с чего начать читать набокова

Точка входа: Владимир Набоков. С чего начать знакомство с писателем — 6 книг, 2 фильма, курс и усадьба

Советуют организаторы «Набоковских чтений»

«На­бо­ков­ские чте­ния» — меж­ду­на­род­ная на­уч­ная кон­фе­рен­ция, ко­то­рая про­хо­дит каж­дый год в Санкт-Пе­тер­бур­ге. Этим ле­том она со­сто­ит­ся в он­лайне — с 30 июня по 4 июля мож­но по­слу­шать лек­ции фи­ло­ло­гов, биб­лио­гра­фов, со­труд­ни­ков му­зеев, жур­на­ли­стов о жиз­ни и твор­че­стве пи­са­те­ля. По­ми­мо на­уч­ных вы­ступ­ле­ний, есть и фе­сти­валь­ная про­грам­ма, в рам­ках ко­то­рой прой­дет пре­зен­та­ция до­ку­мен­таль­но­го филь­ма «Мой На­бо­ков» и от­кры­тое ин­тер­вью с био­гра­фом пи­са­те­ля Брай­а­ном Бой­дом. Спе­ци­аль­но для «Цеха» на­уч­ный со­труд­ник ИРЛИ (Пуш­кин­ский Дом) РАН и со­пред­се­да­тель кон­фе­рен­ции Та­тья­на По­но­ма­ре­ва со­ста­ви­ла спи­сок книг, филь­мов, за­пи­сей и тео­ре­ти­че­ских ра­бот, с ко­то­рых сто­ит на­чать зна­ком­ство с пи­са­те­лем.

Вла­ди­мир На­бо­ков про­жил в Рос­сии все­го два­дцать лет, и из них все­го шесть лет он пи­сал (то­гда это были сти­хи), но стал клас­си­ком рус­ской ли­те­ра­ту­ры. Так мно­го он су­мел уви­деть, услы­шать, про­чи­тать, ощу­тить за эти два­дцать лет, что это­го хва­ти­ло на дол­гую пи­са­тель­скую жизнь в двух язы­ках (он ни­ко­гда не пе­ре­ста­вал ра­бо­тать по-рус­ски). Пер­вое его сти­хо­тво­ре­ние было, по при­зна­нию, на­пи­са­но лет­ним днем в рус­ском за­го­род­ном пар­ке и этот парк и этот лет­ний дождь бу­дут си­ять и в шест­на­дца­ти ро­ма­нах, и в рас­ска­зах, и в сти­хах.

По­те­ряв на­все­гда свой мир, он со­здал его за­но­во в сво­их текстах. «Од­на­жды уви­ден­ное не мо­жет быть воз­вра­ще­но в хаос ни­ко­гда» и, по­сле про­чте­ния На­бо­ко­ва, мы тоже на­чи­на­ем вни­ма­тель­нее и неж­нее вгля­ды­вать­ся в мир во­круг нас.

С ка­ких книг на­чать зна­ком­ство с На­бо­ко­вым

На­чать чте­ние На­бо­ко­ва сто­ит с кни­ги, ко­то­рую мно­гие счи­та­ют луч­шей ко­гда-либо на­пи­сан­ной ав­то­био­гра­фи­ей. Сей­час, ко­гда сто­ри­тел­линг стал едва ли «важ­ней­шим из ис­кусств», эта кни­га мо­жет быть и учеб­ни­ком и ис­точ­ни­ком вдох­но­ве­ния. В неко­то­рые аме­ри­кан­ские из­да­ния На­бо­ков вклю­чил и се­мей­ные фо­то­гра­фии с ком­мен­та­ри­я­ми, и даже ри­су­нок от руки — все, что было воз­мож­но в те годы. Мож­но не со­мне­вать­ся, что сей­час эта кни­га была бы со­зда­на в осле­пи­тель­ной муль­ти­ме­дий­ной фор­ме.

Ро­ман о ге­ни­аль­ном шах­ма­ти­сте, стра­да­ю­щем от того, чему то­гда не было на­зва­ния, и что те­перь мы на­зы­ва­ем рас­строй­ством аути­сти­че­ско­го спек­тра. Лу­жин не име­ет од­но­знач­но­го про­то­ти­па, в нем сли­лись чер­ты мно­гих ге­ни­ев на­у­ки и шах­мат. По­треб­ность Лу­жи­на в люб­ви и его му­чи­тель­ная по­пыт­ка по­нять, что уго­то­ва­но для него на шах­мат­ном поле судь­бы — вот тема этой кни­ги.

По­доб­но тому, как маль­чиш­ки со­вет­ско­го по­сле­во­ен­но­го по­ко­ле­ния жа­ле­ли о том, что не успе­ли на вой­ну и шли в во­ен­ные учи­ли­ща, ге­рой «По­дви­га», Мар­тын Эдель­вейс ока­зы­ва­ет­ся бо­лее рус­ским, чем его дру­зья с про­сты­ми рус­ски­ми фа­ми­ли­я­ми и, не успев на Граж­дан­скую вой­ну, по­ки­да­ет бла­го­по­луч­ную жизнь в эми­гра­ции и сам со­вер­ша­ет свой по­двиг.

Ро­ман, на­пи­сан­ный ху­дож­ни­ком о ху­дож­ни­ке. Как ху­дож­ни­ку со­хра­нить свой язык, вкус сво­е­го дет­ства, если ты ока­зал­ся бе­жен­цем в чу­жой стране? Как на­учить­ся ве­рить в свой дар, как най­ти вдох­но­ве­ние в блес­ке мок­ро­го ас­фаль­та чу­жо­го го­ро­да и в зву­ке чу­жой речи во­круг?

Что по­чи­тать о нем

Брай­ан Бойд. Вла­ди­мир На­бо­ков. Том 1. Рус­ские годы. — СПб.: Сим­по­зи­ум. — 2010.

Брай­ан Бойд. Вла­ди­мир На­бо­ков. Том 2. Аме­ри­кан­ские годы. — СПб.: Сим­по­зи­ум. — 2010.

Двух­том­ная био­гра­фия На­бо­ко­ва, на­пи­сан­ная Брай­а­ном Бой­дом, по­тре­бу­ет мно­го вре­ме­ни, но зато из нее вы узна­е­те о жиз­ни На­бо­ко­ва прав­ду, а не ее ин­тер­пре­та­цию, чем гре­шат био­гра­фии мно­гих вы­да­ю­щих­ся лю­дей. Это един­ствен­ная био­гра­фия, на­пи­сан­ная пол­но­стью на ос­но­ве се­мей­но­го ар­хи­ва На­бо­ко­вых.

Алек­сандр До­ли­нин. Ком­мен­та­рий к ро­ма­ну Вла­ди­ми­ра На­бо­ко­ва «Дар». — М.: Но­вое из­да­тель­ство. — 2019.

Ком­мен­та­рий, во мно­го раз пре­вы­ша­ю­щий сам ком­мен­ти­ру­е­мый текст — это на­бо­ков­ская тра­ди­ция, так на­пи­сан «Ком­мен­та­рий к „Ев­ге­нию Оне­ги­ну“». Ра­бо­та на­бо­ко­ве­да Алек­сандра До­ли­ни­на ему близ­ка и сво­ей вни­ма­тель­но­стью к мель­чай­шим де­та­лям тек­ста и увле­ка­тель­но­стью по­вест­во­ва­ния — чи­тать ее не ме­нее ин­те­рес­но, чем сам ро­ман.

Что по­смот­реть

Фильм Лео­ни­да Пар­фе­но­ва был сде­лан к сто­ле­тию На­бо­ко­ва в 1999 году, но ни­чуть не уста­рел. И то­гда еще мож­но было по­го­во­рить с сест­рой и сы­ном На­бо­ко­ва.

Фильм с уча­сти­ем зна­ме­ни­то­го ли­те­ра­ту­ро­ве­да Бо­ри­са Аве­ри­на, рас­ска­зы­ва­ет о са­мом глав­ном в жиз­ни и в твор­че­стве На­бо­ко­ва.

Что по­слу­шать

Кро­ме того, на Юту­бе ча­сто по­яв­ля­ют­ся (и ис­че­за­ют) ауди­о­за­пи­си чте­ния На­бо­ко­вым сво­их сти­хов. Вот здесь он чи­та­ет «Ве­чер рус­ской по­э­зии», ан­глий­ское сти­хо­тво­ре­ние, в ко­то­ром есть и рус­ские стро­ки (на­пи­сан­ные транс­ли­том).

А здесь он чи­та­ет по-рус­ски и по-ан­глий­ски сти­хо­тво­ре­ние «Ла­сточ­ка» из ро­ма­на «Дар». Мож­но за­ме­тить, что по-рус­ски, и, что бо­лее уди­ви­тель­но, по-ан­глий­ски он го­во­рит с ха­рак­тер­ным пе­тер­бург­ским грас­си­ро­ва­ни­ем на­ча­ла ХХ века.

А на об­ра­зо­ва­тель­ном пор­та­ле «Ар­за­мас» мож­но най­ти це­лый курс лек­ций уже упо­мя­ну­то­го выше Алек­сандра До­ли­ни­на и узнать как о твор­че­стве На­бо­ко­ва в це­лом, так и от­дель­но о том, как чи­тать неко­то­рые ро­ма­ны пи­са­те­ля.

Куда схо­дить

Усадь­ба при­над­ле­жа­ла дяде Вла­ди­ми­ра На­бо­ко­ва В. И. Ру­ка­виш­ни­ко­ву. В 1916 году по­сле его смер­ти она по за­ве­ща­нию пе­ре­шла его лю­би­мо­му пле­мян­ни­ку — и ста­ла един­ствен­ным до­мом в Рос­сии, ко­то­рый при­над­ле­жал На­бо­ко­ву. Од­на­ко вла­деть ей ему так и не при­шлось: в 1917 году ре­во­лю­ция за­ста­ви­ла се­мью На­бо­ко­вых по­ки­нуть Рос­сию. Эти ме­ста осо­бен­но зна­чи­мы для пи­са­те­ля, по­сколь­ку имен­но здесь по­зна­ко­ми­лись его ро­ди­те­ли.

Му­зей в Рож­де­стве­но рас­ши­ря­ет­ся и ста­но­вит­ся ве­ду­щим на­бо­ков­ским му­зе­ем (туда по­сле пе­ре­фор­ма­ти­ро­ва­ния Му­зея На­бо­ко­ва на Боль­шой Мор­ской пе­ре­шли неко­то­рые со­труд­ни­ки). Туда непре­мен­но сто­ит съез­дить, осо­бен­но ле­том, ко­гда мож­но по­гу­лять по пар­ку, по­си­деть на бе­ре­гу Оре­де­жа и всмот­реть­ся в ку­па­вы, как их на­зы­вал На­бо­ков (они же ним­феи или во­дя­ные ли­лии).

Все са­мое ин­те­рес­ное в пре­де­лах ва­шей лен­ты — на стра­ни­це «Цеха» в In­sta­gram

Источник

Как читать Набокова

Филолог Александр Долинин объясняет на примере пяти рассказов (осторожно, спойлеры!)

В романе «Под знаком незаконнорожденных» Набоков перифразировал одну из притч царя Соломона (25:2): «Слава Божия — спрятать вещь, а слава человека — найти ее». Каждый набоковский рассказ и роман что-то прячет, и читатель должен научиться разыскивать спрятанное, решая разнообраз­ные загадки, предлагаемые ему богоподобным автором, — загадки сло­весные, фабульные, интертекстуальные. Посмотрим, как это делается, на примере пяти рассказов, данных в хронологическом порядке.

Владимир Набоков. Фотография, напечатанная вместе с интервью в журнале Playboy. 1964 год Christie’s Images / Bridgeman Images / Fotodom

«Пильграм» (1930)

Герой рассказа — малосимпатичный берлинский бюргер Пильграм. В фамилии его угадывается синоним к слову «паломник» — пилигрим. Он владелец лавки экзотических вещей и в некотором смысле странный и тайный паломник, чья Мекка всегда с ним, хотя сам он не отдает себе в этом отчета. Пильграм откры­вает длинный ряд набоковских героев с раздвоенным сознанием, которые сосуществуют в двух параллельных мирах. Эти миры едва соприкасаются друг с другом: мир обыденности и мир воображаемый, мир тут и мир там. Бюргер Пильграм имеет одну, но пламенную страсть — не к шахматам (как в «Защите Лужина») и не к ним­феткам (как в «Лолите»), а к бабочкам. Как известно, ту же страсть разделял сам Набоков. Превосходный энтомолог и коллекционер, Пильграм никогда не выезжал за пределы Пруссии и отчаянно мечтает о том, чтобы ловить редчайших бабочек далеких стран. Но судьба, или своенравная авторская воля, как это всегда бывает у Набокова, играет с бедным Пильграмом злые шутки. Дважды он собирает деньги, чтобы отправиться в паломничество, и дважды их теряет. Наконец, в третий раз судьба ему улыбается. Тайком от жены он готовится к путешествию, покупает билет на поезд, запирает лавку, собирает вещи. Он уже готов ехать на вокзал, как вдруг вспоминает, что у него нет с собой мелочи. Когда Пильграм возвращается в лавку, копилка падает у него из рук, разбивается, а монеты рассыпаются по полу. На фразе «Пильграм нагнулся, чтобы их собрать» рассказ прерывается, автор оставляет героя на пороге счастья и переходит к его жене Элеоноре, которая, вернувшись поздно вечером домой, находит прощальную записку мужа: «Я уехал в Испа­нию. Ящиков с алжирскими не трогать. Кормить ящериц». Элеонора рыдает. Эту сцену прерывает финальный авторский комментарий: «Да, Пильграм уехал далеко. Он, вероятно, посетил и Гранаду, и Мурцию, и Альбарацин, — вероят­но, увидел, как вокруг высоких, ослепительно белых фонарей на севильском бульваре кружатся бледные ночные бабочки; вероятно, он попал и в Конго, и в Суринам и увидел всех тех бабочек, которых мечтал увидеть».

Обратим внимание на троекратно повторенное «вероятно», которым всеведу­щий автор отказывается от своего всеведения. Подобным образом в классиче­ском рассказе Амброза Бирса «Случай на мосту через Совиный ручей» (1890) девять раз повторяет­ся глагол seem — «кажется». Когда в конце рассказа Бирса выясняется, что ге­рой вовсе не спасся чудесным образом, как мы думали, а был повешен на мосту через Совиный ручей и вся история его спасения разыгрывалась в его вообра­же­нии, мы не можем обвинить автора в том, что он нас не предупреждал. Девять раз он предупредил нас этими глаголами. В «Пильграме» последняя фраза сообщает нам, что герой мертв, но это не важно: «И в некотором смысле совершенно не важно, что утром, войдя в лавку, Элеонора увидела чемодан, а затем мужа, сидящего на полу среди рассыпанных монет, спиной к прилавку с посиневшим, кривым лицом, давно мертвого».

«Адмиралтейская игла» (1933)

«Весна в Фиальте» (1936)

Фиальта — вымышленное название приморского городка, где соединились черты Ялты и итальянского Фиуме, который сейчас называется Риека и нахо­дится в Хорватии. Набоковская Фиальта устроена так же, как Фиуме. Там есть старый и новый город, а неподалеку — высокая гора. Важно — и это мы увидим позже, — что Набоков назвал ее именем святого Георгия.

В этом городе герой-рассказчик встречает свою возлюбленную, с которой его связывают очень давние отношения: они познакомились еще в России в 1917 го­ду. В Фиальте они встречаются случайно, не очень часто, но и не очень редко, и всякий раз, когда судьба их сводит, быстро и непринужденно занима­ются любовью. Они не пытаются специально поддерживать эти отношения и, расставшись, тут же забывают друг о друге. Васенька, герой, благополучно женат, его возлюбленная Нина тоже замужем за писателем по имени Ферди­нанд.

В названии города звучит еще слово «фиал» — сосуд. На это можно было бы не обратить внимания, если бы не проведенный через весь рассказ мотив чаши и сосуда. Нинино дружественное любострастие сравнивается с ковшиком родни­ковой воды, которой она «охотно поила всякого». В предпоследний раз герои встречаются в кафе, и Нина пьет из бокала, присосавшись к соломинке. Еще из одного фиала, или сосуда, пьет эпизодический персонаж — некий англичанин, которого герой замечает сразу же по приезде в Фиальту. Просле­див за его жадным, вожделеющим взглядом, герой вдруг видит Нину. Потом, в кафе, Васенька и Нина снова встречают этого англичанина: «На столике перед ним стоял большой бокал с ярко-алым напитком». Васенька снова замечает вожделение в его глазах, но на этот раз оно направлено не на Нину, а на ноч­ную бабоч­ку «с бобровой спинкой», которую он ловко снимает с окна и «пере­водит в коробок».

Упоминание о бабочках у Набокова — почти всегда знак авторского присут­ствия; как кажется, сам богоподобный автор в обличье жадного до женщин-бабочек англичанина явился в сотворенный им приморский городок, чтобы решить судьбу своих героев. Это как бы главный режиссер разыгрывающегося спектакля или представления, о театральности которого напоминают афиши и рекламы приближающегося к Фиальте бродячего цирка. В конце концов цирковой фургон и убьет Нину.

«Облако, озеро, башня» (1937)

Если произнести название вслух, можно заметить, что оно написано дактилем. Набоков сам обращает на это наше внимание: «На той стороне, на холме, густо облепленном древесной зеленью (которая тем поэтичнее, чем темнее), выси­лась прямо из дактиля в дактиль старинная черная башня». Герой рассказа, русский эмигрант Василий Иванович, одинокий человек с умными и добрыми глазами и любитель русской поэзии, которого Набоков или невидимый автор называет своим представителем, видит этот необыкновенный пейзаж во время увеселительной поездки по Германии. Замечательный вид «по невыразимой и неповторимой согласованности его трех главных частей, по улыбке его, по таинственной невинности… был таким единственным, и род­ным, и давно обещанным». Глядя на него, он испытывает «чудное, дро­жащее счастье». Обратим внимание на одну, казалось бы, малозаметную под­робность. Облако, отражающееся в воде озера, не движется. Оно, как и весь пейзаж, находится «в неподвижном и совершенном сочетании счастья». Такое бывает только на картине, и Василий Иванович как будто попадает в простран­ство, где остановлено время.

Уже став звездой мировой величины, Набоков всегда настаивал на том, что ни политические события, ни исторические катаклизмы в его творчестве не отразились. Это миф: Набоков не мог не реагировать на кошмары истории. В «Облаке, озере, башне» герою не дают осуществить свою мечту товарищи по увеселительной поездке. В сплоченном коллективе немецких бюргеров — блондин-вожак и человек «с глазами без блеска», «с неопределенным, бархатно-гнусным, в облике и манерах». Этот человек с глазами сотрудника спецслужб назначен в поездку, чтобы наблюдать за тем, как участники воспри­нимают увиденное и общаются друг с другом. Немцы требуют, чтобы все пели хором патриотическую песню, и вовлекают Василия Ивановича в свои пошлые разговоры: «Все они сливались постепенно, срастаясь, образуя одно сборное, мягкое, многорукое существо, от которого некуда было деваться».

Несколькими точными штрихами Набоков рисует образ тоталитарной массы, которая угрожает уничтожить личность. Василий Иванович решает остаться в своем уютном дактилическом пространстве, возвращается к товарищам по экскурсии и кричит: «Друзья мои, прощайте! Навсегда остаюсь вон в том доме. Нам с вами больше не по пути. Я дальше не еду. Никуда не еду». Но уйти из общего строя нельзя. Мы сегодня пели одну песню, говорят ему, вспомните, что там было сказано: мы все идем вместе. Товарищи кричат на Василия Ива­новича, начинают его мучить, бьют, пытают. После казни Василий Иванович приходит к автору и просит его отпустить со словами, что у него больше нет сил быть человеком. Последняя фраза рассказа — «Я его отпустил, разумеется». Герой уходит в небытие, но товарищи его, победители, остаются.

Обратим внимание на слова Василия Ивановича: «Мне больше с вами не по пу­ти». Попутчиками называли советских писателей, которые не полностью при­нимали советскую коммунистическую идеологию, но и не отказывались слу­жить тоталитарному государству. Судьба героя рассказа напоминает судьбу Юрия Олеши, к которому Набоков относился с огромным интересом. Когда Василий Иванович смотрит на перрон, он видит вишневую косточку. «Виш­не­вая косточка» — это рассказ Олеши.

«Знаки и символы» («Signs and symbols»,
1947)

Рассказ написан после конца войны. Для Набокова было очень важно, что знаки и символы — разные понятия. В рассказе есть и знаки, и сим­волы, и одна из задач читателя — отличить одно от другого. По словам самого Набокова, этот рассказ относится к текстам с тайным вторым сюжетом, второй историей. В письме редактору журнала The New Yorker, где в 1948 году был опубликован рассказ, он объяснял, что «Signs and Symbols» имеет два плана — внешний и внутренний.

Герои рассказа — еврейская супружеская чета, беженцы из Европы, живущие в Нью-Йорке в крайней нищете. У них есть сумасшедший сын, который живет в лечебнице и все время пытается покончить собой. Безумие его носит особый характер — Набоков называет это «референтной манией». Мальчику кажется, что весь природный мир представляет собой бесконечную серию тайных по­сланий, шифров. Деревья, облака, звезды и все на свете так или иначе говорит, и говорит только о нем. Все сущее — шифр, и он сам — тема каждого сообще­ния. Понять и расшифровать эти сообщения он не может, как и спастись, поэтому не может жить и должен покончить с собой.

В пятницу (это важно, учитывая, что герои — евреи) муж и жена едут в ле­чеб­ницу поздравить сына с днем рождения. Но их не пускают: мальчик снова пытался покончить с собой, и допуск к нему был закрыт. Несчастные, около полуночи они возвращаются обратно домой вместе с подарком. Набоков несколь­ко раз уточняет, что это «корзинка с десятью баночками разных фрук­товых желе». Супруги говорят о сыне и решают забрать его из лечебницы, понимая, что там ему плохо и тяжело. В это время звонит телефон. Жена берет трубку, и незнакомый девичий голос вызывает к телефону Чарли. Жена спрашивает, какой номер та набирала, а услышав ответ, говорит, что номер неправильный, и вешает трубку. «Как она меня напугала», — говорит героиня. Супруги продолжают разговор, но телефон звонит снова, и снова девушка просит Чарли. Героиня объясняет звонящей: «Вы набираете букву О вместо ноля». Муж и жена садятся пить чай, он рассматривают баночки с желе и читает вслух названия фруктов. На пятой баночке «Райские яблочки» телефон звонит снова, и на этом рассказ заканчивается.

Что же значит этот звонок? Кто звонит в третий раз? Возможно, это снова жен­щина, набирающая не тот номер. Но ведь героиня подробно объяснила ей, какую ошибку она делает. Кто еще может звонить? Возможно, это звонят из лечебницы со страшным известием о том, что мальчику все же удалось покончить с собой. Прежде всего мы должны обратиться к названию рассказа и той референтной мании, которой страдал герой. Ошибка восприятия маль­чика в том, что он все принимал за знаки и пытался расшифровать сообщения, тогда как природные явления могут быть поняты в поэтическом смысле — как символы. Чтобы не впасть в референтную манию, мы должны отделить знаки от символов.

На скрытый сюжет указывают разные детали: полумертвый, выпавший из гнез­да птенец, которого герои видят, возвращаясь из лечебницы; падающие на пол карты; фотографии мальчика, которые рассматривает его мать. Все это имеет символическое значение. Загадка, которую загадывает Набоков, связана с цифрами. Недаром несколько раз в рассказе упоминаются десять баночек желе, недаром старик доходит только до пятой этикетки. Если прочесть пять названий подряд, можно увидеть, что они образуют некую систему — от самого сладкого «Абрикосы» до самого кислого «Райские яблочки». В рассказе упоми­наются и другие последовательности из пяти элементов. Во-первых, места обитания героев: это Минск, Лейпциг, Берлин, Лейпциг, Нью-Йорк. Во-вторых, пять фотографий мальчика, которые рассматривает его мать: на первой он слад­кий младенец, на последней — оторванный от мира, угрюмый сумасшед­ший. Мы видим все ту же градацию — от хорошего к плохому, от сладкого к горькому.

Источник

С чего начать читать набокова

Литературная критика

Александр Долинин

Историк русской литературы, профессор Университета штата Висконсин в Мэдисоне, кандидат филологических наук, автор более 250 научных работ о Пушкине, Набокове и других писателях.

Как читать Набокова

В романе «Под знаком незаконнорожденных» Набоков перифразировал одну из притч царя Соломона (25:2): «Слава Божия — спрятать вещь, а слава человека — найти ее». Каждый набоковский рассказ и роман что-то прячет, и читатель должен научиться разыскивать спрятанное, решая разнообраз­ные загадки, предлагаемые ему богоподобным автором, — загадки сло­весные, фабульные, интертекстуальные. Посмотрим, как это делается, на примере пяти рассказов, данных в хронологическом порядке.

Владимир Набоков. Фотография, напечатанная вместе с интервью в журнале Playboy. 1964 год Christie’s Images / Bridgeman Images / Fotodom

«Пильграм» (1930)

Герой рассказа — малосимпатичный берлинский бюргер Пильграм. В фамилии его угадывается синоним к слову «паломник» — пилигрим. Он владелец лавки экзотических вещей и в некотором смысле странный и тайный паломник, чья Мекка всегда с ним, хотя сам он не отдает себе в этом отчета. Пильграм откры­вает длинный ряд набоковских героев с раздвоенным сознанием, которые сосуществуют в двух параллельных мирах. Эти миры едва соприкасаются друг с другом: мир обыденности и мир воображаемый, мир тут и мир там. Бюргер Пильграм имеет одну, но пламенную страсть — не к шахматам (как в «Защите Лужина») и не к ним­феткам (как в «Лолите»), а к бабочкам. Как известно, ту же страсть разделял сам Набоков. Превосходный энтомолог и коллекционер, Пильграм никогда не выезжал за пределы Пруссии и отчаянно мечтает о том, чтобы ловить редчайших бабочек далеких стран. Но судьба, или своенравная авторская воля, как это всегда бывает у Набокова, играет с бедным Пильграмом злые шутки. Дважды он собирает деньги, чтобы отправиться в паломничество, и дважды их теряет. Наконец, в третий раз судьба ему улыбается. Тайком от жены он готовится к путешествию, покупает билет на поезд, запирает лавку, собирает вещи. Он уже готов ехать на вокзал, как вдруг вспоминает, что у него нет с собой мелочи. Когда Пильграм возвращается в лавку, копилка падает у него из рук, разбивается, а монеты рассыпаются по полу. На фразе «Пильграм нагнулся, чтобы их собрать» рассказ прерывается, автор оставляет героя на пороге счастья и переходит к его жене Элеоноре, которая, вернувшись поздно вечером домой, находит прощальную записку мужа: «Я уехал в Испа­нию. Ящиков с алжирскими не трогать. Кормить ящериц». Элеонора рыдает. Эту сцену прерывает финальный авторский комментарий: «Да, Пильграм уехал далеко. Он, вероятно, посетил и Гранаду, и Мурцию, и Альбарацин, — вероят­но, увидел, как вокруг высоких, ослепительно белых фонарей на севильском бульваре кружатся бледные ночные бабочки; вероятно, он попал и в Конго, и в Суринам и увидел всех тех бабочек, которых мечтал увидеть».

Обратим внимание на троекратно повторенное «вероятно», которым всеведу­щий автор отказывается от своего всеведения. Подобным образом в классиче­ском рассказе Амброза Бирса «Случай на мосту через Совиный ручей» (1890) девять раз повторяет­ся глагол seem — «кажется». Когда в конце рассказа Бирса выясняется, что ге­рой вовсе не спасся чудесным образом, как мы думали, а был повешен на мосту через Совиный ручей и вся история его спасения разыгрывалась в его вообра­же­нии, мы не можем обвинить автора в том, что он нас не предупреждал. Девять раз он предупредил нас этими глаголами. В «Пильграме» последняя фраза сообщает нам, что герой мертв, но это не важно: «И в некотором смысле совершенно не важно, что утром, войдя в лавку, Элеонора увидела чемодан, а затем мужа, сидящего на полу среди рассыпанных монет, спиной к прилавку с посиневшим, кривым лицом, давно мертвого».

«Адмиралтейская игла» (1933)

О том, что заглавие — это цитата из «Медного всадника», сказано в самом начале рассказа. Сам он устроен как читательское письмо автору дурно напи­санного дамского романа, который этой цитатой назван: «Адмиралтейская игла». Рассказчик и автор письма подозревает, что Сергей Солнцев, чьим именем подписан роман, на самом деле псевдоним, а под ним скрывается его давняя возлюбленная Катя, описавшая в претенциозно пошлом духе исто­рию их любви и тем самым испохабившая его драгоценные воспоминания. В своем письме он пытается вызволить их прошлое из «унизительного плена» и спасти образ самой Кати. Он пишет эту историю по-другому, по-набоковски: с точ­ны­ми подробностями, неожиданными выразительными метафорами, фирмен­ны­ми набоковскими цитатами и аллюзиями — Блок, Верлен, Апухтин, цыганские романсы, которые пела Катя. Все это противопоставляется кусочкам из романа Сергея Солнцева, где те же улицы, персонажи и разговоры представ­лены сов­сем иначе, через клише, банальные стертые образы.

«Весна в Фиальте» (1936)

Фиальта — вымышленное название приморского городка, где соединились черты Ялты и итальянского Фиуме, который сейчас называется Риека и нахо­дится в Хорватии. Набоковская Фиальта устроена так же, как Фиуме. Там есть старый и новый город, а неподалеку — высокая гора. Важно — и это мы увидим позже, — что Набоков назвал ее именем святого Георгия.

В этом городе герой-рассказчик встречает свою возлюбленную, с которой его связывают очень давние отношения: они познакомились еще в России в 1917 го­ду. В Фиальте они встречаются случайно, не очень часто, но и не очень редко, и всякий раз, когда судьба их сводит, быстро и непринужденно занима­ются любовью. Они не пытаются специально поддерживать эти отношения и, расставшись, тут же забывают друг о друге. Васенька, герой, благополучно женат, его возлюбленная Нина тоже замужем за писателем по имени Ферди­нанд.

В названии города звучит еще слово «фиал» — сосуд. На это можно было бы не обратить внимания, если бы не проведенный через весь рассказ мотив чаши и сосуда. Нинино дружественное любострастие сравнивается с ковшиком родни­ковой воды, которой она «охотно поила всякого». В предпоследний раз герои встречаются в кафе, и Нина пьет из бокала, присосавшись к соломинке. Еще из одного фиала, или сосуда, пьет эпизодический персонаж — некий англичанин, которого герой замечает сразу же по приезде в Фиальту. Просле­див за его жадным, вожделеющим взглядом, герой вдруг видит Нину. Потом, в кафе, Васенька и Нина снова встречают этого англичанина: «На столике перед ним стоял большой бокал с ярко-алым напитком». Васенька снова замечает вожделение в его глазах, но на этот раз оно направлено не на Нину, а на ноч­ную бабоч­ку «с бобровой спинкой», которую он ловко снимает с окна и «пере­водит в коробок».

Упоминание о бабочках у Набокова — почти всегда знак авторского присут­ствия; как кажется, сам богоподобный автор в обличье жадного до женщин-бабочек англичанина явился в сотворенный им приморский городок, чтобы решить судьбу своих героев. Это как бы главный режиссер разыгрывающегося спектакля или представления, о театральности которого напоминают афиши и рекламы приближающегося к Фиальте бродячего цирка. В конце концов цирковой фургон и убьет Нину.

Герои же разыгрывают некое пародийное подобие легенды о святом Георгии как победителе змея и спасителе принцессы. Решающий последний разговор Васеньки и Нины происходит, когда они смотрят на гору Святого Георгия. В этом спектакле роль дракона отводится циничному Фердинанду, в плену у которого томится прекрасная, хотя и совсем не целомудренная Нина. По идее, Васенька должен оказаться тем героем, который вызволяет Нину из плена. Однако в рассказе он никого не спасает, хотя вялую попытку изме­нить их отношения и с запозданием признаться Нине в любви все-таки предпринимает: «С невыносимой силой я пережил (или так мне кажется теперь) все, что когда-либо было между нами, начиная вот с такого же поцелуя, как этот; и я сказал, наше дешевое, официальное „ты“ заменяя тем одухотворенным, выразительным „вы“, к которому кругосветный пловец возвращается, обогащенный кругом: „А что, если я вас люблю?“ Нина взгля­нула, я повторил, я хотел добавить… но что-то, как летучая мышь, мелькнуло по ее лицу, быстрое, странное, почти некрасивое выражение, и она, которая запросто, как в раю, произносила непристойные словечки, смутилась; мне тоже стало неловко… „Я пошутил, пошутил“, — поспешил я воскликнуть, слегка обнимая ее под правую грудь».

«Облако, озеро, башня» (1937)

Если произнести название вслух, можно заметить, что оно написано дактилем. Набоков сам обращает на это наше внимание: «На той стороне, на холме, густо облепленном древесной зеленью (которая тем поэтичнее, чем темнее), выси­лась прямо из дактиля в дактиль старинная черная башня». Герой рассказа, русский эмигрант Василий Иванович, одинокий человек с умными и добрыми глазами и любитель русской поэзии, которого Набоков или невидимый автор называет своим представителем, видит этот необыкновенный пейзаж во время увеселительной поездки по Германии. Замечательный вид «по невыразимой и неповторимой согласованности его трех главных частей, по улыбке его, по какой-то таинственной невинности… был чем-то таким единственным, и род­ным, и давно обещанным». Глядя на него, он испытывает «чудное, дро­жащее счастье». Обратим внимание на одну, казалось бы, малозаметную под­робность. Облако, отражающееся в воде озера, не движется. Оно, как и весь пейзаж, находится «в неподвижном и совершенном сочетании счастья». Такое бывает только на картине, и Василий Иванович как будто попадает в простран­ство, где остановлено время.

Набоков любил Герберта Уэллса и несколько раз упоминал в своей прозе его рассказ «Дверь в стене». Герой, в детстве блуждая по Лондону, замечает белую стену и зеленую дверь в ней, которая манит его, приглашая открыть. Открыв ее, он оказывается в чудесном саду, где гуляют на свободе две пантеры, где он играет с другими детьми, чего с ним в действительности не случалось. Вернувшись в жестокую действительность, мальчик навсегда теряет возмож­ность открыть зеленую дверь. Нечто подобное происходит и с Василием Ивановичем. Он проходит сквозь невидимую стену, открывает невидимую калитку и оказывается в неизвестном пространстве, на постоялом дворе, хозяин которого плохо и мягко говорит по-русски. Василий Иванович решает поселиться здесь навсегда, потому что все кругом «было помощью, обещанием и отрадой». Но, как и мальчик в рассказе Уэллса, он навсегда теряет доступ в этот земной рай. Почему? Чтобы понять, нужно обратить внимание на время написания рассказа.

Уже став звездой мировой величины, Набоков всегда настаивал на том, что ни политические события, ни исторические катаклизмы в его творчестве не отразились. Это миф: Набоков не мог не реагировать на кошмары истории. В «Облаке, озере, башне» герою не дают осуществить свою мечту товарищи по увеселительной поездке. В сплоченном коллективе немецких бюргеров — блондин-вожак и человек «с глазами без блеска», «с чем-то неопределенным, бархатно-гнусным, в облике и манерах». Этот человек с глазами сотрудника спецслужб назначен в поездку, чтобы наблюдать за тем, как участники воспри­нимают увиденное и общаются друг с другом. Немцы требуют, чтобы все пели хором патриотическую песню, и вовлекают Василия Ивановича в свои пошлые разговоры: «Все они сливались постепенно, срастаясь, образуя одно сборное, мягкое, многорукое существо, от которого некуда было деваться».

Несколькими точными штрихами Набоков рисует образ тоталитарной массы, которая угрожает уничтожить личность. Василий Иванович решает остаться в своем уютном дактилическом пространстве, возвращается к товарищам по экскурсии и кричит: «Друзья мои, прощайте! Навсегда остаюсь вон в том доме. Нам с вами больше не по пути. Я дальше не еду. Никуда не еду». Но уйти из общего строя нельзя. Мы сегодня пели одну песню, говорят ему, вспомните, что там было сказано: мы все идем вместе. Товарищи кричат на Василия Ива­новича, начинают его мучить, бьют, пытают. После казни Василий Иванович приходит к автору и просит его отпустить со словами, что у него больше нет сил быть человеком. Последняя фраза рассказа — «Я его отпустил, разумеется». Герой уходит в небытие, но товарищи его, победители, остаются.

Обратим внимание на слова Василия Ивановича: «Мне больше с вами не по пу­ти». Попутчиками называли советских писателей, которые не полностью при­нимали советскую коммунистическую идеологию, но и не отказывались слу­жить тоталитарному государству. Судьба героя рассказа напоминает судьбу Юрия Олеши, к которому Набоков относился с огромным интересом. Когда Василий Иванович смотрит на перрон, он видит вишневую косточку. «Виш­не­вая косточка»— это рассказ Олеши.

«Знаки и символы» («Signs and symbols»,1947)

Рассказ написан по-английски после конца войны. Для Набокова было очень важно, что знаки и символы — разные понятия. В рассказе есть и знаки, и сим­волы, и одна из задач читателя — отличить одно от другого. По словам самого Набокова, этот рассказ относится к текстам с тайным вторым сюжетом, второй историей. В письме редактору журнала The New Yorker, где в 1948 году был опубликован рассказ, он объяснял, что «Signs and Symbols» имеет два плана — внешний и внутренний.

Герои рассказа — еврейская супружеская чета, беженцы из Европы, живущие в Нью-Йорке в крайней нищете. У них есть сумасшедший сын, который живет в лечебнице и все время пытается покончить собой. Безумие его носит особый характер — Набоков называет это «референтной манией». Мальчику кажется, что весь природный мир представляет собой бесконечную серию тайных по­сланий, шифров. Деревья, облака, звезды и все на свете так или иначе говорит, и говорит только о нем. Все сущее — шифр, и он сам — тема каждого сообще­ния. Понять и расшифровать эти сообщения он не может, как и спастись, поэтому не может жить и должен покончить с собой.

В пятницу (это важно, учитывая, что герои — евреи) муж и жена едут в ле­чеб­ницу поздравить сына с днем рождения. Но их не пускают: мальчик снова пытался покончить с собой, и допуск к нему был закрыт. Несчастные, около полуночи они возвращаются обратно домой вместе с подарком. Набоков несколь­ко раз уточняет, что это «корзинка с десятью баночками разных фрук­товых желе». Супруги говорят о сыне и решают забрать его из лечебницы, понимая, что там ему плохо и тяжело. В это время звонит телефон. Жена берет трубку, и незнакомый девичий голос вызывает к телефону какого-то Чарли. Жена спрашивает, какой номер та набирала, а услышав ответ, говорит, что номер неправильный, и вешает трубку. «Как она меня напугала», — говорит героиня. Супруги продолжают разговор, но телефон звонит снова, и снова девушка просит Чарли. Героиня объясняет звонящей: «Вы набираете букву О вместо ноля». Муж и жена садятся пить чай, он рассматривают баночки с желе и читает вслух названия фруктов. На пятой баночке «Райские яблочки» телефон звонит снова, и на этом рассказ заканчивается.

Что же значит этот звонок? Кто звонит в третий раз? Возможно, это снова жен­щина, набирающая не тот номер. Но ведь героиня подробно объяснила ей, какую ошибку она делает. Кто еще может звонить? Возможно, это звонят из лечебницы со страшным известием о том, что мальчику все же удалось покончить с собой. Прежде всего мы должны обратиться к названию рассказа и той референтной мании, которой страдал герой. Ошибка восприятия маль­чика в том, что он все принимал за знаки и пытался расшифровать сообщения, тогда как природные явления могут быть поняты в поэтическом смысле — как символы. Чтобы не впасть в референтную манию, мы должны отделить знаки от символов.

На скрытый сюжет указывают разные детали: полумертвый, выпавший из гнез­да птенец, которого герои видят, возвращаясь из лечебницы; падающие на пол карты; фотографии мальчика, которые рассматривает его мать. Все это имеет символическое значение. Загадка, которую загадывает Набоков, связана с цифрами. Недаром несколько раз в рассказе упоминаются десять баночек желе, недаром старик доходит только до пятой этикетки. Если прочесть пять названий подряд, можно увидеть, что они образуют некую систему — от самого сладкого «Абрикосы» до самого кислого «Райские яблочки». В рассказе упоми­наются и другие последовательности из пяти элементов. Во-первых, места обитания героев: это Минск, Лейпциг, Берлин, Лейпциг, Нью-Йорк. Во-вторых, пять фотографий мальчика, которые рассматривает его мать: на первой он слад­кий младенец, на последней — оторванный от мира, угрюмый сумасшед­ший. Мы видим все ту же градацию — от хорошего к плохому, от сладкого к горькому.

Источник