революция в средневековой руси 5 букв
Первая революция на Руси: 1505 год
В заголовке публикации нет опечатки — первая революция на Руси произошла не в 1905-ом, как принято считать, а ровно четырьмя столетиями ранее. А в 1917-ом повторились, в превосходящих масштабах, трагические события первой русской революции 1505-го года. В предыдущей публикации мы уже говорили о венчании первого государя Всея Руси, которым официально является внук Ивана III Дмитрий Иванович. Напомню, что 4-го февраля 1498-го года в Москве состоялась его коронация. Дмитрий являлся законным наследником престола и ярким представителем русской традиции, или «русской партии», как называют историки тот круг первых лиц государства, который был почти полностью уничтожен греками и римлянами, нахлынувшими на Москву в то время по призыву княжны Софьи (Зои) — супруги Ивана Третьего.
Дмитрий Иоаннович стал первым государем, на голову которого по праву была возложена Шапка Мономаха. Шапка эта была уже раньше — еще Иван I Калита завещал наследнику парадные одежды («порты») — кафтан, расшитый жемчугом, и «шапку золотую». Шапка не была владимирской короной, так как московские князья могли распоряжаться только своим венцом, тогда как владимирской короной распоряжалась Орда. Василий II завещал Ивану III крест Петра чудотворца и шапку, которую он в отличие от всех своих предков не назвал «золотой». Иван III впервые мог распорядиться русской короной без оглядки на хана. И он ее распорядился, короновав своего внука Дмитрия. Но не долго шапка эта оставалась на голове Дмитрия — да и не долго Дмитрий мой носить свою молодую головушку.
В 1505-ом произошла революция, уроки которой Россия не выучила и спустя четыреста лет. В 1905-ом Россия провалила свой первый экзамен, а в 1917-ом повторила тот опыт террора, которым, воспеваемый фальшивыми церковными голосами, преследовал Русь с ее первой кровавой революции 1505-го года. Тогда тоже была истреблена вся семья государя, а также широчайший круг наиболее честных и порядочных людей того времени — фактически тех людей, которые и выпестовали российскую монархию, которые собрали по кусочкам государство Российское. Все, или почти все эти люди были казнены, а Россия в своем развитии была отброшена на столетие назад.
Те немногие из сторонников русской государственной и христианской традиции, что пережили трагедию 1505-го года и каким-то чудом избежали пламени костра, на десятилетия сохранили память о главном виновнике этих событий — царевне Софье, этой «чернокнижнице, отравительнице и колдовке», как называли ее современники — посланной на Русь Ватиканом с целью развала уже великой в ту пору страны — Руси. И с этим заданием засланка Софья успешно справилась. В 1524 г. придворный Ивана III Беклемишев, чудом оставшийся в живых после тотальной «зачистки», которой Софья подвергла все русское при дворе, жаловался греку-книжнику: как пришла сюда Софья «с вашими греки, так наша земля замешалася и пришли нестроениа великие». А кроме обрусевших на ту пору греков и латинян при дворе уже и жаловаться было некому. Всех русских уже подчистили. И только восшествие на престол Ивана IV Грозного положило конец анти-русским репрессиям, устроенным на Руси ее новыми господами — латинянами, приехавшими из Ватикана с Софьей, и сонмом греков, которые тысячами пришли на Москву (и получили все ключевые должности) после того, как пропили свою страну и сдали ее мусульманам. Но мы поговорим еще о том, кем была Софья, как она попала в Москву, и чего добивалась. Все это прекрасно документировано, и советские историки, свободные от жесткой церковной цензуры, великолепным образом собрали воедино все источники той поры.
Под каким же предлогом, и каким образом Софье удалось дорваться к власти и уничтожить первого венчаного государя Руси и вместе с ним — традиции русской государственности и христианства? Она не чуралась ни чем. В ход были пущены отравители, наемные убийцы, клеветники, а потом, когда в Москву подтянулась католическая инквизиция, машина геноцида была запущена на полную мощность. А началось все, как и во времена, предшествующие революции 1917-го года, с церковных махинаций. Напомню, что на Руси государь был главой как государства, так и Церкви. Это раздражало высшее церковное руководство. Подстрекаемые прибывшей из Ватикана католичкой (наскоро перекрещенной накануне свадьбы в православие) Софьей Палеолог, некоторые церковные иерархи прельстились ее обещаниями устроить в стране систему цезарепапизма — то есть главенство духовенства во всех вопросах, включая государственную политику, экономику и юрисдикцию.
Цезаропапи́зм, также цезарепапи́зм (от лат. caesar — «цезарь» и лат. papa — «папа») — термин, введённый католической историографией XIX века для обозначения таких отношений между императорской властью и церковью в Византии, в которых глава государства (император) выступал главой Церкви.
Почему именно в «жидовстве» обвинили русское духовенство той поры? Об этом мы поговорим в последующей публикации. Отмечу лишь, что поводов называть их «жидовствующих» было не больше, как если бы обозвать жидовствующим меня — только на основе того, что фамилия моя начинается на «жи» — Жиганков. В общем и целом революция 1505-го года предвосхитила собой революцию 1917. В обоих случаях толчок к революции был дан извне. В обоих случаях церковь, в погоне за властью и влиянием, сыграла ключевую и роковую роль в расшатывании престола. В обоих случаях первыми жертвами террора сделалась царская Семья и самые передовые люди общества, которые это общество и созидали. Началась травля надуманных «врагов народа», которая еще потом аукнется России.
Поделитесь своими мыслями ниже в комментариях.
Брат на брата: 805 лет назад произошла самая страшная битва в средневековой Руси
Сергей Баймухаметов
«Золотое кольцо» ЦК КПСС
Почему Юрьев-Польской не включили в «Золотое кольцо»? Такой же древний, как Переславль-Залесский, в один с ним год основан великим князем Юрием Долгоруким. Конечно, не так богат монастырями и храмами, но все же. Сохранился земляной вал двенадцатого века, опоясывающий исторический центр, буквально завораживает глаз Михайло-Архангельский монастырь, в котором сошлись архитектурные стили нескольких столетий.
Никто не знает точно, в чем причина. Может, в том, что неказист городок, сильно проигрывает соседнему Переславлю-Залесскому, и, тем более, соседнему же Суздалю. Мол, опозоримся перед иностранцами. Хотя все тут спорно. Для кого «неказист», а для кого как раз мил своим тихим, почти сельским бытом, не изуродованным, как в некоторых районах Переславля, железобетонными и угольными свалками, угрюмыми заборами, зловещими каркасами и ангарами так называемой промышленной зоны.
Может, были тут резоны особые, идеологические.
Представим себе коридоры власти, где в конце 1960-х годов «утверждался» список городов, включаемых в «Золотое кольцо». На совещании в ЦК КПСС присутствуют люди самые разные, но среди них, конечно, есть ученые, которые отвечают на вопросы. Учтем, что мероприятие с самого начала идеологическое, потому как, во-первых, иностранцы, а во-вторых, история. А уж когда они соединяются вместе, то бдительность удесятеренная.
И вот, представим, что, дойдя до Юрьева-Польского, выслушав рассказ о Георгиевском соборе, о монастыре, расположенном там музее, большой партийный начальник спрашивает:
— А что там еще есть?
Ученые люди, не привыкшие к количественному критерию оценки памятников истории, тем не менее, поддаются логике начальства и добавляют:
— Там еще рядом Липицкое поле, на котором Липицкая битва произошла.
Это мои домыслы, предположения. Возможная модель возможных событий советского прошлого. Скажем так, вполне вероятных.
Страшная сеча
Чтобы представить масштаб ее, перечислим участников, удельные княжества, которые выставили своих воинов.
Против владимирской рати вышло на поле битвы объединенное войско Новгорода, Пскова, Смоленска и Ростова Великого.
Рязанские в сече не участвовали. Рязань накануне дотла сжег, камня на камне не оставив, великий владимирский князь Всеволод Большое Гнездо.
Рязань всегда держалась наособицу. Но если бы вступила в нынешнюю распрю, то наверняка на стороне Новгорода и против Владимира – своего заклятого врага. И это сразу бы дало новгородско-псковско-смоленско-ростовскому войску очевидное преимущество, потому что рязанцы считались самыми отчаянными вояками.
Владимирской ратью командовали князья Юрий и Ярослав Всеволодовичи, помогал им младший брат Святослав, а в противостоящей объединенной новгородско-
Все поделили.
Ярослав впоследствии родит сына Александра, которого назовут Невским. Затем Ярослав, будучи после Юрия великим князем Владимирским, предложит русским князьям назвать Батыя «своим царем». Сыновья Ярослава, Александр и Андрей, тоже будут воевать друг против друга. Александр Невский станет побратимом ордынского царевича Сартака, названым сыном Батыя и заключит союз Руси и Орды.
Князь Святослав после смерти Ярослава станет великим князем Владимирским. Но ненадолго. Его свергнет Михаил Тверской. Остаток дней своих он проведет в Орде, добиваясь справедливости. Но в историю Святослав войдет тем, что в 1234 году он закончит в Юрьеве-Польском строительство Георгиевского собора, не просто уникального, но самого загадочного творения древнерусской архитектуры.
Когда закончилась сеча, «можно было слышать крики живых, раненых не до смерти, и вой проколотых в городе Юрьеве и около Юрьева. Погребать мертвых было некому. Ибо убитых воинов Юрия и Ярослава не может вообразить человеческий ум».
Русский Спас
В летописи говорится, что за один день в сражении на Липицком поле было убито «девять тысяч двести тридцать три» человека.
Но летопись не дает однозначного ответа: это общие потери или только одной стороны? Тогда – какой? Трудно представить владимиро-суздальцев и новгородцев, совместно убирающих и считающих убитых.
Четыре года войны и завершившая ее битва на Липице закончились тем, что Владимир, Переславль-Залесский и другие владимиро-суздальские города сдались на милость победителей – Константина и Мстислава Удатного. Константин стал великим князем во Владимире, а Мстислав стяжал еще одну ветвь в венок своей славы рыцаря и полководца.
Через три года Константин умер, и великим князем вновь стал Юрий. Все вернулось на круги своя. А если читатель проникнется горечью и сожалением, и вопросит небеса: зачем, за что загублено столько жизней? – самым правильным будет ответ: времена и нравы были такие, и с этим ничего не поделаешь.
Конечно, здесь надо было поставить памятник. Или крест. Или часовню. Но до последних лет не было ни часовни, ни памятника.
И не иностранцев, а наших людей возить сюда. Наших.
Наших людей надо возить на Липицкое поле, наших.
К 2016 году, к 800-летию битвы на Липицком поле установили, наконец, памятный камень и крест. Но надпись на мемориальной табличке с информацией о событии и количестве погибших владимирцев заканчивается в присущем нашему времени абсурдистско-идеологическом, псевдопатриотическом духе: «Вечная слава нашим пращурам!»
Город, которого нет
Жители Юрьева-ПольскОго живут в городе, которого никогда не было в истории, и неизвестно, есть он сейчас или нет.
Если в энциклопедических словарях так пишут, если в интернете есть «Официальный сайт администрации МО Юрьев-Польский район», то какой спрос с рядового человека.
Как «Древняя» Русь стала «Средневековой» Русью?
Виктория Ткаченко, медиевистка из Московского государственного университета, рассказывает о периодизации отечественной истории, ее «древнем» периоде и появлении понятия «русское Средневековье». Публикация сделана на основе доклада, прозвучавшего на конференции «Как создается „современное“ Средневековье, или Medievalism Studies» (30 мая 2019 года, НИУ ВШЭ, Москва)
Говоря о формировании образа русского Средневековья в отечественной культуре, необходимо, прежде всего, задаться вопросом: в какой момент ранняя русская история начинает восприниматься именно как средневековая? Этот вопрос не так прост, как может показаться.
На сегодняшний день не существует единой периодизации истории России. Для обозначения её начального этапа используются термины «Киевская Русь», «Домонгольская Русь», «Древняя Русь», «Средневековая Русь» и др. Несмотря на кажущуюся синонимичность, каждый из них несет с собой целый ряд сопутствующих смыслов.
Довольно размыты и их хронологические границы. Так, период «Киевской Руси» условно ограничен распадом единого централизованного государства в начале XII в. и перенесением столицы великих князей во Владимир. Период «домонгольской Руси» заканчивается началом Батыева нашествия зимой 1237–1238 г. Что же касается понятия «Древняя Русь», то оно может приобретать самые разные временные характеристики. В узком смысле, «древнерусский период» часто приравнивается либо к киевскому, либо домонгольскому. В широком же значении он может доводиться вплоть до конца XVII в. (особенно часто настолько широкая трактовка «Древней Руси» встречается в литературоведческих и искусствоведческих работах).
Такое же неоднозначное определение имеет и «Средневековая Русь». С одной стороны, этим понятием часто обозначают период, начавшийся с распадом централизованного государства на удельные княжества, как бы приходящий на смену «Древней Руси». При этом, с точки зрения западноевропейской периодизации, образовавшееся в IX в. русское государство сразу же оказывалось государством средневековым. Размыта и верхняя граница русского «Средневековья»: разными исследователями она локализуется в пределах от завершения объединения русских земель вокруг Москвы (кон. XV — нач. XVI в.) до Смутного времени (нач. XVII в.), а в некоторых случаях доводится даже до петровских преобразований (нач. XVIII в.). Кроме того, довольно часто словосочетания «Древняя Русь» и «Средневековая Русь» выступают как взаимозаменяемые синонимы.
Вся эта терминологическая путаница возникла в историографии буквально за последние полтора столетия. До этого же понятия «Средневековой Руси» не существовало вовсе, а для обозначения русского прошлого использовалось почти исключительно слово «древность». И образ этой «русской древности» заметно отличался от образа «русского Средневековья».
Где кончается древность?
В разные исторические эпохи понимание границ «древнего» и «нового» постоянно менялось. После крещения Руси русская культура переняла общехристианские исторические представления, согласно которым человеческая история понималась как линейное движение от Сотворения мира к Страшному суду. Главным событием, разделившим ее ход на древнюю (ветхозаветную) и новую (новозаветную) историю, был приход в мир Иисуса Христа.
Однако это деление почти сразу было переосмыслено в русской книжности. Уже в древнейшем памятнике русской литературы, «Слове о Законе и Благодати» митрополита Илариона, мы видим, что рубежом между «древним» и «новым» становится не Рождество Христово, а крещение Руси — рождение нового христианского народа. «Благословен Господь Иисус Христос, иже возлюби новыя люди, Рускую землю, и просвети ю крещением святым», — говорилось и в «Повести временных лет».
В дальнейшем довольно четко осознаваемая русскими книжниками граница между «древними» («старыми») и «новыми» временами постоянно смещается в сторону современности. После распада единого русского государства на удельные княжества как «древность» стало восприниматься былое единство Руси. В «Слове о Полку Игореве», где автор противопоставлял «старых князей» «новым князьям», к «древним временам» относилась эпоха правления Владимира и Ярослава, а к «новым» — период раздробленности и междоусобиц. Ни о каких «средних» временах здесь речи еще не идет.
Новым рубежом, разделившим русскую историю на «до» и «после», стало нашествие татар. «Задонщина» заканчивала «первых лет времена» Калатской ратью (т. е. битвой на Калке): «И оттоля Руская земля сидит невесела». При этом с конца XIV в. в русской книжности впервые формируются представления о «троичности» русской истории: 1) древняя домонгольская Русь (своеобразный «Золотой век»); 2) «темное» время ордынского ига; 3) время новое, одновременно представляющее собой возврат к «старине». Переход к этому «новому» времени предвещала Куликовская битва. «А от Калатьские рати до Момаева побоища 160 лет», — говорилось в «Задонщине». С некоторой долей условности, эти 160 лет и можно назвать впервые обозначенным в исторической мысли русским «Средневековьем».
Рис. 4. Сказание о Мамаевом побоище. Лицевая рукопись XVII в. из собрания Государственного Исторического музея. Источник изображения: https://kulturologia.ru/blogs/130315/23664
В полной мере данная концепция реализовалась уже в эпоху Московской Руси. Собирание земель вокруг Москвы позиционировалось как возвращение к былому единству и процветанию. Москва воспринимается как «второй Киев», московские князья и цари — как преемники киевских князей. Идея возвращения исконно русских земель под власть московских государей звучала вплоть до присоединения Левобережной Украины в XVII в.
Таким образом, к концу XVII в. трехчастная модель русской истории (в соответствии с мифологической триадой: «свет угасающий — тьма — свет возрождающийся»), в целом, существовала. Но эта концепция будет почти полностью стерта из общественной мысли царствованием Петра, которое снова поделит русскую историю только на две части: «древнюю», допетровскую, и «новую», послепетровскую Россию.
«Русская античность»
XVIII в. был одновременно и временем зарождения русской исторической науки и началом переосмысления исторических событий в русском искусстве. Несмотря на то, что принятая в Европе периодизация истории была хорошо известна в Российской Империи в XVIII в. (и даже сам В. Н. Татищев в предуведомлении к своей «Истории» отмечал, что некоторые делят её по временам на «древние», «средние» и «новые»), она не была воспринята первыми отечественными историками. Русский исторический процесс, как правило, разделялся ими на периоды по времени правления князей и царей. При этом для его общей характеристики преобладало определение «древность». Достаточно посмотреть на названия исторических сочинений этой эпохи: «История Российская с самых древнейших времен» В. Н. Татищева, «Древняя российская история» М. В. Ломоносова, «История Российская от древнейших времен» М. М. Щербатова, «Российская история жизни всех древних» Ф. А. Эмина, издаваемая Н. И. Новиковым «Древняя российская вивлиофика», чуть более поздняя «Записка о древней и новой России» Н. М. Карамзина и т. д.
Одновременно образ русской древности начинает формироваться в художественной литературе, живописи и драматургии. Его воплощение в искусстве оказывается под сильным влиянием канонов классицизма. Русские писатели этого времени не ставили перед собой задачи достоверного изображения исторической действительности. В своем творчестве они опирались на «Поэтику» Аристотеля и традиции французского театра эпохи классицизма, а потому Древняя Русь (а если точнее, «Древняя Россия») в их изображении приобрела многочисленные античные черты.
Сами сюжеты первых русских трагедий зачастую заимствовались из сочинений Вольтера, Корнеля, Расина и др. и лишь переносились на русскую почву. «Хорев» А. П. Сумарокова перекликался с вольтеровским «Брутом», «Ольга» Я. Б. Княжнина — с «Меропой» и т. д. В качестве костюмов при постановке спектаклей использовались «римские платья», в качестве декораций — классические интерьеры с арками, колоннами и пилястрами.
Противоположной тенденцией в изображении русской древности в искусстве XVIII в. было её «осовременивание». Уже Феофан Прокопович в трагикомедии «Владимир» (первом русском драматическом произведении на историческую тему) приписывал Владимиру Святому черты Петра I, а крещение Руси сопоставлял с петровскими преобразованиями.
Древнерусские князья в художественных произведениях XVIII в. именовались монархами и непрестанно рассуждали на темы монаршей власти, долга перед отечеством и подданными, чести и свободы, актуальные для Нового времени, но имевшие мало общего с идейным миром эпохи средневековья. Внешность русских правителей (в особенности Петра I) иногда становилась прототипом для художественных изображений их предшественников.
Рыцари и богатыри
Первые проявления влияния образов западноевропейского Средневековья на формирование представлений о прошлом в русской культуре следует связывать не с историографией, а с искусством. В XVIII в. формируется еще один литературный жанр, связанный со своеобразным изображением русской древности, — это литературные сказки. Сказки М. И. Попова, М. Д. Чулкова, В. А. Левшина повествовали о славянских и русских богатырях, но при этом, с точки зрения своего жанрового своеобразия, оказывались близки к авантюрно-рыцарскому роману. Они были наполнены приключениями и поединками, любовными историями и волшебством. Их герои — славянские витязи и князья — представали прекрасными и храбрыми рыцарями.
Именно так именуется в сказке Н. М. Карамзина Илья Муромец:
Он подобен маю красному:
розы алые с лилеями
расцветают на лице его.
Он подобен мирту нежному:
тонок, прям и величав собой.
Взор его быстрей орлиного
и светлее ясна месяца.
Кто сей рыцарь? — Илья Муромец.
К обетам странствующих рыцарей близка и клятва, принесенная Ильей: «Я клянуся вечно следовать богатырским предписаниям и уставам добродетели, быть защитником невинности, бедных, сирых и несчастных вдов, и наказывать мечом своим злых тиранов и волшебников, устрашающих сердца людей!»
В поисках русского Средневековья
В научной историографии вопрос о поисках «русского средневековья» встает, судя по всему, со второй четверти XIX в. и должен быть связан с проблемой соотнесения периодизации русской истории с периодизацией европейской.
В статье «За русскую старину» (1845 г.) М. П. Погодин размышлял: «Средний век у нас был как и в Западной Европе, но только под другою формою; тот же процесс у нас совершался, как и там; те же задачи разрешались, только посредством других приемов; те же цели достигались, только другими путями. Доказывать, что Русская История имела свой Средний век не значит ли доказывать, что белокурый может также называться человеком, как и черноволосый? Не значит ли доказывать, что между всякими двумя краями всегда бывает средина?»
В общественной мысли XIX века русское Средневековье противопоставлялось Средневековью европейскому. И это противопоставление могло быть представлено как в положительном, так и в отрицательном ключе. «Воображая себе русское общество древних времен, — писал славянофил И. В. Киреевский, — не видишь ни замков, ни окружающей их подлой черни, ни благородных рыцарей, ни борющегося с ними короля. Видишь бесчисленное множество маленьких общин, по всему лицу земли Русской расселенных, и имеющих, каждая на известных правах, своего распорядителя, и составляющих, каждая, свое особое согласие, или свой маленький мир». Все вместе они сливались в «общее огромное согласие всей Русской земли, имеющее над собою великого князя всея Руси», что с его точки зрения было гораздо более «естественными, простыми и единодушными» общественными отношениями, чем установившиеся в Европе феодальные порядки.
И, напротив, западникам русское Средневековье казалось варварским и темным. Желая охарактеризовать героя романа «Бесы» Артемия Павловича Гаганова, М. Ф. Достоевский писал: «Еще в детстве укоренились в нем некоторые поэтические воззрения: ему понравились замки, средневековая жизнь, вся оперная часть ее, рыцарство; он чуть не плакал уже тогда от стыда, что русского боярина времен Московского царства царь мог наказывать телесно, и краснел от сравнений».
«Средневековая» и «феодальная» Русь
Наконец, решающую роль в формировании представлений о средневековой Руси сыграло развитие в историографии концепции феодализма. Применительно к русской истории она была обоснована в начале XX столетия Н. П. Павловым-Сильванским, а после революции 1917 г. и становления марксистской методологии в исторической науке была фактически возведена в статус непреложного догмата. Проблема генезиса феодализма на Руси надолго стала одним из главных направлений исторических исследований.
Начиная с 1930-х гг. в советской историографии использование термина «средневековая Русь» развивается наравне с использованием понятия «феодальная Русь». С точки зрения своего сущностного содержания они представлялись практически синонимами. И речь здесь шла, разумеется, уже не о возвышенном рыцарском Средневековье, а об эпохе феодального землевладения со свойственной ей системой общественно-экономических отношений.
При этом надо отметить, что наследуемый от предшествующей историографии термин «Древняя Русь» также сохранился в научном лексиконе, как и известное ранее понятие «Киевская Русь», которое получило широкое распространение благодаря попаданию в школьные учебники и выходу одноименной фундаментальной монографии Б. Д. Грекова. «Средневековая Русь» при этом стала отождествляться преимущественно с эпохой «феодальной раздробленности», наследовавшей Древней (Киевской) Руси.
Таким образом, начало более или менее устойчивого употребления понятия «Средневековая Русь» можно относить только к XX столетию. Что же касается конструирования образа русской древности в отечественной культуре, то он неоднократно переосмысливался в разные эпохи и испытывал на себе влияние не только представлений о западноевропейском Средневековье, но и античных канонов, и русского фольклора. Можно утверждать, что сформированный на сегодняшний день в историческом сознании образ Руси крайне многослоен и сочетает в себе самые разнообразные черты.