулирует так: «по причине нечестия ἀβεβείας, т. е. единосущия) и других неправд» (cit. op. p. 543).
неподвижной и в истолковании его в смысле «одной ипостаси или сущности», какое оно получило в устах старшего поколения никейцев 1), на Мелетия и его приверженцев, учивших ο трех ипостасях, она искренно смотрела, как на тайных ариан. Но теперь совершившееся на александрийском соборе примирение «трех ипостасей» с одной «сущностью» давало повод надеяться, что обе партии антиохийских христиан соединятся вместе под главенством одного епископа, признавшего никейский символ. Одушевленный этой мыслью, Афанасий сам вместе с египетскими епископами хотел прибыть в Антиохию, чтобы своим личным влиянием и убеждениями устранить спорные вопросы и осуществить соглашение, достигнутое на соборе 2). Но церковные нужды удержали его в Александрии, и собор посылает теперь в Антиохию известного уже нам Евсевия верчельского и Астерия, епископа Петры аравийской 3), как своих уполномоченных: они должны были «всех желающих быть в мире с нами, особенно имеющих собрания в старом городе (т. е. мелетиан), а также отступивших от ариан 4), формально соединить с находящимися с
3) Астерий выступал на сардикийском соборе, как сочлен евсевианской партии, потом перешел на сторону никейцев и вместе с ними изгнан был в Ливию ( Athan. Hist, arian., 15, 18 ).
Павлином, предложивши той и другой партии 1) выполнить условия, определенные на александрийском соборе, т. е. исповедать никейский символ и отвергнуть тварность Духа. План Афанасия, по-видимому, был таков: раз мелетиане формально засвидетельствуют свою готовность принять никейский символ, община Павлина должна будет признать их епископа Мелетия и составить вместе с ними одну церковь. Но какая-то злая ирония судьбы помешала осуществлению этого прекрасно выработанного плана, и он разрушен был одним ударом и притом со стороны лица, от которого Афанасий всего менее мог ожидать чего-либо подобного… То был Люцифер каларийский, известный противник императора Констанция на Медиоланском соборе, находившийся в ссылке в верхней Фиваиде. Возвращаясь с места изгнания на основании эдикта Юлиана, он получил от встретившегося ему Евсевия верчельского предложение поспешить в Александрию для обсуждения церковных нужд, но на собор не пошел и, послав туда в качестве своих легатов двух диаконов, сам отправился в Антиохию, находя свое присутствие здесь более необходимым. Здесь встретил он, несомненно, никейскую общину, стоявшую под управлением Павлина, общину в старом городе и омийскую общину Евзоя; недолго думая, он посвятил в епископы пресвитера Павлина. Рассматриваемый с точки зрения тогдашних отношений, этот поступок Люцифера отнюдь не предста-
1) § 4. Никейский образ мыслей Павлина не освобождал его от соблюдения формальных условий.
влял чего-либо странного: до Евзоя и его общины ему не было никакого дела; что касается до Мелетия и, его приверженцев, то до постановления александрийского собора кто мог знать, что с ними нужно вести себя иначе, чем с последователями Евзоя. Мы уже видели, что и на соборе в Александрии выступали люди, требовавшие, чтобы епископы противной партии, несмотря на исполнение всех предложенных им со стороны никейцев условий, лишались своего сана. Но, без сомнения, в этом никем неожиданном и необдуманном поступке, разрушившем все планы лучших людей того времени, проявилась и оригинальная личность Люцифера. Фанатик по характеру, с ограниченным умом, обнаруживавший непреклонную вражду против всякого, думающего иначе, чем он, в своих догматических убеждениях почти сближавшийся с савеллианством, Люцифер оказывался физически неспособен к какой-либо примиряющей политике 1); в учении ο трех ипостасях он мог видеть только чистое арианство. Павлин как нельзя более подходил под его собственную догматику, — и дело было решено бесповоротно. Когда Евсевий и Астерий пришли в Антиохию с посланием александрийского собора, они нашли здесь взаимоотношения партий радикально изменившимися по сравнении с тем, как это предполагалось на соборе. Низложить Павлина они не могли: он рукоположен был энергичным защитником никейского собора и стоял в постоянных близких сношениях с Афанасием 2). Оставалось примириться с совершившимся фактом; не вступая в общение ни с той, ни с другой партией, полный стыда и негодования на Люцифера, Евсевий удалился из Антиохии, обещая посодействовать созванию нового собора в целях упорядочения дел к пользе всех 3). Так
1) Ср. Kruger, Lucifer, Bischof v. Calar., ss. 80 fgg.
печально закончилась первая попытка, предпринятая Афанасием, осуществить на практике единение между никейцами и возвращавшимися к союзу с ними бывшими их противниками, состоявшееся отчасти на александрийском соборе. Антиохийские несогласия не только не уменьшились, но еще более обострились. Поставление Павлина в епископы вырыло пропасть между старшим и младшим поколением никейцев, и потребовалось много труда и времени, чтобы сгладить эту пропасть и победить недоразумения, вызванные этим фактом.
Едва александрийский собор успел закончить свои занятия, как Афанасий должен был отправиться в ссылку, изгнанный Юлианом за то, что осмелился обратить в христианство нескольких знатных александрийских дам 1). Но великое дело было совершено, и историческое значение его не зависело от личной судьбы Афанасия. Уже на самом соборе произошло присоединение некоторых бывших противников никейского символа, и, если умиротворение Антиохии не удалось, то успех в других церквах вознаграждал эту неудачу. Удалившись из Антиохии, Евсевий обходил восточные церкви и путем убеждения и ознакомления с постановлениями александрийского собора приобрел на сторону никейцев некоторые церкви; для Италии и Галлии то же сделал Иларий при своем возвращении из ссылки с Востока 2). Папа Ливерий, епископы македонские, ахайские, испанские и галльские повторили александрийское постановление на своих соборах 3). Еще нагляднее эти результаты деятельности александрийского собора сказались в следующее царствование.
3. После несчастной гибели Юлиана в походе против персов 4) династия Константина прекратилась, и войско,
3) Hieronym. adv. Lucif. Migne, part. lat. ХХIII, p. 175; s. Athanas. ad Rufinian Migne, gr. s., t. 26, c. 1180; Hilarii Fragment. Histor., XII, Migne, lat. s., t. 10, 714—716.
4) Среди языческого и христианского общества были распространены слухи, что Юлиан погиб от руки христианина. Любопытно суждение по этому поводу Созомена (H. E., VI, 2): «напрасно бы стали мы порицать такого человека, который ради Бога и исповедуемой им веры показал свое мужество».
оставшееся без главы и вдали от империи, согласно прежней практике должно было немедленно избрать себе государя. Сначала престол был предложен пользовавшемуся общим уважением префекту Саллюстию, и когда последний, ссылаясь на свою старость, отказался, один—два голоса произнесли имя Иовиана, крик был подхвачен и в один момент молодой офицер сделался преемником Августа 1). Заключивши позорный мир с персами 2), он поспешил в столицу империи и на пути неожиданно скончался. Его царствование продолжалось несколько месяцев (27 июня 363 г. до средины февраля 364 года 3), но для церкви оно оказалось очень богатым событиями. Иовиан был решительным христианином, засвидетельствовавшим свою веру еще при Юлиане 4), хотя его личное поведение и не соответствовало этому званию 5). Слух ο том, что император еще пред выборами 6) заявил ο своем христианстве, поднял на ноги все догматические партии, потерявшие было всякую надежду на поддержку двора при Юлиане. Афанасий предпринял даже далекое путешествие в Едессу, чтобы привлечь императора на свою сторону и предупредить его от внушений противников 7). Когда Иовиан прибыл в Антиохию, где антиохийцы осмеяли его, он буквально был осажден епископами, явившимися сюда из всех провинций Востока с различными догматическими предложениями 8). К Афанасию он несомненно благоволил 9), лично беседовал с ним в Антиохии и в особом письме просил его написать ему «о вере вселенской», но был ли он никейцем по своим убе-
2) Пять восточных провинций и крепость Низибия были отданы персам.
3) Schiller. Geschichte der römischen Kaiserzeit, 2 B., 344—345, Gotha, 1887.
4) Socr., H. E, 3, 22. Theodor. IV, 1. Bufin: Confessor (II, 1).
5) Amm. Marc. XXV, 10: edax et vino Venerique indulgens.
6) Socr. H. E., III, 22; Soz. VI, 3; Theodor., IV, 1.
7) Philost., H. E.. VIII, 6.
ждениям, сказать трудно; во всяком случае за все свое, правда, непродолжительное царствование он не принял никаких мер, которые могли бы говорить ο какой-нибудь определенной церковной политике 1). Часть омиусиан, лишившаяся при Констанции своих кафедр, на которые аномеи в момент их торжества при Юлиане успели поставить своих кандидатов 2), обратилась к Иовиану с просьбой изгнать исповедников неподобия и места их отдать; он свиток их принял, но вместо решения посоветовал им сохранить единомыслие и избегать вражды 3). Не стесняемые сверху движения главных догматических партий пошли по тому руслу, к какому влекли их собственные их склонности. И прежде всего новое течение, развивавшееся в кругу восточных епископов по направлению к никейскому символу, нашло себе выражение в соборе, состоявшемся в Антиохии из 23 епископов, съехавшихся из разных епархий. Примирение «единой сущности» и «трех ипостасей», осуществившееся в Александрии и подготовленное всеми предшествовавшими событиями, впервые получило здесь оригинальную формулу, ставшую исходным пунктом для образования ново-никейской партии на Востоке, обеспечившей окончательную победу единосущия. Никейский символ принят в полноте, но к нему присоединено своеобразное предисловие, прекрасно характеризующее «новую веру» этой группы восточных отцов 4): «на никей-
4) Знамением времени нужно признать то, что и Акакий кесарийский значится в рядах подписавшихся; вместе с ним стоят имена Ме-
ском соборе слово «единосущный», — заявляет послание, — некоторым кажущееся странным, получило от отцов определенное истолкование, по которому оно означает, что Сын родился из сущности Отца и что Он подобен Отцу по существу…; да и слово сущность принято отцами не потому, что оно встречается у язычников, а для опровержения слова «из несущего», которое нечестиво употреблено ο Христе Арием и которое ко вреду церковного единомыслия еще смелее, дерзновеннее и бесстыднее употребляют явившиеся ныне аномеи» 1). Позиция этой группы восточных епископов в отношении к никейскому символу радикально изменяется: из уст непримиримых ранее противников его мы слышим совершенно новые слова: никейский собор («святой») и изданное им изложение веры провозглашают непоколебимым авторитетом: основные его термины ( ὁμοούσιος и даже ἐκ οὐσίας ), возбуждавшие ранее такое органическое отвращение на Востоке, не только беспрекословно принимаются, но и популярные возражения против них формально устраняются. Делается, однако, существенная оговорка: термин ὁμοούσιος объясняется в смысле «подобия по существу», т. е., в чисто омиусианском понимании и при том на основании авторитета никейского собора, который в этом ничуть неповинен. Некоторый темный страх пред возможностью савеллианского его истолкования все еще остается, и этот страх не был безоснователен. Старые недоразумения готовы были снова возродиться, несмотря на примирительную миссию александрийского собора. Афанасий подметил новое течение и отнесся к нему неодобрительно: в послании к императору он предупреждает против тех, которые «принимают вид, что исповедуют веру никейскую, в самой же истине отрицают ее, перетолковывая речение «единосущный» и не обинуясь называет их ариа-
нами» 1). Требовалось еще много времени, труда, взаимных объяснений прежде, чем новое течение, обнаружившееся на Востоке отлилось в определенные формы и преобразовалось в могучую силу, способную создать церковный мир.