река пеленга даниловский район история

Река пеленга даниловский район история

Город стоял на косогоре. Зеленый, весь в садах. Над зелеными крышами, если смотреть издали, вставал белый пятиглавый собор. Городок небольшой, тихий, расположенный на старом архангельском тракте на небольшой реке Пеленге. О реке в описании города сообщалось: «Вода в той реке для пользования людей непригодна и употребляется только для скота». Но мне не приходилось видеть, чтобы коровы, лошади или овцы пили речную воду. В реке полоскали белье и купались, не боясь противных черных пиявок.

Близко к городу подходили сосновые и еловые леса, тянувшиеся кругом на много верст. Недалеко от города, в лесу, были родники с чудесной воды, бежавшей в прозрачные бочаги с песчаным дном. Город насчитывал более трехсот лет. Впервые он упоминается в «Книга глаголемая росиских святых» под 1562 годом, когда «… Св. блаженный Илия Христе ради юродивый, иже в Даниловской слободе в монастыри преставился в лето 7100». В никоновской летописи о тушинском воре под 1608 годом сказано: «…грех ради наших, тот острог /Данилов / взяша и многих черных людей побиша…», и, может быть, черепа этих побитых людей я находил потом в песочной яме под городом. Город Данилов упоминает Карамзин в двенадцатом томе «Истории государства Российского».

Герб города утвержден в 1778 году и описан при этом так: «Щит разрезан вкось пополам, выходящий их поля шахматного в серебряное с зеленым поле медведь доказывает, что город сей принадлежит к Ярославскому наместничеству». Несмотря на трехсотлетнюю историю, город не был ничем знаменит, и никаких замечательных древностей в нем не было. Самая старая из четырех церквей была построена в первой половине семнадцатого века. Знаменитых граждан, за три века город не произвел, но зато уважаемые граждане в нем жили и благоденствовали. К 1900 году в этом тихом городе было около 5000 жителей обоего пола. На улицах города тихо и мирно. Редко продребезжит по булыжнику телега. Купцы, у своих лавок, щурятся на солнце. Не спешат прохожие, раскачивая огромный чайник, подтанцовывая, пробежит в трактир мальчишка из лавки за кипятком. На ступеньках гостиницы с кнутами в руках с загорелыми разбойничьими лицами сидят гонилы-ямщики, курят, сплевывают, ждут оказий, а между ними растрепанная Дуня с мокрыми губами. В гостинном дворе на белых квадратных столбах тихо. Купцы прохаживают от лавки к лавке, перекидываются словами, останавливаются, привалившись у столбов, глядят на улицу. На вышке деревянной каланчи ходит пожарный, смотрит кругом – не видно ли где огня, дыма или какого непорядка. Бродят куры, иные сидят посреди улицы, купаясь в пыли. Изредка покажется свинья или коза. На заборах сидят ленивые кошки, а в листве задорно чирикают воробьи. По субботам мели улицы, поднимая облака пыли. С вениками ходили в баню, а вечером сидели на лавочках, чинно сложив на коленях руки и оборачивая один большой палец около другого. Особенно живописны в таком виде были старики – чистенькие, беленькие, в черных сюртуках и картузах. Сидит такой старичок на лавочке под сиренью вместе со своей старухой, белобородый, беловолосый, как лунь, а глаза еще живые, смотрит на улицу, слушает замирающие звуки дня и такой мир, тишина и благость исходит от этой пары! По воскресеньям купцы ездили кататься, гонялись по городу, показывали лошадей, упряжки, жен. Выезжал Сашка Ефимов на серой в яблоках, сам худой, длинный, жена как квашня с бриллиантовой брошкой; пролетал на вороной Никеров седой, маленький с ястребиным носом; на карем, неспешна, проезжал подозрительный злой Федька с длинной женой, похожей на обиженную индюшку. А у калиток сидели на лавочках и стояли зрители, обсуждая и прикидывая, у кого сколько денег и где они спрятаны. К вечеру, стаей показывались велосипедисты.

В клубе чиновники, купцы и заезжие помещики крупно, и не без скандалов, играли на биллиарде и в карты. Свои и заезжие знаменитости ставили спектакли, молодежь танцевала вальсы и кадрили. Там же устраивались встречи Нового года с обильными возлияниями. Например, всему городу было известно, что под Новый, 1910, год аптекарева сестра допилась до того, что потеряла туфлю. А одна из Новогодних встреч кончилась тем, что часть встречавших под утро ушла домой, заперев за собой с улицы все двери и, для верности, привалила к ним бревна, приготовленные для телеграфных столбов, Поэтому, даже протрезвев, оставшиеся не смогли выбраться их клуба. К счастью, среди них оказался исправник. Он не растерялся и позвонил по телефону на пожарный двор, выругался, и пожарники выпустили, наконец, питухов на волю. Среди ряда уважаемых граждан был Вася Рубликов, толстый, улыбающийся, румяный, купец II гильдии, с черной вьющейся бородой. Он только что перевел все свое имущество на жену, объявив себя банкротом, отсидел, что полагалось, в долговой тюрьме, не потеряв ничего из своего именья, и мирно пользовался благами жизни. Два брата – чудака: Василий Федорович, бритый, с красным носом, был городской голова, любил выпить, поухаживать за дамами. Иван Федорович, его брат, слыл местным Эдисоном, провел в городе телефон, мечтал об электричестве, синематографе. Братья были холостяками, жили отшельниками. Купцы, которые побогаче, также относились к уважаемым гражданам, хотя их звали не по фамилии, а попросту – Сашка, Митька, Васька, Федька, несмотря на то, что им было по шестьдесят и более лет. Чем объясняется эта непочтительность? Может быть тем, что старики знали их еще мальчишками, или завистью к их деньгам?

Городок был чистый, с прямыми улицами, в большинстве деревянный. Ветхих, разваленных хибарок в городе не было. Несмотря на 300 летнее существование, город был только что отстроен после страшного пожара, который пожрал его почти весь. Пожар начался за нашей баней у соседей, варивших варенье. Было сухо и ветрено. За соседским домом занялась наша баня, а там и пошло! Пожарная бочка, въезжавшая к нам во двор, зацепилась за тумбу у ворот, и рассыпалась. Что могла поделать пожарная команда, оборудованная такими бочками, с жарким океаном неудержимо разбушевавшегося огня? Стихия проснулась во всей своей силе и мощи, и жители растерялись перед этим ужасом, вытаскивали свое имущество из домов, выводили плачущих детей. Наша бабушка Татьяна, выбежала из дома с заслонкой от русской печи, в полной уверенности, что вынесла из огня икону Казанской. Из города, полыхавшего огнем, имущество тащили на окраины. На обсаженной вековыми березами большой дороге – от города до кладбища – стояли кровати, шкафы, пальмы и фикусы, комоды, столы и стулья. На узлах сидели погорельцы. Везде бродили дети, потерявшие в суматохе родителей. Из города летели огненные галки, доносился рев огня, и вся эта картина странно отражалась в зеркалах, стоявших тут же. За пожаром началась гроза. Огонь небесный соединился с земным. Мои братья и сестры бродили среди чужих вещей, пока их не подобрал кладбищенский священник. От него их увезли в монастырь к игуменье. Проезжая мост через реку, они, наконец, увидели отца и мать, направляющихся пешком в монастырь. Отец и мать были подавлены несчастием, и мать, указав отцу на кучу бледных, голодных ребятишек, сидевших в чужом тарантасе, сказала: «Вот все, что у нас осталось», меня еще не было на свете, все это мне рассказывали братья и сестры. С течением времени город, уничтоженный пожаром, отстроился, наше имущественное положение восстановилось, но страх пожара в семье, особенно у матери, которая не могла без замирания сердца слышать ревущую сигнальную трубу, остался навсегда. Я тоже не мог равнодушно слышать заунывный вой ревуна и, со страхом, взирал на огонь и зарево, случавшихся в городе пожаров.

Иногда в городе устраивались гулянья. Летом у пруда под липами в середине города. А в начале лета за городом, под елями, куда стекалось не только городское население, но и жители окрестных деревень. Женщины в новых цветастых, стоящих колом платьях, мужчины в сапогах и галошах, с гармониками.

11 февраля 1900 года на свет появился красный кусочек мяса, отчаянно оравший на всю спальню, погруженную в сероватый полумрак. Если бы я сейчас взглянул на этот момент, то не узнал бы самого себя. До сих пор, как силюсь вспомнить мое появление в мир суеты и вечных тревог, это мне не удается. Моим братьям и сестрам, которых было уже 7 человек, торжественно объявила старая сморщенная, как печеное яблоко, нянька с мелкой сетью морщин на добром старушечьем лице: «Вот, детки, бабушка Серафима из Царского Села братца вам в ящичке прислала». Старший брат и сестра отлично понимали, что это за ящичек, и усмехались, глядя на старуху, сидящую с вечным чулком, надетым на деревянную ложку. Младшие торопливо шмыгали по лестнице, и на цыпочках входили в холодную большую комнату со страхом и любопытством оглядывали непонятный ящик, стоявший под черным роялем снова, тихонько, чтобы не шуметь, шли наверх. В детской, сбившись к кучу шептались: «…а как он не задохся? – Дырки проверчены были…» За окном небо холодно зеленело. Снег синел и был вечер. Детей водили к маме в спальню. Мама лежала на кровати и слабо улыбалась. В спальне было душно. Пахло лекарствами. Около кровати сидела какая-то женщина. Когда меня показали братьям и сестрам, те со страхом и завистью внимательно осмотрели со всех сторон чудовище, приехавшее в ящике с дырками из неизвестного далекого Царского Села.

Когда я научился читать, старшие сказали: «Читай больше, будешь умным». О читающих людях дома говорили с уважением, и я стал стараться. Я читал неинтересные повести в журналах. Мне не нравилось такое чтение, но так как это было освящено авторитетом взрослых, я думал, что глуп и ничего не понимаю. Какая-нибудь расхваленная старшими книга, казалась мне совсем неинтересной, и я во всем обвинял только себя. Глуп и ничего не понимаю. Непонимание восторгов касалось не только книг, но и людей, природы, вещей. Я старался понять, что же именно им нравиться, и не понимал. Хотел быть как все, и не мог, и думал: «…Вот подрасту, и буду дурак». В настоящем мне мешали страхи. Я боялся отца, которого совсем не знал, докторов, пахнувших аптекой и табаком, с грубыми лапами. Я был очень домашний, все эти страхи возникали во мне, возбуждаемые старшими братьями и сестрами: меня дразнили за веснушки, стращали солдатчиной, пугали наказаниями отца, рассказами о докторах-живодерах. Если бы они знали, какое у меня воображение, думаю, не делали бы этого.

Я вспоминаю, как в саду, у большой клумбы на ярком солнце, собралась вся наша семья. Пришел фотограф с ящиком на ножках и медным глазом, мать взяла меня на руки, дала игрушку, показывая на медный глаз, сказала: «Сейчас вылетит птичка». Все вокруг притихли, Птички почему-то не было, вскоре все снова зашумели и стали расходиться. Моим любимым удовольствием было смотреть на птиц. Я восхищаюсь этим зрелищем и не понимаю равнодушия сестер. Я любил любителю кур, нашему соседу. Я зову его «Трехгорным». Он был председателем трехгорного пивоваренного завода в нашем городке. У него были чистопородные куры, и я ходил к нему ими любоваться.

Лето приходило я ярким солнцем, теплыми сквозняками открытых окон, горячим чириканьем воробьев, и шумом ожившего дома. Все дети приезжали на каникулы и были, казалось, везде. Размеренный ход жизни нарушался. Но часы сбора за столом соблюдались по-прежнему. Но одно присутствие живой оравы само по себе было уже нарушением всех обычных норм. Летом начиналось мучение сестер. Они помогали варить варенье. День за днем они перебирали и чистили ягоды. Варенье варилось пудами и заходило с года на год. И выстаивалось в подвале по много лет. Местные ягоды и фрукты чередовались с экзотическими. Два года подряд всех детей возили на кумыс. Это было длинное путешествие. По железной дороге надо было доехать до Ярославля, потом на пароходе плыли до Самары, а дальне, на лошадях, до степного санатория. Я увидел широкую Волгу, шумную ярмарку в Нижнем, зеленые Жигули. Темно-серые от пыли верблюды, которых я увидел за Самарой, произвели на меня большое впечатление, как существа, принадлежащие совершенно другому миру. Кумыс оказался не таким противным, но, когда никто не видел, я, с удовольствием, поил им землю. Санаторий в степи был как оазис. В густых ивах текла глубокая Самарка, кишащая рыбой. Мы ловили ее на крючки из согнутых булавок. Дичи было множество, Коричневых чирков, черно-белых пигалиц и других птиц. Там впервые я увидел тутовое дерево и хохлатых удодов. Эти поездки расширили видимый мной мир, но больше оказали внешнее, чем внутреннее влияние.

Жизнь дома, в городе, протекала размеренно. В восемь часов я одевался в синие шаровары, курточку, сапоги. Начинался день с чая с матерью и сестрой в большой прохладной столовой. Потом шел в детскую, где часа два был один и где мог играть. Игрушки я берег, никогда не ломал. Огорчался, если они ломались сами или в чьих-нибудь руках. Читать сам не любил, предпочитая слушать чтение матери или Наташи. Мне нравилось и доставляло удовольствие разучивание некоторых стихотворений. Тут был «Деревенский сторож» Огарева, и «Реченька» Цыганова, и «Среди долины ровные Мерзлякова, и «Детство» Сурикова. Когда читал сам, меня больше всего мучило, что прочел мало страниц, это тогда мне казалось главным.

Для подготовки в реальное училище, меня определили к, доставшейся мне по наследству после братьев и сестер, учительнице. Ее звали Елена Анатольевна Дискант. Она научила меня азам трех основных премудростей: русского, арифметики и закона божьего. Поняв секрет сложения букв, у себя дома на полу из квадратиков подвижной азбуки я выложил свое первое слово, это было «ДУРА», и побежал хвастаться кровельщику Ваське. Учился я без радости и особых огорчений, бессознательно, совсем не представляя себе тот сладкий плод, который венчает ее горький корень. Дискант была требовательна и заставляла меня повторять уроки по несколько раз. Я злился, но приходилось подчиняться. До сих пор помню, с какой ненавистью снова и снова читал ей вслух «Добрый день Степана Михайловича Багрова» и ненавидел и ее и старика Багрова и Аксакова. То же было с письмом и арифметикой. По дороге к Дискант и обратно с ранцем за плечами, я зевал по сторонам, перебегал несколько раз улицу, простаивал у окно лавок. Об этих безобидных вольностях матери рассказывали проходящие мимо прохожие. И, когда мать выговаривала мне за это, я верил, что мать даже сидя дома, все видит. После Дискант меня передали Ивану Никифоровичу Афонину. Не помню, как меня учил Афонин, но к поступлению в реальное училище я был подготовлен.

С тех пор прошло очень много лет.

Весь раздел о русской Америке является копией сайта прямых потомков Александра Андреевича Баранова, любезно предоставивших материалы для публикации на портале Vancouver.ru

Когда я прочитала первй раз-мне очень понравилось.
Правда, материал занимает много места, но это того СТОИТ!

Источник

Пеленга

Пеленга — река в России, протекает в Даниловском районе Ярославской области. Устье реки находится в 33 км по правому берегу реки Лунка от её устья. Длина реки составляет 21 км, водосборная площадь — 98,8 км². [2]

В верховьях реки стоит город Данилов. До и после него Пеленга пересекает автомагистраль М8 «Москва — Холмогоры». [3]

Прочие населённые пункты у реки: Конищево, Ушаки, Данилов, Горушка, Алексеево, Мутыкалово, Иваники, Востриково, Андриково, Попково, Аксенцево, Богатино, Серково, Сосновка, Кукуйка, Раи. [3]

Крупнейший приток — Погара (слева). [3]

Данные водного реестра

По данным государственного водного реестра России относится к Верхневолжскому бассейновому округу, водохозяйственный участок реки — Волга от Рыбинского гидроузла до города Кострома, без реки Кострома от истока до водомерного поста у деревни Исады, речной подбассейн реки — Волга ниже Рыбинского водохранилища до впадения Оки. Речной бассейн реки — (Верхняя) Волга до Куйбышевского водохранилища (без бассейна Оки). [2]

По данным геоинформационной системы водохозяйственного районирования территории РФ, подготовленной Федеральным агентством водных ресурсов [2] :

Примечания

Полезное

Смотреть что такое «Пеленга» в других словарях:

пеленга́тор — пеленгатор … Русское словесное ударение

пеленга́ция — пеленгация, и … Русское словесное ударение

пеленга́тор — а, м. Прибор для пеленгации. Звуковой пеленгатор. Оптический пеленгатор. □ Я бросился к пеленгатору. Нужно было побыстрей определиться и заметить новые компасные пеленги приметных мест. Чернышев, На морском охотнике … Малый академический словарь

пеленга́торный — ая, ое. спец. прил. к пеленгатор. Пеленгаторные антенны. Пеленгаторная радиостанция. Пеленгаторное устройство … Малый академический словарь

пеленга́ция — и, ж. спец. Действие по знач. глаг. пеленговать. Произвести пеленгацию … Малый академический словарь

ВЕЛИЧИНА ИЗМЕНЕНИЯ ПЕЛЕНГА — или сокращенно ВИП величина изменения пеленга на цель (противника) в одну минуту, выраженная в градусах. При изменении пеленга по часовой стрелке ВИП считается положительным и со знаком (+), а в противном случае отрицательным и со знаком ( ).… … Морской словарь

СТРОЙ ПЕЛЕНГА В ВОЗДУХЕ — отличается от принятого в морском флоте тем, что каждый последующий самолет, соблюдая точно интервал и линию пеленга, обычно летит с превышением или с принижением относительно впереди идущего самолета. Самойлов К. И. Морской словарь. М. Л.:… … Морской словарь

двухканальный индикатор пеленга — Индикатор пеленга, предназначенный для индикации пеленгов двух объектов одновременно. [ГОСТ 23288 78] Тематики радиопеленгаторы … Справочник технического переводчика

индикатор пеленга — Устройство для визуальной индикации пеленга. [ГОСТ 23288 78] Тематики радиопеленгаторы … Справочник технического переводчика

одноканальный индикатор пеленга — Индикатор пеленга, предназначенный для последовательной индикации пеленгов объектов. [ГОСТ 23288 78] Тематики радиопеленгаторы … Справочник технического переводчика

Источник

bookmanyak

bookmanyak

ИСТОРИЯ: СЕЛО ДАНИЛОВСКОЕ

Как оно часто бывает, за каждым маленьким городком стоит большое прошлое. По крайней мере, краеведы обязательно постараются его отыскать. Данилов не стал исключением.

Согласно преданию, на холме, где сейчас расположен город, в V-XIII вв находилось поселение угро-финского племени меря под названием Пелендово. Вероятно, отсюда и название речки, на которой стоит город – Пеленга, «светлая вода». Пришедшие с миром славяне ассимилировались, поселение разрослось и обрусело.

Согласно другому преданию, Данилов возник благодаря московскому князю Даниилу (младшему сыну Александра Невского) в XIII в. Благочестивый князь, совершая паломничество в северные монастыри, проезжал через эти края. На берегу Пеленги был разбит лагерь для отдыха. Место так понравилось Даниилу, что он велел основать тут поселение (Даниловская слобода). Были построены княжеские конюшни на одном берегу реки, а палаты – на другом, где сейчас стоит современный город. Долгое время дорога от терема к конюшням носила название Царева (нынешняя Володарского). Имелись, конечно, еще и Государево поле и Красный Луг, где заготавливали сено для царских лошадей.

В исторических же документах Даниловская слобода впервые упоминается в середине XV века как собственность митрополита всея Руси Ионы Московского. Позднее в эпоху Ивана III, митрополит Филипп I отдал «домовое митрополичье село Даниловское» воеводе Ивану Руну в обмен на другие земли.

Следующая легенда упоминает о подвиге даниловцев во времена монголо-татарского игра. Близ Данилова у деревни Карповское татары остановились на отдых большим станом. Раскинули свои шатры, запалили костры и над огнем в огромных котлах варили конину. Они чувствовали себя хозяевами и были уверены, что на них никто не посмеет поднять руку. Когда же наступила ночь и лагерь заснул, оставив лишь редкую стражу, из густой хвои высоких елей на татар ринулся небольшой отряд русских храбрецов под началом смелого, необычайной силы воина по прозвищу Кукла. Неожиданное нападение смельчаков вызвало панику у татар, и в начале их много полегло. Воин Кукла дрался, как лев. Когда у него сломалась секира, он выхватил оглоблю от татарской кибитки, и от ударов оглоблей басурманы летели, как горох. Но силы были слишком неравны. Окруженного со всех сторон Куклу враги зарубили. Немного тогда русских уцелело. Преследуемая врагами часть отряда успела скрыться в темных лесных дебрях. По преданию, лес, в котором наша paть устроила засаду, назвали Куклиным в честь храбреца, а луг стал Драчным — в память о сражении с татарами.

В Смутное время Данилов поучаствовал в борьбе с польскими захватчиками. В 1607 году один из польских отрядов под руководством пана Лисовского подошел к Даниловской слободе, начал грабить население, жечь дома и постройки в близлежащих селениях, убивать жителей. Даниловцы организовали ополчение под руководством Федора Шереметьева. Произошло кровопролитное сражение, в котором поляки были разбиты. Битва проходила за рекой Пелендой, вправо от дороги, ведущей в Тутаев. С тех пор это место называется Повалишкой: уж слишком много здесь полегло людей. В 2009 году рядом с местом битвы установлены поклонный крест и памятный камень.

Когда же поляков прогнали, постепенно село вновь отстроилось и даже разрослось. Приходило время поселению стать городом.

Источник

История района

Даниловский район Москвы был назван в честь села Даниловского (Даниловской слободы). Это село располагалось в пяти верстах от Боровицкого холма вниз по течению Москвы-реки. В этом месте в Москву-реку впадала небольшая речка, известная с 16 века как Даниловка. Согласно данным археологических раскопок, уже в 10-11 веках на обоих берегах реки существовала славянская колония. Село Даниловское появилось здесь приблизительно в 14 веке. В документах середины 15 века встречается первое упоминание об этом населенном пункте под Москвой – одном из самых ближайших пригородов, которыми владели московские наместники.

В период 1550 году по распоряжению Ивана Грозного и митрополита Макария в этой местности был построен Даниловский монастырь, ставший одним из ряда монастырей-сторожей, выполняющих роль защиты от нашествия татарских полчищ. Стратегические данные местности были очень благоприятными. Река Даниловка составляла единую линию с Москвой-рекой, которая протекала от Симонова монастыря в западном направлении. Здесь же сходились сухопутные пути в юго-восточные земли. Вплоть до 19 века существовала Даниловская застава с двумя мостами через Москву-реку. Первый мост, расположенный вблизи монастыря, был устроен в 1782 году. Это был «живой» или наплавной мост, связанный из бревен и уложенный на поверхность воды. В 1805 году построили каменный Данилов мост рядом с селом. Возле этого моста установили отметку уровня воды, называемую «московский нуль». На этом месте мост существует и в наши дни.

В документах 1715-1716 годах содержится описание монастырского хозяйства. На тот момент при монастыре был скотный двор, двор священника кремлёвского Благовещенского собора, а также дворы монастырского слуги, конюха и плотника, где проживало в общей сложности 15 человек. Рядом с монастырским подворьем стояло село Даниловское с церковью Воскресения Христова. Вблизи церкви располагались три двора священнослужителей и двор прядильщика канатного завода, основанного неподалеку от стен монастыря в 1710 году по указу царя Петра I. На дворе прядильщика проживало 18 человек, а в селе насчитывалось 9 крестьянских дворов с населением в 53 человека и 14 бобыльских дворов с населением 58 человек. Кроме того на монастырских землях стояло еще несколько дворов людей прочих чинов, численность населения которых точно неизвестна.

На плане Москвы 1735 года между Даниловым монастырем и Спасской заставой были отмечены кирпичные заводы. Вдоль берегов реки Даниловки также тянулись кирпичные заводы и живодерные дворы.

После секуляризации, которая была осуществлена в 1764 году, владения Даниловского монастыря перешли в ведение Коллегии экономии. По преданию в далеком прошлом неподалеку от монастыря располагалось самое древнее в Москве иноверческое кладбище, надгробия которого использовали для строительства монастырских стен.

Во время эпидемии чумы 1771 года рядом с Даниловым монастырем было устроено еще одно кладбище. Здесь хоронили и тех, кто умер в карантине, и тела, которые собрали в ближайших окрестностях. В декабре 1772 года на этом кладбище освятили деревянную церковь в честь священномучеников Херсонских. В период с 1829 по 1838 годы на средства московского благотворителя С.Л. Лепешкина на кладбище построили каменную церковь Сошествия Святого Духа с приделом мучеников Херсонских и Успения Анны. В начале 20 века этот храм расширили и заново отделали.

В 1785 году пустующие территории вокруг Данилова монастыря передали Москве под жилую застройку, но официально в черту города Даниловская слобода не вошла. В 1797 году село Даниловское перешло в ведение Коломенского приказа Удельного ведомства. В 1816 году в селе проживало 33 души мужского пола и 41 женского. В 1859 году здесь работал завод, имелось церковно-приходское училище и богадельня.

Очень живописно описал Даниловскую местность начала 19 века Н.М. Карамзин в своей повести «Бедная Лиза», хотя, на тот момент это уже была промышленная окраина Москвы с большим количеством частных заводов и фабрик. В 1870 году крестьяне Даниловского из своих владений продали огороднику Одинокову 5 десятин земли за 4 000 рублей, и за эти деньги выкупили у казны свою общинную землю. Став владельцами земли, они начали ее распродавать и сдавать в аренду под постройки. В 1870 году 14,5 десятин земли приобрел купец 1-й гильдии В.Е. Мещерин, у которого еще раньше здесь были открыты бумагопрядильная, ткацкая и ситценабивная фабрики (Даниловская мануфактура). Число предприятий вокруг Даниловского возрастало, вскоре здесь появились бумагокрасильная фабрика, 2 завода (клеевой и мыльный), сенной склад, обойная фабрика, чесальная и шерстепрядильная фабрики, кожевенный завод и прочее. В 1911 году на Даниловской мануфактуре работало 5 310 человек.

В 1899 году в селе проживало 1 293 человека и насчитывалось 95 изб. Жители Даниловского занимались огородничеством, торговлей, работали по найму.

Интенсивная распродажа земли привела к тому, что в 1900 годах в Даниловском крестьянском обществе осталось всего трое членов, которые ходатайствовали о роспуске общества.

В начале 1901 года село Даниловское превратилось в Даниловскую слободу, и часть территории по левую сторону Серпуховского шоссе отошла к городу. Пригород все больше распространялся на уездные земли. Вместо деревни Нижние Котлы возникла фабричная Нижнекотловская слободка. В районе Михайловской и Скотопрогонной улиц образовался район мелкой и средней застройки.

Даниловская слобода конца 19-начала 20 столетия оставалась неблагоустроенной окраиной. В 1897 году земство устроило здесь уличное освещение, но спустя десять лет фонари убрали. Часть улиц была замощена, но качество булыжного покрытия было низким, и в дождливые дни эти улицы становились труднопроходимыми. Водопровода не было, и жители слободы пользовались колодцами. Поскольку поблизости располагалось кладбище, а нечистоты сливались в близлежащие овраги, но вода в колодцах не отличалась чистотой. При Даниловской мануфактуре работала больница на 82 койки, но лечиться здесь могли только работники фабрики, а уровень медицинского обслуживания был низким.

В 1905-1906 годах Даниловская слобода, Даниловская мануфактура и все остальные местные фабрики, административно остались в составе Московского уезда, а в полицейском отношении перешли в ведение городской полиции. В 1910 году Даниловская слобода официально вошла в состав Москвы.

Вокруг Данилова монастыря располагались стрелецкие слободы. Одна из них своим центром имела церковь Николая Чудотворца, первое упоминание о которой встречается в 1635 году, а в 1715 году она уже была каменной.

В западной части стен Даниловской обители располагалась Хавская слобода. Она ограничивалась нынешними Серпуховским валом и улицей Лестева. Что означало название этой слободы и чем занимались ее жители точно неизвестно.

Еще одна слобода, находившаяся на территории современного Даниловского района – Кожевники. Населяли ее кожевенники, слобода тянулась по пологому правому берегу Москвы-реки, вниз по течению от города, чтобы отходы производства не загрязняли воды реки.

В 1547 году в Кожевенной слободе насчитывался 51 двор, а в 1653 году – 74 двора. На то время в Москве работало около 200 кожевников, из них приблизительно 140 работали сапожниками. Кроме того, кожевники шили рукавицы, изготовляли различные виды конской сбруи. Седла, изготовленные в Москве, высоко ценили на Востоке, а для Крымских покупателей делали специальные «крымские» седла. Слобода существовала до начала 18 века, но и в последующие годы из 13 московских кожевенных заводов 11 находились на ее территории. В Кожевниках было две приходских церкви: Успенская и Троицкая. Троицкая церковь известна с 1625 года, она существует и в наши дни. Успенская церковь располагалась на берегу Москвы-реки, на подступах к нынешнему Новоспасскому мосту.

И еще она слобода, некогда существовавшая на территории Даниловского района – Симонова слобода, выросшая вблизи Симонова монастыря, который был основан во второй половине 14 века на высоком левом берегу Москвы-реки. Этот монастырь основал племянник Сергия Радонежского Федор (в миру Иван). Место для монастыря ему посоветовал князь Дмитрий Донской. Обитель построили на высоком холме. Внизу простирались заливные луга, и это была очень удачная позиция для наблюдения за Москвой-рекой и Коломенской дорогой, ведущей к Кремлю.

С момента своего возникновения Симонов монастырь находился под особым покровительством великого московского князя и бояр. Основатель монастыря игумен Федор был лицом, приближенным к великому князю и несколько раз его направляли с дипломатической миссией в Литву и Константинополь. В Константинополе он сумел добиться ставропигии для Симонова монастыря (подчинение лично патриарху). В церковной сфере монастырь имел не меньшее влияние и авторитет, и игумен Федор, и последующие руководители обители Кирилл и Ферапонт после смерти были причислены к лику святых.

Изначально Симонов монастырь был основан на месте нынешней церкви Рождества Богородицы в Старом Симонове. Но затем, спустя несколько лет, обитель перенесли на четверть версты севернее. По легенде новое место выбрал сам Дмитрий Донской, так как оно очень подходило для защиты подступов к Москве.

С этой местностью связана еще одна легенда. Считается, что эти земля, на которой построили монастырь, принадлежала князю Стефану Васильевичу Ховрину, личности больше легендарной, чем реальной. Ховрин прибыл в Москву в конце 14 века, получил земельный участок и отдал его под строительство монастыря. Спустя некоторое время князь сам постригся в этом монастыре под именем Симон, что и дало название местности. Первые документальные сведения об обители относятся к 15-16 векам, а Симоново урочище упоминается уже после основания монастыря.

В 1379 году в монастыре заложили каменный собор Мления Пресвятой Богородицы. В 1405 году храм освятили. По великолепию отделки он считался единственным подобным в Москве.

Первоначальный монастырский комплекс продолжал действовать как Симоновский старый монастырь. Некоторое время он был зависимым от нового монастыря, а при Иване Грозном существовал самостоятельно. В старом монастыре хоронили иноков новой Симоновой обители. Считается, что в 1380 году здесь похоронили герои Куликовской битвы Александр Пересвет и Родион Ослябя. Также здесь жили старцы-молчальники, а в 18 веке храм Рождества Богородицы стал приходским.

В свои молодые годы в хлебне Симонова монастыря работал святой Иона, который затем стал первым митрополитом, которого назначили без согласия константинопольского патриарха. В стенах этой обители начинало свой путь несколько митрополитов московских и всея Руси, а также патриархов.

На протяжении нескольких веков своего существования Симонов монастырь стал одним из самых крупных землевладельцев в России. В 1764 году ему принадлежало 12 000 крестьян, несколько мелких монастырей и пустыней. После секуляризации все владения отошли государству, а обители остались только лишь луг под горою, Сергиев пруд и покосы за Тюфелевой рощей.

В 1771 году, когда Москву охватила страшная эпидемия чумы, в Симоновом монастыре устроили карантин. Часть монахов перевели в Ново-Спасский монастырь, а из оставшихся после эпидемии почти никто не выжил. В 1788 году по приказу императрицы Екатерины II здесь был официально учрежден госпиталь. В 1795 году Симонов монастырь вновь стал действующим, но утвердиться в прежнем положении ему не удалось. Постепенно обитель приходила в упадок, и в 1923 году была окончательно закрыта.

С 1923 по 1930 в бывшей трапезной работал музей, а остальные помещения отдали под заселение рабочим Симоновской слободы. Всего сюда переселилось 300 семей. Несколько монастырских церквей по-прежнему оставались действующими. В конце 20-начале 30 годов 20 века на территории бывшего монастыря работал известный архитектор и реставратор П.Д. Барановский, который хотел создать здесь филиал Исторического музея — Музея военно-крепостной обороны. Но новая власть планомерно уничтожала старинные святыни. Последнюю действующую церковь закрыли в 1929 году. Древний некрополь, существовавший при монастыре, снесли еще раньше, в 1928 году, а вместо него разбили сквер. Из всех существовавших могил были перенесены только останки С.Т. Аксакова с сыном Константином и Д.В. Веневитинова, их перенесли на Новодевичье кладбище. В 1930 году взорвали несколько монастырских храмов и башен, а затем остатки строений постепенно разобрали, а на этом месте построили Дворец культуры Пролетарского района (ЗИЛа) по проекту архитекторов братьев Весниных.

Практически сразу же после основания монастыря в его окрестностях возникла подмонастырская слободка, протянувшаяся между старыми и новыми монастырями. Впервые слобода упоминается в 30-40-е годы 16 века как сельцо Коровье.

По сведениям, указанным в жалованной грамоте 1543 года в сельце Коровьем жили монастырские крестьяне, кузнецы, конюхи, посошники, повара, сапожники и прочие служебники. Здесь стояло 37 дворов. В середине 16 века сельцо было приписано к посаду, и его жители должны были платить различные государственные подати. Эти повинности были достаточно тяжелыми, и постепенно село стало приходить в упадок. В 1565 году здесь было всего 22 двора.

Когда в 1565 году была введена опричнина, Симонова слобода отошла от посада, и получила от Ивана Грозного грамоту, освобождавшую жителей Коровничьего (второе название села) от основных налогов: дани, пищальных денег, городового дела, посошных служб, поставки подвод и других.

В годы Великой Смуты Симонов монастырь и слобода были разорены, как и многие земли. Несмотря на то, что от главных налогов жители села были освобождены, некоторые тяжкие повинности им все же приходилось выполнять. Главным из таких трудных обязанностей было выделение дворов для постоя ратных людей. Так, в 1648 году в Коровьем стояли драгуны, нанесшие большой ущерб хозяйству местных жителей. Тем не менее, село постепенно восстанавливалось, и в 1704 году здесь насчитывалось 77 дворов с 182 жителями. Когда после секуляризации 1764 года, когда слобода перешла в ведении Коллегии экономии, в документах отмечалось, что жители ее живут зажиточно и имеют хороший заработок в Москве.

Но с упадком монастыря, начинает сокращаться и население слободы. Немалую роль в этом сыграла и эпидемия чумы 1771 года. Еще в 1742 году, когда был построен Камер-Коллежский вал, село оказалось на границе городской черты, где возникла Симоновская застава. Но официально и Симонов монастырь и прилегающая слобода оставались пригородом и жили сельской жизнью.

В начале 19 столетия окрестности Симонова монастыря стали очень популярным местом загородных прогулок. Немалую роль в этом сыграла уже упоминавшаяся повесть Карамзина «Бедная Лиза». Именно здесь, за Симоновской заставой находился Сергиев пруд. По легенде, в его устройстве принимал участие сам Сергий радонежский. Местные жители считали воду пруда целебной. Карамзин, часто прогуливавшийся по здешним местам, в этом пруду «утопил» героиню своей нашумевшей повести. Так, местность приобрела романтический ореол. Здесь гуляло множество влюбленных пар, пруд переименовали в Лизин, а также появились такие названия как Лизина площадь, Лизин тупик, железнодорожная станция Лизино. Шло время, постепенно Лизин пруд засыпали, и окончательно он исчез в 1932 году. В наши дни на его месте стоит административное здание завода Динамо.

Поблизости располагалось еще одно популярное место загородного отдыха москвичей – Тюфелева роща. Сейчас на ее месте находится автозавод имени И.А. Лихачева, а в далеком прошлом эта заповедная сосновая роща принадлежала великим московским князьям. За рощей вдоль Москвы-реки тянулась цепочка озер, принадлежавших Симонову монастырю. Во времена царя Алексея Михайловича Тюфелева роща была местом царской охоты, и в ней стоял маленький охотничий домик. В 1797 году часть рощи и земли, секуляризованные у Симонова монастыря, назывались Тюхольской дачей. Их отдали в собственность архитектору Н.А. Львову, который открыл здесь опытную землебитную школу. Вторая половина рощи принадлежала Цельному ведомству и жителям деревень Кожухово и Дубровка. Львов построил здесь большую землебитную усадьбу, и некоторые строения сохранились до 1930 годов. После смерти архитектора владельцами земель были разные люди, а в начале 19 века территорию застроили летними дачами. Но дачи существовали в этой местности недолго, постепенно здесь появляется все больше промышленных предприятий, и Симонова слобода превращается в рабочий поселок Симоновку.

В 1891-1893 годах вблизи Симонова монастыря была построена товарная станция Симоново, а также появились нефтяные и керосиновые склады обществ Нобель и Ока. В 1892 году бывшее имение Львова приобрел П.П. Дервиз, сын железнодорожного магната П.Г. Дервиза. Здесь он разместил склады Восточного общества, склады Русского для внешней торговли банка, котельный завод инженера А.В. Бари.

В 1899 году на территории современного Даниловского района был построен электромеханический завод, известный с 1913 года как завод Динамо. В 1916 году появилось еще одно предприятие – автопроизводство, которое стало в дальнейшем основой знаменитого завода имени Лихачева.

Для такого множества предприятий нужны были хорошие подъездные пути. П.П. Дервиз построил Лизинскую промышленную железнодорожную ветку. В 1903-1908 годах через Трюфелеву рощу прошла ветка Окружной железной дороги со станцией Кожухово. Также через Москву-реку был построен трёхпролетный Алексеевский мост, названный в честь наследника цесаревича Алексея Николаевича. Так, к 1930 году Тюфелева роща была почти уничтожена, а затем ее окончательно поглотил расширяющийся завод ЗИЛ.

В начале 20 века Тюфелева роща была местом сходок революционеров, в которых принимали активное участие рабочие местных предприятий. После расстрела демонстрации 1905 года в Петербурге, здесь начались забастовки. В конце года власть перешла к районному Совету, избранному рабочими, и в 1906 году власти включили «Симоновскую республику» в одноименную городскую полицейскую часть. В нее вошли: Кожухово, Малая Симоновская слободка (в районе Лизиного пруда), Лизина слободка (в районе Автозаводской площади), Тюфелева роща с заводами. Окончательно все эти территории нынешнего Даниловского района вошли в 1917 году.

Сейчас Даниловский район продолжает оставаться крупным промышленным центром Москвы. Здесь работают такие предприятия как ЗИЛ, «Новая Заря», «Гознак» и прочие. На территории района располагаются станции метро Тульская и Автозаводская.

Источник

• ← двери торекс в чебоксарах
• аренда квартир мышкин посуточно →

Реки бассейна Волги (Горьковского вдхр.) от Рыбинского гидроузла до г. Кострома, без р. Кострома от истока до водомерного поста у д. Исады