родословное дерево сказка о царе салтане

Родословная князя Гвидона

“А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой
Извести ее хотят”
(Цит. по “Сказка о царе Салтане” // А.С. Пушкин “Сочинения в трех томах”, т. I, с. 606-629, М., 1985)

Бабариху Пушкин не придумал, это известный персонаж народных сказок: “Бабариха шуточ. баба, женка, женщина; баба-бабариха, в сказк.” (В.И. Даль “Словарь живого великорусского языка”, т. I, с. 33, М., 1955). Упоминается она и в одной из былин:

“Добро ты, баба,
Баба-бабариха”
(“Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым”, №59, с. 203, М., 1977)

“Но жалеет он очей
Старой бабушки своей”

Для Гвидона Бабариха – родная бабушка, а ткачиха с поварихой приходились ему тётками, значит и они состояли в родстве с Бабарихой. Но матерью трёх девиц царская фаворитка быть никак не могла, иначе автоматически стала бы Салтану тёщей. А вот если она, в свою очередь, была тёткой трёх девиц (и, соответственно, сестрой их матери), то для Гвидона она становилась родной бабушкой, а для Салтана оставалась сватьей.
То есть, все три девицы тоже происходили из очень знатного боярского рода. Пряли под окном они для развлечения (телевизоров тогда не было), но не столько работали, сколько непринуждённо болтали. А болтали они о том, какими царицами могли бы стать. Так что, знали бойкие девицы, что одной из них суждено выйти замуж за царя. И царь выбирал себе жену из этой тройки, хотя желающих занять опустевшее место царицы нашлось бы множество. Но царь должен руководствоваться интересами государства, а эти интересы оставляли для него очень узкий круг возможных невест. Всего-то три соискательницы. Не иначе, как Бабариха подсуетилась. Чтобы остаться у власти, ей требовалось сделать царицей свою родственницу, и Бабариха использовала всё своё влияние, чтобы боярская Дума приняла соответствующее решение. Родственница, да к тому же сирота, должна была стать послушной игрушкой в руках опытной интриганки.
И две другие сестры получили придворные должности. Не могли боярские дочери стать обычной ткачихой и обычной поварихой, никак не могли. Не по чину им это. Царь из их разговора понял, в каких направлениях девицы могут проявить свои организаторские способности, и в результате одна стала министром лёгкой промышленности, а другая – министром промышленности пищевой. Вознаграждение более, чем достойное. А завидовали они своей сестре и злились на неё из-за поражения в конкурсе невест, победителем которого каждая видела непременно себя. И никак не могли обычная ткачиха и обычная повариха сидеть у царского трона и давать царю советы. Впрочем, и министры тоже не имели на это права. Бабариха помогла двум сёстрам возвыситься, чтобы обрести союзниц для плетения интриг против молодой царицы. Не угодила царица Бабарихе тем, что, по её мнению, совершила ужасное преступление:

“А царица молодая,
Дела вдаль не отлагая,
С первой ночи понесла”

Такое раннее рождение наследника спутало Бабарихе все карты, тем более что и ребёнок-то рос “не по дням, а по часам”. Аномально быстрый рост одного из персонажей создавал серьёзные проблемы для его конкурентов. Например, в хурритской мифологии быстрый рост каменного Улликуме привёл в ужас всех богов (Е.М. Мелетинский, ред. “Мифологический словарь”, с. 502, М., 1991). Невозможно проследить генетическую связь хурритского предания и русских сказок, но сам этот мотив для фольклора необходим – он позволяет максимально ускорить повествование. Бабариха испугалась, что на царского наследника вскоре может сделать ставку конкурирующая боярская партия, поэтому опасность срочно требовалось устранить. Условия для этого оказались подходящие: неожиданно царю пришлось отправляться на войну. Должно быть, обстановка сложилась крайне тяжёлая и, чтобы её выправить, царь Салтан был вынужден самолично возглавить войска. Вполне возможно, что врагам специально подыграли сторонники Бабарихи, чтобы выманить царя из столицы. Короткая фраза показывает, что одолеть врагов для Салтана было очень даже непросто:

“Между тем, как он далёко
Бьется долго и жестоко”

На войну Салтан взял с собой всех друзей и помощников, тем проще было Бабарихе и двум её сообщницам провернуть задуманную аферу. Поставить под свой контроль почту, дворцовую стражу, сочинить сценарий политического спектакля. Есть такой род людей, готовых интриговать постоянно, не считаясь с интересами страны, готовых загубить массу народа ради призрачной цели, такие люди не остановятся, пока их самих однажды не покусает некий северный пушной зверёк. Приговор был жестоким:

“И царицу в тот же час
В бочку с сыном посадили,
Засмолили, покатили
И пустили в Окиян –
Так велел-де царь Салтан”

Подобный сюжет был известен многим народам: греческого Персея вместе с его матерью заточили в ящик и бросили в море (Е.М. Мелетинский, ред. “Мифологический словарь”, с. 437, М., 1991); аккадского царя Саргона (XXIV в. до н. э.) во младенчестве будто бы положили в корзину и бросили в Ефрат (там же, с. 483); в библейской мифологии так же поступили с Моисеем, только его бросили в Нил (там же, с. 372); а Ромула и Рема – в Тибр (там же, с. 469). По-видимому, в основе этих сказаний лежит образ погребальной ладьи, который постепенно забылся, и остался популярный фольклорный сюжет.
За время короткого путешествия царевич окончательно вырос и стал взрослым. А бочку волна выбросила на пустынный остров – вероятность такого исхода слишком мала, чтобы посчитать её случайностью. На острове царевича ожидало новое приключение. Он наскоро смастерил себе лук и вот какая тут пикантная подробность:

“Со креста снурок шелковый
Натянул на лук дубовый”

Без раздумий царевич жертвует нательным крестом ради ужина. Кем бы ни был царевич, но только не ревностным христианином. Его вообще не интересовала христианская вера, потому он и начал водить дружбу с языческими персонажами. А пока царевич отправился “у моря искать дичины” и там увидел, как на белую лебедь нападает коршун. Словно специально подгадали к появлению зрителя. Причём, лебедь оказалась девицей, а коршун – чародеем. Схватка с необыкновенной птицей составляла сюжет, кочующий по всевозможным мифам. К сказочному эпизоду ближе всего шумерский вариант мифа: огромная птица Анзуд в виде орла с львиной головой похитила у спящего бога Энлиля знаки царской власти, сын Энлиля Нинурта пускал в неё стрелы, но только с третьей попытки вынудил птицу вернуть похищенное (А.И. Немировский “Мифы древности. Ближний Восток”, с. 46, М., 2001). Но вот сказочный коршун оказался каким-то слабеньким чародеем, которого легко удалось подстрелить самодельной стрелой из самодельного лука.
Странно и то, что чародей напал на лебедь в море, где ей обеспечивали защиту тридцать три морских витязя. Да они этого чародея мигом бы нашинковали. С.В. Жарникова, ориентируясь на число тридцать три, сопоставила сказочных богатырей с индийскими богами, которых в общей сложности насчитывалось тоже тридцать три: по одиннадцать на земле, в воздухе и в водах (С.В. Жарникова “След ведической Руси”, с. 62, М., 2016), она ссылалась на индийскую мифологию: “Сюда, о Насатьи, с трижды одиннадцатью (“Ригведа”, Мандалы I-IV, с. 45, М., 1989). Но это же стандартная численность воинских отрядов на Руси (А.А. Гиппиус “Вожжей оленьих 28…” // “Живая старина”, 1997, №3, с. 21-23). Пушкин мог воспользоваться историческими свидетельствами, сообщавшими о людях, живущих в море. Наиболее раннее из них “О человецех, незнаемых в Восточней стране” (XV в.): “В той же стране иная самоедь, такова же, линная словет. Лете месяц живут в мори, а на сусе не живут того ради, занеже тело на них трескается. И они тот месяц в воде лежат, а на берег не смеют вылести” (А.И. Плигузов “Текст-кентавр о сибирских самоедах”, с. 85-86, М.-Ньютонвиль, 1993). Пересказывал это известие английский путешественник Ричард Джонсон (XVI в.) “В той же местности, за этим народом живет на берегу моря другое племя самоедов, говорящих на другом языке. Один месяц в году они проводят на море и в течение всего этого месяца не возвращаются на сушу” (М.П. Алексеев “Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и писателей XIII-XVII вв.” с. 127, Иркутск, 1941). Кое-какие уточнения содержатся в труде Григория Новицкого: “Одежда их обще из кожей рыб, найпаче с налима, иже подобен сому; тожде с осетра и стерлядей одерше кожу толико трудами своими умягчевают, яко могут все одеяние себе из них сошыти, обще же, из налимей кожи – кажаны, с иных же чулки, сапоги себе утворяют” (Г. Новицкий “Краткое описание о народе остяцком, сочиненное в 1715 году”, с. 38, С.-Петербург, 1884). Вот почему богатыри выходят из моря “в чешуе, как жар горя”.
Ну, допустим, истоки образа понятны. Но, ведь, морские богатыри приходились морской девице родными братьями, они должны были непременно вмешаться, если бы их сестре угрожала реальная опасность. А они не вмешались, так что никакой опасности вовсе и не было. Да и сама девица была отнюдь не слаба – за одну ночь построила целый город и населила его. Что ей какой-то чародей, который неизвестно откуда взялся? Это девица таким способом привлекла к себе внимание царевича. А тот и повёлся на простейшую голограмму или, как тогда говорили – морок. Надо учитывать, что вырос царевич необычайно быстро, но, вот, ума и жизненного опыта набраться не успел. Весь его опыт – колыбель, да бочка в море. Вот и решила морская волшебница поскорее женить его на себе, а в перспективе стать царицей, пока другие желающие не нашлись. Царевичу ещё повезло, что заинтересовалась им вполне добропорядочная девица, впрочем, возраст девицы наверняка насчитывал не одно столетие – волшебные существа живут долго.
Девица поступила мудро: она не стала навязываться царевичу, а исподволь, осторожно подводила его к нужной мысли, как будто его собственной. Для начала, она выбрала для спасения царевича и его матери остров, лежащий на торговом пути. Не сама же волна догадалась куда следует вынести бочку, было кому управлять ею. И дальше действия развивались по логической цепочке. Жители города оперативно выбрали царевича своим князем. Всё правильно, жених волшебницы не может быть замухрышкой, он должен быть знатным, видным, но при этом зависеть от волшебной помощи, чтобы с крючка не сорвался. И только, когда царевич начал княжить, то он “нарекся: князь Гвидон”. Очевидно, до сих пор царица не озаботилась дать сыну имя. Да и царь Салтан, услышав о Гвидоне, ничего не заподозрил. То есть, царевич пока был безымянным, а имя он получил вместе с княжеским престолом, дабы всё было, как у людей.
Естественно, что плывущие мимо корабельщики подивились такому чуду, как появление богатого города на пустынном прежде острове. И естественно, что это известие не могло не заинтересовать царя Салтана. Понятно, что и Гвидон не мог усидеть на месте, ему очень хотелось узнать, как его отец воспримет весть о чуде. Поэтому с помощью девицы он превратился в комара и полетел вслед за кораблями. И так летать ему пришлось три раза. Девица не могла допустить, чтобы царь откликнулся на известие немедленно, сначала требовалось внушить Гвидону мысль о женитьбе. Три заговорщицы, почуяв неладное, тут же принялись отговаривать царя Салтана от поездки на чудесный остров. А царь показал себя не очень умным человеком. Когда Гвидон увидел отца, тот сидел на престоле “с грустной думой на лице”. Царь явно скучал по своей потерянной жене, страдал в разлуке, но даже не догадался провести следствие и найти злоумышленников. Нетрудно было выяснить, кто перенял первого гонца, кто допьяна напоил другого. Среди бояр наверняка имелись недовольные возвышением Бабарихи, и слуги тоже могли многое заметить. Не тем людям царь доверился.
Желая удержать царя во дворце, заговорщицы рассказывали ему о чудесах, которые действительно имелись в наличии, причём, у самой волшебницы. Да она же и внушала им эти мысли, зная, что раздосадованный Гвидон, чтобы всё-таки заинтересовать своего отца, пожелает перенести названные чудеса в свой удел. Волшебная белка, морские витязи и (вот, где крючок) заморская царевна. Царевич попался. Ну ладно, что жена ему досталась замечательная, повезло парню невероятно. А то и среди волшебных персонажей встречаются зловредные личности, пропал бы тогда Гвидон.
Женившись, Гвидон уже не полетел к отцу через море. Не требовалось этого – его молодая жена перестала внушать заговорщицам сведения о чудесах, а сами они ничего путного не могли придумать. Царь Салтан велел снарядить флот – не один корабль, а целый флот. Значит, он отправлялся в путь вместе с дружиной и не в гости, а чтобы подчинить себе чудесный остров. Салтан ещё не знал, что встретит на том острове жену и сына. Радостная встреча изменила политическую ситуацию в его государстве. Обретя наследника, царь укрепил своё положение и заставил знатные роды умерить амбиции. С тремя заговорщицами он обошёлся милостиво – “отпустил всех трех домой”. Но отпустил именно “домой”, а не во дворец, так что придворных должностей они точно лишились. Правящая боярская партия, потеряв своих лидеров, заодно потеряла и власть. Князь Гвидон, под руководством мудрой жены, не позволит вельможным интриганам делить страну.

Источник

Генеалогия мифов и сказок

околонаучные размышления и догадки

Москва
Сообщений: 11760
На сайте с 2003 г.
Рейтинг: 7749

Кто такая Бабариха? из «Сказки о царе Салтане»

МАЧЕХА. Раскапывая историю написания Пушкиным сказки, обнаруживаем, что существуют записи семи сказок Арины Родионовны, няни поэта. Одна из этих сказок с небольшими изменениями и превратилась в «Сказку о царе Салтане». В процессе «Мачеха» из сказки Арины Родионовны заменена бабой Бабарихой!

Я читала ранее, что бабушкой ранее называли не только кровную родственницу, а возможно даже и кормилицу. Либо это любая родственница преклонных лет.

Москва
Сообщений: 11760
На сайте с 2003 г.
Рейтинг: 7749

есть такое, но кормилица не была сватьей.

А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой
Извести ее хотят.

и еще
Вы ж, голубушки-сестрицы,
Выбирайтесь из светлицы.
Поезжайте вслед за мной,
Вслед за мной и за сестрой:
Будь одна из вас ткачиха,
А другая повариха

А может Бабариха была матерью Салтана? Но тогда не понятно, почему она так тесно «сотрудничала» с сестрами? Так что, вероятнее всего, что она приходится мачехой царице.

Бабариха могла быть и тещей Солтана.

Мать его первой жены.

Не историк! Просто diletto к истории имею.

Сообщений: 27440
На сайте с 2006 г.
Рейтинг: 15398

Я б, на месте Гвидона, за бочку и пр. обязательно мачеху матери укусила. слегка

Не историк! Просто diletto к истории имею.

Сообщений: 27440
На сайте с 2006 г.
Рейтинг: 15398

http://rus.stackexchange.com/q. 1%85%D0%B0
воспроизведу тезисно все известные мне утверждения в отношении сватьей бабы, представляющие какой-то интерес.

«Бабариха» не придумано Пушкиным. Она изредка встречается в литературе вплоть до XIX века.
Значение примерно то же, что в «Сказке». Вредноватая старушка.

Происхождение иногда связывают с «варвар», но вряд ли.

Весьма вероятно, что «Бабариха»- фонетический вариант нецерковного имени-прозвища Боборыка, от основы, означающей рыбу с большой головой.

Вышеприведенная версия Суперанской. Никаких обоснований автор не приводит. Сомнительно.

Известный «грамотный» форумчанин adada связал «бабариха» с гипотетическим баба+арь/арка, каковым словом могли бы называть повитуху. Крайне сомнительно.

Кстати о детях. «Сватья баба» и «но жалеет он очей//старой бабушки своей» заставляют ломать голову не одно поколение доморощенных и вполне маститых серьёзных исследователей. Поэтому «до кучи» даю известные соображения, включая взаимоисключающие и даже внутренне противоречивые.

«Сватья баба» даёт абсолютный простор для домыслов. От полного синонима «сватьи» или жены свата (в обоих значениях: отец супруга сына или дочери или лицо, занимающееся сватовством), до «сватьи» во втором или даже третьем поколении, т.е. матери или бабушки сватьи.

Сложновато, конечно, для стилизации простой крестьянской сказки, но чего только у Пушкина не бывает.
Но почему Пушкин ни словом о том не обмолвился?

Во избежание недоразумений уточню, что не претендую на копирайты в отношении всех высказанных соображений. Но подозреваю, что я был первоисточником многого из высказанного, впоследствии разошедшегося по инету.

Не историк! Просто diletto к истории имею.

Сообщений: 27440
На сайте с 2006 г.
Рейтинг: 15398

Некоторый царь задумал жениться, но не нашел по своему нраву никого. Подслушал он однажды разговор трех сестер. Старшая хвалилась, что государство одним зерном накормит, вторая, что одним куском сукна оденет, третья — что с первого года родит 33 сына.
Царь женился на меньшой, и с первой ночи она понесла. Царь уехал воевать.
Мачеха его, завидуя своей невестке, решилась ее погубить. После девяти месяцев царица благополучно разрешилась 33 мальчиками, а 34-й уродился чудом — ножки по колено серебряные, ручки по локотки золотые, во лбу звезда, в заволоке месяц; послали известить о том царя. Мачеха задержала гонца по дороге, напоила его пьяным, подменила письмо, в коем написала, что царица разрешилась не мышью, не лягушкой, неведомой зверюшкой. Царь весьма опечалился, но с тем же гонцом повелел дождаться приезда его для разрешения.
Мачеха опять подменила приказ и написала повеление, чтоб заготовить две бочки; одну для 33 царевичей, а другую для царицы с чудесным сыном — и бросить их в море. Так и сделано.
Долго плавали царица с царевичем в засмоленной бочке — наконец, море выкинуло их на землю. Сын заметил это. «Матушка ты моя, благослови меня на то, чтоб рассыпались обручи, и вышли бы мы на свет». — Господь благослови тебя, дитятка. — Обручи лопнули, они вышли на остров. Сын избрал место и с благословения матери вдруг выстроил город и стал в оном жить да править. Едет мимо корабль. Царевич остановил корабельщиков, осмотрел их пропуск и, узнав, что едут они к Султану Султановичу, турецкому государю, обратился в муху и полетел вслед за ними. Мачеха хочет его поймать, он никак не дается. Гости корабельщики рассказывают царю о новом государстве и о чудесном отроке — ноги серебряные и проч. «Ах, — говорит царь, — поеду посмотреть это чудо». — Что за чудо, — говорит мачеха, — вот что чудо: у моря лукомория стоит дуб, а на том дубу золотые цепи, и по тем цепям ходит кот: вверх идет — сказки сказывает, вниз идет — песни поет. — Царевич прилетел домой и с благословенья матери перенес перед дворец чудный дуб.

Новый корабль. То же опять. Тот же разговор у Султана. Царь опять хочет ехать. «Что это за чудо, — говорит опять мачеха, — вот что чудо: за морем стоит гора, и на горе два борова, боровы грызутся, а меж ими сыплется золото да серебро» и проч. Третий корабль и проч. так же. «Что за чудо, а вот чудо: из моря выходит 30 отроков точь-в-точь равны и голосом, и волосом, и лицом, и ростом, а выходят они из моря только на один час».

Тужит царица об остальных своих детях. Царевич с ее благословения берется их отыскать. «Нацеди ты, матушка, своего молока, ты замеси 30 лепешечек». Он идет к морю, море всколыхалося, и вышли 30 юношей и с ними старик. — И царевич спрятался и оставил одну лепешечку. Один из них и съел ее. «Ах, братцы, — говорит он, — до сих пор не знали мы материнского молока, а теперь узнали». Старик погнал их в море. На другой день вышли они опять, и все съели по лепешке, и познали брата своего. На третий вышли без старика, и царевич привел всех братьев своих к своей матери. Четвертый корабль. То же самое. Мачехе уже более делать нечего. Царь Султан едет на остров, узнает свою жену и детей и возвращается с ними домой, а мачеха умирает.

Царь не имеет детей. Слушает трех сестер: когда б я была царица, то я бы всякий день пиры. Вторая: когда бы я была царицей, завела бы хоромы. 1)

1) Слова третьей сестры Пушкин не записал.

2) С которой царь разошелся (из-за ее бездетности = с Бабарихой?).

3) Новая жена царя, младшая из трех сестер.

4) и так далее (франц.). Пушкин пропускает в записи историю изгнания царевны с царевичем.

5) Царь страны, куда попадает царевич с матерью.

7) Первая жена царя Салтана.

Первоначальная редакция начала сказки

Три девицы под окном
Пряли поздно вечерком.
«Если б я была царица, —
Говорит одна девица, —
То на весь народ одна
Наткала б я полотна».
«Если б я была царица, —
Говорит ее сестрица, —
То сама на весь бы мир
Заготовила б я пир».
«Если б я была царица, —
Третья молвила девица, —
Я для батюшки царя
Родила б богатыря».
Только успела она выговорить эти слова, как дверь отворилась — и царь вошел без доклада, — Царь имел привычку
гулять поздно по городу и подслушивать речи своих подданных. Он с приятною улыбкою подошел к меньшой сестре, взял ее за руку и сказал: будь же царицею и роди мне царевича; потом, обратясь к старшей и средней, сказал он: ты будь у меня при дворе ткачихой, а ты кухаркою. —
С этим словом, не дав им образумиться, царь два раза свистнул; двор наполнился воинами и царедворцами, — серебряная карета подъехала к самому крыльцу. Царь сел в нее с новою царицей — а своячениц везти во дворец — их посадили в телеги, и все поскакали.

Вполне в духе Султанского двора при Сулеймане Великолепном.
Бездетная старшая жена интригует противу новой жены.
И чуть русского духа, типа бочки и кота на золотой цепи в Лукоморье.

Источник

Сказка о царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче и о прекрасной царевне лебеди

Три девицы под окном
Пряли поздно вечерком.

«Кабы я была царица, –
Гово­рит одна девица, –
То на весь кре­ще­ный мир
При­го­то­вила б я пир».
– «Кабы я была царица, –
Гово­рит ее сестрица, –
То на весь бы мир одна
Нат­кала я полотна».
– «Кабы я была царица, –
Тре­тья мол­вила сестрица, –
Я б для батюшки-царя
Родила богатыря».
Только вымол­вить успела,
Дверь тихонько заскрыпела,
И в свет­лицу вхо­дит царь,
Сто­роны той государь.
Во все время разговора
Он стоял позадь забора;
Речь послед­ней по всему
Полю­би­лася ему.
«Здрав­ствуй, крас­ная девица, –
Гово­рит он, – будь царица
И роди богатыря
Мне к исходу сентября.
Вы ж, голубушки-сестрицы,
Выби­рай­тесь из светлицы.
Поез­жайте вслед за мной,
Вслед за мной и за сестрой:
Будь одна из вас ткачиха,
А дру­гая повариха».
В сени вышел царь-отец.
Все пусти­лись во дворец.
Царь недолго собирался:
В тот же вечер обвенчался.
Царь Сал­тан за пир честной
Сел с цари­цей молодой;
А потом чест­ные гости
На кро­вать сло­но­вой кости
Поло­жили молодых
И оста­вили одних.
В кухне злится повариха,
Пла­чет у станка ткачиха –
И зави­дуют оне
Госу­да­ре­вой жене.
А царица молодая,
Дела вдаль не отлагая,
С пер­вой ночи понесла.
В те поры война была.
Царь Сал­тан, с женой простяся,
На добра коня садяся,
Ей нака­зы­вал себя
Побе­речь, его любя.

Между тем, как он далеко
Бьется долго и жестоко,
Насту­пает срок родин;
Сына Бог им дал в аршин,
И царица над ребенком,
Как орлица над орленком;
Шлет с пись­мом она гонца,
Чтоб обра­до­вать отца.
А тка­чиха с поварихой,
С сва­тьей бабой Бабарихой
Изве­сти ее хотят,
Пере­нять гонца велят;
Сами шлют гонца другого
Вот с чем от слова до слова:
«Родила царица в ночь
Не то сына, не то дочь;
Не мышонка, не лягушку,
А неве­дому зверюшку».
Как услы­шал царь-отец,
Что донес ему гонец,
В гневе начал он чудесить
И гонца хотел повесить;
Но, смяг­чив­шись на сей раз,
Дал гонцу такой приказ:
«Ждать царева возвращенья
Для закон­ного решенья».
Едет с гра­мо­той гонец
И при­е­хал наконец.
А тка­чиха с поварихой
С сва­тьей бабой Бабарихой
Обо­брать его велят;
Допьяна гонца поят
И в суму его пустую
Суют гра­моту другую –
И при­вез гонец хмельной
В тот же день при­каз такой:
«Царь велит своим боярам,
Вре­мени не тратя даром,
И царицу и приплод
Тайно бро­сить в без­дну вод».
Делать нечего: бояре,
Поту­жив о государе
И царице молодой,
В спальню к ней при­шли толпой.
Объ­явили цар­ску волю –
Ей и сыну злую долю,
Про­чи­тали вслух указ
И царицу в тот же час
В бочку с сыном посадили,
Засмо­лили, покатили
И пустили в Окиян –
Так велел-де царь Салтан.

В синем небе звезды блещут,
В синем море волны хлещут;
Туча по небу идет,
Бочка по морю плывет.
Словно горь­кая вдовица,
Пла­чет, бьется в ней царица;
И рас­тет ребе­нок там
Не по дням, а по часам.
День про­шел – царица вопит…
А дитя волну торопит:
«Ты, волна моя, волна?
Ты гуль­лива и вольна;
Пле­щешь ты, куда захочешь,
Ты мор­ские камни точишь,
Топишь берег ты земли,
Поды­ма­ешь корабли –
Не губи ты нашу душу:
Выплесни ты нас на сушу!»
И послу­ша­лась волна:
Тут же на берег она
Бочку вынесла легонько
И отхлы­нула тихонько.
Мать с мла­ден­цем спасена;
Землю чув­ствует она.
Но из бочки кто их вынет?
Бог неужто их покинет?
Сын на ножки поднялся,
В дно голов­кой уперся,
Пона­ту­жился немножко:
«Как бы здесь на двор окошко
Нам про­де­лать?» – мол­вил он,
Вышиб дно и вышел вон.
Мать и сын теперь на воле;
Видят холм в широ­ком поле;
Море синее кругом,
Дуб зеле­ный над холмом.
Сын поду­мал: доб­рый ужин
Был бы нам, однако, нужен.
Ломит он у дуба сук
И в тугой сги­бает лук,
Со кре­ста сну­рок шелковый
Натя­нул на лук дубовый,
Тонку тро­сточку сломил,
Стрел­кой лег­кой завострил
И пошел на край долины
У моря искать дичины.
К морю лишь под­хо­дит он,
Вот и слы­шит будто стон…
Видно, на море не тихо:
Смот­рит – видит дело лихо:
Бьется лебедь средь зыбей,
Кор­шун носится над ней;
Та бед­няжка так и плещет,
Воду вкруг мутит и хлещет…
Тот уж когти распустил,
Клев кро­ва­вый навострил…
Но как раз стрела запела –
В шею кор­шуна задела –
Кор­шун в море кровь пролил.
Лук царе­вич опустил;
Смот­рит: кор­шун в море тонет
И не пти­чьим кри­ком стонет,

К ним народ навстречу валит,
Хор цер­ков­ный Бога хвалит;
В колы­ма­гах золотых
Пыш­ный двор встре­чает их;
Все их громко величают,
И царе­вича венчают
Кня­жей шап­кой, и главой
Воз­гла­шают над собой;
И среди своей столицы,
С раз­ре­ше­ния царицы,
В тот же день стал кня­жить он
И нарекся: князь Гвидон.
Ветер на море гуляет
И кораб­лик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На раз­ду­тых парусах.
Кора­бель­щики дивятся,
На кораб­лике толпятся,
На зна­ко­мом острову
Чудо видят наяву:
Город новый златоглавый,
При­стань с креп­кою заставой –
Пушки с при­стани палят,
Кораблю при­стать велят.
При­стают к заставе гости
Князь Гви­дон зовет их в гости,
Их он кор­мит и поит
И ответ дер­жать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?»
Кора­бель­щики в ответ:
«Мы объ­е­хали весь свет,
Тор­го­вали соболями,
Чор­но­бу­рыми лисами;
А теперь нам вышел срок,
Едем прямо на восток,
Мимо ост­рова Буяна,
В цар­ство слав­ного Салтана…»
Князь им вымол­вил тогда:
«Доб­рый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К слав­ному царю Салтану;
От меня ему поклон».
Гости в путь, а князь Гвидон
С берега душой печальной
Про­во­жает бег их дальный;
Глядь – поверх теку­чих вод
Лебедь белая плывет.
«Здрав­ствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ты тих, как день ненастный?
Опе­ча­лился чему?» –
Гово­рит она ему.

Источник