скачать
Рецензия на книгу М. Раева «Россия за рубежом:История культуры русской эмиграции 1919-1939». 1 Современное развитие научного знания показывает, что историческую науку сегодня трудно представить без трудов эмигрантов 20-30-х годов ХХ века. Нам думается, что интерес к данной проблематике вызван не только новизной материала, новыми политическими реалиями, но и мировоззренческим кризисом, поиском новых научных парадигм. Цель данной рецензии – проанализировать работу Марка Раева «Россия за рубежом: История культуры русской эмиграции 1919-1939» и по мере возможности дать объективную оценку тем идеям и взглядам, которые он представляет в научном знании. Начнем с того, что скажем, что отличительной чертой исследований по истории эмиграции, переиздающихся сегодня в России, является трудность в определении, какие источники здесь впервые вводятся в научный оборот, какие выводы носят самостоятельный характер, в чем принципиальная новизна научного поиска их авторов. Существовавшие как бы в двух плоскостях отечественные и эмигрантско-зарубежные исследования буквально на наших глазах пересеклись с выходом в России на русском языке книги М.И. Раева «Россия за рубежом». Монография М. Раева является пока единственными комплексным исследованием по исторической мысли русского зарубежья. В ней мы можем отметить как общие, так и специфические моменты. М. Раев, анализируя деятельность как научных сообществ, так и отдельных представителей науки, выделяет два основных методологических направления (позитивистское и теософское, или религиоведческое). М. Раев признает, что эмиграции не удалось создать оригинальных трудов, внести серьезный вклад в мировую историческую науку. Основной причиной такого положения, М. Раев, они считает следование позитивистской методологии, отсутствие источниковой базы, материальные трудности, связанные с жизнью на чужбине. М. Раев много внимания уделяет анализу трудностей жизни и творчества исследователей, анализирует труды тех, кто оказался не только в Европе, но и в Китае, США. Автор очень широко применяется сравнительный метод, что позволяет выявить специфику русской научно-исторической эмиграции. Этот метод применяется и при анализе трудов исследователей, что дает возможность увидеть своеобразие подходов историков к прошлому России в рамках одной методологической схемы. Хорошее знание европейской бытовой культуры позволило создать М. Раеву убедительный рассказ о психологической обстановке, в которой жили историки-эмигранты. Живой разговорный язык, явное сочувствие автора к судьбам изгнанников делает монографию доступной и увлекательной для массового читателя. Книга М. Раева начинается подзаголовком «Униженные и оскорбленные и изгнании». Чувствуется Ф.М. Достоевский. Так, автор пишет: «Русские, оказавшиеся после 1919 г. за пределами бывшей Российской империи, были беженцами в полном смысле этого слова. Главной причиной их бегства стали военное поражение и связанная с ним угроза плена и расправы, а также голод, лишения, опасность, нависшая над жизнью и свободой в результате сложившихся политических обстоятельств». 2 Данная эмоциональная экспрессия в сочетании с определенной степенью исторической рациональности приковывает внимание читателя. Вместе с тем, на наш взгляд, не бесспорными видятся некоторые выводы М. Раева, касающиеся вклада ученых-эмигрантов в российскую и мировую историческую науку, даже с учетом замечания автора, что эта оценка не касается историков всеобщей истории. Конкретно-исторические исследования 90-х годов ХХ века в целом отвергают этот вывод. Многие особенности творчества историков-эмигрантов, как нам представляется, совершенно справедливо М. Раев выводит из того, что среди эмиграции, особенно в первые годы, преобладало мнение о скором возвращении на Родину. С точки зрения автора, необходимость зарабатывать средства на жизнь отвлекала от научной работы, определенный этноцентризм не позволял большинству историков обращаться к изучению иностранных архивных источников по истории России (за исключением Е. Ф. Шмурло 6 и А. В. Флоровского 7 ). По мнению автора, сами эмигранты не проявляли интерес к научным трудам по истории России, что объясняется тем, что, пережив катастрофу 1917 года и ужасы Гражданской войны, люди «устали от истории». Поэтому больший интерес вызывали мемуары, исторические романы. Отношение же историков к недавним событиям проявлялось не в научных статьях, а в публицистике, что объясняется как близостью событий по времени, так и отсутствием источниковой базы. Сравнивая русскую, польскую 30-40-х годов ХIХ века и немецкую антифашистскую эмиграции, автор приходит к выводу, что первая не внесла ничего нового в мировую историческую науку. Причины этого М. Раев видит в том, что русские были и остались эмигрантами. Кроме того, за рубежом практика и традиции научной жизни были иные, чем в России, и ученым-эмигрантам не удалось приспособиться к ним. Трудности были связаны и с тем, что история России не представляла интереса для европейского научного сообщества, а сами историки не проявляли интереса к работе с зарубежными архивными источниками по истории страны. Анализируя тематику исследований историков-эмигрантов, М. Раев выделяет продолжение и расширение социально-экономической проблематики (С. Пушкарев), изучение элементов местной или региональной автономии и инициативы (С. Сватиков, Б. Нольде). Незавершенное исследование Федотова, посвященное русскому религиозному сознанию, положило начало изучению антропологии религии в историческом контексте. Истоки этого направления М. Раев видит в Серебряном веке, в развитии идей, сформулированных «Вехами». 10 Значимость работы М. Раева по истории культуры Российского Зарубежья подвела своеобразный итог эмигрантско-зарубежным научным изысканиям, четко очертила рамки проведенных и будущих культурно-исторических исследований, ознакомила с ними отечественную общественность. И хотя, безусловно, вне России исследования истории российской эмиграции будут продолжаться, стало ясно, что и здесь ученые не смогли достичь границы, где начинается объективно-научное знание. Подводя итоги исследования, М. Раев отмечает, что «Учитывая всевозможные трудности, обилие организаций, которые являлись зачастую источником споров и противоречий, мы не можем не удивляться тому, что Русское Зарубежье сумело не только сохранить, но и значительно приумножить достижения русской культуры». 11 Иными словами, автор считаем, что русская эмиграция выполнила задачи, которые стояли перед ней: сохранила традиции и ценности дореволюционной России; продолжила творческую деятельность, начало которой было положено Серебряным веком; стала посредником по передаче современной России достижений западной культуры 20-30-х годов ХХ века. Источник Раев м россия за рубежом история культуры русской эмиграции 1919 1939 м 1994КАСПЭ ИРИНА МИХАЙЛОВНА Искусство отсутствовать: Незамеченное поколение русской литературы Прежде чем перейти к высказываниям от лица благодушно-нейтрального исследовательского «мы», я хочу поблагодарить всех, кто помог мне в написании этой книги. Она без преувеличения обязана своим появлением вниманию и участию моих учителей — Сергея Николаевича Зенкина и Бориса Владимировича Дубина. С ними исследование обсуждалось на всех стадиях и на всех уровнях — от методологических вопросов до фактологии. Я также крайне признательна за поддержку Галине Ивановне Зверевой, у которой училась четкости в формулировке поставленных задач. Я благодарна Николаю Алексеевичу Богомолову и Екатерине Евгеньевне Дмитриевой за подробные уточнения, содержательные дополнения и меткую критику; эти замечания были чрезвычайно важны для меня на последнем этапе работы и в большинстве своем учтены в окончательной редакции. Хотелось бы искренне поблагодарить Леонида Ливака, Пола Верта, Уилларда Сандерленда, Олега Лекманова, существенно облегчивших поиск малодоступных материалов. Значимой для меня была возможность представить свою работу и получить отклики на семинарах Института европейских культур и Института высших гуманитарных исследований (РГГУ), а также участвовать в проектах АИРО-XX и Института русской и советской культуры им. Ю. М. Лотмана Рурского университета. Особая благодарность моим друзьям и коллегам Оксане Гавришиной, Аркадию Перлову, Борису Степанову, Татьяне Дашковой, Юле Лидерман, Джамиле Мамедовой, Наталье Самутиной, Кириллу Кобрину — не только за ценные соображения, возражения, отзывы, но и за неизменную готовность помочь; Святославу Каспэ, прочитавшему все варианты, все редакции этого текста; и моим родителям — за понимание. Наконец, глубокая признательность Ирине Дмитриевне Прохоровой и сотрудникам «Нового литературного обозрения» (издательства и журнала) за доброжелательное отношение к моему исследованию. Мифы о людях, затерянных в истории, выпавших из общества, незамеченных, неизвестных, способны внушать смутные опасения. Чтобы вызвать интригующее чувство опасности, слепые пятна, конечно, должны обладать семантикой коллективной судьбы: «целое поколение» незамеченных уже не просто призрак, но фантомная реальность, территория непрочитанных смыслов. В то же время эта территория — значимый ресурс самоотождествления и самооправдания, она неизменно напоминает «сегодняшнюю ситуацию», «наши дни» и придает любой неудаче статус культурной ценности. «В России растет потерянное поколение?» — так назывался один из относительно недавних выпусков программы Михаила Швыдкого «Культурная революция» [1]. Имелись в виду, как несложно догадаться, отнюдь не эпигоны Хемингуэя или Ремарка. Участникам передачи и ее зрителям предлагалось разделить ощущение разорванного прошлого (растет поколение, никогда не жившее в Советском Союзе), тревожного настоящего (растет детская преступность), непредсказуемого будущего (пространству чужого и непонятного предстоит в конце концов вырасти до размеров «актуальной реальности»). Все эти симптомы социальной дезориентации свободно умещаются в расхожую метафору потерянного поколения. У этой метафоры есть аналог отечественного происхождения — близкий, хотя и не синонимичный; обычно он служит для описания событий, имеющих непосредственное отношение к литературе, скажем: «Поэтическое поколение 90-х оказалось незамеченным» [2]. Напомним: «Незамеченное поколение» — название книги Владимира Варшавского, впервые опубликованной в Нью-Йорке в 1956 году. Ее жанр, как и вынесенный в заголовок образ поколения, определяется апофатически — не вполне мемуары, не вполне историческая хроника, совсем не исследование, скорее ретроспективный манифест. Варшавский возвращается к поколенческой риторике, популярной среди эмигрантских (особенно парижских) интеллектуалов в межвоенные годы, и прежде всего — к едва ли не основному предмету окололитературных публичных дискуссий: возможны ли в эмиграции «новые», «молодые» литераторы, «смена» тех, кто успел реализоваться еще в России? Об этой «новой», некогда «молодой», генерации, к которой причислялся и причислял себя Варшавский, он и пишет книгу, прочно закрепляя за своим поколением репутацию «незамеченного». В дальнейшем конструкция «незамеченное поколение» не только утверждается в качестве термина, но и приобретает очертания уникального и в то же время универсального образца, с которым удобно идентифицироваться: «…Есть пример, когда несостоятельность и слабость преодолели время, вернее, безвременье; когда поколение, задуманное историей как незамеченное, смогло состояться как бы в ином измерении. В истории литературы попытка единственная, возможно, что повторить ее никогда не удастся — опыт „молодых“ литераторов русского зарубежья первой волны слишком похож на чудо. Но вселяет надежду то, что, если отсчитать шесть десятилетий назад и пересечь пространство, оказавшись по ту сторону России, мы во многом получим зеркальное отражение наших дней» [3], — полагает исследователь эмигрантской литературы Мария Васильева. Вообще образ таинственного мира «по ту сторону России», эмигрантского зазеркалья, нередко позволяет говорить о социальных катаклизмах последних лет — так в эссе Леонида Костюкова Москва 1990-х плавно перетекает в «русский Париж» 1930-х [4]. В основе этой аналогии будут изолированность, одиночество в «новой», «чужой» стране, отсутствие понимающей аудитории, нищета — все те знаки верности себе, из которых складывается описанный Варшавским сюжет незамеченное™. При помощи метафоры «незамеченного поколения» может обозначаться разрыв между «состоявшимися шестидесятниками» и «тусовочным постандеграундом» [5], между «пожинающим ныне лавры постсоветским авангардом» и «незамеченным поколением 95-го» [6]— в любом случае апелляция к «незамеченному поколению» должна вернуть ускользающее ощущение современности, чувство причастности к актуальному. Такой «пример», образец поколения незамеченного, но в то же время известного, поколения непризнанного, однако не забытого, позволяет придать статус существования всему, что кажется недовоплощенным или невыразимым. Итак, речь дальше пойдет об образе литературного поколения, возникшем в послереволюционной эмиграции. Этот коллективный образ может обозначаться по-разному, но всегда расплывчато, при помощи соотносительных дефиниций. Интересующее нас «поколение» называют «молодым», «младшим» (по отношению к «старшему»), «вторым» (по отношению к «первому»); наконец, эпитет, предложенный Варшавским, тоже указывает — на этот раз с отчетливым укором — на стороннюю инстанцию; для появления «незамеченного поколения» необходимы те, кто его не заметил. Такие предельно общие термины, как правило, привязываются к четким хронологическим координатам, а нередко и к конкретному месту действия. Время «незамеченного поколения» отсчитывают с середины 1920-х до начала 1940-х годов, при этом часто имеют в виду только Париж, хотя литературные сообщества русских эмигрантов существовали и в Берлине, Праге, Харбине. Более того, образ поколения способен сужаться до довольно тесного круга литераторов — завсегдатаев монпарнасских кафе и авторов журнала «Числа» [7]; в этом случае роль «идеолога» и «наставника молодых» отводится Георгию Адамовичу, «выразителем умонастроений», «легендой поколения» признается Борис Поплавский. Однако поколенческая риторика остается гибкой: так, ровесник Поплавского Газданов или почти ровесник Набоков, предпочитавшие дистанцироваться от монпарнасского круга, могут и причисляться к «молодой эмигрантской литературе», и противополагаться ей — в зависимости от ситуации. Источник |
Автор: Раев Марк
