рецензии иллюстрированная история орнитологии беркхед тим
Рецензии иллюстрированная история орнитологии беркхед тим
Переиздание книги 2006 года, ставшей на тот момент одной из самых заметных новинок российской медиевистики. Сегодня «Убить беса» читается с ничуть не меньшим интересом.
Историк Андрей Юрганов сочинил агиографический детектив, и начинается он, как и положено детективу, с убийства. Кого убили? Бесов, около двух тысяч особей. Обстоятельства изложены в Повести о бесноватой Соломонии, написанной в 1670-е в окрестностях Великого Устюга. Краткое содержание Повести такое: в первую брачную ночь в дочь священника вселяется бес. На протяжении дальнейших одиннадцати лет несчастная претерпевает страшнейшие истязания, покушения на собственную жизнь, многократно рожает демонов, но наконец постепенно исцеляется, благодаря вмешательству святого Прокопия Устюжского. В его житие эта история и входит. Исцеление происходит посредством рассечения утробы Соломонии; из нее святой Иоанн Устюжский извлекает бесов, вручая их Прокопию, который убивает демонов кочергой или затаптывая.
К этому парадоксу «телесности бестелесного» автор добирается далеко не сразу — отсюда неизбежное читательское недоумение, о какой «невозможности убийства» речь во введении? Сначала историк совершает длинный интеллектуальный забег, выдержать который под силу не каждому неспециалисту. В процессе Юрганов разделывается с различными подходами к житийной литературе — от анализа Николая Данилевского до Жака ле Гоффа — и приходит к выводу, что сам по себе парадокс становится возможен в результате перехода к Новому времени, в котором зло определяется не через отсутствие добра, а уже через собственное материальное наличие.
Корни этой трансформации — по всей видимости, метафизической, но и культурной, — восходят к сюжетам западной демонологии. По версии Юрганова, они проникли в русскую агиографию через книгу 1669 года «Мир с Богом человеку» архимандрита Иннокентия Гизеля, уроженца прусского Кенигсберга. В мир вторгаются не только бесы во плоти, но и ничем не ограниченный произвол художественного вымысла, нарушающий чистоту духовной литературы, фиксирующей единую и подлинную реальность.
Схематичная в пересказе, книга впечатляет тем, что соединяет в себе разбор удивительного памятника русской литературы XVII века, анализ культуры того же периода в целом и обоснование авторского методологического подхода «беспредпосылочной герменевтики», который предполагает (спорную) возможность понимать исторический источник без интерпретации, вживаясь в его дух.
Дарья Трынкина. Японская демонология. М.: Ломоносовъ, 2021. Содержание
В детстве на меня неизгладимое впечатление производила история из сборника японских страшных сказок, которую я впоследствии увидел экранизированной в фильме «Кайдан» (1964). Чтобы спасти слепого музыканта от полюбивших его искусство призраков, монахи расписывают его тело священными текстами, но забывают про уши. Потусторонний гость приходит ночью, видит, что от музыканта только уши и остались, отрывает их и уносит. По шее слепого, который изо всех сил давит в горле крик, стекает теплая кровь.
Дух, который покалечил музыканта, относится к категории «юрэй» — т. е. к призракам, или, если быть точнее, к «онрё» — духам мертвых, которые приходят в мир живых с целью отомстить. Этими сущностями японская народная демонология, конечно, не исчерпывается; в ее чарующие дебри погружает книга ученого секретаря Института этнологии и антропологии РАН Дарьи Трынкиной (история про слепого музыканта тоже присутствует). Перед нами обзор самых «популярных» потусторонних существ Японии, подготовленный на основе памятников VIII–XIV веков и позднейшей литературы вплоть до нашего времени, а также по аниме и художественным фильмам. Книга написана предельно просто, ясно и по возможности отсылает к текстам, которые на русском языке общедоступны.
Со страниц выплывает галерея необъяснимо странных и поражающих европейское воображение демонов. Вот представитель класса мстительных предметов, живой зонтик каракаса, который прыгает вокруг жертвы, прорастая конечностями и дико вопя; вот самые токсичные из волшебных животных — лисы, способные вселяться в человека; вот, наконец, наша современница Тоирэ-на Ханако, мертвая девочка из унитаза, чье имя японские школьники произносят перед тем, как войти в туалет, — если Ханако-сан тут, она непременно отзовется.
Критический минус издания — практически полное отсутствие иллюстративного материала, с ним бы книге цены не было.
«Для того чтобы не дать старым вещам превратиться в цукумогами, в храме Китано Тэнмангу двадцать пятого числа каждого месяца устраивается распродажа старых вещей. Считается, что если старые вещи найдут себе новых хозяев — то они станут цукумогами.
Типов цукумогами очень много. Прежде всего нужно сказать о каракаса — бумажном зонтике, у которого появляется один глаз, рот, из которого высовывается длинный язык, руки и одна нога в сандалии-гэта. Он прыгает вокруг своей жертвы и пугает ее разнообразными воплями».
Александр Сенкевич. Венедикт Ерофеев. Человек нездешний. М.: Молодая гвардия, 2020
Для индолога, литературного переводчика, поэта и писателя Александра Сенкевича эта книга — третья, написанная для серии издательства «Жизнь замечательных людей». Первые две посвящены Будде и Елене Блаватской и вместе с книгой о Венедикте Ерофееве образуют по авторскому замыслу «трилогию мировоззренческих биографий».
Каким образом автор сводит вместе столь разные личности? По словам самого Сенкевича, книга о Ерофееве «венчает» «трилогию о сансаре и существовании в ней русской творческой личности». «„Будда” и „Блаватская” готовят читателя к адекватному пониманию основных идей выдающегося, на мой взгляд, писателя, — сообщает биограф. — По своим основным философским установкам Венедикт Васильевич был духовно близок Сиддхартхе Гаутаме Будде. Особенно по ощущению нескончаемого и мучительного страдания».
Однако лейтомотивом текста служит интерпретация мысли и поступков Ерофеева не столько в буддийском, сколько в христианском ключе. Нельзя сказать, что такая трактовка натужна и искажает образ писателя; Венедикт Васильевич, безусловно, стремился к нравственной осознанности и «естественным образом» оказался моральным, а то и духовным ориентиром. Что вызывает несколько большее смущение — это своеобразно простецкий язык автора, многословие и нередкая «подвешенность» суждений.
В плане новых фактов книга внимательна к деталям, но, по всей видимости, не добавляет многого по сравнению с биографией Олега Лекманова, Ильи Симановского и Михаила Свердлова [Редакция Елены Шубиной, 2018]. Акцент здесь не столько на фактологии, сколько на развернутом комментарии к чужим размышлениям. Отсюда двойственность впечатления: с одной стороны, рассуждения Сенкевича пространны, субъективны и не слишком структурированы, с другой — им сложно отказать в адекватности объекту рассуждений.
При чем тут Блаватская — все равно непонятно.
«Венедикт Ерофеев выписал из сочинения Оригена „Против Цельса“ два положения, которые до какой-то степени оправдывали тот образ жизни, который он выбрал для себя: „Христиане должны страдать и скорбеть в этом мире, ибо им принадлежит вечная жизнь“; „Христианин возвышается над всем миром, поставленный святым воодушевлением вне мира“».
Марта Петерсон. Вдова-шпионка. Как работа в ЦРУ привела меня из джунглей Лаоса в московскую тюрьму. М.: АСТ, Corpus, 2021. Перевод с английского Евгения Фоменко. Содержание
Главный антигерой культового советского сериала «ТАСС уполномочен заявить», шпион под кодовым именем Трианон имел вполне реальный прототип: это советский дипломат Александр Огородник, завербованный ЦРУ в Боготе, работавший в США и обезвреженный спецслужбами в 1977 году. В финале фильма есть яркая сцена, как кагэбэшники ловят американского дипломата при попытке забрать из тайника закладку Трианона. Такая спецоперация действительно имела место 15 июля 1977 года, однако брали вовсе не мужчину, а женщину — сотрудницу ЦРУ Марту Петерсон.
В 2012 году эта женщина, 30 лет прослужившая в американской разведке, выпустила недлинные мемуары. В книге рассказана история простой американской девахи, которая выходит замуж за бывшего спецназовца Джона, ставшего цэрэушником. Пара летит с разведзаданием в Лаос, Марта также устраивается в «контору», супруги вместе участвуют в борьбе против вьетнамских повстанцев. Затем вертолет с Джоном сбивают — нет, не советский ас Иван, а товарищи из Вьетнама. Вернувшись в США, еле оправившись от потери, вдова Петерсон соглашается на предложение начальства стать первой женщиной-оперативником в Москве — чтобы отомстить за мужа (почему-то не товарищам из Вьетнама, а советским иванам).
Биография скупа на детали (можно предположить профессиональную скрытность), но атмосфера шизофренической шпионской жизни — расколотой на имитацию «заурядной жизни» и сокрытие «оперативной работы», передается вполне. Петерсон пересказывает в общих чертах ход операций, историю разоблачения Огородника и своего ареста, который спровоцировал международный скандал. Воспоминания, по всей видимости, откровенны настолько, насколько возможно; по крайней мере, сцену, которую генерал Бобков называет «небольшим стриптизом» с целью достать из под блузки «прибор слежения», шпионская вдова в тексте приводит.
Повествование обрывается так резко, что возникает ощущение: писалось это все не столько для облегчения души, сколько для заработка.
«Мужчина в костюме принял командование, и меня медленно поставили на землю. Двое других мужчин не отпускали моих рук, и по-прежнему чувствовала из противный телесный запах.
Когда они схватили меня, я рефлекторно прижала сумочку к груди. Чего еще ожидать от женщины? Но этим движением я вынудила мужчин коснуться моей груди. Мужчина слева взволнованно объявил, что у меня что-то спрятано под мышкой. Мужчина в костюме велел им выяснить, что я скрываю. Сначал у меня из рук вырвали сумочку, а затем вытащили блузку из-за пояса и грубо расстегнули ее, чтобы достать неизвестный объект, прикрепленный к моему телу».
Тим Беркхед. Иллюстрированная история орнитологии. М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2020. Перевод с английского Светланы Левензон. Содержание
Не «еще один» иллюстрированный справочник по пернатым, но нечто другое: британский ученый Тим Беркхед проводит реконструкцию основ целой дисциплины — орнитологии, прослеживая ее развитие от народных поверий к так называемым научным фактам. Главный философский и методологический ориентир для Беркхеда — английский основатель современной орнитологии Джон Рей, живший в XVII веке. Его энциклопедия стала отправной точкой для актуальной классификации пернатых, а книга «Мудрость Божия» — для начала полевых исследований в этой области.
Предприятие автора увлекает: орнитолог по ниточкам вытягивает не только то, что мы знаем о птицах, но и откуда и почему мы это знаем. Из книги можно почерпнуть, как яйцекладение связано с температурой птичьих тел, как освещение влияет на линьку и пение пернатых, а также как устроено половое поведение современных динозавров — и в частности, почему Дарвин был не прав, отрицая гусиный промискуитет.
Успокаивающее и вдохновляющее чтение, которое вселяет веру в разумное устройство Вселенной.
«Миф о зимородке имеет древнее происхождение. Гиральд Камбрийский в XIII в. писал: „Удивительно в сих малых птицах, что, ежели умерших птиц хранить в сухом месте, они никогда не разлагаются. Что еще более чудесно: ежели мертвых птиц подвесить за клювы в сухом месте, они меняют оперение каждый год, как будто они возродились, словно жизненная искра все еще сохранилась. ”»
Иллюстрированная история орнитологии
Издательства «КоЛибри» и «Азбука-Аттикус» представляют книгу Тима Беркхеда «Иллюстрированная история орнитологии» (перевод Светланы Левензон).
Тим Беркхед, один из ведущих орнитологов Великобритании, исследует жизнь птиц и освещает такие ее аспекты, как зачатие и развитие в яйце, готовность к размножению, песню, освоение территории, миграцию и другие. Он прославляет великие умы в области орнитологии, от англичанина XVII столетия Джона Рея до Дэвида Лэка, чьи эволюционные представления трансформировали наше понимание жизненного цикла птиц. Прекрасно иллюстрированная книга, содержащая богатый фактический материал и множество занимательных историй, предназначена для всех, кто увлечен птицами и восхищается их удивительной красотой.
Предлагаем прочитать фрагмент одной из глав книги.
Одна из самых первых попыток научного исследования петуха, откладывающего яйца, была предпринята в 1650-х гг. в Копенгагене. По приказу короля врач и профессор анатомии Томас Бартолин в присутствии Фредерика III препарировал птицу, нарушающую законы природы, но не обнаружил ничего необычного. Птица выглядела как нормальный самец с нормальными семенниками и семявыводящими протоками, вздувшимися от спермы, но не было ни яичника, ни яйцевода. Яйцо, предположительно снесенное этим петухом, было чуть меньшего размера, чем обычное яйцо курицы, но во всём остальном ничем не отличалось, и, как признал Бартолин, было невозможно узнать, произведено ли это яйцо петухом, которого препарировали, или какой-то другой птицей с птичьего двора, где это яйцо нашли. Исследование оказалось безрезультатным, но Бартолин не перестал интересоваться этой темой. В 1670 г. ученый приобрел еще одно «петушиное» яйцо и искусственно инкубировал его вместе с несколькими обычными куриными яйцами. И опять результаты оказались неоднозначными: ни из одного яйца не вылупились птенцы; яйца куриц оказались стерильными, а в «петушином» яйце содержался белок, но не было желтка.
Через тридцать семь лет еще один подозрительный петух попал в поле зрения науки; на этот раз исследованием занялся французский ученый, придворный хирург Франсуа де Лапейрони. Появление маленьких яиц, лишенных желтка, на дворе одной фермы связывали с петухом, который, как полагал месье Лапейрони, возможно, был гермафродитом. Однако препарирование показало, что это совершенно нормальный самец. Необычные яйца продолжали появляться, и наконец выяснилось: их откладывает курица, которая кричит, как «охрипший петух (un coq enroué), только более яростно». Курицу тщательно препарировали и обнаружили, что ее яйцевод сдавлен пузырем размером с человеческий кулак, с «серозной жидкостью», поэтому предположили, что несчастная птица кричала от боли, вызываемой при прохождении яйца.
Вскрыв яйца, отложенные этой больной самкой, Лапейрони выяснил, что в них нет желтка, а присутствует только белок, часть которого была закручена в форме крошечной змеи, — это полностью соответствовало предположениям фермера, которому принадлежала птица. На основе своих исследований Лапейрони с гордостью развенчал представление об откладываемых петухами яйцах и василисках, но также представил наглядное свидетельство того, что курицы-несушки иногда могут — вероятно, из-за болезни — обретать характерные признаки самца, такие как способность кукарекать.
В действительности еще со времен Древней Греции и Древнего Рима было известно, что у кур пол — крайне неустойчивый признак. Аристотель отмечал, что у старых петухов иногда формируется нечто, напоминающее яйцо: «Наблюдали яйца такого рода… и у вскрытого петуха под диафрагмой, где находятся яйца у самок, по виду целиком желтые, но такой величины, каких относят к числу уродливых». Также в древности хорошо знали, что удаление гонад приводит к значительному изменению внешнего вида и поведения петуха и курицы: «Ибо животные, получая различие в малых частях [т. е. гонадах], обнаруживают большое различие в природе всего тела».
Кастрация сельскохозяйственных животных — это древняя и широко распространенная практика. Способы выполнения операции варьировались, но все они были одинаково жестоки. Альдрованди пишет:
Древние холостили петухов способом, отличающимся от нашего. Обычно каленым железом прижигали заднюю часть кишок, чресла или шпоры. Петухов холостили в нижней части кишок, которая опускается, когда они совокупляются. Если прижечь эту часть каленым железом дважды или трижды, петух становится холощеным.
Плиний также упоминает, что петухов кастрировали, прижигая каленым железом гениталии или — невероятно — стопы птиц. Альдрованди описывает процесс, применявшийся в его время, около 1600 г.:
Наши хозяйки вытягивают [у петуха] яички через заднюю часть [его] туловища, сделав ножом небольшой надрез [около ануса]. Рана получается достаточно большой, чтобы просунуть палец над половыми частями под перегородку, где присоединены яички, и вытянуть их наружу по одному. Когда яички удалят, рану зашивают ниткой и присыпают золой. Гребень петуха тоже отсекают, чтобы удалить все его признаки мужественности.
На ранних этапах развития биологии многие ученые высказывались о драматичных результатах кастрации. Уильям Гарвей, например, отмечал, что, лишившись семенников, петухи утрачивали всю мужественность и плодовитость, а Альдрованди описывал, как каплуны иногда брали на себя роль наседок в выращивании цыплят. Он также задает риторический вопрос: почему каплуны «столь значительно страдают от подагры, а петухи — нет»? А затем сам отвечает: «Потому что в холощеном петухе мало жара [страсти], зато он очень прожорлив».
Как правило, самцы приносили в жертву свои гонады, хотя изредка также практиковалась кастрация самок и по той же причине: для получения более откормленных птиц. Одним из типичных последствий утраты единственного яичника[1] было развитие у куриц хвостовых перьев, как у петуха. Более поздние исследования показали: если кастрированным самкам, которых называют пулярками, хирургическим путем имплантировали в брюшную полость семенник или делали инъекцию тестостерона, у них также развивался петушиный гребень. Что еще более удивительно: в некоторых случаях у самок, лишившихся левого яичника в результате операции или болезни, неожиданно «просыпался» правый яичник, обычно рудиментарный, но не как яичник, как можно было бы ожидать, а как полностью функционирующий, производящий сперматозоиды семенник!
Тот факт, что лишившиеся своих половых органов самки после следующей линьки «одеваются» в характерный для самцов наряд, однако кастрированные самцы не приобретают оперение, свойственное самкам (даже несмотря на то что поведение таких самцов становится женоподобным), долгое время был для биологов загадкой. На самом деле вопрос, как индивидуум становится самцом или самкой, — давняя проблема биологии, а поскольку птицы обладают огромным потенциалом к изменению пола, они сыграли ключевую роль в раскрытии этой тайны.
В 1780 г. хирург сэр Джон Хантер поведал Королевскому обществу о любопытном случае, когда самка павлина превратилась в самца: «У леди Тайнт была любимая пестрая пава, которая несколько раз произвела на свет птенцов. Когда паве было лет одиннадцать, после линьки у нее вдруг появились перья, свойственные другому полу, и она стала выглядеть как пестрый павлин, чем привела в изумление леди с домочадцами». Хантер, серьезно интересовавшийся проблемой размножения, выполнил несколько детальных исследований гермафродитов и одним из первых провел различия между первичными и вторичными половыми признаками. Первые относятся к половым органам, вторые — к таким структурам, как хвост павлина или рога оленей, по которым самцы внешне отличаются от самок и которые Дарвин позднее включил в свою теорию полового отбора.
Орнитолог Уильям Яррелл, друг Дарвина, первым выявил, что наиболее вероятной причиной превращения самок в самцов является заболевание. Из семи маскулинизированных самок фазанов, препарированных Ярреллом, у каждой был больной яичник. Яррелл также проверил свою гипотезу экспериментально: удалив яичник у самки фазана, он обнаружил, что, восстановившись после операции, птица стала издавать крики, как самец, у нее появились кожисто-перьевые ушки и шпоры. Так ученый подтвердил: для того чтобы самка оставалась самкой, необходим яичник.
Примерно в то же время было выполнено еще несколько важных экспериментов. Так, в середине XIX в. Арнольд Бертольд, куратор Геттингенского зоопарка, обнаружил, что экстракты семенников могут восстановить половые признаки у кастрированных молодых петухов. Клод Бернар тоже провел ряд экспериментов, в ходе которых определил, что гонады производят определенные «внутренние секреты» (то есть гормоны), которые транспортируются кровью к органам-мишеням. Несмотря на эти важнейшие открытия, гермафродиты и птицы, меняющие пол, всё еще вызывали замешательство до тех пор, пока в начале XX в. Фрэнсис Крю не решил сосредоточить всё свое внимание на изучении интерсексуальности.
В качестве директора первого института селекции животных в Эдинбурге Фрэнсис Крю имел беспрецедентную возможность контактировать с селекционерами, которых он попросил отправлять ему животных, у которых наблюдались разного рода отклонения в том, что касается пола. Особенно примечательный случай произошел в 1923 г.: курица породы орпингтон в течение трех лет откладывала яйца, а затем ее внешний облик изменился — она стала выглядеть как петух, но при этом произвела на свет еще двух цыплят. Препарирование показало, что птица обладала двумя функционирующими семенниками и сморщившимся яичником — который, вероятно, уничтожила опухоль, — подобно тому, что обнаружил Яррелл у самок фазанов.
Наука часто отличается сексизмом, поэтому неудивительно, что до недавнего времени предполагалось, будто у птиц мужские гормоны контролируют мужские половые признаки, такие как оперение самцов. Истина же в том, что многие характерные черты самцов детерминированы не мужским половым гормоном — тестостероном, а отсутствием женского полового гормона — эстрогена. Обычно у самцов не секретируется эстроген (или, по крайней мере, не очень много), следовательно, развивается оперение, характерное для самцов. У самок секретируется эстроген, поэтому формируется «женское» оперение. Самка с больным яичником, который перестает секретировать эстроген, возвращается к «исходному состоянию» — к оперению самца, именно это и произошло с самкой павлина, принадлежавшей леди Тайнт.
[1] Обычно у птиц всего один функционирующий яичник (левый). Вероятно, эта особенность связана с нехваткой внутреннего пространства и представляет собой адаптацию к полету за счет снижения массы тела (см. также главу 2). Правый яичник рудиментарен. — Примеч. автора.
«Иллюстрированная история орнитологии». Отрывок из книги
Автор исследует жизнь птиц и освещает такие ее аспекты, как зачатие и развитие в яйце, готовность к размножению, песни, освоение территории, миграции и другие. Он прославляет великих орнитологов, от Джона Рея до Дэвида Лэка. …
Глава 6. Новизна полевой работы (отрывок)
Открытие территории
Придо Джон Селби. Беркут, самка. Из книги П. Дж. Селби «Иллюстрации британской орнитологии», ок. 1830 г. Аристотель первым признал, что каждой паре орлов требуется собственное пространство
Чуть больше века назад людей, занимающихся наблюдением за птицами, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Сегодня их несколько миллионов. Первые натуралисты, наблюдавшие за птицами, слыли эксцентричными и переживали трудные времена. Этих людей не только считали «странными», профессиональные орнитологи относились к ним агрессивно, презирая и принижая их увлечение наблюдением и изучением птиц в полевых условиях. В то время «настоящая» орнитология состояла из таксономии и классификации, и ею занимались профессионалы-орнитологи в музеях. Один из них в нескольких строках охарактеризовал ситуацию не просто с намеком на сарказм:
Генри Стейси Маркс. Наука — это измерение. 1879 г. В период с XVIII до начала XX в. считалось, что подлинное изучение птиц возможно только в рамках «музейной» орнитологии, и ученые в музеях насмехались и презирали полевых орнитологов, таких как Селу
Генри Леонард Мейер. Обыкновенный козодой. Из книги Генри Леонарда Мейера «Рисунки птиц Британии» (Illustrations of British Bird), 1837–1844 г. В начале XX в. Эдмунд Селу был первым, кто проводил наблюдения за птицами из укрытия и фиксировал их брачное поведение. Славу ему принесли наблюдения за обыкновенным козодоем
Эдмунда Селу вдохновляла дарвиновская теория полового отбора, согласно которой различия в облике и поведении между полами являются следствием конкуренции за брачного партнера. Самцы в процессе эволюции стали крупнее и сильнее самок, потому что таким образом они получали преимущество в борьбе за самок. Самцы также приобрели более замысловатые украшения, потому что самки считали таких самцов более привлекательными и предпочитали спариваться именно с ними. Осознавая, что концепция полового отбора, так же как и естественного отбора, — это всего лишь теория, которая была сформулирована преимущественно на основе наблюдений за животными в неволе, Селу хотел выяснить, существует ли половой отбор в природе.
Наблюдая за такими разными птицами, как турухтаны и грачи, Селу решил, что половой отбор существует, и за тридцатилетний период написал ряд книг, в которых изложил свои наблюдения и идеи. Однако в наши дни, читая эти книги, трудно разобраться, что же именно открыл Селу. Конечно, в этих сочинениях есть великолепные описания поведения птиц, и, вне всякого сомнения, Селу был проницательным наблюдателем. Но из-за того, что Селу так легко переходит на витиеватый и напыщенный слог, его книги зачастую тяжело читать и еще труднее разобраться, есть ли в них какие-то общие выводы. Вот, например, как Эдмунд Селу пишет о брачных демонстрациях чомги:
Это был отличный выбор. Славки — перелетные птицы, поэтому их брачное поведение гораздо более ярко выражено и заметно по сравнению с оседлыми видами, что значительно облегчало наблюдения Говарда:
Тем не менее, чем больше Говард наблюдал за славками, тем меньше его удовлетворяла дарвиновская «живописная теория», как он ее называл, полового отбора. Он просто не видел, чтобы самцы конкурировали за самок или чтобы самки выбирали между самцами, как предполагал Дарвин. Большинство драк между самцами, свидетелем которых стал Говард, происходили еще до прилета самок. Когда же самки появлялись, то, казалось, их странно не интересовали демонстрации самцов. В 1910 г. Говард говорит в описании тростниковой камышевки:
Тем, кто обращал внимание на привычки птиц в сезон развития их половых органов, едва ли удалось не заметить драки, так часто случающиеся между самцами одного и того же вида. Дарвин считал, что первичной целью таких битв является обладание самкой, но. я склонен думать, что обладание территорией имеет большее значение для самца. 10
По сравнению с претенциозной путаницей Селу, читать ранние описания поведения разных видов славковых, выполненные Говардом, — одно удовольствие. Рассказывая простым понятным языком, автор демонстрирует потрясающий энтузиазм и великолепную способность описывать именно то, что он видел. Говарда особенно интересовало, что происходит в голове у птиц, различия между разными особями, — о чем большинство других орнитологов умалчивали, — так как он был убежден, что, поняв, как птицы думают, можно было бы объяснить их поведение.
Хенрик Грёнволль. Драка славок-черноголовок. Иллюстрация из книги Генри Элиота Говарда «Британские славки», 1909 г. Генри Элиот Говард открыл, развивал и пропагандировал концепцию территории в жизни птиц. В его книгах представлены одни из лучших иллюстраций поведения птиц. На этом рисунке Хенрик Грёнволль изобразил, как два самца славки-черноголовки (в присутствии самца пеночки-теньковки) дерутся за границы территории
Изучение поведения диких птиц совсем не вписывалось в рамки приоритетных направлений зоологии, основу которой в начале XX в. составляли, преимущественно, эмбриология и сравнительная физиология. Поведение наряду с эволюцией относили к разряду «философской естественной истории», которая с ее причудливыми идеями находилась в стороне от того, что считалось настоящей, фактической наукой. Однако не все отвергли это направление исследований: некоторым удалось понять, что полевая орнитология открывает новые горизонты. Среди таких людей был издатель Гарри Уитерби, который в 1907 г. основал влиятельный журнал British Birds, где впоследствии были опубликованы материалы оживленных дискуссий, к которым привела идея Говарда о территории.
Еще одна ключевая фигура той эпохи — Джулиан Хаксли, внук зоолога Томаса Генри Хаксли (Гексли). Томас Генри Хаксли известен как «дарвиновский бульдог» за отстаивание теории естественного отбора, особенно в противостоянии с епископом Уилберфорсом на знаменитом заседании Британской ассоциации содействия развитию науки в Оксфорде в 1860 г. Еще в подростковом возрасте наблюдение за птицами превратилось в хобби прирожденного дарвиниста Джулиана Хаксли, и несколько лет спустя, под влиянием книги Селу «Наблюдение за птицами», он заинтересовался поведением птиц и особенно его интерпретацией с эволюционной точки зрения. Получив в 1909 г. степень по зоологии в Оксфорде, Хаксли стал там же преподавать зоологию. Еще до конца не определившись с темой будущей исследовательской работы, весной 1912 г. Хаксли провел свои пасхальные каникулы, вместе с братом изучая на водохранилище Тринг поведение ухаживания у чомги. Статья, опубликованная в 1914 г. по результатам этой работы, представляла собой образец ясности мышления и стала вехой в изучении поведения животных. Я помню, как, еще будучи студентом, услышал рассказ об этом исследовании, и меня воодушевил удачный выбор птицы, которая все делает на виду (в отличие от скрытных славок Говарда), и тот факт, что менее чем за две недели Хаксли удалось сделать ценный вклад в орнитологию.
Придо Джон Селби. Чомга. Из книги П. Дж. Селби «Иллюстрации британской орнитологии», 1825–1841 гг. Джулиан Хаксли был новатором в изучении поведения животных: его исследование ухаживания у чомги, выполненное всего за десять дней во время пасхальных каникул в 1912 г., стало классическим
Книга «Территория в жизни птиц» вышла в 1920 г., и в ней содержалось совершенно определенное послание: территория — это главное правило, возможно, даже закон жизни птиц. Для создания иллюстраций к книге Говард опять пригласил Хенрика Грёнволля и еще одного замечательного художника-анималиста, Джорджа Лоджа; оба художника превосходно изобразили птиц в действии. Вкратце главные выводы Говарда о территории заключались в следующем. Самцы птиц, благодаря драчливости, весной занимают территории и охраняют их от других самцов того же вида, рассредоточиваясь по округе, и таким образом число их ограничивается. Территория гарантирует наличие корма для птенцов и обеспечивает средства для укрепления уз между партнерами. Хозяева территории практически непобедимы на своем участке; самцы соперничают не из-за самок, а из-за территорий, а песни самцов и демонстрации служат как для устрашения других самцов, так и для привлечения самок.
I Калька англ. birdwatching — наблюдение за птицами в их естественной среде обитания в качестве хобби. — Примеч. перев.
II Школа Сток-Хаус в Сток-Поджесе была подготовительной школой для Итона. — Примеч. перев.
III Название главы приводится в соответствии с русским изданием: Морган Л. Привычка и инстинкт. СПб.: Издание Ф. Павленкова, 1899.
3 Селу (в Stresemann, 1975: 342); Burkhardt (2005).