райские яблоки высоцкий история создания
Высоцкий. Райские яблоки
Когда-нибудь, лет через сто, читая стихи Владимира Высоцкого потомки поймут и узнают о России двадцатого века гораздо больше, чем из многотомных ученых фолиантов. Они прочувствуют ВРЕМЯ, его вкус, цвет и запах. Его атмосферу. Чего ни один научный труд не способен дать. Потому что ни один научный труд не передает таких эфемерных понятий, как страсть и настроение.
Сухая статистика давно уже подсчитала: каждый четвертый в нашей стране отсидел. Цифра царапает, но не бьет. Потому что православной душе, чтобы рай обрести, настрадаться, очиститься надо. И надежда на рай помогала не сгинуть в аду лагерей. Рай, как жизнь. Рай, как досыта хлеб. Рай, как вольная воля. Это понятно, это в рамках сложившегося уклада и традиций. Но у Высоцкого появляется совсем другой образ рая. Рай, как зона. Он более близок стране, где каждый четвертый видел небо в клеточку. И от этого образа перехватывает горло.
Тот огpомный этап не издал ни единого стона,
Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел.
Вот следы песьих лап… Да не pай это вовсе, а зона!
Все вернулось на круг, и распятый над кругом висел.
Мы с конями глядим — вот уж истинно зонам всем зона!
Хлебный дух из ворот — так надежней, чем руки вязать.
Я пока невредим, но и я нахлебался озона.
Лепоты полон рот, и ругательство трудо сказать.
Песня «Райские яблоки» поражает отчаянно-горькой интонацией и такой же горькой иронией:
Я умру говорят — мы когда-то всегда умираем,
Съезжу на даpмовых, если в спину сподобят ножом:
Убиенных щадят, отпевают и балуют раем,
Не скажу про живых, а покойников мы бережем.
В дивных райских садах просто прорва мороженых яблок,
Но сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
И к выстрелам в упор нас приучила наша непростая история. Может, потому мы покойников больше живых жалеем и бережем?
С перекошенным ртом завалюсь поcле выстрела набок,
Кони просят овсу, но и я закусил удила.
Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок
Я тебе привезу — ты меня и из рая ждала!
Вот и я ловлю себя на мысли, что до сих пор жду тебя. Жду вопреки здравому смыслу. Вопреки общеизвестному: мертвые не возвращаются. А я жду. Оттуда. Из рая. Даже если похож он на рай настоящий. С ангелами и арфами. Все равно жду. Хоть с мороженым яблочком. Хоть без него. Жду.
«Райские яблоки» или душевные муки Высоцкого
Сегодня я бы хотел обратить ваше внимание на одно из самых известных и в то же время трагичных произведений Высоцкого под названием «Райские яблоки». Думаю, многие из вас с ним уже знакомы, а те, кто не знаком, может ознакомиться ниже:
Я когда-то умру — мы когда-то всегда умираем.
Как бы так угадать, чтоб не сам — чтобы в спину ножом:
Убиенных щадят, отпевают и балуют раем.
Не скажу про живых, а покойников мы бережём.
В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок —
И ударит душа на ворованных клячах в галоп!
В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок.
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Прискакали. Гляжу — пред очами не райское что-то:
Неродящий пустырь и сплошное ничто — беспредел.
И среди ничего возвышались литые ворота,
И огромный этап у ворот на ворота глядел.
Как ржанёт коренной! Я смирил его ласковым словом,
Да репьи из мочал еле выдрал, и гриву заплёл.
Седовласый старик что-то долго возился с засовом —
И кряхтел и ворчал, и не смог отворить — и ушёл.
И огромный этап не издал ни единого стона,
Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел.
Здесь малина, братва, — оглушило малиновым звоном!
Всё вернулось на круг, и распятый над кругом висел.
И апостол-старик — он над стражей кричал-комиссарил —
Он позвал кой-кого, и затеяли вновь отворять.
Кто-то палкой с винтом, поднатужась, об рельсу ударил —
И как ринулись все в распрекрасную ту благодать!
Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых:
Это Пётр-старик — он апостол, а я остолоп.
Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок.
Но сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?
Мне — чтоб были друзья, да жена чтобы пала на гроб,
Ну а я уж для них наворую бессемечных яблок.
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
В онемевших руках свечи плавились, как в канделябрах,
А тем временем я снова поднял лошадок в галоп.
Я набрал, я натряс этих самых бессемечных яблок —
И за это меня застрелили без промаха в лоб.
И погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых,
Кони — головы вверх, но и я закусил удила.
Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок
Я тебе привезу — ты меня и из рая ждала!
Далее идёт сравнение вожделенного рая с исправительным лагерем. Так, апостол Петр выступает в роли комиссара, а надсмотрщиками являются ангелы. Ударом в рельсу в советских лагерях объявляли подъем и отбой, а обращение «малина, братва» и выражение «беспредел» – явно жаргонные.
Образ распятого Иисуса тоже имеет определенный смысл – становится понятно, что это точно не рай, а скорее тюрьма. Подтверждение этому находим в начальных строках последней строфы: райские сады автор прямо называет гиблыми и зяблыми местами, откуда нет пути обратно. Райские яблоки сторожат и без промаха стреляют за попытку их сорвать. Это вызывает ассоциации и с легендой о запретном плоде, и с часовыми на лагерных вышках.
Заканчивается произведение строками о повторной смерти, когда герой, посягнув на «запретный плод», погибает и возвращается из рая.
Таким образом, проанализировав смысл стихотворения, мне хочется сказать, что Высоцкий истиным счастьем считал жизнь на земле, в кругу близких и дорогих ему людей, а само понятия рая, как места, куда стремится душа после смерти, он отрицал.
Советую вам посмотреть современную интерпретацию этого, на мой взгляд, гениального произведения.
«Песня о райских яблоках» – история инициации Поэта
Кто он, этот герой?
И вдруг — это сливается убийство в среде уголовников («в спину ножом») с древнерусским страстотерпчеством: «убиенных щадят» (это парадоксально, ведь их уже не пощадили и убили!) и «балуют раем». Страстотерпцы-князья, Борис и Глеб, и другие — это те же викинги, по крови, но не по духу. Они настолько круто повернули от идеалов своих прадедов, что не боялись показаться бессильными жертвами. Да и Сам Христос — Его бессилье в другой песне было исключением для всего того, что герой Высоцкого (или сам Владимир Высоцкий) «не любил» — а точнее, ненавидел, за «сломанные крылья» и «бессилье».
Вот и герой-вор становится то ли страстотерпцем, ударяющим в грязь лицом, принимающим позу страстотерпца, красиво лежащего, как на картине — а сам в это время обхитрил всех — «и ударит душа на ворованных клячах в галоп».
Вор-психопомп, вор-гонец между мирами, вор — ворующий диво из горнего мира и приносящий его в мир дольний. Кто это? Гермес? Прометей? Или мелкий воришка, который мечтает, чтобы он в смерти сделался великим и прекрасным, как боги Греции, как герои Вальхаллы, герои Ригведы, обхитривший «хитрости хитрецов»? Или — ставший прекрасным после своей смерти, героем, что мчится за яблоками в рай, чтобы принести дар на землю — тем, кто любил его? Или и тем, кто не берег его при жизни? Друзья ведь часто не берегут, и жена на гроб падет, а при жизни не всегда поймет глубину твоей души. Вор после страстотерпчества исполнился дерзновения и помчался в рай?
…А может быть, это не очень благоразумный разбойник, что рванулся в рай, по обещанию Христа? Не очень благоразумный разбойник, который решил хитростью, сам, стать спасителем — не всего мира, но друзей и жены?
Бог здесь не правит и не отпирает
Вор-психопомп, хитрец-шаман, певец и хитрец, ходящий между мирами, добирается до места. А там все иначе, чем он представлял, затевая свое плутовство. Там — ничто. Там неплодная земля, даже нельзя сказать, что это земля.
Коренной, главный конь издает внезапное дикое ржание — но наездник владеет конями — он, словно настоящий философ у Платона, удерживает непокорного вороного коня, земную, человеческую часть свою, но не силой, а лаской.
Старик, которого сложно узнать герою, не может войти в ворота, не может их открыть. Он не имеет власти здесь. Это старик — бессильный бог, который здесь не имеет никакой власти. Бог здесь не правит и не отпирает. «Праздный бог», «deus otiosus», ушедший на покой творец миров у неписьменных народов, которые и не молятся Ему, а общаются с духами? Да и не рай это вовсе. Это как земля, только печальнее.
Куда же путешествовал сам герой, вор-Гермес? Он совершил путешествие не за пределы этого мира, а в этом мире, он был вознесен не в божественном, а в шаманском экстазе, на неизвестно откуда взявшихся неотмирных (ворованных) лошадях поднимающийся в верхний мир. Верхний мир шаманской религии — вовсе не рай, это просто странное место, часть земли. Он, возможно, далеко на севере, где близко Полярная звезда, как сад Гесперид, как страна гипербореев, только там — в отличие от легенд — суровая и страшная правда-ложь северной зоны.
Божий Сын здесь осмеян и оболган — Он «не прижат к Мадонне», Богородице, а «как в хоромах холоп», не на своем месте, Он здесь не играет никакой роли, Он бессилен в Своем Распятии. И «висит над кругом» Распятый, все возвращается не на круги своя, а на воровской круг. Это пародия не только на рай, но и на Вальхаллу, над которой на ясене Иггдрасиль висит великий хитрец и ходок между мирами бог певцов Водан-Один, заплативший за таинственное знание своей жертвой.
Это воровская псевдо-Вальхалла, сюда попадают шпана и ворье, и все тут по воровским мелким законам, не по суровым законам викингов-язычников, и не по закону Христову. Миры преходят, и все заканчивается вот этим то ли верхним, то ли нижним ярусом шаманского мирка, словно ярусной тюремной койки.
Высоцкий в спектакле «Гамлет». Фото: ТАСС
Только сильные шаманы возвращаются живыми из мира мертвых. Слабые шаманы погибают и остаются там. Неудачливый ходок между мирами, «остолоп» не сумел украсть яблок — мальчишеское озорство или подвиг Геракла? Или это какой-то поступок, обратный поступку Адама? Но ведь такой поступок, обратный тому, что сделал Адам, совершил… кто? «Да не взыщет Христос — рву плоды ледяные с дерев… Вот и яблок принес, их за пазухой телом согрев…»
И кажется, что он с самого начала догадывался, что здесь все — ненастоящее, и с самого начала понял, что Бог не узник этого лагеря, что Он — на его стороне, и вздыхает: «Удалось, Бог ты мой. береженого Бог бережет». Он верит в Бога, невидимого, в ужасе и отчаянии этого адского рая, райского ада, шаманского беспросветного мира.
Он — Адам, и спасает яблоками жену, которая, несмотря ни на что, ждет его и из рая, превратившегося в душный и лживый ад. Он — неудачник и вор, но к тому же певец и поэт, — возвращается из испытания древним героем, прообразующим своими подвигами, о котором рассказано поэтическим языком мифа, те великие дела, которые еще увидит юный мир-дитя.
Он вернулся из путешествия между мирами как тот, кого можно назвать «христианином до Христа».
И это — история великой инициации Поэта, ибо только ему дано песней вывести из холода всех — и Эвридику, и умершие, замерзшие яблоки жизни.
Райские яблоки
Я когда-то умру — мы когда-то всегда умираем, —
Как бы так угадать, чтоб не сам — чтобы в спину ножом:
Убиенных щадят, отпевают и балуют раем, —
Не скажу про живых, а покойников мы бережем.
В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок —
И ударит душа на ворованных клячах в галоп,
В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок…
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Прискакали — гляжу — пред очами не райское что-то:
Неродящий пустырь и сплошное ничто — беспредел.
И среди ничего возвышались литые ворота,
И огромный этап — тысяч пять — на коленях сидел.
Как ржанет коренной! Я смирил его ласковым словом
Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел.
Седовласый старик слишком долго возился с засовом —
И кряхтел, и ворчал, и не смог отворить — и ушел.
И измученный люд не издал ни единого стона,
Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел.
Здесь малина, братва, — нас встречают малиновым звоном!
Все вернулось на круг, и распятый над кругом висел.
Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?!
Мне — чтоб были друзья, да жена — чтобы пала на гроб, —
Ну а я уж для них наберу бледно-розовых яблок…
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых:
Это Петр Святой — он апостол, а я — остолоп.
Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок…
Но сады сторожат — и убит я без промаха в лоб.
И погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых, —
Кони просят овсу, но и я закусил удила.
Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок
Для тебя я везу: ты меня и из рая ждала!
Комментарии
Райские яблоки — В мире книг, 1986, № 11. Вариант названия — «Песня о райских яблоках».
Ранние варианты содержали следующие строфы при разном их сочетании и расположении:
Седовласый старик — он на стражу кричал, комиссарил, —
Он позвал кой-кого — и затеяли вновь отворять…
Кто-то ржавым болтом, поднатужась, об рельсу ударил —
И как кинутся все в распрекрасную ту благодать! ‹…›
В онемевших руках свечи плавились как в канделябрах,
А тем временем я снова поднял лошадок в галоп, —
Я набрал, я натряс этих самых бессемечных яблок —
И за это меня застрелили без промаха в лоб. ‹…›
Все вернулось на круг, ангел выстрелил в лоб аккуратно.
Неужели им жаль, что набрал я ледышек с дерев?!
Как я выстрелу рад! — ускачу я на землю обратно, —
Вон и яблок везу, их за пазухой телом согрев. ‹…›
Источник текста: Владимир Семенович Высоцкий. Собрание сочинений в четырех томах. Том 2. Песни. 1971-1980
muzejsveta
muzejsvetaБратский Музей Света
КАЖДУЮ ЛАМПОЧКУ СВЕТ УБИВАЕТ!
В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок,
И ударит душа на ворованных клячах в галоп.
В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок.
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
И огромный этап не издал ни единого стона,
Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел.
Здесь малина, братва,- оглушило малиновым звоном!
Все вернулось на круг, и распятый над кругом висел.
И апостол-старик — он над стражей кричал-комиссарил —
Он позвал кой-кого, и затеяли вновь отворять.
Кто-то палкой с винтом, поднатужась, об рельсу ударил —
И как ринулись все в распрекрасную ту благодать!
Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых:
Это Пётр-старик — он апостол, а я остолоп.
Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок.
Но сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?!
Мне — чтоб были друзья, да жена — чтобы пала на гроб,
Ну, а я уж для них наворую бессемечных яблок.
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
В онемевших руках свечи плавились, как в канделябрах,
А тем временем я снова поднял лошадок в галоп.
Я набрал, я натряс этих самых бессемечных яблок —
И за это меня застрелили без промаха в лоб.
И погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых,
Кони — головы вверх, но и я закусил удила.
Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок
Я тебе привезу — ты меня и из рая ждала!
Я тебе привезу — ты меня и из рая ждала
Юра! Как ты можешь восхищаться такой ересью дьявольской? Вот уж поистине, хитёр дьявол в своём искушении! Храни тебя Бог и дай просветление разуму твоему, друг мой! Вот крещусь и прошу у Бога, чтобы вразумил тебя и помог понять мои слова и не отвергать их сразу.
Если у тебя есть какое-то иное, благое толкование этого дьявольского стихотворения, я готов выслушать и внять убедительным аргументам. Потому, Юра, Высоцкий для меня и не поэт. От дьявола он, а дьявол поэтом быть не может. Он может быть только автором, т.е. прикидываться поэтом и убеждать силою своего обмана (а это СМИ, большинство которых в руках нехристианских, а, сам знаешь чьих) нас в обратном.
[инфо] Семантический анализ песни «Райские яблоки» В. С. Высоцкого
Песня «Райские яблоки» — одна из наиболее глубоких и трагичных баллад В.С. Высоцкого, сложность которой увеличивается из-за того, что наряду с библейскими и общечеловечески значимыми образами в ней присутствуют образы исторические — реалии советской эпохи, которая уже стала историей.
В песне наблюдается несколько ассоциативных цепочек и образов, позволяющих соотнести данное стихотворение русского барда с другими его произведениями, со стихотворениями других поэтов, а также с элементами внелитературной социокультурной полисистемы.
Первым из этих образов, несомненно, является путь — дорога в рай, куда, по мнению теологов, должна стремиться человеческая душа. Но, раем, оказывается, «балуют» прежде всего (а может быть лишь только) «убиенных»:
Убиенных щадят,
Отпевают и балуют раем…
Именно поэтому субъект текста Высоцкого выражает желание быть убитым: «чтобы в спину ножом».
Итак, наш герой умирает и начинается его путь в рай. В «Райских яблоках» душа отправляется в рай на ворованных конях. Мотив коней, доставляющих субъект текста в царство теней, встречается и в других текстах Высоцкого, упомянем здесь песню «Кони привередливые». Отметим, однако, что в песнях этого автора в рай можно добраться также на самолете или поезде, но никогда — пешком. Это, конечно, подчеркивает динамику движения, чему способствует и наблюдаемая в стихотворении оппозиция: «В грязь ударю лицом/ Завалюсь… » — «И ударит душа/… в галоп», заключающая в себе игру слов, основанную на многозначности лексемы «ударить», обозначающей, в первом случае, падение человеческого тела (завалиться в грязь лицом), его движение вниз, переход в состояние статики, и, во втором случае, — движение человеческой души вверх, динамику (галоп).
Обратим внимание и на то, что душа ударяет в галоп на ворованных клячах, то есть на старых, плохих, заморенных лошадях, которые только в раю превратятся в коней. И именно тройка коней («как ржанет коренной») несется обратно, на землю:
И погнал я коней
Прочь от мест этих гиблых и зяблых.
Кони головы вверх,
Но и я закусил удила.
Клячи превращаются в коней, движение вниз, на землю — и в галоп ввысь, в рай, который, в свою очередь, превращается в…
Следующая цепочка ассоциаций связана именно с раем, то есть с местом, в которое прибывает душа, где растут яблоневые сады. Образ садов и яблонь тесно связан с человеческими представлениями о потусторонней жизни и о рае. В нашем воображении рай ассоциируется с садом, в котором, в иудео-христианской традиции, растет дерево с запретным плодами — яблоками. Связь с именно этим образом подсказывают слова субъекта текста, везущего яблоки своей Еве:
Понад пропастью пазуху яблок
Я тебе привезу
Небезынтересно отметить, что в греческой мифологии также находим образ сада, в котором растут яблони, — это сад Гесперид, где зреют золотые яблоки. Сад сторожит змей Ладон, убивающий всех, пытающихся сорвать яблоки. Украсть их удается одному лишь Геркулесу.
В раю Высоцкого растут яблоки, они оказываются запретными плодами: они необычные, их сторожат, а воров убивают. Процитируем:
В дивных райских садах
Наберу бледно-розовых яблок.
Жаль, сады сторожат
И стреляют без промаха в лоб.
Итак, яблоки, растущие в дивных садах, в кущах-садах, как называет их поэт, должны быть необычными. Они: бледно-розовые, мороженые, бессемячные. Остановимся на вызываемых благодаря этим определениям ассоциациях. Первое из них, «бледно-розовые яблоки», является самым нейтральным, хотя вызывает некоторое беспокойство, так как ассоциируется с холодом, неспелостью. Эта ассоциация развивается в дальнейшей части текста, когда бледные яблоки превращаются в мороженые:
Вот и кущи-сады,
В коих прорва мороженых яблок…;
Я набрал, я натряс
Этих самых бессемячных яблок.
Бессемячность не обязательно объясняется райским происхождением: если в раю холодно (зяблые места) — яблоки недозрели из-за холода. Обратим внимание и на то, что бессемячные, незрелые, мороженые блоки бесплодны. В свою очередь, бесплодность перекликается с неродящим пустырем, куда прибывают ворованные клячи. На неродящем пустыре могут расти только бесплодные яблони, в зяблых местах родятся замороженные плоды, и рай, изображенный Высоцким, выглядит совсем не по-райски:
Прискакали — гляжу:
Пред очами не райское что-то,
Неродящий пустырь
И сплошное ничто, беспредел.
И среди ничего
Возвышались литые ворота
Наш «рай» начинает постепенно превращаться в знакомый образ известных всем советских лагерей. В нем появляются стражи, запертые ворота, этап. Стражи сторожат райские сады и стреляют в ворующих яблоки — «стреляют без промаха в лоб». Ворота не открываются. Огромный этап ждет у ворот, молчит и только пересаживается с коленей на корточки. Это очередное перевоплощение, наблюдаемое в стихотворении, — молящаяся, упавшая на колени у входа в рай толпа душ превращается в этап, в толпу лагерников, которые, сидя на корточках, ждут у входа в лагерь, в закрытую зону:
И огромный этап
Не издал ни единого стона,
Лишь на корточки вдруг
С занемевших колен пересел.
Вернемся еще к воротам. В раю их открывает святой Петр. В рассматриваемой песне теоретически это тоже так. Но, оказывается, что они так сильно заперты, что Петр не может открыть ворота, и чтобы это сделать, должен превратиться в комиссара. Ворота открываются, но и они все меньше напоминают ворота в рай: засов, который трудно было отодвинуть, оказывается рельсой:
И апостол старик,
Он над стражей кричал, комиссарил…
…
Кто-то палкой с винтом,
Поднатужась, об рельсу ударил,
И как ринулись все
а ведь в ГУЛАГе именно в рельсу ударяли, объявляя, например, подъем, или же конец работы.
Здесь необходимо отметить еще одну игру слов и еще одно преобразование, связанное со звуком, издаваемым рельсой. Один из куплетов песни Высоцкого начинается словами:
Здесь малина братва,
Оглушила малиновым звоном.
С одной стороны, малина, обозначающая что-нибудь очень приятное, сочетается с малиновым, то есть приятным, мягким, звоном колоколов. С другой стороны, следующим звеном этой ассоциативной цепочки вляется звук, издаваемый рельсой, в которою ударяют винтом. Звон колоколов отождествляется со звоном рельсы, и последний становится малиновым. В таком контексте довольно саркастически звучат слова «распрекрасная благодать», которыми субъект текста характеризует рай-лагерь — место, куда «ринулись все» ожидающие у ворот, весь «огромный этап».
Рай-лагерь в «Райских яблоках» напоминает ад. Сходный образ замечается и в других текстах русского барда, например, в песне «Переворот в мозгах», где читаем:
Давно уже в раю не рай, а ад,
Но рай чертей в аду уже построен.
Причем в «Перевороте…» Бог сам спускается на землю, желая вторичного распятия:
Не рай кругом, а подлинный бедлам!
Спущусь на землю! Там хоть уважают!
Уйду от вас к людям ко всем чертям,
Пущай меня вторично распинают!
В «Райских яблоках» второе распятие свершилось. Кроме ворот, яблок, стражей, апостола Петра в раю должен ведь пребывать Спаситель. И он здесь появляется, но в этом деформированном раю-лагере-аду он может лишь висеть над кругом (над зоной?), так как все повторяется и все возвращается на свое место (на круг):
Все вернулось на круг,
И распятый над кругом висел.
И субъект текста, мечтающий о том, чтобы у него были друзья и любящая жена, решает украсть для них яблок и бежать назад, на землю, несмотря на то, что живых здесь особенно не балуют
Не скажу про живых,
А покойников мы бережем
Конечно, этому «воскресению» способствует также любовь женщины, для которой субъект текста ворует яблоки, которой везет их из «рая», — любовь женщины, которая ждала его «даже из рая»:
Вдоль обрыва с кнутом
Понад пропастью пазуху яблок
Я тебе привезу.
Ты меня и из рая ждала.
Эти слова напоминают два известных русских стихотворения. Одним из них является произведение Константина Симонова «Жди меня», а в частности слова: «Жди меня, и я вернусь, только очень жди». Второе — это одна из самых популярных песен Высоцкого, «Кони привередливые», где читаем:
Вдоль обрыва по-над пропастью, по самому по краю
Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю.
Поэт использует в песне еще другой образ, ассоциирующийся с одним из его стихотворений, — образ оплавляющихся свечей:
В онемелых руках свечи плавились,
Свечи плавились, как в канделябрах.
Во-первых, эти слова порождают перекличку с песней Высоцкого под заглавием «Оплавляются свечи»:
Оплавляются свечи
На старинный паркет.
Дождь стекает на плечи
Серебром с эполет.
Во-вторых, они создают образ, сочетающийся с элементами церковной обрядности, например со звоном колоколов, который запечатлен в тексте (малиновый звон), а свечи — типичный элемент пространства православной церкви. В-третьих, они продлевают цепочку ассоциаций, связанных с онемелостью (окаменелостью) попавших в рай. Эта онемелость начинается в момент, когда субъект анализируемого текста видит огромный молчащий этап, у которого «занемели колени» и который
Не издал ни единого стона,
Лишь на корточки вдруг
С занемевших колен пересел.
Итак, люди-души онемевают в прямом и в переносном смысле этого слова. «Занемевшие колени» и «онемелые руки» в то же время ассоциируются с окаменелостью толпы, что можно связывать и с холодом, ассоциация с которым возникает у читателя и при упоминании мороженых блок.