пушкин соловей мой соловейко история создания
Александр Пушкин — Соловей мой, соловейко ( Соловей )
Соловей мой, соловейко,
Птица малая лесная!
У тебя ль, у малой птицы,
№ 4 Незаменные три песни,
У меня ли, у молодца,
Три великие заботы!
Как уж первая забота —
№ 8 Рано молодца женили;
А вторая-то забота —
Ворон конь мой притомился;
Как уж третья-то забота —
№ 12 Красну-девицу со мною
Разлучили злые люди.
Вы копайте мне могилу
Во поле, поле широком,
№ 16 В головах мне посадите
Алы цветики-цветочки,
А в ногах мне проведите
Чисту воду ключевую.
№ 20 Пройдут мимо красны девки,
Так сплетут себе веночки.
Пойдут мимо стары люди,
Так воды себе зачерпнут.
Solovey moy, soloveyko,
Ptitsa malaya lesnaya!
U tebya l, u maloy ptitsy,
Nezamennye tri pesni,
U menya li, u molodtsa,
Tri velikiye zaboty!
Kak uzh pervaya zabota —
Rano molodtsa zhenili;
A vtoraya-to zabota —
Voron kon moy pritomilsya;
Kak uzh tretya-to zabota —
Krasnu-devitsu so mnoyu
Razluchili zlye lyudi.
Vy kopayte mne mogilu
Vo pole, pole shirokom,
V golovakh mne posadite
Aly tsvetiki-tsvetochki,
A v nogakh mne provedite
Chistu vodu klyuchevuyu.
Proydut mimo krasny devki,
Tak spletut sebe venochki.
Poydut mimo stary lyudi,
Tak vody sebe zacherpnut.
Cjkjdtq vjq, cjkjdtqrj,
Gnbwf vfkfz ktcyfz!
E nt,z km, e vfkjq gnbws,
Ytpfvtyyst nhb gtcyb,
E vtyz kb, e vjkjlwf,
Nhb dtkbrbt pf,jns!
Rfr e; gthdfz pf,jnf —
Hfyj vjkjlwf ;tybkb;
F dnjhfz-nj pf,jnf —
Djhjy rjym vjq ghbnjvbkcz;
Rfr e; nhtnmz-nj pf,jnf —
Rhfcye-ltdbwe cj vyj/
Hfpkexbkb pkst k/lb/
Ds rjgfqnt vyt vjubke
Dj gjkt, gjkt ibhjrjv,
D ujkjdf[ vyt gjcflbnt
Fks wdtnbrb-wdtnjxrb,
F d yjuf[ vyt ghjdtlbnt
Xbcne djle rk/xtde//
Ghjqlen vbvj rhfcys ltdrb,
Nfr cgktnen ct,t dtyjxrb/
Gjqlen vbvj cnfhs k/lb,
Nfr djls ct,t pfxthgyen/
История создания песни. Соловей
Антон Антонович Дельвиг, по словам Пушкина, поэт недооцененный, а сегодня и многими забытый. Вспоминается он чаще всего в связи с Александром Сергеевичем, в круг близких друзей которого входил этот замечательный русский поэт «золотого века», автор многих популярных русских песен.
Именно в них барон Дельвиг был по-настоящему оригинален, хотя начинал Антон Антонович с подражания античным поэтам. Знание античности позволило ему соединить изумительный по красоте поэтический строй древнегреческого с духом русского мира, хотя Дельвиг принадлежал к поэтом аристократическим.
Ценитель всего русского Иван Киреевский считал, что изысканная муза Греции на северной русской почве не выжила бы, если бы не была согрета народной одеждою. Если бы на классические формы Аттики Дельвиг не набросил русскую душегрейку уныния, никто бы не услышал живущих уже часто безотносительно к имени Дельвига замечательных русских песен:
«Соловей мой, соловей…», «Не осенний мелкий дождичек», «Скучно, девушки, весною жить одной…», «Ах ты, ночь ли, Ноченька!», «Наяву и в сладком сне», «Дедушка! девицы» и другие.
Но далеко не все так оценивали песни Дельвига. Например, такой авторитетный критик как Г.Белинский всегда отзывался о русских песнях поэта достаточно резко, а заодно и вообще о всем его творчестве. Якобы, нет в его песнях нечего русского, кроме слов; одна сладенькая задумчивость и ничего боле.
Пусть эти слова останутся на совести «великого» критика, плохо то, что именно они были услышаны, и за Дельвигом надолго закрепилась слава того, кто был всего лишь спутником и тенью гениального Пушкина, привлекательным своими душевными качествами: добротой, мягкостью, веселым нравом и незлобивостью.
По поводу этого мифа о лени Дельвига Давид Самойлов писал:
О Дельвиг, ты достиг такого ленью,
Чего трудом не каждый достигал!
Но вернемся к русской. Именно Дельвиг ввел в литературный оборот это словосочетание. Им написано 26 русских песен и романсов, на которые писали музыку Алябьев, Глинка, Даргомыжский. Именно музыкальное сопровождение сделало народные песни Антона Антоновича популярными.
Известна история с написанием музыки к русской песне «Соловей мой, соловей». История почти трагическая. Алябьев написал музыку в тюрьме, куда попал по нелепой случайности: уличив отставного полковника Т. М. Времева в шулерство, он ударил его.
Через несколько дней Времев скончался от разрыва селезенки, а Алябьева обвинили в убийстве, не приняв во внимание, что полковник давно и тяжело болел. В тюрьме Алябьев начал терять зрение и спасла его музыка. В камеру, по ходатайству сестры композитора, позволили поставить рояль и Алябьев начал сочинять.
Одной из первых была написана песня на слова Антона Дельвига «Соловей мой, соловей», полный текст которой привожу ниже. Интересно, что услышав впервые эту песню, другой композитор, Алексей Верстовский, заметил, что русскому таланту и тюрьма не помеха, на что Алябьев просил передать ему, что рядом с ним много свободных камер.
Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!
Ты куда, куда летишь,
Где всю ночку пропоешь?
Кто-то бедная, как я,
Ночь прослушает тебя,
Не смыкаючи очей,
Утопаючи в слезах?
Ты лети, мой соловей,
Хоть за тридевять земель,
Хоть за синие моря,
На чужие берега;
Побывай во всех странах,
В деревнях и в городах:
Не найти тебе нигде
Горемышнее меня.
У меня ли у младой
Дорог жемчуг на груди,
У меня ли у младой
Жар-колечко на руке,
У меня ли у младой
В сердце миленький дружок.
В день осенний на груди
Крупный жемчуг потускнел,
В зимню ночку на руке
Распаялося кольцо,
А как нынешней весной
Разлюбил меня милой.
1825
Песня поется от имени девушки, тяжело переживающей разлуку с любимым, а в интерпретации Алябьева она стала образом разлуки двух близких людей. Но была у него и личная история. На одном из новогодних балов он познакомился с Екатериной Римской-Корсаковой и влюбился, но она была замужем и он не посмел разрушить ее счастье.
Через много лет они снова встретились. Она уже была вдовой. Тогда композитор объяснился Екатерине Александровне в любви и они обвенчались. Говорят, что песню о соловье Алябьев посвятил своей возлюбленной. История красивая, но документального подтверждения ей нет.
Алябьев писал песню в соответствие с интонацией Дельвига, где первые слова не являются ни припевом, ни рефреном. Популярность песни привела к тому, что возникли многочисленные ее вариации и обработки, в которых мало что осталось от грустной песни Антона Дельвига и грустной истории Алябьева.
Достаточно посмотреть на ее исполнение песни в интерпретации Витаса, чтобы понять, насколько это далеко от авторского текста.
Мне кажется, что ближе всего к дельвиговской интонации звучит эта песня в фильме К.Шахназарова «Курьер», хотя и она исполняется в усеченном варианте (нажмите на ссылку, чтоб посмотреть отрывок).Интонационную основу русских песен Дельвига составляет русская грусть, а если есть радость, то часто со слезами. В его песнях много нежности и теплоты, вкуса и любви к Родине. Дельвиг всегда был патриотом: еще в лицее, когда началась война 1812 года, он написал (в четырнадцать лет!) свое первое стихотворение:
Как разнесся слух по Петрополю,
Слух прискорбнейший россиянину,
Что во матушку-Москву каменку
Взошли варвары иноземные.
То услышавши, отставной сержант
Подозвал к себе сына милого,
Отдавал ему свой булатный меч
И, обняв его, говорил тогда:
«Вот, любезный сын, сабля острая
Неприятелей разил коей я,
Бывал часто с ней во сражениях,
Умирать хотел за Отечество
И за батюшку Царя белого.
…………….
Поезжай разить силы вражески
Под знаменами Витгенштеина,
Вождя славного войска русского.
Не пускай врага разорити Русь
Иль пусти его через труп ты свой»
Русские песни поэта исполнялись в основном в городской среде и в домах дворян, и сам барон, по воспоминаниям родных, часто садился за рояль и пел. Время показало неправоту и несправедливость оценок Белинского. Песни Дельвига вошли в золотой фонд русской и мировой культуры, и исполняются в том числе иностранными певцами.
Антонина Нежданова «Соловей»
Рита Штрайх (Rita Streich). 1957 г.
Пушкин соловей мой соловейко история создания
«Соловей мой, соловей». Барон Дельвиг
В кругу лицеистов он слыл одним из лучших поэтов – недаром именно к Дельвигу обратился директор лицея Е.Г. Энгельгардт с просьбой написать прощальные стихи выпуска, которые стали лицейским гимном.
Шесть лет промчалось как мечтанье,
В объятьях сладкой тишины.
И уж Отечества призванье
Гремит нам: шествуйте, сыны!
Простимся, братья! Руку в руку!
Обнимемся в последний раз!
Судьба на вечную разлуку,
Быть может, здесь сроднила нас!
К юбилею Антона Антоновича Дельвига о его личности и вкладе в русскую литературу размышляют литературоведы Института Пушкина.
Галина Якушева, профессор, доктор филологических наук
Недалеко от московской станции метро «Электрозаводская» на улице Большая Семеновская можно увидеть указатель, где в течение длительного времени было написано: Библиотека художественной литературы имени А.А. ДАльвига.
Пришлось приложить некоторые усилия, чтобы эта публичная ошибка, пусть и не сразу, была исправлена. Ошибка досадная – но, к сожалению, в определенном смысле симптоматичная: мы не так широко и глубоко знаем свою отечественную литературу, как нам это представляется, и слишком много в ней для нас своего рода «знакомых незнакомцев», о которых, конечно, мы что-то слышали – да не прослушали до конца.
Имя Антона Дельвига для нас в первую очередь связано с именем Пушкина, со светлым и радостным миром лицейского братства:
Дай руку, Дельвиг, что ты спишь?
Проснись, ленивец сонный!
Ты не под кафедрой лежишь,
Взгляни: здесь круг твоих друзей,
Бутыль вином налита,
За здравье музы нашей пей,
Кто не помнит этих строк юношеского стихотворения Пушкина «Пирующие студенты», да и других обращений нашего великого поэта к своему собрату по перу и открытому, жизнеприемлющему и свободолюбивому отношению к миру. Неслучайно Пушкин заметил в одном из своих отзывов о Дельвиге, что тот в лицее – при всем многообразии милых для сердца Александра Сергеевича лиц, – был ему ближе всех.
Ближе всех – и как один из тех россиян, искренних и истинных патриотов своего отечества, в жилах которых текла не только русская, а иногда и совсем не русская кровь, но которые вполне могли бы применить к себе известные слова стопроцентной этнической немки и великой русской государыни Екатерины Второй: «Я больше русскою была, чем многие, по крови вам родные».
Таковы были – среди многих и многих – и сам Пушкин, и не превзойденный по сей день собиратель и исследователь живого русского языка, сын датчанина и немки Владимир Иванович Даль, и замечательный – к сожалению, сейчас полузабытый, – поэт из обрусевшей немецкой семьи Лев Александрович Мей, страстный славянофил, автор либретто национальных опер «Псковитянка» и «Царская невеста».
Таков был и выходец из обедневшего рода лифляндских баронов Антон Дельвиг, предки которого жили на территории сегодняшней северной Латвии и южной Эстонии. В семейной традиции вызревала преданность России, интерес и уважение к ее народу (точнее – народам), ее истории и культуре. По свидетельству директора лицея Е.А. Энгельгардта, юный Дельвиг, при всем разнообразии литературных интересов, особое внимание уделял изучению именно русской литературы, знал ее лучше всех своих товарищей и «воинствующе» отстаивал ее красоты.
Собственное творчество Дельвига развивалось в двух направлениях: русской идиллии и народной песни.
Отечественной идиллии он стремился придать характер высокой античности, окрасить сентиментальность идиллического жанра не меланхолией «кладбищенской» (или «лазаретной», по определению Гёте) поэзии многих тогдашних европейских романтиков, но гаммой ярких чувств и мыслей гармоничного, естественного в проявлении своих эмоций человека («Изобретение ваяния», 1829).
А сочиняя «русские песни» по образцу народных, Дельвиг сумел тонко почувствовать атмосферу, понять особенности построения, поэтическую символику народного творчества – и, приближая свою «русскую песню» к романсу, шире раскрыть потенциал ее возможностей. На необычайно популярные в свое время тексты «русских песен» Дельвига часто писали музыку. И даже сейчас, в начале XXI века, мы не забыли романс «Соловей мой, соловей…» на музыку Александра Алябьева, вспоминаем песни «Не осенний частый дождичек» Михаила Глинки и «Пела, пела пташечка…» выдающегося тёзки Дельвига Антона Рубинштейна.
Но Дельвиг обладал еще одним великим качеством души, которое со времен знаменитой речи о Пушкине Ф.М. Достоевского признается неотъемлемой характеристикой русского духовного мира так такового и обозначается словом «всепреемлемость». То есть – желание, умение и способность впитывать, осознавать, принимать и развивать самые различные тенденции и веяния окружающего мира.
Кюхельбекера, как и Пушкина, Дельвиг считал своим ближайшим другом, более того – наставником, учителем. Именно с его помощью Дельвиг открыл для себя, наряду с вольнолюбием и чутким миром русской литературы, мир просветительской и взыскующей идеала немецкой поэзии, вдохновившей Дельвига на создание патриотической русской идиллии «Отставной солдат», посвященной Отечественной войне 1812 года.
Маленького роста, с внимательным взглядом и застенчиво-добрым лицом, Антон Антонович Дельвиг имел при жизни и ушел в мир иной с репутацией ленивца и флегматика – столь же прочной, сколь и несправедливой. Но нас его кабинетная несуетливость, медлительная основательность «внешнего» рисунка поведения не должны обманывать. Огромное количество друзей (а друзьями его становились почти все, кому доводилось иметь с ними дело – за исключением разве что случаев принципиального идейного противостояния, например, Ф.В. Булгариным и Н.А. Полевым) говорит о его терпимости и доброте. Этими качествами и объясняется решительное отклонение Дельвигом любых насильственных действий с любой стороны во внутренней политике страны.
При этом, не принимая тактики революционного переворота декабристов, он до конца дней сохранил привязанность и сочувствие к осужденным мятежникам, среди которых были дорогие его сердцу Кюхельбекер, Пущин и другие. Антон Дельвиг был одним из немногих, кто пришел молча проститься с ними в день казни и высылки 13 июля 1826 года. И одним из совсем немногих, кто на протяжении всей жизни не менял своих гуманных человеколюбивых и вольнолюбивых взглядов. Будучи активным участником литературного процесса, членом «Вольного общества любителей российской словесности», общества «Зеленая лампа» и других поэтических союзов, с 1830 года издателем – вместе с А.С. Пушкиным и П.А. Вяземским, – альманаха «Северные цветы» и «Литературной газеты», он, среди прочего, анонимно печатает стихи декабристов (Вильгельма Кюхельбекера, Александра Одоевского, Николая и Александра Бестужевых), а также приветствует политического ссыльного – польского поэта Адама Мицкевича.
Чашу терпения шефа жандармов Бенкендорфа переполняет опубликованное в «Литературной газете» четверостишие о революционных событиях во Франции 1830 года – года окончания лелеемой роялистами эпохи Реставрации и окончательного падения монархии Бурбонов. Газету закрывают, Дельвига, уже тяжелобольного, обвиняют в политической оппозиционности и грозят репрессиями.
По мнению современников, это становится толчком для преждевременной смерти поэта. Антон Дельвиг был человеком непритязательной внешности, но большого мужества. Живя в предложенных обстоятельствах, он никогда не менял своих нравственных ценностей и жизненных ориентиров, не стремился привлечь к себе внимание шумом и демонстративными акциями – но всегда оставался стоек и верен самому себе.
Русский немец с британским юмором
Эльмира Афанасьева, литературовед, доктор филологических наук
Отец будущего поэта Антон Антонович Дельвиг происходил из прибалтийских немцев, служил майором Астраханского полка. Мать Любовь Матвеевна была дочерью статского советника Красильникова. Славная генеалогия и титулованность 13-летнего Дельвига сыграли не последнюю роль при поступлении в 1811 году в привилегированное учебное заведение – Царскосельский лицей, куда в это же время поступил 12-летний Александр Пушкин. И вот уже третье столетие имя Дельвига неразрывно связано с именем Пушкина. На всю жизнь их свяжет юношеская дружба, несмотря на то, что они были совершенно разными. Импульсивность характера одного ярко контрастировала ленивой степенности другого. Но было то, что их объединяло – любовь к литературе. Дельвиг рано начал публиковать свои поэтические тексты. С 1814 по 1815 годы в печати появилось пятнадцать его стихотворений, и в лицейском кругу он был признан как поэт. Среди первых публикаций – послание «Пушкину» 1815 года, завершающееся пророческим предсказанием о его будущности:
Пушкин! Он и в лесах не укроется;
Лира выдаст его громким пением,
И от смертных восхитит бессмертного
Аполлон на Олимп торжествующий.
Пушкин и Дельвиг – «братья по перу», реформаторы поэтического слога и стиля, создатели одного из самых жизнеспособных периодических изданий в истории российских СМИ – «Литературной газеты», на протяжении всей жизни будут обмениваться читательскими реакциями на поэтические творения друг друга.
После окончания лицея Дельвиг служит сначала в Департаменте горных и соляных дел, позже – в Министерстве финансов. С 1821 года работает в Публичной библиотеке под началом И.А. Крылова и А.Н. Оленина. Однако основной сферой деятельности для него является литература. Культурная атмосфера Петербурга этого времени формируется вокруг личности, способной сплотить писателей-единомышленников. В 1825 году Дельвиг женится на Софье Салтыковой, и их дом становится одним из значимых литературных салонов столицы. Частыми гостями здесь были Евгений Баратынский, Николай Языков, Петр Плетнев, а после возвращения из Михайловской ссылки и Александр Пушкин. По воспоминаниям Анны Керн, Дельвиг был любезным и радушным хозяином и «умел счастливить всех, имевших к нему доступ», благодаря истинно британскому юмору он «шутил всегда остроумно, не оскорбляя никого». С 1825 года он начинает активную издательскую деятельность. Альманахи «Северные цветы», «Подснежник», позже «Литературная газета», издаваемые им лично или при его участии, объединяли поэтов пушкинского круга. Атмосфера литературного салона и издательская деятельность органично дополняли друг друга, формировали почву для развития русской словесности и русского литературного языка.
В 1829 году увидит свет сборник «Стихотворения барона Дельвига», в который были включены элегии, идиллии, песенная лирика, сонеты, послания. С одной стороны, в сборнике очевиден диалог с античной традицией (стихотворения «Дамон», «Купальницы», «Конец Золотого века»). С другой стороны, в целом ряде стихотворений Дельвиг смело стилизует лирические тексты под народные песни, насыщает поэзию образами и мотивами славянского фольклора: «Пела, пела пташечка», «Сон», «Мой суженный, мой ряженный». Так для читающей публики открывалась красота русского языка и русского мира, что отметил в критическом отзыве Ксенофонт Полевой: «Уже история русская становится для нас занимательнее всех чужеземных; уже мы начинаем дорожить своим нравственным достоинством, и поэзия русская уже пробуждает в нас эстетические чувства».
Вошло в сборник 1829 года и одно из самых известных стихотворений Антона Дельвига – «Русская песня» («Соловей мой, соловей»). К этому времени оно уже обрело уникальную песенную судьбу. Композитор Александр Алябьев переложил текст на музыку, и в январе 1827 года романс «Соловей» впервые прозвучал со сцены Большого театра в исполнении любимца светской публики того времени – Петра Булахова. Романс «Соловей» на сегодняшний день один из самых востребованных и любимых. К его музыкальной обработке обращались М.И. Глинка, Ф. Лист, М.Т. Высоцкий, А. Вивьен и др. Став музыкальной классикой, он вошел в репертуар легендарных исполнителей, среди которых Генриетта Зонтаг, Полина Виардо, Наталья Герасимова, Надежда Казанцева и мн. другие.
В исторической памяти закрепился образ Дельвига-ленивца. Очевидно, что этот миф сильно преувеличен и носит, как в свое время отметил исследователь творчества писателей пушкинской эпохи В.Э. Вацуро, литературный характер. Дельвиг был способен на решительные поступки. В 1825 году он отправился в Михайловское к опальному Пушкину, за что будет уволен со службы. В 1830 году публикует в «Литературной газете» стихотворение французского поэта Казимира Делавиня, посвященное жертвам Июльской революции 1830. После чего последовал допрос у А. Х. Бенкендорфа и угроза ссылки.
Стремление поддержать ссыльного Пушкина совпало со знакомством Дельвига с началом романа в стихах «Евгений Онегин». Перед поездкой в Михайловское он в марте 1825 года отправляет другу письмо. Стиль письма характеризует и риторический портрет адресанта, и его отношение к творчеству Пушкина: «Онегин твой у меня, читаю его и перечитываю и горю нетерпением читать продолжение его, которое должно быть, судя по первой главе, любопытнее и любопытнее. Целую крылья твоего Гения, радость моя». В творческом запале Дельвиг преодолевает все препятствия. Ни проблемы со здоровьем, ни запреты посещения опального поэта не могут остановить порыва встретиться с другом, в том числе и для обсуждения нового (еще не законченного) романа в стихах.
Именно благодаря Дельвигу до нас дошло одно из лучших изображений Пушкина. По его заказу Орест Кипренский, недавно вернувшийся из Италии, в 1827 году пишет портрет. Вместе с этим портретом в сознании современников закрепляется восприятие пушкинского гения как Первого поэта России. И очевидно, мнение заказчика портрета сыграло в этом процессе свою роль. Кипренский воплощает на холсте торжественно-возвышенный образ Пушкина, который символически дополнен античным мифом о божественной природе творчества с помощью статуэтки музы лирической поэзии Эрато на заднем плане. 1 сентября 1827 года портрет был представлен на выставке в Академии Художеств, а в следующем, 1828 году, Дельвиг закажет Николаю Уткину гравюру с этого портрета для её размещения в альманахе «Северные цветы».
О. Кипренский. Портрет Пушкина
В 1834 году А.С. Пушкин в память о лицейском друге начинает писать статью. Сохранился ее набросок. Стилистические оппозиции и резкость оценок, казалось бы, вводят читателя в тупик: «Способности его развивались медленно. Память у него была тупа; понятия ленивы. На 14-м году он не знал никакого иностранного языка и не оказывал склонности ни к какой науке». Но за резкими характеристиками следует обширное описание необычайной живости воображения и любви к поэзии: «Однажды вздумалось ему рассказать нескольким из своих товарищей поход 1807-го года, выдавая себя за очевидца тогдашних происшествий. Его повествование было так живо и правдоподобно и так сильно подействовало на воображение молодых слушателей, что несколько дней около него собирался кружок любопытных, требовавших новых подробностей о походе».
Пушкин пишет о лицейском друге, что любовь к поэзии пробудилась в нем рано: «Оды «К Диону», «К Лилете», «Дориде» писаны им на пятнадцатом году и напечатаны в собрании его сочинений безо всякой перемены. В них уже заметно необыкновенное чувство гармонии и той классической стройности, которой никогда он не изменял».
Обаяние личности, завораживающие импровизации рассказчика – таким Дельвига знали немногие. Но тем, кому он открывался с этой, творческой стороны, помнили и ценили удивительный талант Антона Дельвига, наделенного необычайным воображением.