с чего начать читать пруста
7 книг Марселя Пруста
Знаток света, ненавидевший выходить из дома. Гений, который при встрече с Джойсом несколько часов обсуждал не литературу, а свои болезни. Рассказываем об эссе и цикле романов «В поисках утраченного времени», сделавших Марселя Пруста одним из главных писателей XX века.
Рождение метода
Прежде чем взяться за крупную форму, Пруст зарекомендовал себя в качестве блестящего искусствоведа. Во многом на его стиль повлиял модный в конце XIX века культуролог Джон Рёскин — британский мыслитель, научивший европейцев по-новому смотреть на дома и картины. По этому сборнику видно, что не меньше пышной архитектуры Пруста будоражит устройство человеческой психики; в эссе дают о себе знать его беллетристические амбиции; постепенно вытачиваются типично прустовские ходы и приемы — например, глубокое погружение в предмет (будь то здание или чья-то душа) в сочетании с ненавязчивой дидактикой.
«Когда человек работает только ради того, чтобы понравиться другим, он рискует потерпеть неудачу, но вещи, которые мы делаем ради собственного удовлетворения, всегда имеют шанс кого-то заинтересовать».
Гениальный самиздат
Первую часть цикла «В поисках утраченного времени» Пруст опубликовал на свои деньги: издатели не поверили в коммерческие перспективы запутанной книги о мальчике Марселе, который пятьдесят страниц лежит в кровати, вспоминая, как его перед сном целовала мама. Роман, вышедший в 1913-м, не заметила критика и разругали именитые писатели вроде Андре Жида — а потом, оценив этот новаторский текст по достоинству, писали автору униженные письма. Что, собственно, сделал Пруст: довел самокопание, с которого начиналась западноевропейская словесность («Исповедь» Августина), до апогея — можно сказать, это самое солипсическое произведение в истории литературы.
«То же самое с нашим прошлым. Пытаться его вернуть — напрасный труд, все усилия нашего разума бесполезны. Оно прячется не в его владениях и вне его досягаемости, а в какой-нибудь вещи (и в ощущении, которое вызовет у нас эта вещь), о которой мы меньше всего думаем. И только случай распоряжается тем, встретится ли нам эта вещь или так и не встретиться до самой смерти».
Из аутсайдеров — в лучшие писатели Франции
Продолжение саги должно было выйти в 1914-м, но в планы вмешалась Первая мировая. В результате книга увидела свет только в 1918 году и принесла вчерашнему неудачнику самую престижную литературную награду в стране – Гонкуровскую премию. «Под сенью дев, увенчанных цветами» (мы рекомендуем читать роман именно в этом, текстологически более продвинутом, переводе) показывает куда более взрослого героя: никакого больше мечтательного поедания пирожных — рассказчик Марсель уже всерьез пишет, крепко влюбляется и ходит в бордель со вполне определенными целями.
«Чтобы смириться с действительностью, все мы вынуждены пестовать в себе маленькие сумасбродства».
Встреча с большой историей
Марсель выходит в большой французский свет и оказывается в центре главного политического скандала Европы рубежа веков — дела Дрейфуса. Самая политизированная часть цикла — и самая длинная. Кажется, в этом году должен выйти новый русский перевод в исполнении лауреатки премии «Мастер» Елены Баевской.
«Наше воображение – это расстроенная шарманка, которая всегда играет не то».
Автор исчезает
Последняя часть цикла, которую умирающий Пруст самостоятельно подготовил к публикации; дальше его наследством будет заведовать брат Робер. Название «Содом и Гоморра» обещает разнузданные бесчинства, но в действительности это крайне аналитичный роман — герой выбирает между двумя женщинами и двумя компаниями, уже не позволяя себе слишком сильно отдаваться чувствам.
«Кто любит, тот все время должен что-то изобретать, набивать себе цену, а кто не любит, тому легче — ему надо идти по прямой, никуда не сворачивающей, красиво прочерченной прямой линии».
Брачная история
Кажется, ход, который сделал Марсель в прошлой части, оказался ошибкой — во всяком случае, он не принес особенного счастья ни ему, ни его возлюбленной Альбертине. Эталонный роман про отношения, которые балансируют на грани разрыва; грустная развязка — как у мощной современной ТВ-драмы: даже не знаешь, немедленно продолжить марафон или все-таки взять паузу и перевести дух.
«Правда так меняется внутри нас, что другим трудно бывает в ней разобраться».
Финал близко
Самый короткий и проблемный том эпопеи, который Пруст правил больше всего — новые издания выходят раз в двацать лет и радикально друг от друга отличаются. Что до сюжета, то в «Беглянке» царит полный мрак: лишивись возлюбленной, Марсель заодно теряет веру в людей. Одна из редких радостей в его жизни: первая серьезная — в Le Figaro — публикация.
«Ложь — основная черта человека. По всей вероятности, она играет такую же большую роль, как стремление к наслаждению, и — замечу кстати — именно этим стремлением порождена».
Бонус: Пруст в ГУЛАГе
Шаламов сказал много безжалостных слов о том, чего стоит изящная словесность в мире, где тысячи людей прошли через концлагеря, но Пруста — как кажется, воплощение рафинированного интеллектуала, равнодушного ко всему, кроме стиля, — он обожал. Этот короткий рассказ — почти детектив о том, как кто-то из заключенных украл у него «Германтов» и как автор боялся, что любимую книгу пустят на карты.
«Кто будет читать эту странную прозу, почти невесомую, как бы готовую к полету в космос, где сдвинуты, смещены все масштабы, где нет большого и малого?»
Марсель Пруст: писатель, в котором «сосредоточена вся французская литература»
Переводчица Инна Дулькина рассказывает о Марселе Прусте – поэте обыденности, повседневности и скуки, который не изобретает параллельные миры, а показывает волшебное в обычном.
Марсель Пруст: писатель, в котором «сосредоточена вся французская литература»
«Посмотрите, как писать не следует! Какие длинные фразы! Пока доберешься до конца, забудешь, что было в начале», — назидательно заявил учитель философии и зачитал вслух несколько предложений из книги «В сторону Свана». Жан-Ив Тадье — сегодня знаменитый исследователь творчества Пруста, а тогда обычный школьник, — по его словам, «испытал потрясение». «Мне этот текст показался великолепным, я словно оказался в волшебном мире. Решив, что учитель ошибся, я вернулся домой, принялся за Пруста и прочитал все пятнадцать томов, которые стояли у нас на книжной полке». Похожее чувство при чтении «В сторону Свана» испытала и Лоранс Гранье, автор книги «В сторону Пруста», сборника «лайфхаков», как начать читать Пруста и не бросить на полпути. «Я помню, первые страницы мне казались довольно скучными, — рассказывает исследовательница. — Но вот я дошла до сорок седьмой и расплакалась. У меня случился синдром Стендаля — потрясение от встречи с прекрасным». Вот эта фраза:
«И как в японской игре, состоящей в том, чтобы в фарфоровую чашку, наполненную водой, спускают маленькие скомканные клочки бумаги, которые, едва только погрузившись в воду, расправляются, приобретают очертания, окрашиваются, обособляются, становятся цветами, домами, плотными и распознаваемыми персонажами, так и теперь все цветы нашего сада и парка г-на Свана, кувшинки Вивоны, обыватели городка и их маленькие домики, церковь и весь Комбре со своими окрестностями, все то, что обладает формой и плотностью, — все это, город и сады, всплыло из моей чашки чаю».
Так заканчивается первая глава семитомного романа «В поисках утраченного времени». Французские филологи рекомендуют: если вам не хочется вникать в творчество классиков предыдущих веков, достаточно прочитать книгу Пруста: в ней, как утверждает Жан-Ив Тадье, «сосредоточена вся французская литература». На протяжении шестнадцати лет, с 1906 по 1922 год, сын врача-гигиениста, борца с эпидемиями, и дочери биржевого маклера из Эльзаса пишет роман-зеркало, в котором, как стеклышки в калейдоскопе, отражаются различные грани французской культуры.
100 романов под одной обложкой
Мальчика рано укладывают спать, он вертится в кровати и не может уснуть. Отправляет со служанкой записку маме: может быть, она все-таки придет его поцеловать? Но ту беспокоит чувствительность сына — разве таким следует быть будущему мужчине? — и, чтобы научить его преодолевать слабости, она просит служанку передать ребенку: «Ответа не будет». Об этом мог бы написать Шатобриан. Подслушивая приторные любезности тетушек главного героя, пьющих вино в вечернем саду, вспоминаешь Флобера и его описания провинциальных нравов. Дядя, не стесняющийся представлять своим почтенным родственникам театральных кокоток и дам полусвета, словно сошел со страниц романов Мопассана, а обитатели аристократических салонов заглянули в мир «Утраченного времени» из стоящей на соседней полке «Человеческой комедии» Бальзака.
Но Пруст, конечно же, не ставит целью написать книгу «100 французских романов в кратком изложении». Просто для своего «собора» — как он сам называет собственное произведение — он берет камни из того же карьера, что Гюго, а воду — из того же источника, что Бодлер. А еще в его строительной смеси есть «волшебный песок», превращающий «Утраченное время» из классического романа воспитания в книгу, из которой впоследствии выйдет и «Пена дней» Бориса Виана, и фильм «Амели», и — во многом — весь образ современной Франции. Когда каждая лавка с круассанами кажется чем-то большим, чем она является на самом деле, а в парижских клошарах начинаешь видеть потомков средневековых трубадуров или обитателей «Двора чудес», в зависимости от настроения. Францию, где реальность словно пропущена сквозь фильтр инстаграма, где курсор сдвинут в сторону в параметрах «гротеск», «эстетизация», «сказочность», придумал Марсель Пруст.
При этом завсегдатай светских салонов в бархатной жилетке — не фантаст и не мастер фэнтези, он поэт обыденности, повседневности и скуки. Пруст не изобретает параллельные миры, а показывает волшебное в обычном.
Читайте также
При этом завсегдатай светских салонов в бархатной жилетке — не фантаст и не мастер фэнтези, он поэт обыденности, повседневности и скуки. Пруст не изобретает параллельные миры, а показывает волшебное в обычном. Ветка шиповника может вызвать вдохновение и слезы восторга, а глоток липового чая — заставить пережить одно из самых приятных детских воспоминаний. «Существование совершенно безынтересно, кроме тех дней, когда пыль реальности смешивается с волшебным песком, а самое обыденное происшествие становится фактом литературы», — писал Пруст в романе «Под сенью девушек в цвету». «Пруст резюмирует все, что было написано до него, и в то же время перепридумывает французскую литературу, становится главным новатором, превзойти которого еще не удалось никому», — отмечает Жан-Ив Тадье.
Пруст, Фрейд и Эйнштейн
В XIX веке сложно найти автора, который бы не интересовался внутренним миром человека, но Пруст первым утверждает ценность сиюминутных ощущений, случайных воспоминаний и снов — бесконечного, бессвязного потока впечатлений, из которых состоит человеческая жизнь. Французский писатель говорит и о важности детских переживаний, когда это еще совсем не является мейнстримом. «Пруст пишет романы примерно в то же время, когда доктор Фрейд проводит свои исследования. Можно сравнить то, что Пруст делает в литературе, с тем, что Фрейд делает в медицине», — скажет врач Франсуа Бернар-Мишель, автор нескольких эссе о французском писателе. То есть располагает на кушетке свое собственное «я» и вслушивается в его монолог, чтобы на основе пары оговорок, наспех высказанных соображений, мимолетных эмоций составить рентгеновский снимок души и разглядеть застарелый вывих, который объяснит, почему герой страдает от астмы и каждый день звонит маме рассказать, как он себя чувствует.
Член Французской академии Жан-Лу Кюртис сравнивает Пруста с Эйнштейном: «В пространстве романа Пруст совершил революцию, сравнимую с той, которую Эйнштейн несколькими годами ранее совершил в физике, а именно ввел понятие относительности». Объективность — иллюзия. Наблюдатель — часть наблюдаемой им системы, и он меняется вместе с ней. Так и у Пруста рассказчик — не всезнающий демиург, которому ведомы все движения души его героев. Он — часть общества, в котором у него есть определенная позиция, меняющаяся с течением времени.
Невозможно подняться над объектом исследования — будь то художественное произведение или человеческая душа. Объективная критика невозможна. Можно только попытаться осознать, что ты за камешек в постоянно вращающейся трубке калейдоскопа, какого ты цвета и где сейчас твое место. Не забывая, что через пару мгновений все может измениться и ты будешь воспринимать происходящее совсем по-другому. Но чтобы показать возможность иначе смотреть на вещи, Пруст не терзает читателя психоанализом длиной в тысячи страниц — и его проза бесконечно далека от популярного сегодня автофикшена.
По мнению Пруста, задача писателя — не рассказать читателю о своих страданиях, а с помощью слова показать, что помимо привычного мира существуют еще и другие.
Читайте также
«Пруст все переводит на территорию языка», — утверждает Жан-Ив Тадье. Любой контакт с реальностью — только повод для ее превращения в литературное вещество. Самые незначительные, смехотворные переживания можно вложить в оправу из слов и сделать объектом эстетического наслаждения. «Сам автор часто намеренно стирает себя, словно хочет сделаться прозрачным. Он не уделяет большого внимания своей личности, умаляет себя перед творчеством, которому отдал всю жизнь», — говорит Тадье.
По мнению Пруста, задача писателя — не рассказать читателю о своих страданиях, а с помощью слова показать, что помимо привычного мира существуют еще и другие; предложить ему старинное пенсне, дизайнерские солнечные очки или футуристический аппарат 3D — лишь бы тот допустил возможность, что его представления о жизни не являются единственно верными и возможными. И язык для достижения этих целей — чем-то похожий на индийские мантры для медитации, когда после четвертого придаточного смысл ускользает и остается только звук, ритм и чувство прекрасного, — подходит лучше всего. А самые интересные исследования о языке Пруста сегодня пишут японцы.
«Единственное настоящее путешествие, единственная настоящая возможность обновления — это не путь к иным ландшафтам, это возможность обзавестись иной парой глаз, посмотреть на мир глазами другого, сотен других, увидеть сотни вселенных, которые видит каждый из них, которыми является каждый из них», — писал Пруст. Сегодня эту цитату любят использовать во Франции на корпоративных тренингах, чтобы объяснить менеджерам важность эмпатии и способности рассматривать одну проблему под разными углами зрения.
«Я всегда ценил женщин»
Семь томов «Утраченного времени» — это еще и об относительности мужского и женского начал. «В мужчинах я люблю женское, а женщинах — мужское», — писал автор. Пруст был гомосексуалом и одним из первых во французской литературе представил гомосексуальность — как мужскую, так и женскую — в качестве темы литературного исследования. Лауреат премии Французской академии, преподаватель Страсбургского университета и литературный критик Люк Фресс утверждает: «Гомосексуальность часто становилась для Пруста поводом для эстетического размышления, автор исследует, как герой проживает свои чувства, какие усилия предпринимает, чтобы его наклонности оставались тайной для окружающих, и как, тем не менее, они подозревают об их существовании. Через гомосексуальность героев автор составляет их тончайший психологический портрет, пожалуй, то, что Прусту удавалось лучше всего».
Многие персонажи «Утраченного времени», помимо поддержания конвенциональных отношений, испытывают влечение к людям одного с ними пола. Во вселенной Пруста нет четких линий и однозначных цветовых решений. Это собранный на тысячах страниц Руанский собор, который каждую секунду меняет очертание и освещение. Его герои представлены в трех измерениях: их социальная роль, которая как платье. Есть то, которое ты носишь, стираешь и штопаешь по необходимости, — и то, на которое смотришь в витрине модного магазина и вдруг приобретаешь со скидкой по счастливой случайности. И есть их личность, которая как лодка несется в океане бессознательного.
В 2019 году во Франции впервые издали ранние рассказы Пруста, которые годами хранились в сундуке одного коллекционера. «Читая их, мы можем лучшее вообразить двадцатилетнего мужчину, который считал, что его постигло проклятие, — пишет Люк Фресс. — Меня потрясла психологическая драма, которая сопровождала осознание Прустом своей гомосексуальности».
Так, в рассказе «В аду» один из героев говорит следующее: «Ни одна женщина меня никогда не волновала, и мне не понять ни тех болезненных, напряженных и осязаемых нитей, которыми вы в гневе привязали себя к ней, ни небеспричинного возмущения, которое она в вас вызывает. Не имея возможности говорить с вами о коварстве женщины, я не имею возможности ее ненавидеть. Я всегда ценил женщин. Я посвящал им страницы своих книг. Среди них у меня были преданные подруги. Их грация, слабость, красота, ум часто опьяняли меня радостью, которая — не имея ничего общего с чувственностью — была, тем не менее, никак не слабее, только что длительней и чище. Среди них я находил утешение после измен моих любовников, и есть неизъяснимая нежность в возможности излить слезы, прижавшись к идеальной груди и не испытывая при этом никакого желания. Женщины были для меня мадоннами и кормилицами. Они давали мне тем больше, чем меньше я от них просил». Текст, написанный в последнее десятилетие XIX века, Пруст выпускать не решится. И откровенного признания в своих чувствах не сделает никогда. Но ткань текста удержит его переживания.
Марсель Пруст
Всегда думала, что читать произведения без захватывающего сюжета, быстро развивающихся событий скучно. А прочесть роман, изображающий внутреннюю жизнь человека как «поток сознания», и в мыслях не было. Но семитомная эпопея французского писателя Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» заставила меня изменить свое мнение. Сейчас я читаю 4-й том и интерес не только не угас, а еще больше разгорелся : )
По ходу чтения романа М. Пруста, я выписала много интересных мыслей. Некоторые я представляю здесь:
«Быть знатной дамой – значит играть знатную даму, то есть отчасти играть в простоту. Эта игра стоит безумно дорого, тем более что простота восхищает, только если другие знают, что вы могли бы и не быть просты, то есть если вы очень богаты»
«Представление, которое складывается у других о наших делах и поступках, так же мало похоже на наше собственное представление о них, как рисунок – на неудачный оттиск, где вместо черного штриха мы видим пустое пространство, вместо белой полосы – какие-то непонятные линии»
«. верить в медицину – это величайшее безумие, а не верить – еще большее, так как из груды ошибок с течением времени было извлечено несколько правильных умозаключений»
«Одну болезнь врачи вылечивают лекарствами (по крайней мере, они уверяют, что им иногда удается), зато вызывают у совершенно здоровых людей десять других, вводя в их организм возбудитель в тысячу раз ядовитее всех микробов, вместе взятых, – мысль, что человек болен»
«Невроз – гениальный актер. Нет такой болезни, которую он не мог бы искуснейшим образом разыграть»
«Не говорите, что вы устали. Усталость есть не что иное, как предвзятая мысль, вошедшая в вашу плоть и кровь. Начните с того, что перестаньте думать об усталости»
«. перемены погоды достаточно, чтобы заново создать мир и нас самих»
«Мне хотелось сказать ему, что если ты любишь все говорить начистоту, то, когда тебе приспичит пуститься в откровенности, выбалтывай, что на душе у тебя, но не будь добродетелен за чужой счет – уж больно это дешево»
«Не то страшно, что заблудился, а то, что не можешь выбраться на дорогу»
«(Германты не кичились своей грациозностью), как не кичится образованный человек своей образованностью, и потому в его обществе вы не так робеете, как в обществе невежды»
«. иной раз мы от волнения говорим то, что думаем»
Я думаю, каждый найдет что-то для себя в этом романе!
Спасибо за внимание 🙂
С чего начать читать пруста
© Фокин С. Л., примечания, 2016
© Оформление. ООО «Издательство «Пальмира», ПАО «Т8 Издательские Технологии», 2016
Лишь недавно у российского читателя появилась возможность прочесть полный перевод романа Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» и ощутить грандиозность и изящность замысла произведения, ставшего одним из самых известных и значительных явлений в искусстве XX века.
Путь прустовского романа к русскому читателю оказался весьма долгим, хотя его первые переводы появились еще в 1920–30-е годы. В этот период были напечатаны четыре тома книги, однако затем ее издание было приостановлено: Пруст явно не вписывался в каноны, установленные официальной эстетикой того времени.
Попытки возобновить издание «Поисков» неоднократно предпринимались в 1960–90-е годы. К сожалению, все они так и не были завершены: лишь совсем недавно появился заключительный том романа – «Обретенное время».
Впрочем, не слишком простым был путь книги Пруста и к французскому читателю. Вплотную к созданию своего произведения Пруст подходит в конце 1900-х годов. В 1911 году завершается работа над первым вариантом романа, который состоял из трех частей. Однако поначалу попытки автора опубликовать его оканчиваются неудачей. Издатели – Пруст предлагал свою книгу издательствам «Фаскель», «Нувель Ревю Франсез» (Галлимар), «Оллендорф» – отвергают рукопись Пруста. Только в 1913 году он на собственные средства публикует первую часть романа под названием «По направлению к Свану» в издательстве «Грассэ».
Более удачно складывается судьба второго тома – «Под сенью девушек в цвету», напечатанного в 1918 году. За него годом позднее Прусту присуждается Гонкуровская премия. Между тем первоначальный замысел книги к данному времени изменился, став более обширным. Вслед за вторым томом выходят еще пять: «У Германтов» (1920–1921), «Содом и Гоморра» (1921–1922), затем, после смерти Пруста, – «Пленница» (1923), «Беглянка» (впервые напечатана в 1925 году под названием «Исчезнувшая Альбертина»), «Обретенное время» (1927).
Известно, что вплоть до последних дней Пруст продолжал править текст романа, изменяя его, внося многочисленные дополнения или же, напротив, сокращая, как это было в случае с «Беглянкой», над рукописью которой Пруст работал перед самой смертью. Особое внимание Пруста к своей книге и удивительная приверженность к ней объяснимы, ибо путь писателя к главному своему произведению был чрезвычайно сложным и длительным. Достаточно долгое время бытовало мнение о том, что этот роман явился результатом внезапного и чудесного творческого порыва, ибо до его появления Пруст был известен лишь ранним сборником новелл, стихов и эссе «Утехи и дни» (1896), переводами книг английского писателя Джона Рескина, литературно-критическими статьями и светской хроникой, которые не принесли ему славы. До публикации и признания «Поисков» Пруст воспринимался скорее как сноб и денди, завсегдатай светских парижских салонов, куда он, человек неаристократического происхождения, был допущен во многом благодаря протекции своих друзей. На литературные же занятия Пруста смотрели как на любительство.
Только после того, как в архиве Пруста были найдены рукописи незаконченного романа, изданного в 1952 году под названием «Жан Сантей», и эссе «Против Сент-Бёва», напечатанного в 1954 году, перед литературоведами и читателями стала отчетливо проявляться вся масштабность писательской деятельности Пруста. Представление о художнике-дилетанте, внезапно обретшем силу творческого гения, сменилось осознанием того, что начиная с довольно раннего возраста Пруст последовательно и целенаправленно стремился к реализации своего уникального мировосприятия, создавая при этом по сути дела единую художественную ткань, где всё – ощущения, чувства, впечатления, образы, отдельные фрагменты текста, отдельные произведения – соединяется между собой сложными связями. В результате возникает возможность говорить об эффекте палимпсеста (рукописи, исполненной на пергаменте по смытому или счищенному тексту), ибо на протяжении всего творчества Пруст, по сути дела, «переписывает» один и тот же текст, который он начинает создавать с первых моментов занятия литературой, и далее продолжает работать над ним на протяжении всей жизни. Так рождается огромного масштаба палимпсест, в котором предыдущие письмена «просвечивают» сквозь новые. Этот принцип характерен как для всего творчества Пруста в целом, так и для отдельных его книг, начиная с самой первой – сборника «Утехи и дни», вплоть до последних томов романа «В поисках утраченного времени», который занимает и в творчестве, и в жизни Пруста, несомненно, исключительное место.
Роман Пруста – произведение очень личностное, построенное на жизненном опыте, пережитом самим писателем. Вместе с тем он никоим образом не укладывается в рамки определения «автобиографический роман». Между текстом «Поисков» и жизнью писателя, так же как между личностью рассказчика по имени Марсель и Марселем Прустом, существует значительная дистанция. Пруст абстрагируется от фактов своего существования, подвергает их осмыслению, тщательному аналитическому препарированию, соотносит с общечеловеческим опытом, возводит их в степень философского обобщения. В результате книга вбирает в себя не только личностное начало, но и черты, характерные для общественно-духовной жизни эпохи. В силу этого при рассмотрении генезиса художественной системы Пру-ста чрезвычайно важно учитывать как индивидуальные особенности писателя, так и социально-культурные факторы, во многом обусловившие специфику его мироощущения.
Жизнь Пруста насыщена не слишком большим количеством событий внешнего плана. Однако все они в той или иной мере «участвовали» в становлении художественной системы, послужившей основой для его произведений, так или иначе отразились в них.
Марсель Пруст родился 10 июля 1871 года в Отее, пригороде Парижа. Его отцом был Адриен Пруст (1834–1903), известный врач-гигиенист, специалист по восточным инфекционным болезням, член Медицинской академии. Мать Марселя, Жанна (1849–1905), происходила из богатого еврейского рода Вейлей. В 1873 году семья перебирается в Париж, где проходит большая часть жизни Марселя, правда в детстве он часто гостит в Отее, в доме родственников матери, или же в небольшом городке Ил-лье, находящемся недалеко от Шартра, в котором издавна, с XVI века, проживает семейство Прустов. Именно Иллье послужит основанием для создания образа Комбре в романе «В поисках утраченного времени». В более позднее время Пруст часто бывает летом и осенью в нормандских городах Трувиль, Кабург, Довиль, которые сольются в главной книге Пруста в образ Бальбека. Кроме того, в 1890–1900 годы писатель совершил ряд заграничных поездок (Амстердам, Брюгге, Антверпен, Дельфт, Гарлем, Гаага, Венеция и т. д.), в значительной мере определивших «географию» художественного пространства его романа и специфику образного ряда, в первую очередь соотносящегося со сферой искусства.
В девять или, по другим сведениям, в десять лет Пруст испытал первый приступ астмы, болезни, которая во многом обусловила его восприятие и образ жизни. Во всяком случае, тема болезни проходит через все его творчество, начиная с первой книги «Наслаждения и дни», которую он посвящает своему рано ушедшему из жизни другу Уильяму Хиту, видя в нем родственную душу, так как его собственная болезнь постоянно напоминает ему о трагической стороне человеческой судьбы. Болезнь как неизбежный атрибут существования персонажа-повествователя постоянно присутствует и в «Поисках».
В 1882 году Пруст поступает в лицей Кондорсе, испытывает сильное влияние преподавателя философии Дарлю. В 1889–1890 годах служит добровольцем в пехотном полку, расквартированном в Орлеане. Затем возвращается в Париж, поступает в Высшую школу политических наук. Начиная с конца 1880-х годов посещает парижские салоны (салоны г-жи Штраус, г-жи Бизе, г-жи де Кайяве, г-жи Лемер и др.). Именно здесь Пруст черпает материал для своих будущих произведений. Как отмечает в своих мемуарах один из друзей писателя, Робер Дрейфус: «Мы никогда не смогли бы прочитать ни „Любовь Свана“, ни „У Герман-тов “, если бы тридцатью годами раньше он не решился бы вести раннюю и активную светскую жизнь»[1]. Именно здесь Пруст часто находил прототипов для своих персонажей, таких, скажем, как Шарль Аас (1832–1902) и Шарль Эфросси (1848–1905), черты которых будут узнаваться в Сване, или известный в то время писатель Робер де Монтескью-Фезанзак (1855–1921), чья личность послужила основанием для создания образа барона Шарлю.