протоиерей павел вишневский биография
Протоиерей Павел Вишневский: Как я провёл двенадцать лет в Бутырке
Семейная легенда гласит, что во времена нашествия поляков на Россию в XVII веке сюда прибыл католический священник — ксёндз, который позже принял православие, осел на Ярославщине и обрусел. От него и пошёл наш род Вишневских.
Молитва под бомбёжкой
Моему отцу было 15 лет, когда началась Великая Отечественная война. Он тогда после ремесленного училища трудился на автозаводе в Горьком. Во время налётов все убегали в убежище. Однажды отец не успел и позже рассказывал, какой это был ад. От ужаса он взмолился Богу, что если выживет, то будет служить Ему. В 1942 году отца призвали в армию, отправили в учебку, там он заболел тифом. Чудом выжил, но выглядел страшно: кожа да кости. И его отправили домой долечиваться.
Он поехал в Ярославскую область, в село Флоровское к своему деду-священнику — взять благословение на семинарию. Дед до этого пострадал за веру, сидел в тюрьме. Он был молитвенник, поминал всех людей, которых когда-либо встречал в своей жизни. Вписывал имена в особые тетрадки. За каждого вынимал частицу, поэтому проскомидия у него длилась часа два.
Конечно же папа получил от него благословение. Московская духовная семинария ещё не работала, но Сталин разрешил открыть Богословский институт в Новодевичьем монастыре. И вот отец поступил туда учиться.
Священником он стал в 1952 году. Много лет служил в Москве. А в 1987‑м вновь посетил Флоровское и увидел заброшенную Воскресенскую церковь, где когда-то священствовал его дед. Начал ездить туда в отпуск, восстанавливать. Потом купил там небольшой домик. Воскресенский храм открыли, и он в нём служит до сих пор.
Впечатления от женской колонии
С шести лет я пел в хоровой капелле мальчиков при Гнесинке. После школы служил в армии в 36-й конвойной дивизии внутренних войск МВД, где также пел в хоре. Моим однополчанином был рядовой Елисеев, который позже создал на базе нашего хора Центральный академический ансамбль песни и пляски внутренних войск МВД.
Благовония и табачный дым
В начале 1990-х стали пускать священников в больницы, тюрьмы и воинские части. Отец Глеб Каледа начал служить в Бутырском следственном изоляторе. Одному было тяжело, и он попросил помощников. Я вошёл в их число. Мне достался первый корпус, это тысяча человек. Можно в восемь утра войти и до восьми вечера просидеть.
Камеры переполнены, одна кровать на четверых, спят по очереди. Тяжкий запах грязного белья, пота, табака… Выходишь оттуда, а одежда, волосы, борода словно пропитались этим запахом. Мне говорят: «Вы так накурились, батюшка». А я отвечаю, что не курю.
Заходишь в камеру, заключённые тебя зовут: «Ну иди сюда, посиди, отдохни». Садишься, они начинают тебя о чём-то спрашивать, ты отвечаешь, смотришь, а уже четыре часа прошло.
В храм на службу осуждённых водили с ротвейлерами. Они мне жаловались: «Батюшка, мы не хотим с собаками ходить». — «А что вам эти собаки?» — «А они нас за пятки кусают». У них в камере от жуткого воздуха раны не заживали. Помню, служим литургию, я в алтаре, другой батюшка исповедует, а в конце храма кто-то курит, в карты играют. А ты этого не видишь, потом уже рассказывают. Только чувствуешь, когда кадишь ладан, что навстречу валит табачный дым.
В Англии предпочитают гимнастику
Был случай: я крестил в кабинете начальника тюрьмы одного благотворителя, который много помогал храму в Бутырке и вдруг сам сюда загремел. Когда я его крестил, в кабинете не было ни ведра, ни тазика. Пришлось его обливать из графина, которым, как говорили, пользовался ещё Дзержинский.
А потом меня пригласили на конференцию тюремных капелланов, она проходила в Англии. Там духовная жизнь заключённых налажена (конечно, только тех, кто этого желает). Священнику каждый день дают компьютерную распечатку списка поступивших за сутки, он всех обходит, раздаёт буклеты с информацией о тюремном храме. Кто хочет, посещает службы, беседы. Но приходят немногие — примерно каждый десятый, большинство предпочитают гимнастику. Из камеры там можно пройти в храм, баскетбольный зал, компьютерный класс. Не сравнить с Бутыркой, где в камере, как в улье, сидело по 120 человек. Правда, сейчас и у нас многое изменилось. Пусть пока не как в Англии, но всё же стараются создать условия и для заключённых, и для священников.
Факты из жизни протоиерея Павла Вишневского
Его отец, протоиерей Сергий Вишневский, — один из старейших клириков Церкви, ему скоро исполнится 90.
У отца Павла три родных брата, и все стали священниками.
В юности он служил иподиаконом Патриарха Пимена.
Двенадцать лет был тюремным священником в Бутырке.
Сегодня служит клириком храма Святых мучениц Веры, Надежды, Любови и Софии при Миусском кладбище, а также больничным священником в хосписе при 24-й больнице.
Из нашего архива: Протоиерей Павел Вишневский: Как я провёл двенадцать лет в Бутырке
Семейная легенда гласит, что во времена нашествия поляков на Россию в XVII веке сюда прибыл католический священник — ксёндз, который позже принял православие, осел на Ярославщине и обрусел. От него и пошёл наш род Вишневских.
Молитва под бомбёжкой
Моему отцу было 15 лет, когда началась Великая Отечественная война. Он тогда после ремесленного училища трудился на автозаводе в Горьком. Во время налётов все убегали в убежище. Однажды отец не успел и позже рассказывал, какой это был ад. От ужаса он взмолился Богу, что если выживет, то будет служить Ему. В 1942 году отца призвали в армию, отправили в учебку, там он заболел тифом. Чудом выжил, но выглядел страшно: кожа да кости. И его отправили домой долечиваться.
Он поехал в Ярославскую область, в село Флоровское к своему деду-священнику — взять благословение на семинарию. Дед до этого пострадал за веру, сидел в тюрьме. Он был молитвенник, поминал всех людей, которых когда-либо встречал в своей жизни. Вписывал имена в особые тетрадки. За каждого вынимал частицу, поэтому проскомидия у него длилась часа два.
Конечно же папа получил от него благословение. Московская духовная семинария ещё не работала, но Сталин разрешил открыть Богословский институт в Новодевичьем монастыре. И вот отец поступил туда учиться.
Священником он стал в 1952 году. Много лет служил в Москве. А в 1987‑м вновь посетил Флоровское и увидел заброшенную Воскресенскую церковь, где когда-то священствовал его дед. Начал ездить туда в отпуск, восстанавливать. Потом купил там небольшой домик. Воскресенский храм открыли, и он в нём служит до сих пор.
Впечатления от женской колонии
С шести лет я пел в хоровой капелле мальчиков при Гнесинке. После школы служил в армии в 36-й конвойной дивизии внутренних войск МВД, где также пел в хоре. Моим однополчанином был рядовой Елисеев, который позже создал на базе нашего хора Центральный академический ансамбль песни и пляски внутренних войск МВД.
Благовония и табачный дым
В начале 1990-х стали пускать священников в больницы, тюрьмы и воинские части. Отец Глеб Каледа начал служить в Бутырском следственном изоляторе. Одному было тяжело, и он попросил помощников. Я вошёл в их число. Мне достался первый корпус, это тысяча человек. Можно в восемь утра войти и до восьми вечера просидеть.
Камеры переполнены, одна кровать на четверых, спят по очереди. Тяжкий запах грязного белья, пота, табака… Выходишь оттуда, а одежда, волосы, борода словно пропитались этим запахом. Мне говорят: «Вы так накурились, батюшка». А я отвечаю, что не курю.
Заходишь в камеру, заключённые тебя зовут: «Ну иди сюда, посиди, отдохни». Садишься, они начинают тебя о чём-то спрашивать, ты отвечаешь, смотришь, а уже четыре часа прошло.
В храм на службу осуждённых водили с ротвейлерами. Они мне жаловались: «Батюшка, мы не хотим с собаками ходить». — «А что вам эти собаки?» — «А они нас за пятки кусают». У них в камере от жуткого воздуха раны не заживали. Помню, служим литургию, я в алтаре, другой батюшка исповедует, а в конце храма кто-то курит, в карты играют. А ты этого не видишь, потом уже рассказывают. Только чувствуешь, когда кадишь ладан, что навстречу валит табачный дым.
В Англии предпочитают гимнастику
Был случай: я крестил в кабинете начальника тюрьмы одного благотворителя, который много помогал храму в Бутырке и вдруг сам сюда загремел. Когда я его крестил, в кабинете не было ни ведра, ни тазика. Пришлось его обливать из графина, которым, как говорили, пользовался ещё Дзержинский.
А потом меня пригласили на конференцию тюремных капелланов, она проходила в Англии. Там духовная жизнь заключённых налажена (конечно, только тех, кто этого желает). Священнику каждый день дают компьютерную распечатку списка поступивших за сутки, он всех обходит, раздаёт буклеты с информацией о тюремном храме. Кто хочет, посещает службы, беседы. Но приходят немногие — примерно каждый десятый, большинство предпочитают гимнастику. Из камеры там можно пройти в храм, баскетбольный зал, компьютерный класс. Не сравнить с Бутыркой, где в камере, как в улье, сидело по 120 человек. Правда, сейчас и у нас многое изменилось. Пусть пока не как в Англии, но всё же стараются создать условия и для заключённых, и для священников.
Факты из жизни протоиерея Павла Вишневского
Его отец, протоиерей Сергий Вишневский, — один из старейших клириков Церкви, ему скоро исполнится 90.
У отца Павла три родных брата, и все стали священниками.
В юности он служил иподиаконом Патриарха Пимена.
Двенадцать лет был тюремным священником в Бутырке.
Сегодня служит клириком храма Святых мучениц Веры, Надежды, Любови и Софии при Миусском кладбище, а также больничным священником в хосписе при 24-й больнице.
Семья
Отец Сергий Вишневский воспитал четверых сыновей, все они продолжают его дело – служат в священническом сане.
Протоирей Павел Вишневский
Протоиерей Павел Вишневский — об удивительной судьбе отца, об обещании Богу и служении в тюрьме.
Фото: capellus.livejournal.com
Храм в Бутырке: поддержка святых вместо обвинения
Семейная легенда гласит, что во времена нашествия поляков на Россию в XVII веке сюда прибыл католический священник — ксёндз, который позже принял православие, осел на Ярославщине и обрусел. От него и пошёл наш род Вишневских.
Молитва под бомбёжкой
Моему отцу было 15 лет, когда началась Великая Отечественная война. Он тогда после ремесленного училища трудился на автозаводе в Горьком. Во время налётов все убегали в убежище. Однажды отец не успел и позже рассказывал, какой это был ад. От ужаса он взмолился Богу, что если выживет, то будет служить Ему. В 1942 году отца призвали в армию, отправили в учебку, там он заболел тифом. Чудом выжил, но выглядел страшно: кожа да кости. И его отправили домой долечиваться.
Он поехал в Ярославскую область, в село Флоровское к своему деду-священнику — взять благословение на семинарию. Дед до этого пострадал за веру, сидел в тюрьме. Он был молитвенник, поминал всех людей, которых когда-либо встречал в своей жизни. Вписывал имена в особые тетрадки. За каждого вынимал частицу, поэтому проскомидия у него длилась часа два.
Конечно же папа получил от него благословение. Московская духовная семинария ещё не работала, но Сталин разрешил открыть Богословский институт в Новодевичьем монастыре. И вот отец поступил туда учиться.
Священником он стал в 1952 году. Много лет служил в Москве. А в 1987 м вновь посетил Флоровское и увидел заброшенную Воскресенскую церковь, где когда-то священствовал его дед. Начал ездить туда в отпуск, восстанавливать. Потом купил там небольшой домик. Воскресенский храм открыли, и он в нём служит до сих пор.
Впечатления от женской колонии
С шести лет я пел в хоровой капелле мальчиков при Гнесинке. После школы служил в армии в 36-й конвойной дивизии внутренних войск МВД, где также пел в хоре. Моим однополчанином был рядовой Елисеев, который позже создал на базе нашего хора Центральный академический ансамбль песни и пляски внутренних войск МВД.
Благовония и табачный дым
В начале 1990-х стали пускать священников в больницы, тюрьмы и воинские части. Отец Глеб Каледа начал служить в Бутырском следственном изоляторе. Одному было тяжело, и он попросил помощников. Я вошёл в их число. Мне достался первый корпус, это тысяча человек. Можно в восемь утра войти и до восьми вечера просидеть.
Камеры переполнены, одна кровать на четверых, спят по очереди. Тяжкий запах грязного белья, пота, табака… Выходишь оттуда, а одежда, волосы, борода словно пропитались этим запахом. Мне говорят: «Вы так накурились, батюшка». А я отвечаю, что не курю.
Заходишь в камеру, заключённые тебя зовут: «Ну иди сюда, посиди, отдохни». Садишься, они начинают тебя о чём-то спрашивать, ты отвечаешь, смотришь, а уже четыре часа прошло.
В храм на службу осуждённых водили с ротвейлерами. Они мне жаловались: «Батюшка, мы не хотим с собаками ходить». — «А что вам эти собаки?» — «А они нас за пятки кусают». У них в камере от жуткого воздуха раны не заживали. Помню, служим литургию, я в алтаре, другой батюшка исповедует, а в конце храма кто-то курит, в карты играют. А ты этого не видишь, потом уже рассказывают. Только чувствуешь, когда кадишь ладан, что навстречу валит табачный дым.
В Англии предпочитают гимнастику
Был случай: я крестил в кабинете начальника тюрьмы одного благотворителя, который много помогал храму в Бутырке и вдруг сам сюда загремел. Когда я его крестил, в кабинете не было ни ведра, ни тазика. Пришлось его обливать из графина, которым, как говорили, пользовался ещё Дзержинский.
А потом меня пригласили на конференцию тюремных капелланов, она проходила в Англии. Там духовная жизнь заключённых налажена (конечно, только тех, кто этого желает). Священнику каждый день дают компьютерную распечатку списка поступивших за сутки, он всех обходит, раздаёт буклеты с информацией о тюремном храме. Кто хочет, посещает службы, беседы. Но приходят немногие — примерно каждый десятый, большинство предпочитают гимнастику. Из камеры там можно пройти в храм, баскетбольный зал, компьютерный класс. Не сравнить с Бутыркой, где в камере, как в улье, сидело по 120 человек. Правда, сейчас и у нас многое изменилось. Пусть пока не как в Англии, но всё же стараются создать условия и для заключённых, и для священников.
Факты из жизни протоиерея Павла Вишневского
Его отец, протоиерей Сергий Вишневский, — один из старейших клириков Церкви, ему скоро исполнится 90.
У отца Павла три родных брата, и все стали священниками.
В юности он служил иподи¬аконом Патриарха Пимена.
Двенадцать лет был тюремным священником в Бутырке.
Сегодня служит клириком храма Святых мучениц Веры, Надежды, Любови и Софии при Миусском кладбище, а также больничным священником в хосписе при 24-й больнице.
Наши ровесники из Бутырки
Беседа 1997 г. со
священником Павлом ВИШНЕВСКИМ
от уже несколько лет священник Павел Вишневский, настоятель московского храма преподобного Феодора Студита, что у Никитских ворот, окормляет заключенных Бутырской тюрьмы. Раз в неделю неопустительно посещает он следственный изолятор, исполняя свой христианский долг, по слову апостола: Помните узников, как бы и вы с ними были в узах (Евр . 13,3).
Мы надеемся, что опыт, которым делится с нами о. Павел в публикуемой беседе, окажется небесполезным для тех, кого Господь в будущем сподобит нести нелегкое бремя пастырского служения.
— Сейчас некоторых наших студентов направляют для беседы с заключенными в тюрьму. О чем может говорить студент, не имеющий священного сана?
— Вы знаете, как ни странно это может показаться, но не так важно, кто туда идет — священник, студент или мирянин. Нужно прежде всего иметь открытое сердце, откликающееся на человеческое страдание. Вы должны чувствовать себя так, как будто вы посещаете тяжело больного человека, придя к которому сам не знаешь, как его можно утешить. Не так важно, о чем вы будете разговаривать, — хотя вы встретите там, возможно, ваших ровесников, людей одного с вами возраста. Важно, чтобы эти люди не были вам безразличны.
Я вообще сторонник того, что идти на контакт с заключенными должны люди, которые этого хотят, которые чувствуют себя способными. Если вы студент, то вы можете рассказать о себе, поделиться трудностями… Вот, у вас тяжелая нагрузка, как в армии: длинные уроки, дисциплина; как в армии — землячества… И тогда общение приобретет конкретный смысл, за который можно будет зацепиться.
— А какие трудности приходится испытывать тем, кто с проповедью Слова Божия впервые переступает порог тюрьмы?
Здесь не нужно бояться сотрудничества. Пусть тот, кто ведет себя нормально, получит два апельсина, а кто зверствует, матерится, — тому пусть достанется корка — чай заварить. И в этом будет стимул, воспитательный момент — как в школе, где администрация тоже имеет большое значение. Многое можно оставить на ее усмотрение…
— А как складывались Ваши отношения с тюремной администрацией?
— Отношения закладывал отец Глеб Каледа. Он был человек огромного житейского опыта: прошел войну, долгое время работал врачом… И хотя начинал он с нуля, но многое успел сделать. В то время здесь еще работали приличные люди. А теперь, после того, как перестали выплачивать зарплату, все изменилось. Когда за свой неблагодарный и тяжелый труд человек по полгода не получает ни копейки, он неминуемо ожесточается. Прибавьте условия: все старое, обветшалое, трубы текут, все покрыто плесенью… А запах — немытого тела, гноя, гниющей одежды. В камерах жутко накурено. Омерзительное питание, отсутствие возможности дышать свежим воздухом — отсюда болезни: туберкулез, чесотка, гепатит, дифтерия. И вот, работают здесь в основном приезжие, да и те не задерживаются надолго. Они хорошо усваивают то, что руки нужно мыть с бактерицидным мылом, но помощи вы от них не получите… Те, кого они охраняют, им в лучшем случае безразличны.
— Есть ли какие-нибудь духовные потребности у заключенных?
Им очень не хватает человеческого общения, простого человеческого отношения, ведь никто с ними не разговаривает. Они, как сироты…
— Но часто, когда входишь к ним, видишь безразличные, угрюмые лица. Они как бы спрашивают: «И вы тоже — поговорите и уйдете? Поговорите и мы вас больше никогда не увидим?»
— Они должны быть уверены в человеке, знать его как личность. Замкнутость в их положении явление закономерное. Ведь это не просто тюрьма, где человек отсиживает свое на нарах, а следственный изолятор, где за каждое слово могут набавить год или два. Поэтому они очень осторожны…Пока они не удостоверятся в вас, будут вести ничего не значащие разговоры — дай крестик, свечку дай…
Потом, у них развивается особая чуткость. Если вы приходите поучать, то ассоциация у них возникает совершенно определенная. Вы же знаете, как их учат — бьют сапогами. И они реагируют — не надо нам ничего рассказывать и показывать, мы сами с усами…
— То есть контакту надо научиться?
— Для контакта нужно, чтобы открыли камеру, впустили вас, закрыли и сказали: через час мы придем. Чтобы просто была возможность сидеть там, пить чай… А если вы стоя разговариваете — то это даже психологически трудно. Для серьезного разговора нужно сесть. А дальше все очень индивидуально. Когда он видит священника, у него возникает эмоция: красивый крест, из чего он сделан и т. д. Потом: дай мне крест, я хочу твой крест надеть. То есть для священника совершенно непривычные просьбы. А их это очень волнует. Он может два часа тебя уговаривать, чтобы ты дал ему крест одеть.
А кто-то говорит: я художник, хочу иконы писать. И вот если ты придешь и прориси ему принесешь! — Для него это очень важно может быть — они берут, например, репродукцию Сикстинской Мадонны или Моны Лизы и рисуют нимб — получается пародия — и жалко, и смешно смотреть. А если размножить и принести прориси икон святителя Николая — самые простые, доступные — в их среде это начинает распространяться. Можно показать, как четки плести — самые простые, элементарные вещи. Я обратил внимание на то, как у нас в храме праздник проходит — важен не столько сам праздник, подготовка к нему — это так сплачивает людей. В первую очередь нужны конкретные вещи. Когда ты это поймешь, тогда начнется контакт. А если есть контакт, тогда он спрашивает: «А почему нельзя воровать?» — А так его не убедишь…
— Многие испытывают неприязнь к этим людям и как-бы боятся замараться общением с ними..
— Это совершенно такие же люди, как и мы с вами. Все что ни происходит с человеком — от Господа. Сейчас Господь его остановил. И многие это понимают и говорят: «Слава Богу, что я попал в тюрьму.» Вот он по глупости украл что-то, и только здесь его осенило, что это было совершенно напрасно… Много людей психически нездоровых (около 60%). Их надо лечить, а они сидят в тюрьме. Например, у него было трудное детство — отец алкоголик стукнул головой о стену. Человек вообще мало что понимает: куда попал? А никто не будет им заниматься. Около миллиона человек выключены из жизни. А ведь, выйдя из тюрьмы он будет жить рядом. Ежедневно из 900 колоний по 3 — 4 человека вливаются в наше общество. А у нас никто не думает — сможет ли этот человек вернуться, нормально жить. И часто они не знают, куда идти…
— Действительно, они становятся изгоями общества… А были ли у вас случаи, когда такой человек приходит к своему бывшему катехизатору и говорит: «Я никак не могу устроиться, что мне делать?»
— Многим ли заключенным выносится смертный приговор?
— В этом году у нас было больше смертных казней, чем когда-либо. А преступность возросла вдвое, в то время как на Западе с отменой смертной казни преступность упала. То есть эти явления как-то парадоксально связаны друг с другом, хотя закономерностей никто не изучал.
— Как вы, будучи церковным человеком, относитесь к узаконенной государством смертной казни?
Этот вопрос очень серьезный. Главное, конечно, профилактика подобных преступлений. Но я считаю, что делать этого не нужно.
— А вам доводилось служить в камере смертников?
— Я служил в этом году в коридоре смертников на Рождество. Я кратко исповедовал, много не говорил.
— Многие говорят: «Я поверил в Бога, когда услышал свой смертный приговор». Они надеются на то, что будут помилованы. В человеке никогда не умирает такая надежда.
— А что священник в таком случае может сказать?
— Это особая ситуация… Их на прогулку не выводят, они ни с кем не общаются. Если в тюрьме атмосфера замкнутая, то там тем более. Они сидят в подвальном помещении, все с ними очень грубо разговаривают… Но если на вас смотрит просвещенное Крещением лицо, если к вам обращаются полные любви глаза смертника, в недавнем прошлом убийцы, то, хотя как человек вы и не знаете, что сказать, но Господь дает священнику нужное слово… И память об этом лице и этих глазах вы будете носить в своем сердце всю свою жизнь…
С о. Павлом беседовал
послушник Олег Добронравов, III курс МДА
Остров спасения
Почему люди из разных городов, российских и зарубежных, едут на Ярославщину, в село Флоровское, к священнику Сергию Вишневскому
«Скажи мне… — Сергей Фёдорович доверительно приблизил лицо к сидящему рядом с его кроватью священнику. — Меня сомнения постоянно одолевают… Тебе одному поверю… Есть в тебе что-то такое… Чему нельзя не поверить. Скажи мне твёрдо и честно: Бог есть или нет Его?» «Есть», — тихо, но твёрдо и без тени сомнения отвечал отец Сергий.
 |
| Отец Сергий Вишневский. Фото: Владимир Ештокин |
— Вот и хорошо, — так же тихо отозвался больной. — Мы ведь с тобой старики, что нам друг другу врать, правда? Ты с какого года?
— С двадцать шестого.
— Да, ещё и тёзки. Значит, говоришь, есть… Теперь я буду твёрдо верить. Как ты.
Сей разговор происходил в 1994 году в доме великого русского кинорежиссёра Сергея Фёдоровича Бондарчука незадолго до его кончины. Супруга, актриса Ирина Константиновна Скобцева попросила священника отца Сергия Вишневского прийти и поговорить с мужем. Так и состоялась та беседа, столь важная для закатных дней Сергея Фёдоровича.
Перед самым уходом в лучший мир Бондарчука исповедовал иеромонах Тихон (Шевкунов), тогда ещё настоятель подворья Псково-Печерского монастыря. Ныне он архимандрит и наместник московского Сретенского монастыря. В своей недавно вышедшей книге «Несвятые святые» и другие рассказы» в главе «Об одной христианской кончине» он написал об этой встрече…
А отца Сергия уже вновь не было в Москве, он вернулся в Ярославскую область, в село Флоровское, где уже четвёртый год восстанавливал храм своего деда и жил при нём, навсегда покинув более спокойную московскую жизнь.
Село Флоровское лежит где-то посередине между Угличем и Рыбинском, в нескольких километрах к востоку от правого берега Волги у Мышкина. Всякий, кто впервые попадает сюда, невольно удивляется — как в этих глухих местах, окруженных болотами, оказался такой огромный двухэтажный храм — ведь само село Флоровское состоит их нескольких домишек, а окрестные деревни тоже негусто населены. Но так было не всегда. В XIX веке здесь кипела жизнь, сёла стояли большие. Храм Флора и Лавра в селе Флоровском Большесельского района Ярославской области воздвигнут на месте чудотворного явления иконы Божией Матери. Местное предание гласит, что приближенные Екатерины Второй однажды приехали по ягоду в эти знаменитые обильной и особенно вкусной клюквой места и заплутали в болотах. Спустилась ночь. Отчаявшись, заблудившиеся стали усердно молиться и через какое-то время увидели свет на верхушке дерева, исходивший от явившейся там иконы. Они побрели на этот свет, вышли к своим экипажам и спаслись. В память о событии и был воздвигнут величественный храм с пятью куполами и колокольней. Вокруг храма стало расти село.
Восстановление церкви ведется вот уже более двадцати лет стараниями настоятеля — отца Сергия Вишневского. В первые годы своего переселения сюда он мечтал: будут ездить люди, станут селиться, воскреснет село, построят заново церковноприходскую школу на месте старой, от которой остался один фундамент, поросший лесом. Теперь мечтательный пыл батюшки заметно остыл, но никакого уныния в душе у него не поселилось. В свои восемьдесят пять лет Сергей Николаевич достаточно бодрый, подвижный, очень жизнелюбивый человек. Приезжая к батюшке, тотчас заряжаешься от него каким-то удивительным излучением, наполняющим душу радостью, а тело — силой и здоровьем, желанием действовать.
В храме Флора и Лавра некогда был настоятелем дед отца Сергия по материнской линии, священник Николай Иванович Добронравов. Здесь, на погосте, возле алтарной части, он и похоронен.
Сам же Сергей Николаевич Вишневский родился 1 января 1926 года в семье военнослужащего. О своем происхождении он говорит так:
«Я горжусь тем, что являюсь уроженцем Ярославской земли, которая находится в самом сердце России, и все, что есть во мне хорошего, дали мне мои предки и моя родная земля».
Он рано научился читать. В селе Введенском, где работала мама, в доме у священника была огромная библиотека, и Сережа, перечитав все домашние книги, стал пользоваться книгами этого доброго человека — отца Иоанна Скворцова. В качестве «платы» за это отец Иоанн требовал, чтобы мальчик заучивал все главные молитвы. Когда отец Иоанн умер, его дети, приехав на похороны, подарили юному усердному читателю целый сундук книг.
После школы Сергей Николаевич учился в Нижнем Новгороде, в ремесленном училище, на токаря. В первые годы своего поселения во Флоровском жалел, что не освоил тогда несколько специальностей, которые пригодились бы при ремонте храма — кровельщика, печника, каменщика, живописца.
В 1943 году его взяли в армию, но на фронт он не попал, хотя и писал одно заявление за другим. Прошел срочную службу в резерве под Вяткой. Но воспоминания о военной службе безрадостные. В резерве было невыносимо голодно, пайки ничтожные. Все просились на фронт — и воевать хотелось, да и пайки на передовой были куда более приемлемые. 23 февраля 1944 года медкомиссия определила дистрофию — рядовой Вишневский весил всего 32 килограмма. Приписали к отдельному батальону выздоравливающих, куда попадали солдаты после ранений, там кормили лучше.
Сразу после войны он поступил на только что открывшиеся в Москве при Новодевичьем монастыре богословско-пастырские курсы. Вскоре они были переименованы в духовное училище, а затем — в семинарию. Весь курс, разделенный на два класса, состоял из двадцати человек. По окончании семинарии отец Сергий мечтал вернуться на Ярославщину, стать сельским священником по примеру своих предков, но преподаватели семинарии, в числе которых был известный протоирей Александр Ветилев, преподававший гомилетику, принялись уговаривать его поступать в академию. И он согласился. Учась на третьем курсе академии, женился на девушке из верующей семьи. Александра Алексеевна стала верной подругой всей его жизни, родила отцу Сергию четверых сыновей. Все они, когда выросли, стали священниками, причем, один из них, тоже отец Сергий, служит в Ярославской области.
После окончания духовной академии отец Сергий был назначен внештатным священником в храм Воскресения Христова в Сокольниках. Это «временное» назначение продлилось пятнадцать лет. Наиболее трудные годы жизни. Сыновья рождались один за другим, Павел в 1953-м, Сергей в 1954-м, Миша в 1957-м. Условия существования — самые скудные. После недолгого потепления советской власти по отношению к Церкви, продолжавшегося до смерти Сталина, пришел бешеный богоборец Хрущев, поклявшийся показать по телевизору последнего русского попа. В Москве храмы не рушились, но на священнослужителей постоянно налагались все новые и новые налоги. Шестьдесят процентов от доходов полагалось отдать государству. При зарплате в 750 дореформенных рублей на руки получали 300. Это примерно соотносимо с тем, как теперь при зарплате в 20 тысяч на руки получать 8. Можно на такие деньги жить при семье в пять человек. Так налогами предполагалось удушить веру в Христа!
— Раз в неделю мои детишки получали всего по одной конфете, чтобы как-то отметить воскресный день от всех остальных.
В Православии оставались самые стойкие, самые укрепленные в своей любви к Спасителю. Вспоминает отец Сергий, как в большие праздники рьяные хрущёвские атеисты приходили в храмы, создавали давку, во время литургии начинали раскачивать толпу прихожан, гоготали…
— Иной раз я выскакивал и чуть не в драку с ними, вот до чего доходило!
Неусыпно следили за священниками и представители органов госбезопасности. Священники шутили: «У Христа из двенадцати учеников один был предатель, а у нас на двенадцать человек по два доносителя приходится».
— Однажды, — вспоминает отец Сергий, — меня вызвали в райисполком, отвели в отдельную комнату, усадили один на один с очень неприятным человеком, который мне и говорит: «Либо вы, Сергей Николаевич, будете писать нам подробные отчёты об антисоветских разговорах в среде священников, либо мы опубликуем в газетах статью о том, что вы живёте на широкую ногу, приобрели недавно холодильник, а холодильником у нас в стране пока ещё далеко не каждый владеет». Я ответил: «Доносы писать не стану, а статей в газетах не боюсь. Меня уважают прихожане, и все они знают, как бедно я живу, а холодильник купил по дешёвке, списанный».
По окончании своего «временного» назначения батюшка был переведен на должность исполняющего обязанности настоятеля храма Петра и Павла в Лефортове на Солдатской улице. Одновременно учился в аспирантуре. Отставка Хрущева не сразу принесла облегчения Церкви. Вспоминая шестидесятые годы, отец Сергий говорит, что на всю его большую семью в день приходилось по три рубля на еду. Лишь в семидесятых и восьмидесятых жизнь священника стала немного лучше. Церковнослужителей приравняли к госслужащим. В 1970 году в семье Вишневских появился четвёртый сын Володя.
В 1967-1970 годах отец Сергий учился в аспирантуре при Московской духовной академии. Тема диссертации — «Митрополит Платон (Левшин) как проповедник». Вместе с ним аспирантуру заканчивали будущий митрополит Вятский и Слободской Хрисанф (Чепель), почивший в 2011 году, а также ныне весьма известный богослов, педагог и публицист, профессор Московской Духовной Академии Алексей Ильич Осипов.
После храма Петра и Павла отец Сергий три года служил в храме Святителя Николая в Хамовниках. Затем стал настоятелем храма Воскресения на улице Неждановой (ныне вновь Брюсов переулок), где прослужил более шести лет, после чего был настоятелем храма на Пятницком кладбище.
В 1983 году отец Сергий чуть было не оказался в Сан-Франциско, куда его намеревались определить в Свято-Николаевский храм. Но назначение не состоялось. Митрополит Минский Филарет (Вахромеев) при случае хотел утешить, извинялся, что так вышло, на что отец Сергий весело ответил:
— Да что вы, владыко! Я только рад! Да я бы лишь в первые полгода, быть может, радовался бы такому назначению, а потом бы садился на берег океана, смотрел бы в сторону матушки России и горько плакал.
В 1984 году отца Сергия перевели в один из лучших московских приходов — в храм Знамения Божией Матери, что возле Рижского вокзала. Должность настоятеля этого знаменитого храма стала его последней в Москве. Все четверо сыновей отца Сергия сделались священниками. Павел окончил семинарию, академию и аспирантуру, Сергей в молодости хотел работать в автосервисе, Михаил стать военным, но в итоге оба тоже пришли к священству, а Владимира взял к себе в услужение архиепископ Пражский Христофор (Пулец), он же и рукоположил его в иерея.
В конце 1990 года, когда все дети уже были устроены, отец Сергий решился осуществить свою юношескую мечту — стать сельским батюшкой. Оставив приход в Москве, он перебрался во Флоровское. В храме своего деда он побывал за три года до этого. Увидев мерзость запустения, содрогнулся и тогда уже понял, что вскоре переедет сюда. Рассказал о своей мечте прихожанам, и они, любя своего батюшку, принялись нести пожертвования на будущее восстановление храма Флора и Лавра. Одной из первых внесла большой вклад Галина Елисеевна Стручкова. Сейчас, вот уже более семнадцати лет, она тоже живет во Флоровском, усердно помогает батюшке и в хозяйстве, и в богослужении, читает и поет в хоре. Была когда-то прихожанкой в Знаменской церкви, потом приехала во Флоровской, купила здесь дом, стала помощницей, а в итоге взвалила на свои плечи всё хозяйство, ухаживает за теплицами, огородом, скотным двором, в котором постоянно обитают куры, гуси, козы.
Все свои сбережения отец Сергий и матушка Александра Алексеевна отдали на восстановление храма. Он достался батюшке с остовами куполов, разрушенной кровлей, полностью разграбленными иконостасами. В те времена, когда родилась мода на иконы, их отсюда увозили на грузовиках. В нижнем, зимнем храме весной, осенью и летом стояла вода, от испарений которой почти полностью погибла роспись стен и потолков. Много было работы и в самом храме, и на погосте, сплошь заросшем бурьяном. Но отец Сергий ликовал, чувствуя, что здесь он — ближе к Богу.
В 1998 году студией «Радонеж» была выпущена видеокассета «Острова Православия». На обложке — аннотация:
«Океан разбушевался так, что пучина страстей поглощает тебя и гибель неминуема. Но в последний миг появляется Остров. Спасение! Здесь не слышен шум прибоя и солнце согревает окоченевшее тело. Где же этот Остров. »
Кассета состоит из нескольких видеосюжетов, каждый из них рассказывает о таком Острове — о греческих монастырях Метеора, о Монреальской чудотворной иконе Божьей Матери, об отце Николае с острова Залит, и — о храме во Флоровском, о первой зиме, проведенной здесь отцом Сергием. В фильме хорошо видно плачевное состояние, в котором тогда находился храм. Теперь, по сравнению с 1990 годом, совсем иная картина. Храм восстановлен. Красивый, величественный.
Люди, узнавая о том, что храм Флора и Лавра вновь открыт, стали чаще и чаще приезжать из окрестных мест, помогали в расчистке кладбища, в ремонте здания. Постепенно батюшка обзавелся двумя гостевыми избами, банькой, развел коз, кур, гусей.
Но приезжали не только с добром. Иной — за выпивкой, другой — стащить что-нибудь. А в 1994 году, в дни Великого поста, среди ночи напали двое грабителей, вломились в дом с газовыми пистолетами, связали батюшку, искали какую-то несуществующую икону, усыпанную алмазами, били отца Сергия рукояткой пистолета по голове, выпытывая, где эта икона. Так и не найдя, набрали старых образов и ушли. Потом только отец Сергий догадался: однажды его показывали по телевизору, и за спиной у него была репродукция иконы Божией Матери в драгоценном окладе работы Фаберже, с алмазами и рубинами. Ее-то и искали «иконолюбы»! Но и во время ограбления совершилось маленькое чудо: когда отец Сергий спросил одного из грабителей, как его имя, за кого молиться, тот шепотом назвал себя. Может быть, когда-нибудь он придет и ударится коленями об солею перед седым человеком, держащим в руке своей крест. Как в Пасху 1998 года пришел один и покаялся:
— Батюшка! Прости мне грех мой! Я тут, когда мальцом был, в церкви безобразничал. Она тогда пустая стояла. Гробницу какую-то разломал. Дай поработать для храма, чтобы загладить грех мой!
Чего только не было за эти двадцать с лишним лет, что отец Сергий живет во Флоровском.
Взять хотя бы датчан, которые, узнав об отце Сергии от его сына, несколько раз приезжали к нему и подолгу жили. Молодые люди, ищущие света, помогали священнику в хозяйстве, смиренно исполняя все его приказы. Сами признавались, что во Флоровском гораздо больше Бога, чем во всей Дании.
Около десяти лет во Флоровском жил один бывший алкоголик, бросивший пить и занявшийся богоискательством. Перепробовав разные религии, пришёл в Православию, приехал и поселился в небольшой сторожке рядом с домой отца Сергия. Помогал священнику в храме. Вроде бы, всё хорошо, но в один отнюдь не прекрасный день явился к батюшке и сказал:
— Я должен быть здесь во Флоровском старцем, а вы мне мешаете. Иной раз меня так и подмывает зарубить вас топором, а потом самому утопиться!
Отец Сергий возгоревал, но ничего предпринимать не стал, только молился. Но когда этот человек с помутившимся разумом поджег во Флоровском два дома, его пришлось препроводить в психиатрическую лечебницу.
— Жалко мне его. Хороший человек. Но не в своём уме. Увы, рогатый и хвостатый не оставляет нас в покое! — вздыхает отец Сергий.
Но в основном во Флоровское едут люди светлые, по-настоящему верующие, понимающие, какой свет исходит от настоятеля храма Флора и Лавра.
Каждая поездка к отцу Сергию — маленькое чудо. Обычно накануне что-то непонятное гнетет тебя и почему-то особенно остро хочется остаться в Москве. Но стоит доехать до Ярославского вокзала и сесть в поезд, как сразу на душе становится легко-легко, и дальше летишь до Флоровского, как на крыльях.
Хотя добираться туда очень непросто — до Ярославля, потом на автобусе до Нового Села, от Нового Села — или жди несколько часов другого автобуса или пешком двенадцать километров. Хорошо еще, если попутка подвернется. Но все равно — едешь, идешь, а душа поет.
Кого ни спросишь в московской священнической среде — все знают об отце Сергии. Да и не только в священнической. Он крестил многих писателей и их детей. Освящал здание журнала «Наш современник», который читает постоянно от корки до корки наряду с «Москвой» и «Русским домом».
Кроме своего храма отец Сергий взял на попечение небольшую церковь в селе Леонтьевском, построенную в XIX веке иждивением одного местного крепостного крестьянина. Оказывается, крепостные не только мучались под гнетом помещиков, но иной раз могли даже на собственные деньги храм воздвигнуть! Постепенно и этот храмик ожил иждивением Сергея Николаевича.
Несколько раз доводилось отцу Сергию совершать литургию вместе с Патриархом Алексием II. Однажды Святейший спросил:
— Вам сколько лет, батюшка?
— Да уже скоро восемьдесят.
— Да ладно вам! Признайтесь, что лет двадцать накинули!
И вскоре наградил отца Сергия правом служить литургию с открытыми царскими вратами до пения «Отче наш».
Удивительны проповеди отца Сергия.
— Меня спрашивают: «Как часто надо ходить в церковь? Можно ли раз в неделю или даже раз в месяц?» А я отвечу так: можно и вообще не ходить. Именно! Не ходите вовсе. Проживёте свой век без Церкви, скончаетесь и попадёте в ад. И окажетесь там рядом с Гитлером. И будете вечно там рядом с ним. Только подумайте: вечно! В аду. С Гитлером.
В храме воцаряется задумчивое молчание. Тишина длится минуту. Отец Сергий даёт прихожанам время поразмыслить. Лицо его суровое, он как бы сам впервые увидел, как страшно грешнику в аду. Да ещё рядом с Гитлером… Вдруг лицо священника озаряет луч радости и надежды, и трепетный голос, только ещё бывший сердитым, звучит серебром этой радости:
— Ну а если кто хочет вечно быть в раю, да рядом с Александром Васильевичем Суворовым, тем скажу: добро пожаловать в храмы Божии!
Проповедь отца Сергия, как всегда короткая, но пронзающая сердца, окончена. Батюшка уже вышел с крестом для целования. Прихожане подходят, прикладываются к сверкающему в его руках распятию…
Когда отцу Сергию исполнилось восемьдесят лет, он сказал:
— Вот мне и восемь десятков. Чувствую, приближается старость.
Господь даёт ему сил, и диву даёшься неутомимости отца Сергия. Три-четыре часа ночью и часик днём — вот весь его сон. Ведь в жизни так много надо успеть сделать, повидать, прочесть, а главное — богослужить.
В восемьдесят четыре он признавался прихожанам после литургии:
— Недавно стало очень плохо. Думал, помру. Попросил силы небесные: «Нельзя ли получить ещё годика три-четыре?» Перечислил, какие намечены дела. И вот, кажется, дают.