с чего на руси драли лыко
Лесная добыча. Поташ, деготь и смола были важнейшими товарами экспорта на Руси
«Русские леса трещат под топором, гибнут миллиарды деревьев, опустошаются жилища зверей и птиц, мелеют и сохнут реки, исчезают безвозвратно чудные пейзажи… Лесов все меньше и меньше, реки сохнут, дичь перевелась, климат испорчен, и с каждым днем земля становится все беднее и безобразнее» — это из монолога чеховского Астрова. Действительно ли в конце XIX века сложилась столь драматическая ситуация с лесом, хищнически вырубаемым промышленниками?
Поташные войска
Историческое ядро России — лесистый район вокруг и севернее Москвы. Вплоть до XVII века русские (за исключением казаков) избегали открытых пространств, да и после заселение степей шло медленно и состоялось в основном в XIX веке. Поэтому русский человек жил в лесу и лесом, который давал ему материал для постройки жилища, отопления, орудий труда и утвари, транспорта и обуви — лаптей, для которых драли лыко.
Важнейшим предметом торговли был не круглый лес и пиломатериалы, а продукты глубокой переработки древесины. Вывозить ее в Европу было не так выгодно, как товары с добавленной стоимостью — поташ, смолу и деготь. Россия была более удалена от европейских потребителей, чем Скандинавия, и внутри страны были слишком большие расстояния, что делало стволовую древесину и тес слишком дорогими. Именно лесохимия стала первой отраслью промышленности России в значимых масштабах.
Из дерева получали уголь, деготь, поташ, скипидар, канифоль, вар (корабельную смолу), уксусную кислоту и многое другое. Ремесла смоловаров и углежогов были в числе наиболее распространенных и уважаемых на Руси. Поташ (карбонат калия) вырабатывался из золы, для получения килограмма поташа сжигалась тонна древесины. Он шел на изготовление мыла, стекла и селитры для пороха. Россия уже в начале XVII века наладила производство этой соли, ставшей одним из наиболее интересных для иностранных купцов товаров.
Бочка русского поташа стоила в Нидерландах от четырех до восьми рейхсталеров. Голландские, фламандские и английские ремесленники использовали поташ в основном как замену квасцам при окраске тканей. В ответ на внешнеэкономическую конъюнктуру по всей лесной зоне России, от севера Левобережной Украины до Урала, возникли поташные заводы («будные станы»), где сжигались лесоматериалы (в первую очередь отходы производства, но также и цельные стволы) для производства экспортного сырья. Наибольшее количество поташных заводов было расположено на Верхней Волге и в районе Вологды, где имелись и густые леса, и речные пути для вывоза продукции. По Северной Двине поташ спускали в порт Архангельска.
С поташом связана одна из первых попыток иностранных инвестиций в Россию. Голландец Карел дю Мулен в 1631 году получил в исключительное пользование вологодские леса, чтобы жечь поташ. Также ему была дана десятилетняя монополия на его экспорт, за что он должен был платить по рублю с бочонка. Но за 10 лет голландцу не удалось выстроить стабильный бизнес, хотя ему разрешили расширить район операций вплоть до Самары. Царь лишил его эксклюзивных прав и передал их англичанину Саймону Дигби, который с компаньонами смог охватить почти все Верхневолжье и Вологодчину. Преемником Дигби после его смерти стал Уайт, его инвестиции в поташное производство составили 7000 рублей. Другой англичанин, Александер Кроуфорд, действовал в муромских лесах. Бизнес развивался стабильно: ежегодно производилось 80–160 т поташа, а в лучшие годы — до 310 т.
Однако в 1649 году прибыльные заводы англичан были переданы в казну. В 1668 году аналогичная судьба постигла предприятия боярина Морозова в Сибири. В 1681-м была введена госмонополия — по образцу меховой — на экспорт поташа. Всю продукцию поташных заводов следовало сдавать в казну, которая сама уже продавала ее иностранным купцам. Как пишет финский историк Ярмо Котилайне, в середине XVII века поташ составлял четверть всего экспорта из Архангельска.
Другой кластер поташных заводов возник в районе Брянска и Северской Украины. В 1659 году даже было запрещено дальнейшее их расширение ввиду опасности полной вырубки леса в этих местах. Экспорт поташа сократился до 10% от всего вывоза из России к концу XVII века в связи с началом эксплуатации лесов Северной Америки, вновь, как и в случае с бобровыми мехами, выступившей конкурентом России.
При Петре I центром поташного производства стало село Починки в мордовских лесах, где была учреждена Главная императорская поташная контора. Монополия строго оберегалась царским указом: «А, кроме того, нигде никому отнюдь поташа не делать, и никому не продавать под страхом ссылки в вечную каторжную работу. А которые по всяк год в деле — продажа быть поташом по 1000 бочек в год». В 1701-м было изготовлено 1343 бочки (почти 690 т). Под них выделялось до 1000 подвод, на которых поташ везли в Архангельск. Для выполнения задания царя требовалось вырубать ежегодно полторы тысячи десятин леса.
Ложка дегтя
Другой важнейшей статьей русского экспорта были смола (вар) и деготь. Вар получали путем пиролиза хвойной древесины — в печах сухой перегонки. Березовый деготь делали схожим образом из бересты. Смола шла на пропитку корпуса и переборок тогдашних деревянных кораблей, их рангоута и такелажа (канатов). Березовый деготь, называемый в Европе «русским маслом», использовался в изготовлении юфти — водоотталкивающей кожи. Юфть («русская кожа», пропитанная дегтем) высоко ценилась за границей — она не плесневела, была гибкой, ее не пожирали насекомые, и она к тому же обладала приятным специфическим запахом. В первой половине XVIII века экспорт ее из России достигал 186 000 пудов (3000 т) в год, что дает представление о потребностях в дегте и коре дуба, ветлы и ивы для дубления. Правительство ввело монополию на торговлю юфтью и корабельной смолой — так же как на меха и поташ.
Но монополия на смолу осуществлялась в виде концессий, которые предоставлялись иностранцам на определенный период за установленную плату. Первым право на монопольную торговлю варом получил голландец Юлиус Вилликен в 1636 году. За пять лет он выплатил в царскую казну 2750 рублей. Другой голландец, сменивший его Герман Фенцель платил ежегодно по 1150 рублей. В 1641 году он вывез из России 2127 бочонков смолы.
Смолокуренные, дегтярные, пековаренные заводы располагались в основном в северных лесах, особенно много их было в районе Верховажья. Здесь помимо смолы и дегтя добывали с помощью подсочки живицу (смола хвойных деревьев, выделяющаяся при порезе), из которой производили канифоль и скипидар. Впрочем, купцы предпочитали экспортировать сырье. Только в 1773 году из района Верховажья в Англию через Архангельск было вывезено 65 000 пудов «древесной серы» (живицы).
Множество купеческих родов процветало на лесохимическом производстве в северной России. Верховажские купцы Давыдовы за два года в середине XIX века произвели продукции 25 350 пудов на 11 895 рублей, в том числе пека (остатки смолокуренного производства) 20 000 пудов, скипидара разных сортов 3750, дегтя 500 и сажи 1100 пудов. Но купцы не только заводили свои дегтярни и сажекоптильни (сажа также была экспортным товаром и шла на изготовление типографских красок, ваксы и чернил), но и заключали договоры с крестьянами на поставку продуктов переработки леса. На одного купца могло работать до 230 крестьянских семей, которые самостоятельно занимались смолокурением. В конце XIX века из России вывозилось ежегодно до 24 000 т смолы и дегтя, пока развитие химии и переход к такому сырью, как уголь и нефть, не привели к падению спроса на продукты русской лесохимии.
Разумеется, было велико и внутреннее потребление этих продуктов. Того же березового дегтя производилось в целом 96 000 т (в 1880-е годы), три четверти из них продавалось на внутреннем рынке. Спрос на деготь был стабильным и значительным, поскольку без него невозможно было основное транспортное сообщение того времени — конное. Телеги, кареты, даже сани — на все требовался деготь.
При этом канифоль и качественный скипидар Россия по-прежнему ввозила из-за границы, примерно на 1,3 млн рублей, а экспортировала соснового дегтя на 500 000 рублей. Лесохимия развивалась экстенсивно, а не интенсивно, не хватало современных технологий.
Следует упомянуть и древесный уголь. Он использовался в качестве топлива при производстве железа, а также как источник углерода при выплавке чугуна и стали. В XVI–XVIII веках над Европой периодически нависала угроза полного истребления лесов из-за развития металлургического производства. Царь Алексей Михайлович был вынужден даже запретить вырубку деревьев вокруг Москвы для углежжения. Наиболее крупным центром производства древесного угля стал в XVIII веке Урал, где были и обширные леса, и металлургические заводы, что удешевляло транспортные расходы. Также уголь шел на карандаши.
Корабельные рощи
Собственно лесная промышленность, понимаемая как лесозаготовки и лесоторговля, постоянно наращивала обороты. Строительство влекло за собой потребность в бревнах и тесе, а также в дровах для отопления. Позже нужны были шпалы для железных дорог (первые паровозы работали также на дровах).
Лесное хозяйство требовало соответствующего законодательства. До Петра I систематически охранялись только засечные черты, оборонявшие Русь от набегов кочевников. Император же передал леса в ведение Адмиралтейств-коллегии, поскольку главная их ценность рассматривалась им с точки зрения постройки кораблей. За незаконную рубку корабельных рощ по его указу полагалась смертная казнь.
Постепенно во второй половине XVIII — начале XIX века в России сложилось лесное право. Леса стали делиться на казенные, частные и крестьянские. Преобладали казенные, но они в основном находились на Севере и в Сибири, а в наиболее освоенных губерниях леса большей частью были частными. После отмены крепостного права в 1861 году многие помещики, испытывая денежные затруднения, продавали свои леса под сруб — закон никак не ограничивал распоряжение частными лесами. Это приводило к обезлесению страны, обмелению рек, запесочиванию целых местностей. В Мглинском уезде, например, за два десятилетия лесистость снизилась с 33% до 17%. До 1861 года в России вырубалось 230 000 десятин ежегодно, а после — до 900 000 (монолог Астрова как раз и отражает опасения тех времен). Ответом стало издание Положения о сбережении лесов от 1888 года, поделившее их на защитные и незащитные вне зависимости от формы собственности.
Литература отражает страсти, бушевавшие вокруг лесов. Это и постоянная борьба помещиков с крестьянами, которые пытались незаконно рубить дрова в барском лесу, и спекуляции лесными дачами (пьеса Островского «Лес»), и феномен лесопромышленников (чеховская «Душечка»).
Приметой городской жизни были дровяные биржи — специализированные рынки по продаже дров обывателям. На лесных биржах шла оптовая торговля. Объем лесозаготовок в 1913 году достигал 67 млн куб. м.
Бумажная революция
Начиная с XIV–XV веков бумага становится важнейшим и незаменимым, но заморским товаром на Руси. Первое собственное производство открылось в Москве приблизительно в 1565 году одновременно с первой типографией. В допетровской Руси имелось около 10 бумагоделательных фабрик, но страна все еще критически зависела от импорта бумаги, особенно качественной.
Петровские реформы означали резкое увеличение потребления бумаги (это и новые книги, и первые газеты, и карты — как географические, так и игральные, и рост документооборота как следствие расширения государственного аппарата). Поэтому император обратил внимание и на бумажную промышленность. В 1716 году в селе Красном под Санкт-Петербургом была основана казенная бумажная мельница, крупнейшая в стране. За ней последовали фабрики в Полотняном Заводе, Богородске, Ярославле.
Важно, что в XVII, XVIII и первой половине XIX века бумагу делали вовсе не из древесины, а из тканей, хлопчатобумажных (отсюда и название) и льняных, добавляя к ним солому, пеньку и т. п. Подобно тому как для нужд артиллерии переплавляли церковные колокола и собирали цветные металлы, по царскому указу 1720 года для обеспечения сырьем бумажных фабрик собирали отслужившие срок паруса, несмоленые канаты, веревки и тряпье. В конце XVIII века в России насчитывалось уже свыше 60 бумажных мануфактур, из них подавляющее большинство частных.
С темой леса бумага пересеклась в 1857 году, когда в Америке ее начали делать из древесной целлюлозы. Поначалу такая бумага даже считалась суррогатной, но в кратчайшие сроки на древесно-целлюлозную технологию перешел весь цивилизованный мир. В России первая фабрика по новой технологии открылась в 1875 году в Новгородской губернии. С этого времени русский лес стал широко использоваться в бумажном производстве. В 1913 году в России производилось 217 000 т бумаги на 212 фабриках. Производство целлюлозы тянуло за собой развитие химической промышленности, ибо технология требовала большого количества химикатов — сульфатов и т. д.
Источник пожара
Следующим революционным изобретением, связанным с лесохимией, стали спички. До этого европейцы полагались на огниво, состоявшее из кремня, кресала и трута. Но оно было дорого (кресала делались из стали), непрактично и сравнительно громоздко. Вопрос создания недорогого и удобного источника огня вошел в повестку дня во время промышленной революции на рубеже XVIII–XIX веков. Усилиями химиков и изобретателей Англии и Франции эта проблема была решена.
Однако триумфального шествия спичек не произошло. Они поначалу вызвали настороженную реакцию. В Англии прокатилась волна поджогов снопов хлеба на полях. Спичка стала восприниматься как потенциальная угроза пожара и злодейств. К тому же первые ее образцы могли самовозгораться. Поэтому в России в 1848 году производство и пересылка спичек были ограничены указом Николая I: их можно было изготовлять только в столицах, а пересылать крупными партиями в жестяных коробках.
Смягчение пришло спустя 11 лет, при Александре II. Начался расцвет спичечной индустрии, по некоторым сведениям, к 1882 году в России насчитывалось 263 спичечные фабрики, а в 1887-м — 360. Они возникали везде, где был лес — в Санкт-Петербурге, Москве, Белоруссии, на Урале, в Калуге, Нижнем Новгороде и Пензе. Спички быстро стали самым ходовым товаром. Как бумажное производство, спичечное тянуло за собой и химическое. Конкуренция подталкивала к тому, что большое внимание стало уделяться этикеткам на коробках. Это давало загрузку полиграфии.
С чего на руси драли лыко
Русские народные художественные промыслы, и ремёсла, изделия, мастера, краеведение — подробно, наглядно, просто
Природный материал для плетения, получаемый из луба некоторых деревьев, в основном из липы
Лыко — луб молодой липы и других лиственных деревьев. На заготовку лыка используют молодые стволы (до 10 лет) деревьев. В основном это липа, но может быть и ива, вяз и другие. Для изготовления лаптей требуется 3-4 дерева липы.
Лыко в ремесле
Согласно многочисленным исследованиям, лыко издавна применяли как прочный и недорогой материал для плетения. В первую очередь, из него изготавливали обувь. В основном это были лапти.
Так же, из лыка плели коврики-рогожи. Верёвки из этого материала использовали в рыболовстве и на охоте, а также в хозяйстве. Эти верёвки достаточно стойки к истиранию и воздействию воды.
До сих пор популярны банные мочалки из лыка. Волокна прошивают и делают банные тапочки, шапки и другие аксессуары.
Конечно в народе использовали лыко для изготовления игрушек на забаву детям. Вязали кукол, дополняли им деревянные игрушки, делая гривы и хвосты коням или косы куклам.
Лыко, подготовленное к дальнейшему использованию
До XV века снаряжение русских войск включало в себя кольчуги из дубового лыка и лыковые щиты. Из того же материала в России «плели корзины, короба, кули, туеса и даже кресла и столы».
История
Первые упоминания о лыке в русских источниках относятся к XII—XIII вв. В частности, летопись под 1205 годом называет лыко одним из предметов дани:
«Русские князи бишася съ Литвою и Ятвяги, и победиша ихъ, уставиша на нихъ дань, лыко и кошницы и веники до бани».
— А. Курбатов. Русь нелапотная (журнал «Родина», № 6, 2001).
Плетёная обувь из лыка издавна была известна у восточных и западных славян, у народов Прибалтики, у финно-угорских народов и в прибрежных районах Швеции.
Однако чаще всего лыко использовали в производстве лаптей. Ещё в XVIII веке этот вид обуви был популярен не только среди крестьян, но и среди горожан. Вплоть до второй половины следующего столетия лыковые лапти оставались основной обувью в сёлах и деревнях чернозёмных губерний.
Лапти «московские», из лыка
Добыча и обработка
Тамбовские крестьяне заготавливали лыко весной: в эту пору «в лесу срубались молодые деревья, называемые лутошками. Обрубив ветви срубленного деревца, начинали драть лыко, имеющее вид полосок…».
На Севере России сырьё для плетения принято было заготавливать «от Благовещенья до Троицы, поскольку в это время кора ещё мягкая». Внутреннюю часть коры, снятой с липы, подвергали особой обработке. К примеру, у мордвы лыко размачивали в воде для придания материалу необходимой гибкости.
В Северной и Центральной России у мастеров-лапотников существовали определённые «нормативы», связанные с обучением ремеслу, с началом и завершением работ, со сроками заготовки лыка.
Один из владимирских крестьян так описывал процесс передачи навыков от поколения к поколению:
«Мой отец брата лет с шести учил… Сначала за лыком ходить, потом размачивать, там уж и плести».
Один из исследователей так описывает свойства лыка и технику плетения лаптей у мордвы:
Лыко, размоченное в воде, не ломалось, могло сгибаться в любую сторону. Поэтому для изготовления обуви была изобретена наиболее приемлемая техника косоугольного плетения, которая давала большую плотность и четкое оформление очертаний разных изделий. С помощью кочедыка добавлялось несколько слоёв лыка на подошву, что повышало прочность и увеличивало срок носки лаптей.
— Т. А. Козлова. Освещение промысловых и ремесленных занятий в устно-поэтическом творчестве мордовского народа… — С. 334
Из лыка делали не только обувь, но и другие предметы домашнего обихода. Так, в быту мордвы одним из основных элементов утвари был «плетёный из лыка кошель».
Последний имел вид четырёхугольного ящика, составленного из двух половинок. Такой кошель создавался посредством «косоугольного плетения», при помощи углов и граней. С противоположных сторон обеих частей «ящика» крепились «четыре лычные петельки», в которые продевали ремешок или бечёвку.
«Всю Россию и Красную армию …»
Производством обуви из лыка занимались целые поселения и даже регионы. Среди них:
Фольклор
С лыком связано множество пословиц, не раз упоминают его в сказках, песнях.
В русском языке немало пословиц и поговорок связано с плетением из лыка «Не лыком шит», «Лыка не вяжет» и др. Выражение «Не всякое лыко в строку» происходит от лапотников: настоящий мастер знал, «какое лыко в какую строку, то есть в какой ряд вплести».
ТРАДИЦИОННЫЕ РЕМЁСЛА
видеокаталог ремёсел, хозяйства и плотницкого мастерства
«Липовое лыко заонежан: и гуж, и верёвка, и мочалка»
Что такое липовое лыко? Это, вероятно, один из первых видов растительного волокна, применение которых освоено человеком на заре цивилизации. Мы поведём рассказ не о глубокой древности, а о заготовке и применении липового лыка жителями Заонежья на рубеже XIX – XX вв. В те годы липовое лыко широко применялось в повседневной жизни всего российского крестьянства и заонежан – в частности. Лаптей в Заонежье о ту пору почти не носили, ни липовых, ни берестяных – повседневная и, тем паче, праздничная обувь была кожаной. Ткачество из мочала – изготовление рогожи — тоже здесь не было распространено; но зато, к примеру, многие и многие сотни аршин (аршин — 71,12 см) верёвок для рыболовных снастей были «лычаными» — изготовленными из липового лыка. Сети на лычаные верёвки насаживали потому, что верёвки эти стойкие к истиранию, прочные и лёгкие — поскольку плавают в воде.
Вот что рассказал сотруднику музея «Кижи» И. И. Набоковой о витье и применении лычаных верёвок брат знаменитого бригадира кижских плотников Николая Ивановича Степанова Дмитрий Иванович Степанов 1924 г. р., дер. Посад, Волкостров: «… дак этот перевозчик (работал на перевозе людей в лодке с Кижей на Волкостров и на остров Еглов), Григорий Петрович Босарев, старикашка, он всё время, значит, у окна, в простенке была вьюха большая такая и вил верёвки с лыка. … Он вил верёвки. Тогда в ходу были очень верёвки эти. … Люди брали их, значит это, на тятивы к сетям. Она не тонет, во-первых, ей надо было мало плаву, ну а плав обычно ставили вот берестенный вот, из бересты. В сетки, знаете, вот… поплавочки такие они ставили, значит, а эти тятевки вот покупали у него. Он работал чисто верёвочку такую сплетёт — дак прямо как вот шёлковая вся! А лыко подбирал такое белое, хорошее такое. »
Но начнём рассказывать о заготовке липового лыка по порядку, на примере крестьянской семьи Никоновых из кижской деревни Боярщины, расположенной на берегу Онего озера. В окрестностях Кижей были известны два больших липняка, куда ездили крестьяне драть лыко: на острове Долгом в Уйме (Уйма — новгородское название архипелага Кижских шхер) и на западном берегу губы Вожмариха. Куртинами липа росла и на многих других островах. По воспоминаниям Антонины Ивановны Никоновой (1935 – 2006), жительницы Боярщины, они с бабушкой Екатериной Ивановной Никоновой (Рябининой) (1881 – 1957) вдвоём ездили на лодке-кижанке именно в липняк на остров Долгий — «в Уйму». От Боярщины это километров восемь водой. «Ездили под парусом, на весь день, в середине лета. Ждали когда поветерь будет (боковой ветер), чтобы вёслами нам не грести, а ехать под парусом в обе стороны. Там же, в Уймах, на обед налавливали себе крупного окуня, варили «зелёную уху» — из одних крупных окуней, без луку, без картошки, а рыбы столько, что аж уха становилась зелёная».
Лыко с липы легко сходит с весны до конца июля, когда прекращается активное сокодвижение по стволу (а лычные волокна это ещё и проводящая ткань дерева); но весной лыко не драли, ждали когда оно нарастёт к середине лета потолще.
Женщины, выезжая за лыком без мужиков, бывало, не валили дерево, а драли лыко со стоящей липки, делая зарубки у корня и выше головы, как достанут руки; или же драли полосы снизу и до самых веток кроны. Дерево при этом оставалось стоять, не взятое лыко и древесина без пользы пропадали. Так лыко готовили для себя уже при колхозах после войны, когда на земле трудились, в основном, женщины и дети, при недостатке мужчин — погибших мужей и отцов.
Заготовленное корьё сворачивали в «кочомки» (мотки) — скручивали ленты коры лычной стороной наружу, а корой внутрь. Увязывали кочомки тонкими полосками того же лыка и укладывали вместе с липовыми заготовками в лодку. Приехав под парусом домой, на Боярщину, замачивали кочомки в воде у берега, в мелком спокойном месте, придавив камнями. Срок вымачивания корья до готовности зависел от температуры воды — в холодное лето вымачивали дольше, в тёплое — короче. Обычно мочили в озере не менее недели. Как и при мочении льна, конопли, а в древности — крапивы, действие мочения состоит в том, чтобы нужные в хозяйстве волокна откисли, отделились от грубой, непригодной части заготовки или стебля, чтобы сделалось возможным отделить добрые волокна от коры или, в случае льна, от костицы. При этом нельзя передерживать кочомки и, тем более, снопы льна в воде, потому что тогда начнёт подгнивать и само нужное волокно.
Когда видишь это вымоченное лыко — размокшее, покрытое слизью, илом, пахнущее гнилью — не верится, что стоит приложить к нему руки и вскоре из дурно пахнущих кочомок получится «солнечное» душистое мочало. Как же этого добивались? Кочомки вытаскивали на берег, развязывали, и ленты коры развешивали на вешалах (устройства из жердей для сушки, починки сетей и пр.) вдоль скодни (деревянных мостков для причаливания лодки). Хорошо вымоченное лыко легко отделяется от коры, обычно ленты мочала отделяли от коры голыми руками, без всякого инструмента. В случае затруднения, для снятия последних, грубых волокон, пользовались ножом. Сразу же толстые и широкие многослойные тяжи лыка разделяли на примерно одинаковые по толщине и ширине полоски и раскладывали мочало в разные пучки, разделяя его по качеству и длине волокна.
Длинное мочало шло, как уже говорилось, на изготовление банных мочалок, витьё верёвок и на половые тряпки — то есть раскладывалось на три пучка; из коротких же обрывков волокна, также в зависимости от его мягкости, изготавливали кисти для побелки печей, помазки для смоления лодок, мочалочки для мытья посуды и кухонные тряпки, которыми вытирали стол. Что значит «изготавливали мочалки»? Как говорила Антонина Ивановна: «сворачивали пучок в руке, да и мылись» — никакого плетения не было.
Потом разобранное по пучкам мочало тщательно промывали в воде. Сначала отмывалась гнилостная слизь, затем мочало буквально стирали на руках, используя его природную «мылкость». Наконец, доставали из воды, развешивали на тех же самых вешалах и сушили на ветерке. Высохнув, мочало приобретало душистый запах, с оттенком медового аромата. Использовали его по мере надобности; хранили пучками в хозяйственной части дома, которая в заонежских домах была под одной крышей с жилой частью, как говорили — «на сарае»; или «на вышке», то есть на чердаке.
Вероятно, тканьё рогож не было заметно распространено в Заонежье потому, что липняков было всё-таки мало, по сравнению с центральными губерниями России; но зато верёвки для рыболовных снастей (сетей, керагодов, неводов, ставников, вершей, мёрд, продольников и др.) и для повседневного пользования (для увязывания возов, для оснащения лодок, для строительных работ, для конской упряжи и пр.) нередко вились из липового лыка. Лён выращивали, как правило, только для выработки «точива» (ткани) и ниток для вязания сетей, льнища (участки льна) были небольшими и льняное волокно на витьё верёвок не пускали. Если же липняков по близости не было, то вили верёвки из отрепов и изгребов — грубых коротких очёсов льна, из которых обычно ткали половики и мешковину. Семьи, занимавшиеся промышленным рыболовством, для вязания сетей, бывало, выращивали коноплю, дающую очень длинное крепкое волокно; но «тятивы» (верхняя и нижняя верёвки) сетей всё равно, как правило, были лычаными.
Способ витья верёвок — как из лыка, так и из всех других материалов — был один. Хотя различных инструментов и механизмов для выполнения этой работы существовало много — от простых деревянных крючков до различного устройства вьюх с подсобными приспособлениями. Суть заключается в том, что сначала из волокна скручиваются пряди в одну сторону, а потом из прядей свивается вращением верёвка, закручивают её при этом обязательно в противоположном направлении. Как говорится, «дал Бог руки, а верёвки сам вей». А без верёвки ни на лодке проехать, ни дом построить, да и вообще никакого хозяйства было не управить.
В завершение надо сказать, что «виковичныя» эти липняки — на острове Долгом и в губе Вожмариха — цветут-растут и поныне. Крестьяне-пользователи не извели их за многие столетия заготовки лыка, хотя без лычины никто в хозяйстве не обходился. Липа дерево порослевое, возобновляется легко и быстро; да и пользовался мир липняками разумно, не хищнически, оставляя липку и детям, и внукам. Сейчас же липняки эти превратились в густые перестойные липовые леса; исчезли крестьяне-хозяева, исчезло из нашей народной жизни и «медвяное» мочало — прекрасный природный материал.
Цит. по: Скобелев О.А. Липовое лыко заонежан: и гуж, и веревка, и мочалка. Петрозаводск: Издательский центр музея-заповедника «Кижи», 2008