системная история международных отношений в четырех томах 1918 1991

Системная история международных отношений в четырех томах 1918 1991

Центр конвертируемого образования Московского общественного научного фонда
Институт США и Канады РАН
Факультет мировой политики Государственного университета гуманитарных наук

СИСТЕМНАЯ ИСТОРИЯ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ
В ЧЕТЫРЕХ ТОМАХ.
1918-1991

Том первый. События
1918-1945

Под редакцией
доктора политических наук, профессора
А.Д.Богатурова

«Московский рабочий»
Москва
2000

Редакционная коллегия
академик Г.А.Арбатов, д.и.н. З.С.Белоусова, д.пол.н. А.Д.Богатуров, д.пол.н. А.Д.Воскресенский, к.и.н. А.В.Кортунов, д.и.н. В.А.Кременюк, д.и.н. С.М.Рогов, д.и.н. Ар.А.Улунян, д.пол.н. М.А.Хрусталев

Авторский коллектив
З.С.Белоусова (гл. 6, 7), А.Д.Богатуров (введение, гл. 9, 10, 14, 17, заключение), А.Д.Воскресенский (гл. 5), к.и.н. Е.Г.Капустян (гл. 8, 13), к.и.н. В.Г.Коргун (гл. 8, 13), д.и.н. Д.Г.Наджафов (гл. 6, 7), к.и.н. А.И.Остапенко (гл. 1, 4), д.пол.н. К.В.Плешаков (гл. 11, 15, 16), к.и.н. В.П.Сафронов (гл. 9, 12), к.и.н. Е.Ю.Сергеев (гл. 1, 9), Ар.А.Улунян (гл. 3), д.и.н. А.С.Ходнев (гл. 2), М.А.Хрусталев (гл. 2, 8, 13)

Хронология составлена Ю.В.Боровским и А.В.Щипиным

Четырехтомник представляет первую после распада СССР попытку комплексного исследования истории международных отношений последних восьми десятилетий ХХ века. Нечетные тома издания посвящены анализу событий мирополитической истории, а четные содержат основные документы и материалы, необходимые для того, чтобы получить более полное представление об описываемых событиях и фактах.
В первом томе рассматривается период с завершения Первой мировой войны до окончания Второй. Особое внимание уделено сюжетам версальского урегулирования, международных отношений в зоне ближнего периметра Советской России, кануна и первого этапа Второй мировой войны до вступления в нее СССР и США, а также развития ситуации в Восточной Азии и положения в периферийных зонах международной системы.
Издание адресовано научным сотрудникам и преподавателям, студентам, аспирантам гуманитарных ВУЗов и всем, кто интересуется историей международных отношений, дипломатии и внешней политики России.

Издание осуществлено при поддержке Фонда МакАртуров

ISBN 5-89554-138-0
© А.Д.Богатуров, 2000
© С.И.Дудин, эмблема, 1997

Источник

Системная история международных отношений в четырех томах 1918 1991

Анатолию Андреевичу Злобину — педагогу, пионеру-исследователю и энтузиасту системно-структурной школы МГИМО

Коллегам, друзьям, единомышленникам, начавшим преподавание международных отношений в других городах России

ПРЕДИСЛОВИЕ

Четырехтомник «Системная история международных отношений» — первая за пятнадцать лет в русской историографии попытка построить цельную картину всего периода мирополитической истории с окончания Первой мировой войны до разрушения Советского Союза и распада биполярности. От главных трудов предшественников — фундаментальных трехтомников «История международных отношений и внешней политики Советского Союза», изданных в 1967 г. под редакцией академика В.Г.Трухановского и в 1987 г. под редакцией профессора Г.В.Фокеева, предлагаемая работа отличается как минимум тремя чертами.

Во-первых, она написана в условиях относительной идейной раскованности и плюрализма мнений. В ней учтены многие из крупных содержательных и концептуальных новаций последних лет развития отечественной и мировой историко-политической науки.

Во-вторых, анализ внешней политики СССР не был для авторов самым главным. Работа в принципе построена на отказе от взгляда на международные отношения преимущественно через призму внешней политики Советского Союза и/или Коминтерна. Речь вовсе не шла о написании еще одной версии критического разбора советской внешней политики, тем более что эта задача уже успешно разрабатывается несколькими научными коллективами.

Четырехтомник — прежде всего история международных отношений, и лишь потом — анализ внешней политики отдельных стран, в том числе Советского Союза. Авторы не пытались выводить все значимые события мировой истории ни из победы большевистского переворота в Петрограде в ноябре 1917 г. и политики Советской России, ни из мирореволюционных экспериментов Коминтерна. В центре внимания — проблемы международной стабильности, войны и мира, создания мирового порядка.

Это не значит, что «советским» сюжетам уделено мало внимания. Напротив, влияние Советской России и СССР на международные дела отслеживается крайне внимательно. Но его показ не становится самоцелью. Для изложения он важен главным образом тем, что помогает предметнее понять причины нарастания одних и затухания других тенденций, объективно развивавшихся в международной системе. Иначе говоря, задача состояла не столько в показе значимости и незначимости внешней политики большевиков, а в выявлении того, насколько она соответствовала или, напротив, выбивалась из логики объективных процессов развития международной системы.

В-третьих, четырехтомник, не будучи ни собственно учебником, ни типичной монографией, все же ориентирован на цели преподавания. С этим связана его сдвоенная событийно-документальная природа. Изложение событий каждого из двух основных периодов истории международных отношений 1918–1945 и 1945–1991 гг. сопровождено развернутыми иллюстрациями в виде отдельных томов документов и материалов таким образом, чтобы читатель мог самостоятельно уточнить собственное понимание исторических событий.

Книга начинается с вопросов, касающихся подготовки Версальского мирного урегулирования, с необходимыми экскурсами в события последних 12 месяцев Первой мировой войны. Далее рассматриваются вопросы политической и дипломатической борьбы вокруг создания нового международного порядка и результаты этой борьбы, вылившиеся в сползание ко Второй мировой войне, на завершающих этапах которой, в свою очередь, стали снова вызревать предпосылки для мирового регулирования и возобновления попыток обеспечить мировую стабильность на основе коллективных усилий.

С середины 80-х годов преподавание истории международных отношений в нашей стране сталкивается с трудностями. Отчасти они были вызваны отсутствием систематического курса истории международных отношений, адекватного современному состоянию историко-политического знания. Проблема создания такого курса стояла тем более остро, что была ликвидирована монополия столицы на преподавание международных отношений, вопросов безопасности и дипломатии. За 90-е годы помимо Московского государственного института международных отношений МИД РФ эти предметы стали преподаваться по меньшей мере в трех десятках университетов как в Москве, так и в Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде, Томске, Владивостоке, Казани, Волгограде, Твери, Иркутске, Новосибирске, Кемерово, Краснодаре, Барнауле. В 1999 г. второе учебное заведение для подготовки специалистов-международников открылось в Москве, где был создан новый факультет мировой политики в Государственном университете гуманитарных наук (на базе Института США и Канады РАН). Новые центры преподавания были обеспечены материалами учебно-методического характера слабее.

Попытки преодолеть трудности предпринимались прежде всего усилиями Института всеобщей истории и Института отечественной истории РАН, Московского общественного научного фонда и МГИМО МИД РФ. Из региональных центров наибольшую активность проявил Нижегородский университет, издавший целую серию интересных документальных публикаций по истории международных отношений и ряд учебных пособий. В настоящей работе авторы стремились использовать наработки предшественников.

Старшему поколению специалистов многое в четырехтомнике может показаться непривычным — концепция, интерпретации, структура, оценки, наконец, сам подход — попытка задать читателю видение

Источник

Системная история международных отношений

zadocs.ru > История > Документы

СИСТЕМНАЯ ИСТОРИЯ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ
В ЧЕТЫРЕХ ТОМАХ.
1918-1991

Том первый. События
1918-1945

Под редакцией
доктора политических наук, профессора
А.Д.Богатурова

^ Редакционная коллегия
академик Г.А.Арбатов, д.и.н. З.С.Белоусова, д.пол.н. А.Д.Богатуров, д.пол.н. А.Д.Воскресенский, к.и.н. А.В.Кортунов, д.и.н. В.А.Кременюк, д.и.н. С.М.Рогов, д.и.н. Ар.А.Улунян, д.пол.н. М.А.Хрусталев

^ Авторский коллектив
З.С.Белоусова (гл. 6, 7), А.Д.Богатуров (введение, гл. 9, 10, 14, 17, заключение), А.Д.Воскресенский (гл. 5), к.и.н. Е.Г.Капустян (гл. 8, 13), к.и.н. В.Г.Коргун (гл. 8, 13), д.и.н. Д.Г.Наджафов (гл. 6, 7), к.и.н. А.И.Остапенко (гл. 1, 4), д.пол.н. К.В.Плешаков (гл. 11, 15, 16), к.и.н. В.П.Сафронов (гл. 9, 12), к.и.н. Е.Ю.Сергеев (гл. 1, 9), Ар.А.Улунян (гл. 3), д.и.н. А.С.Ходнев (гл. 2), М.А.Хрусталев (гл. 2, 8, 13)

Хронология составлена Ю.В.Боровским и А.В.Щипиным

Четырехтомник представляет первую после распада СССР попытку комплексного исследования истории международных отношений последних восьми десятилетий ХХ века. Нечетные тома издания посвящены анализу событий мирополитической истории, а четные содержат основные документы и материалы, необходимые для того, чтобы получить более полное представление об описываемых событиях и фактах.
В первом томе рассматривается период с завершения Первой мировой войны до окончания Второй. Особое внимание уделено сюжетам версальского урегулирования, международных отношений в зоне ближнего периметра Советской России, кануна и первого этапа Второй мировой войны до вступления в нее СССР и США, а также развития ситуации в Восточной Азии и положения в периферийных зонах международной системы.
Издание адресовано научным сотрудникам и преподавателям, студентам, аспирантам гуманитарных ВУЗов и всем, кто интересуется историей международных отношений, дипломатии и внешней политики России.

^ Издание осуществлено при поддержке Фонда МакАртуров

ISBN 5-89554-138-0
© А.Д.Богатуров, 2000
© С.И.Дудин, эмблема, 1997

Коллегам, друзьям, единомышленникам,
начавшим преподавание международных отношений
в других городах России

Во-первых, она написана в условиях относительной идейной раскованности и плюрализма мнений. В ней учтены многие из крупных содержательных и концептуальных новаций последних лет развития отечественной и мировой историко-политической науки.

Четырехтомник — прежде всего история международных отношений, и лишь потом — анализ внешней политики отдельных стран, в том числе Советского Союза. Авторы не пытались выводить все значимые события мировой истории ни из победы большевистского переворота в Петрограде в ноябре 1917 г. и политики Советской России, ни из мирореволюционных экспериментов Коминтерна. В центре внимания — проблемы международной стабильности, войны и мира, создания мирового порядка.

Это не значит, что «советским» сюжетам уделено мало внимания. Напротив, влияние Советской России и СССР на международные дела отслеживается крайне внимательно. Но его показ не становится самоцелью. Для изложения он важен главным образом тем, что помогает предметнее понять причины нарастания одних и затухания других тенденций, объективно развивавшихся в международной системе. Иначе говоря, задача состояла не столько в показе значимости и незначимости внешней политики большевиков, а в выявлении того, насколько она соответствовала или, напротив, выбивалась из логики объективных процессов развития международной системы.

В-третьих, четырехтомник, не будучи ни собственно учебником, ни типичной монографией, все же ориентирован на цели преподавания. С этим связана его сдвоенная событийно-документальная природа. Изложение событий каждого из двух основных периодов истории международных отношений 1918-1945 и 1945-1991 гг. сопровождено развернутыми иллюстрациями в виде отдельных томов документов и материалов таким образом, чтобы читатель мог самостоятельно уточнить собственное понимание исторических событий.

Книга начинается с вопросов, касающихся подготовки Версальского мирного урегулирования, с необходимыми экскурсами в события последних 12 месяцев Первой мировой войны. Далее рассматриваются вопросы политической и дипломатической борьбы вокруг создания нового международного порядка и результаты этой борьбы, вылившиеся в сползание ко Второй мировой войне, на завершающих этапах которой, в свою очередь, стали снова вызревать предпосылки для мирового регулирования и возобновления попыток обеспечить мировую стабильность на основе коллективных усилий.

С середины 80-х годов преподавание истории международных отношений в нашей стране сталкивается с трудностями. Отчасти они были вызваны отсутствием систематического курса истории международных отношений, адекватного современному состоянию историко-политического знания. Проблема создания такого курса стояла тем более остро, что была ликвидирована монополия столицы на преподавание международных отношений, вопросов безопасности и дипломатии. За 90-е годы помимо Московского государственного института международных отношений МИД РФ эти предметы стали преподаваться по меньшей мере в трех десятках университетов как в Москве, так и в Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде, Томске, Владивостоке, Казани, Волгограде, Твери, Иркутске, Новосибирске, Кемерово, Краснодаре, Барнауле. В 1999 г. второе учебное заведение для подготовки специалистов-международников открылось в Москве, где был создан новый факультет мировой политики в Государственном университете гуманитарных наук (на базе Института США и Канады РАН). Новые центры преподавания были обеспечены материалами учебно-методического характера слабее.

Старшему поколению специалистов многое в четырехтомнике может показаться непривычным — концепция, интерпретации, структура, оценки, наконец, сам подход — попытка задать читателю видение развития международных отношений сквозь призму системности. Как каждая новаторская работа, эта — тоже не свободна от упущений. Сознавая это, авторы относятся к своему труду как к варианту интерпретации событий — варианту не единственно возможному, но стимулирующему научный поиск и подвигающему читателя к самостоятельным раздумиям о логике и закономерностях международных отношений.

Издание стало возможным благодаря сотрудничеству Научно-исследовательского форума по международным отношениям с Московским общественным научным фондом, Институтом США и Канады, Институтом всеобщей истории, Институтом востоковедения, Институтом Латинской Америки РАН, а также преподавателями Московского государственного института (университета) международных отношений МИД РФ, Московского государственного университета им. М.В.Ломоносова и Ярославского государственного педагогического университета им. К.Д.Ушинского.

Авторский коллектив складывался в ходе научно-образовательных мероприятий Методологического университета конвертируемого образования Московского общественного научного фонда в 1996-1999 гг. и проекта «Новая повестка дня международной безопасности», который был осуществлен в 1998-1999 гг. при поддержке Фонда МакАртуров. Ни авторского коллектива, ни проекта, ни издания не получилось бы без благожелательного разумения Т.Д.Ждановой, директора Московского представительства этого фонда.

А.Богатуров
10 октября 1999 г.

^ ВВЕДЕНИЕ. СИСТЕМНОЕ НАЧАЛО И ПОЛЯРНОСТЬ В МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЯХ XX ВЕКА

Единая глобальная, общемировая система политических отношений между государствами еще только складывалась. Мир в основном продолжал состоять из нескольких подсистем. Эти подсистемы ранее всего сложились в Европе, где отношения между государствами в силу природно-географических и экономических факторов (относительно компактная территория, достаточно многочисленное население, разветвленная сеть относительно безопасных дорог) оказались наиболее развитыми.

С начала XIX века важнейшей подсистемой международных отношений была европейская, Венская. Наряду с ней стала постепенно формироваться особая подсистема в Северной Америке. На востоке евразийского материка вокруг Китая в хронически застойном состоянии существовала одна из самых архаичных подсистем, восточноазиатская. О других подсистемах, скажем, в Африке, в тот период говорить можно только с очень большой долей условности. В дальнейшем, однако, они стали постепенно развиваться и эволюционировать. К моменту окончания Первой мировой войны наметились первые признаки тенденции к перерастанию североамериканской подсистемы в евро-атлантическую, с одной стороны, и азиатско-тихоокеанскую, с другой. Стали угадываться очертания ближневосточной и латиноамериканской подсистем.

Кроме того, европейская подсистема далеко опережала другие по уровню организации, то есть степени зрелости, сложности, развитости воплощенных в ней связей, так сказать, по присущему им удельному весу системности. По сравнению с центральной уровень организации периферийных подсистем был гораздо ниже. Хотя и периферийные подсистемы по этому признаку могли между собой весьма сильно отличаться.

Так, например, после Первой мировой войны центральное положение европейской подсистемы (Версальский порядок) осталось бесспорным. По сравнению с ней азиатско-тихоокеанская (Вашингтонская) была периферийной. Однако она была несоизмеримо более организованной и зрелой, чем, например, латиноамериканская или ближневосточная. Занимая главенствующее положение среди периферийных азиатско-тихоокеанская подсистема была как бы «самой центральной среди окраинных» и второй по своему мирополитическому значению после европейской.

Для понимания логики международно-политического процесса в 1918-1945 гг. ключевым является понятие многополярности. Строго говоря, вся история международных отношений протекала под знаком борьбы за гегемонию, то есть бесспорно преобладающие позиции в мире, точнее, в той его части, которая в конкретный момент исторического времени считалась миром-вселенной или ойкуменой, как ее называли древние греки.

Скажем, с позиций Геродота, историка времен Александра Македонского, Македонская держава после покорении Персидского царства, несомненно, была мировым государством, империей-гегемоном, так сказать единственным полюсом мира. Однако лишь того мира, который был известен Геродоту и ограничивался, по сути дела, Средиземноморьем, Ближним и Средним Востоком и Центральной Азией. Уже образ Индии казался эллинистическому сознанию настолько смутным, что эта земля не воспринималась в плоскости ее возможного вмешательства в дела эллинистического мира, который для последнего только и был миром. О Китае в этом смысле говорить вообще не приходится.

Подобным же образом государством-миром, единственным мировым полюсом-источником силы и влияния воспринимался и Рим эпохи расцвета; его монопольное положение в международных отношениях было таковым лишь в той мере, как древнее римское сознание стремилось отождествлять реально существующую вселенную со своими представлениями о ней.

С позиций соответственно эллинистического и римского сознания современный им мир или, как бы мы сказали, международная система были однополярными, то есть в их мире существовало одно-единственное государство, практически безраздельно господствовавшее на всей территории, представлявшей реальный или даже потенциальный интерес для тогдашнего «политического сознания», или, как бы мы сказали современным языком, на доступном для соответствующего общества «цивилизационном пространстве».

Но с тем же успехом можно констатировать и другое: фактически со времен распада «античной однополярности» в межгосударственных отношениях сложилась реальная многополярность, понимаемая как существование в мире как минимум нескольких ведущих государств, сопоставимых по совокупности своих военных, политических, экономических возможностей и культурно-идеологическому влиянию.

В связи с этими соображениями в политическом лексиконе надолго утвердилось понятие баланса сил, которым почти безгранично широко стали пользоваться как западные авторы, так и исследователи разных школ в России и СССР. Злоупотребление этим броским термином привело к размыванию его границ и даже частичному обессмысливанию.

Часть авторов использовала термин «баланс сил» как синоним понятия «равновесие возможностей». Другая, не усматривая жесткой смысловой привязки между «балансом» и «равновесием», рассматривала «баланс сил» просто как соотношение возможностей отдельных мировых держав в тот или иной конкретный исторический период. Первое течение ориентировалось на то лингвистическое значение, которое слово «ballance» имеет в западных языках; второе отталкивалось от понимания слово «баланс», присущего русскому. В этой книге авторы будут использовать словосочетание «баланс сил» именно во втором смысле, то есть в значении «соотношение возможностей». Таким образом будет понятно, что «баланс сил» есть некое объективное состояние, всегда присущее международной системе, тогда как равновесие сил, даже и приблизительное, складывалось в ней далеко не всегда и, как правило, бывало неустойчивым. Равновесие сил, следовательно, представляет собой частный случай баланса сил как объективно существующего соотношения между отдельными государствами в зависимости от совокупности военных, политических, экономических и иных возможностей, которыми каждое из них обладает.

По этой логике выстраивались в Европе международные отношения на основе Вестфальского (1648) и Утрехтского (1715) договоров, венчавших соответственно Тридцатилетнюю войну и Войну за испанское наследство. Попытка революционной, а затем наполеоновской Франции круто изменить соотношение сил в Европе вызвала ответную реакцию западноевропейской дипломатии, которая, начиная с Венских основоположений 1815 г., сделала заботу о сохранении «европейского равновесия» едва ли не главной задачей внешней политики империи Габсбургов, а затем Великобритании.

Первый предполагал значительно более активное и широкое вовлечение в европейскую политику России, которая этом случае могла бы эффективно сдерживать Германию с востока методом проецирования своей мощи, а не прямого ее использования. Но для осуществления этого сценария требовалось такое важное дополнительное условие как существенное ускорение хозяйственного и политического развития России, которое сделало бы ее невоенное присутствие в Европе более убедительным и ощутимым. Однако все западноевропейские государства, включая и саму Германию, и соперничавшие с ней Францию и Британию, хотя и по разным причинам, боялись укрепления русского влияние в Европе, подозревая в России нового европейского гегемона. Они предпочитали видеть Россию способной сковать, ограничить амбиции Германии, но недостаточно сильной и влиятельной, чтобы приобрести в «европейском концерте» голос, в более полной мере соответствующий ее гигантским по европейским меркам потенциальным, но не реализуемым возможностям.

Но, естественно, идея двудержавного управления миром вызывала стремление «менее равных» государств (роль, особенно тяжело давшаяся Британии) разобщить своих сильных партнеров, чтобы придать недостающий вес себе. «Ревность» к советско-американскому диалогу стала чертой политики не только Британии, но и Франции и полуформально признаваемых Москвой правительств центральноевропейских стран. Действия всех их вместе подогревали взаимное недоверие СССР и США. На этом фоне начавшаяся вскоре «встречная эскалация» советских и американских геополитических претензий привела к вытеснению кооперационного начала в советско-американских отношениях конфронтационным.

Поворот к опоре на союзников предрешил раскол мира. США стали во главе Организации североатлантического договора. СССР не сразу увидел в своих восточноевропейских сателлитах полноценных союзников и потратил много времени для политической подготовки к созданию Варшавского блока. Но вплоть до провала парижской конференции «большой четверки» в мае 1960 г. СССР не оставлял надежд на возвращение к идее советско-американского соуправления. Как бы то ни было, с 1955 г. созданием двух блоков биполярность в конфронтационном варианте была структурно закреплена.

В целом в 50-х и начале 60-х годов политико-силовое регулирование явно доминировало в международных отношениях. Элементы конструктивности существовали как бы полулегально, готовя перемены, но до поры мало проступая на высшем уровне. И только карибский кризис решительно вытолкнул СССР и США за рамки мышления категориями грубого силового давления. После него на место прямой вооруженной конфронтации стало приходить опосредованное проецирование мощи на региональном уровне.

Рост взаимной терпимости и доверия позволили в том же году заключить в Москве Договор об ограничении систем противоракетной обороны (ПРО) и Временное соглашение о некоторых мерах в области ограничения стратегических наступательных вооружений (ОСВ-1). Оба договора открыли путь серии последовавших за ними соглашений.

Результирующей этих разрозненных усилий было общее советско-американское взаимопонимание в том, что касалось отсутствия у обеих сторон агрессивных намерений, по крайней мере, в отношении друг друга. К прочим это прямо не относилось. Но желание Москвы и Вашингтона уклониться от лобового столкновения само по себе оказывало сдерживающее влияние на их политику в третьих странах, ужимая рамки международной конфликтности, хотя, конечно, не блокируя ее рост полностью.

Во всяком случае, не без учета реакции Вашингтона складывалась позиция Москвы в советско-китайском противостоянии летом-осенью 1969 г., пиком которого стали упорные сообщения на Западе, не опровергавшиеся в СССР, о возможности превентивных ударов советской авиации с аэродромов на территории МНР по ядерным объектам в КНР. Очередной кризис был предотвращен не только благодаря гибкости советской дипломатии, но и под влиянием США, которые без экзальтации, но твердо заявили о неприемлемости непредсказуемого разрастания советско-китайского конфликта.

К середине 70-х годов из десятилетия «эры переговоров» обе сверхдержавы сделали весьма существенный вывод: нет угрозы попыток резкого, силового слома базисных соотношений их позиций. По сути дела, было достигнуто взаимное согласие на «консервацию застоя», сама идея которого так хорошо укладывалась во внутриполитическую ситуацию терявшего динамику Советского Союза под руководством его дряхлевшего вождя.

Это, конечно, не исключало обоюдного стремления добиться преобладания постепенно. Компромисс в «консервации застоя» не мог быть особенно прочным уже потому, что лежавшая в его основе идея разведения интересов СССР и США, предполагавшая большую или меньшую устойчивость «зон преимущественных интересов», противоречила логике развития. После зафиксированного в 1975 г. в Хельсинки общеевропейского урегулирования на первый план в международных отношениях выступили вызовы, связанные с непредсказуемым пробуждением развивающегося мира. Чем импульсивнее были возникавшие там сдвиги, тем теснее казались рамки советско-американского взаимопонимания.

Со своей стороны, США дорожили согласием с СССР во многом из-за полученных от него, как казалось администрации, обязательств его сдержанности и в отношении «неразделенных территорий», то есть стран, не успевших себя связать проамериканской или просоветской ориентацией.

Дело осложнялось идеологической ситуацией в США, где после окончания вьетнамской войны и на волне доставшегося от нее синдрома происходил мощный всплеск политического морализма с характерным для него болезненным вниманием к этической базе американской внешней политики и защите прав человека во всем мире.

На фоне жестких мер Москвы против диссидентов и ее неуступчивости в вопросе увеличения еврейской эмиграции эти тенденции неизбежно приобрели антисоветскую направленность. Попытки администрации сначала Дж.Форда (1974-1977), а затем Дж.Картера (1977-1981) умерить натиск правозащитников успеха не имели. В последнем случае против компромисса с Москвой активно выступал и помощник президента по национальной безопасности З.Бжезинский, в котором даже в пору пребывания на официальном посту уязвленное национальное чувство потомка польских эмигрантов бросало тень на профессиональную безупречность «эксперта по коммунизму».

События, словно нарочно, благоприятствовали обостренному восприятию Америкой советской политики. После Парижских соглашений по Вьетнаму (1973 г.) США резко сократили численность армии и отменили введенную было на время войны всеобщую воинскую обязанность. Общий настрой в Вашингтоне был против любых вмешательств в «третьем мире». В фокусе общественного мнения США оказались рецепты лечения внутренних недугов американского общества.

В Москве сосредоточенность США на себе заметили и сделали выводы. Было решено, что разрядка создала благоприятные условия для развертывания идеологического наступления и оказания помощи единомышленникам. В 1974 г. военные свергли монархию в Эфиопии. Победившая в том же году «революция гвоздик» в Лиссабоне вызвала распад португальской колониальной империи и образование в 1975 г. в Анголе и Мозамбике очередных авторитарно-националистических режимов, не мудрствуя, провозгласивших прокоммунистическую ориентацию. СССР не преодолел соблазн и устремился в открывшиеся бреши, «на полкорпуса» опережаемый Кубой.

Но и это было не все. В 1975 г. слабый и непопулярный южновьетнамский режим в Сайгоне рухнул под натиском коммунистов, и Вьетнам объединился под руководством Севера на базе верности социалистическому выбору. В том же году при самом деятельном участии «народно-революционного» фактора произошла смена режимов в Лаосе и Камбодже. Правда, в последнем случае преобладающим оказалось влияние не Вьетнама или СССР, а Китая. Но как бы то ни было, и Камбоджа, и Лаос провозгласили верность социалистической перспективе. Та недвусмысленная роль, на которую стал претендовать Вьетнам в Индокитае, могла давать основания обвинять СССР в распространении коммунистической экспансии и экспорте революции.

События не позволяли огню подозрительности затухнуть хотя бы ненадолго. В 1978 г. происками неких «прогрессивных» сил была свергнута вполне дружественная по отношению к СССР монархия в Афганистане, что оказалось прологом к будущей десятилетней трагедии. А летом 1979 г. коммунисты вооруженным путем взяли власть в Никарагуа.

США не оставались, конечно, безучастными. Правда, они по-прежнему не помышляли о столкновении с СССР. Американская политология предложила вариант «асимметричного» сдерживания советского продвижения. Были приняты меры к усилению косвенного давления на Советский Союз со стороны его протяженных и уязвимых восточноазиатских границ.

Развивая успех американо-китайской нормализации, администрация Дж.Картера стала работать над закреплением Китая на позиции противостояния СССР, поддерживая стабильно высокий уровень их взаимной враждебности. Одновременно американская дипломатия помогала «укреплять тылы» КНР, содействуя улучшению китайско-японских отношений, которые развивались круто по восходящей с быстрым охлаждением связей Японии с Советским Союзом.

Дело дошло до того, что к концу 70-х в части советских политико-формирующих сфер сложилось мнение о превращении китайской, точнее объединенной китайско-американской, угрозы в главный вызов безопасности Советского Союза. Теоретически эта опасность намного перевешивала все мыслимые и немыслимые угрозы для безопасности США со стороны советской активности в третьем мире.

Закрытые архивы не позволяют судить о том, насколько серьезно американские руководители могли рассматривать возможность конфликта такой конфигурации. Отчетливая попытка Дж.Картера дистанцироваться от Китая в момент его военного конфликта с Вьетнамом в 1979 г. не склоняет к завышенным оценкам перспектив тогдашнего американо-китайского стратегического партнерства. Бесспорно другое: напряженность на восточной границе не позволила Советскому Союзу приостановить наращивание вооружений, несмотря на улучшение обстановки в Европе и наличие стратегического паритета с США. В то же время высокие расходы Москвы на оборону принимались в расчет американской стороной, формулировавшей концепцию экономического истощения СССР.

На фоне относительно высокой глобальной стабильности в центр мировой политики сместились вопросы снижения экономической уязвимости государств, обеспечения их индустриального роста и производственной эффективности. Эти параметры стали более явно определять роль и статус государств. В разряд первых фигур мировой политики стали продвигаться Япония и Западная Германия. Качественные сдвиги показывали, что с 1974 г. мировая система вступила в период преимущественного экономического регулирования.

Совещание 1975 г. в Хельсинки, формально увенчавшее первую разрядку, состоялось в момент, когда тенденция к улучшению советско-американского взаимопонимания уже выдыхалась. Инерции хватило еще на несколько лет. Антишахская революция в Иране и начало афганской войны обозначили лишь формальную событийную канву уже ставшего фактом провала разрядки. С начала 80-х годов резко возросла международная напряженность, в условиях которой Запад сумел реализовать свои технологические преимущества, накопленные на волне разработок второй половины 70-х годов.

Борьба за экономическое истощение СССР через его научно-технологическую изоляцию вступила в решающую стадию. Тяжелейший кризис управления внутри Советского Союза, который с 1982 по 1985 г. приобрел карикатурные формы «чехарды генсеков», в сочетании с окончанием эры дорогой нефти, обернувшейся для СССР разорением бюджета из-за резкого сокращения поступлений, довершил дело. Прийдя к власти весной 1985 г., М.С.Горбачев во внешнеполитическом плане не имел другой рациональной альтернативы кроме перехода к глобальным переговорам о согласованной ревизии «ялтинско-потсдамского порядка».

Речь шла о преобразовании конфронтационного варианта биполярности в кооперационный, поскольку продолжать противостояние с США и другими державами Советский Союз был не в состоянии. Но было ясно, что так просто Соединенные Штаты на предлагаемый Москвой сценарий «перестройки в мировом масштабе» не пойдут. Необходимо было договориться об условиях, на которых Запад, США прежде всего, согласятся гарантировать СССР пусть несколько меньшее, чем раньше, но первостепенно важное и почетное место в международной иерархии.

Позиция СССР, занятая им в начале 1991 г. в отношении подавления вооруженными силами США и ряда других западных государств, действовавшими по санкции ООН, иракской агрессии против Кувейта, была своего рода апробацией нового советско-американского взаимопонимания о соучастии в международном управлении при асимметрии функций каждой из держав. Эта новая роль СССР, очевидно, сильно отличалась от его положения доперестроечных времен, когда стандартом считалось церемонное, не раз и подводившее, почти ритуализованное и длительное согласование мнений.

Но и в новых условиях Советский Союз сохранял достаточно влиятельную роль ключевого партнера США, без которого мировое управление было невозможно. Однако заработать в полную меру это модели было не дано. В результате радикализации внутренних процессов в 1991 г. Советский Союз перестал существовать. Ялтинско-потсдамский порядок распался, а международная система стала сползать к дерегулированию.

Источник