прокати нас петруша на тракторе история песни
Прокати нас, Петруша, на тракторе
Выписка из Википедии:
«Сегодня мы вспомним песню, которая когда-то, давным-давно, часто звучала по радио и своей чистой, светлой печалью неизменно трогала мою тогда детскую душу.
А началась её история летом 1929 года. В начале августа газета «Комсомольская правда» опубликовала заметку «Огненный тракторист» — о жуткой истории, случившейся месяцем ранее с 17-летним комсомольцем Петром Дьяковым, членом коммуны «Новый путь» в селе Усть-Ламенское (Голышмановский район Тюменской области), «энергичным организатором колхозов в Сибири»:
… Ночью 2 июля 1929 г., когда он обрабатывал коммунальное поле, на него напала кулацкая шайка бандитов. Тракториста сшибли с ног, раздели, зверски избили, потом облили керосином и подожгли…
(цитируется по сборнику «Русский советский фольклор», Ленинград, 1967 год).
Прочитав заметку, комсомольский поэт Иван Молчанов, взволнованный и даже потрясённый прочитанным, немедленно написал поэму «Дьяков Пётр», которая, однако, в «Комсомолке» по каким-то причинам не пошла и была опубликована значительно позже в журнале «Тракторист»».
Вот такая жуткая история вспомнилась мне сегодня по почти аналогичному случаю. А случай этот произошёл в послевоенные годы в родной моей деревне. Тракторист, земляк мой, пахал землю на колхозном поле. Только вот домой не приехал. Искали первые дни, недели, не нашли, трактор стоит на краю поля, а тракториста нет – исчез, пропал.
А вот дальше я буду только догадываться о событиях, и, чтобы ненароком не обвинить кого-нибудь, буду говорить о трактористе, не называя его по имени, других тоже имён называть не буду.
Жил раньше дедушка тракториста в деревне, веру нашу старообрядческую в доме молельном сохранял. Пришли времена новые, дом молельный в клуб переименовали, а дедушку выселили. Идти ему некуда было, жена, две дочки, сын выкопали землянку на Красной горке, окном и дверью на нашу гору, под горкой колодец вырыли, и жили. Им и туда односельчане яички крашеные да куличи на Пасху приносили. Это я всё со слов односельчан знаю, но колодец помню, воды в нём во времена детства моего уже не было, но камнем он был выложен мастерски.
Но вернёмся к трактористу. Весной, а может и осенью поздней, бабушка тракториста оказалась на поле том: может и тракториста искала, а может и по другим делам там ходила (хотя, по каким?), и увидела стаю ворон, над бугорком кружащую.
А, может, и не было ничего – уснул тракторист, да выпал из кабины. Вот только под плуг как попал, да ещё прикопанный – вопрос. Сам пахал, знаю, что так из трактора не выпадают. Да и слухи опять же…
Л.Г. Баранова-Гонченко: «Прокати нас, Андрюша, на тракторе. «
Откликаюсь на обсуждение судьбы русской, советской песни, которое начала «Правда». Тема эта давным-давно назрела. Конечно, в одной статье всего, что волнует и тревожит, не выскажешь. Но сперва хотя бы самое наболевшее.
Один из наших выдающихся, значительных литературоведов-критиков С.А. Небольсин, как это часто с ним случалось, произнёс крылатую фразу: «В Великой Отечественной войне победил всё-таки баян, а не гитара». Это очень точно, пусть и метафорично: «Друг мой, походный баян!»
Баян связан с мелодизмом. Согласитесь, что ни хард-рок, ни хеви-метал не сотрудничают с баяном, хотя теоретики рока претендуют на мелодизм, полифонию и эстетизм. У них есть даже простенькое объяснение причины, по которой рок стал «властителем дум» конца прошлого — начала нового века: «Хотелось чего-то новенького». Печально! Это новенькое выросло из чужого корня. Это как продукт ГМО — он вреден нашему национальному духовному организму.
Говорят, кто не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую. Ну так вот, кто не хочет кормить свою культуру — тоже будет кормить чужую. Хорошо, что армию мы кормим ещё свою, а вот культуру — давно уже чужую. Увы!
Вообще гонение и отрицание своего, особенно того, к чему сразу ложится народное сердце, в традиции либерального лобби. У них — если русская национальная музыка, то непременно обзовут её «кучкой». Спасибо критику Стасову, сказавшему: «Да, кучка, но Могучая Кучка!» Если «Василий Тёркин», от которого пришёл в восторг даже Бунин в Париже, то в противовес непременно придумают «Чонкина». Если Пушкинский цикл Свиридова, то обязательно брезгливо бросят: «Примитивно, вот Шонберг — это да! Или Шнитке. »
Между тем свиридовскую «Метель» навсегда выбрал народ. Если же в «Новой опере» дают «Жизнь за царя» («Иван Сусанин» Михаила Глинки), то некто Матусевич обязательно распишет для нас ориентиры в оценках национального гения. А о Глинке он скажет в страстном намерении ещё и продемонстрировать убийственную осведомлённость. В музыке Глинки-де эклектичность, то есть итальянское бельканто, немецкий контрапункт и веберовское влияние в структурном построении сцен, а также генделевская ораториальность и многое другое — всё соединилось с русской народной песней и бытовым романсом. Вот как! Из этой квалификационной характеристики, заметьте, как-то исчезает Иван Сусанин — с водой, как говорится, выплеснули и ребёнка.
Нас долго толкали к резервационному мышлению. Особенно во время «перестройки» и последовавших затем «реформ» мы уже буквально оказались в резервации. А что же сегодня?
Вот годами строили мы, Союз писателей России, знаменитые Фатьяновские праздники в Вязниках Владимирской области — на родине выдающегося песенного советского поэта Алексея Фатьянова. Их особая прелесть заключалась в том, что на Солнечной поляночке внутри огромной берёзовой рощи, на высоком берегу Клязьмы, были сооружены сцена и зрительный зал, уставленный множеством лавок. Сюда приходил весь город и даже его окрестности — послушать любимые песни, услышать русскую поэзию.
Сегодня Солнечная поляночка идёт под снос. На её месте встанет концертное здание, куда (внимание!) теперь уже платно будут пускать зрителей. И где будут выступать, по мнению «реформаторов», исключительно звёзды. Ну конечно, звёзды! Не Рязанский же, Омский, Оренбургский, Северный народные хоры — зачем они? Мы и хор Пятницкого не видим и не слышим уже десятилетиями! Какое уж тут национальное мышление! Как говорится, ничего личного — только бизнес. Какое уж тут мировоззрение! Всё делается под «Колю из Уренгоя», которому уже ничего не говорят фатьяновские «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат». Колю волнует судьба других солдат. И, видимо, звук немецкой губной гармошки, так популярной в нацистской армии.
Что такое вообще военная русская советская песня, в создание которой вложены душа и кровь самых разных национальностей? «Русское поле» Яна Френкеля и Инны Гофф — это совсем не предмет для либеральной хохмы, а повод к осмыслению всепоглощающей русскости.
Сегодня военная песня — это такое же «наше всё», как Пушкин. Венок военных песен сплетён из самых простых слов, из поразительной красоты и даже неправильности русской речи или её просторечия. Одна из загадок песен великой войны состоит в том, что слова, согревающие сердце и ласкающие слух, которых так не хватает человеку в обыденной жизни, услышал он именно в этих песнях: «Давай закурим, товарищ, по одной. Давай закурим, товарищ мой», «Налей, дружок, по чарочке, по нашей фронтовой». Он услышал слова — «братцы», «браток», «мой дорогой»: «А не доживём, мой дорогой, кто-нибудь услышит, вспомнит и напишет, кто-нибудь помянет нас с тобой». Или: «Ты, дружок, нисколько не тужи». Это слова любовные, дружеские, матерински заботливые.
Ни у немцев, ни у американцев, ни у прочих весьма медлительных наших союзников не было и не может быть таких песен. Они есть только у нас. Никто и никогда не напишет им маленький шедевр, равный по своему величию и сочувствию к простому человеку «Войне и миру» и «Капитанской дочке». Под названием «Враги сожгли родную хату». Рядом с такими песнями немецкая мармеладная «Лили Марлен» и американская «На честном слове и на одном крыле» — ничего не стоят.
Песня была героиней нашей советской культуры. У нас были песни о песнях: «Нам песня строить и жить помогает», «Ну-ка, товарищи, грянем застольную», «А ну-ка, песню нам пропой, весёлый ветер». Песни о музыкальных инструментах: «Поёт гармонь за Вологдой», «Только слышно — на улице где-то одинокая бродит гармонь». Песни об оркестрах: «В городском саду играет духовой оркестр. »
Я думаю, что в знаменитой формуле Достоевского «Красота спасёт мир» — в пространство красоты входит и песня в том числе. «Я понял, почему цыгане решили осесть в России, — говорил Николай Сличенко. — Потому что они услышали русскую народную песню». А мы в ответ поняли, почему толстовский Фёдор Протасов из пьесы «Живой труп» уходит в цыганский табор — он зачарован цыганской песней.
Что такое песня ещё? Что она может в истории? Скажу так: она — убедительное свидетельство исторической правды. Она — её ДНК. Вот много лет русский Крым считался Украиной. Но где украинские песни о Крыме? А ведь русских не перечесть, и среди них такие шедевры, как «Заветный камень», «Севастопольский вальс», «Родной Севастополь, «Легендарный Севастополь — город русских моряков!». Поневоле задумаешься о том, что «вдали от крымской земли о ней мы забыть не могли».
Русская песня никогда не была просто и только звуком, она — ещё и смысл, потому что всегда была связана с величием слова. В свою очередь слово всегда летело навстречу звуку — отсюда песенный Некрасов, музыкальный Блок, рафинированный и болезненно совестливый Иннокентий Анненский: «Дед идёт с сумой и бос — нищета заводит повесть: о, мучительный вопрос! Наша совесть. наша совесть. ». Да, за звуком, за первым колыбельным пением слышался материнский голос совести.
Совсем недавно в очередной шок меня привели откровения Виктора Мироненко — последнего первого секретаря ЦК ВЛКСМ. «Что означала коммунистическая идеология? — вопрошает господин Мироненко. — Принудительный запрет становиться богатыми». Вот так-то! Читая признания бывшего комсомольского лидера, теперь понимаешь, почему было позволено оторвать от национальной традиции молодой народ «новой России» — оторвать от звука и от мысли: наша совесть, наша совесть!
Понимаешь, почему уже несколько десятилетий, редактируя Алексея Фатьянова, поют: «Мы тебе хороший дом построим» — вместо: «Мы тебе колхозом дом построим». Ох, уж лучше бы пели: сам себе богатый дом построишь — ведь богатым теперь быть не запрещено. наша совесть, наша совесть!
Неожиданно убедительно звучит сегодня свидетельство Александра Твардовского, вспоминающего статью Марины Цветаевой о Маяковском, которого она боготворила, и о Пастернаке. «Маяковский, — говорит она, — на песню не способен, потому что слишком мажорен, ударен и громогласен. Пастернак на песню не способен, потому что перегружен, перенасыщен и, главное, единоличен». Вот оно — слово найдено! Стало быть, русская песня — концентрация коллективного, общего, неэгоистического, не кулацкого, если хотите! Как-то мы нигде не запомнили в нашей литературе и в нашем кино, чтобы кулаки пели. Сидели бы вот так большой дружной кулацкой семьёй и пели: «Средь высоких хлебов затерялося небогатое наше село, горе-горькое по свету шлялося и на нас невзначай набрело». Нет, пели бедняки. Пели у Лескова и Тургенева, у Некрасова и Исаковского. Пели не единоличники.
Россия по-прежнему ещё рождает таланты. Яркие. Самобытные. Но как и где вся Россия вместе в один день и в один вечер может увидеть и услышать русские народные хоры? Как услышать родное нашей молодёжи, если она с молоком матери отравляется американским трэш-метал, спид-метал и прочим. Какая Зыкина может вызвать сегодня художественный интерес нового поколения, если с утра до вечера на телевидении и в интернете обсуждается судьба её бриллиантов? А вот Александра Стрельченко и Ольга Воронец не оставили бриллиантов и потому забыты по определению. Между тем сегодня в лучшей своей песенной поре народная артистка России Надежда Крыгина, и она интересна нам, мягко говоря, совсем не причастностью к личной жизни Людмилы Зыкиной, а исключительно личным творчеством.
Не выходит на сцену по болезни заслуженный артист России Леонид Шумский — первый исполнитель песни «Русское поле» на эстраде, но его замечательный баритон мог бы звучать в записях. Яркий талант, усердие и терпение прикладывает певица Надежда Колесникова, пропагандируя поэзию ХХ века и соединяя её с новым музыкальным материалом. Уникальную работу, прививая любовь к советской песне, ведёт артист и педагог Вадим Аникейчик в студии «Молодые москвичи». Но где мы можем услышать его талантливых учеников?
Кстати, за курянкой по рождению и землячкой Надежды Плевицкой — за Надеждой Крыгиной уже идут молодые, в высоком и лучшем смысле провинциальные исполнительницы русской народной песни. Именно там, во глубине России, рождаются и формируются таланты: Ксения Позднева из Твери, Ольга Черкова из Воронежа, Юлия Учватова из Оренбурга, Елена Тарадай из Ярославля, Екатерина Лесова с Кубани. Уже сегодня русскую сцену могли бы украсить Борис Дьяков, Максим Павлов, Светлана Бочкова, Олеся Славина, Наталья Борискова или, скажем, вокальное трио «Лада»: Светлана Игнатьева, Татьяна Симушина, Наталья Пашкова и многие, многие другие.
Однажды, празднуя важную дату советской истории, КПРФ пригласила к сотрудничеству режиссёра-профессионала, который никак не мог понять, зачем в программу концерта мы включили ораторию Георгия Свиридова на стихи Маяковского «Я знаю, город будет». Преодолел-таки Георгий Васильевич Свиридов «непесенность» Маяковского!
Но больше всего чурался профессиональный режиссёр гениальной песни 1930-х годов на стихи И. Молчанова и музыку В. Захарова «Прокати нас, Петруша, на тракторе». Мне хочется вспомнить её текст: «По дороге неровной, по тракту ли, / Всё равно нам с тобой по пути! / Прокати нас, Петруша, на тракторе, / До околицы нас прокати! / Не примяты дождём, не повыжжены / Наши полосы в нашем краю, / Кулаки на тебя разобижены, / На счастливую долю твою! / Им бы только ругаться да лаяться, / Злоба льётся у них через край, / Кулачьё до тебя добирается, — комсомолец лихой, не сдавай!».
В основе песни — реальный факт. Во время коллективизации в Тюменской области кулаки пытались сжечь комсомольца-тракториста Петра Дьякова, облив его бензином. Но «огненный тракторист» всё-таки выжил! И родилась о нём прекрасная песня.
К чести художественного руководителя хора имени Пятницкого Александры Пермяковой, песню эту много лет спустя вытащили из небытия и восстановили в её первозданном виде. И надо сказать, что в огромном многотысячном зале именно эта песня вызвала бурю оваций и подъём публики!
В последнее время в телевизионной передаче «Привет, Андрей!» нам нет-нет да и устроят маленькую посиделку, собрав немолодых актёров и актрис, чтобы вспомнить старые песни. Замечательные актрисы приятными нестройными голосами споют для нас, грешных, «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина» — на том и закончим. Ну как, старушки-бабушки, потешились? Попели? Поплакали? А теперь вернёмся к трэш-метал.
Передаче «Привет, Андрей!» невдомёк, что русскую песню — суть национальную культуру! — мог бы, например, представить в эфире Государственный академический русский народный ансамбль «Россия» имени Л.Г. Зыкиной. «Привет, Андрей!» мог бы посвятить ему, его уникальному оркестру народных инструментов, его талантливым солистам всю передачу. И вот тогда «Привет, Андрей!» совершил бы настоящий культурный, гражданский подвиг.
Но, как говорится, «хороший ты мужик, «Привет, Андрей!», но не орёл! А то прокатил бы нас Андрюша, на тракторе, а. Может быть, в результате такого вечера и догадался бы ещё кто-нибудь, что светом энергии музыкального, литературного, человеческого и гражданского гения русская и русская-советская песня по-прежнему держит Россию на своих руках.
Прокати нас петруша на тракторе история песни
Прокати нас, Петруша…
Сегодня мы вспомним песню, которая когда-то, давным-давно, часто звучала по радио и своей чистой, светлой печалью неизменно трогала мою тогда детскую душу.
А началась её история летом 1929 года. В начале августа газета «Комсомольская правда» опубликовала заметку «Огненный тракторист» — о жуткой истории, случившейся месяцем ранее с 17-летним комсомольцем Петром Дьяковым, членом коммуны «Новый путь» в селе Усть-Ламенское (Голышмановский район Тюменской области), «энергичным организатором колхозов в Сибири»:
… Ночью 2 июля 1929 г., когда он обрабатывал коммунальное поле, на него напала кулацкая шайка бандитов. Тракториста сшибли с ног, раздели, зверски избили, потом облили керосином и подожгли…
(цитируется по сборнику «Русский советский фольклор», Ленинград, 1967 год).
Прочитав заметку, комсомольский поэт Иван Молчанов, взволнованный и даже потрясённый прочитанным, немедленно написал поэму «Дьяков Пётр», которая, однако, в «Комсомолке» по каким-то причинам не пошла и была опубликована значительно позже в журнале «Тракторист».
Вот как начинается эта небольшая поэма:
И далее в поэме следует та самая «песенка, какую милая поёт». Вот её текст:
Именно эта песня вскоре облетела всю страну. Кто написал её трогательную мелодию? На этот счёт однозначного ответа нет. Её автором называют или практически неизвестного Илью Горина, или — гораздо чаще — знаменитого Владимира Захарова, позднейшего многолетнего руководителя Русского народного хора имени Пятницкого, народного артиста СССР, секретаря и члена правления Союза композиторов СССР. (Говоря в скобках, есть тут какая-то загадка. Ленинградский певец Илья Горин существовал, но он ли это? И что тот Илья Горин написал помимо «Петруши»? И откуда вообще взялось кочующее из статьи в статью убеждение в авторстве Ильи Горина? И когда и как на этом фоне возникла фамилия Владимира Захарова? Непонятно.) Как бы там ни было, послушаем самое начало этой песни в некогда широко известном исполнении:
Печальная песня, особенно если знать о трагической судьбе юного организатора колхозов в Сибири. О трагической судьбе комсомольца Петра Дьякова я знал уже тогда (по радио об этом тоже говорили), но мне всегда казалось немного странным, что в самой-то песне об этом говорится какими-то глухими намёками. Теперь же, конечно, я понимаю, что текст песни был вырван из поэмы, в конце которой Иван Молчанов ничего не скрывает:
«На заре на утренней не стало комсомольца Дьякова Петра» … В 30-е годы весьма популярны были и поэма в целом, и песня, и ещё другая песня на эту тему, тоже сделанная из поэмы Ивана Молчанова («Колосилась в поле рожь густая…» — краткий пересказ поэмы, но уже за вычетом нашей «песенки, какую милая поёт»).
Вот, например, что пишет в своих «Воспоминаниях» поэтесса Римма Кубанева:
… Летом страну облетела весть о том, что в далёком сибирском селе кулаки сожгли тракториста. Появились стихи об «огненном трактористе». Назывались они «Стихи о трактористе Дьякове Петре». Мы услышали их со сцены в исполнении молодой артистки — дочери известного Липецкого артиста драмы — Стагронского. Она читала их под музыку, и стихи произвели на всех слушателей огромное впечатление.
Мы оплакивали тракториста Дьякова Петра и ненавидели лютых врагов Советской власти — кулаков… Мы учили стихи об «огненном трактористе» наизусть и читали их своим друзьям…
Если мемуары какой-то Риммы Кубаневой покажутся читателям не слишком авторитетными, то есть ведь и другие «Воспоминания». Вот, пожалуйста: Брежнев Леонид Ильич, Воспоминания: Жизнь по заводскому гудку. Чувство Родины. М.: Политиздат, 1981. Смотрим, что там есть:
Разумеется, мы понимаем, что песня своей популярностью в тридцатые годы во многом была обязана пропагандистскому аппарату, для которого трагическая судьба комсомольца, павшего от рук озверелого классового врага, оказалась самой настоящей находкой.
Но время сглаживает горечь утрат. Уж и не стало в деревне никаких кулаков и подкулачников, появились новые проблемы и новые герои, и с годами все как-то стали забывать о героическом комсомольце Петре Дьякове…
Так продолжалось до середины пятидесятых годов, когда песня «Прокати нас, Петруша, на тракторе…», да и вся эта история — вновь оказались востребованными. У истоков этой второй пропагандистской волны стоял блестящий журналист и один из самых влиятельных людей того времени — Алексей Иванович Аджубей.
Аджубей был молод, талантлив, энергичен и по-человечески обаятелен, однако всего этого оказалось бы недостаточно, не будь он при этом зятем самого Никиты Сергеевича Хрущёва. Но Аджубей зятем Хрущёва был, и его карьера развивалась стремительно. Он был типичным представителем древней и славной когорты фаворитов. Широкое распространение получила тогда пословица: «Не имей сто рублей, а женись, как Аджубей».
В конце войны Аджубею исполнился 21 год. Между прочим, его ровесника Ивана Бывших, героя нашей недавней статьи «Любовь — это Бог», призвали в действующую армию ещё в 1943 году, а в 1945-ом он, как известно, был уже комендантом немецкого городка Хайероде. Алексея Аджубея в армию не призывали, он находился в Москве и учился в Школе-студии МХАТ — вместе с Олегом Ефремовым и Павлом Луспекаевым.
Его первой женой была юная тогда Ирина Скобцева, но была она ею недолго: сменив профессию актёра на профессию журналиста, Алексей Аджубей в стенах МГУ познакомился со студенткой Радой Хрущёвой и, оставив Скобцеву, в 1949 году рискнул стать зятем секретаря сталинского ЦК.
После смерти Сталина и по мере того, как Хрущёв перехватывал власть, Аджубей возносился всё выше. В 1957 году 33-летний журналист, полный творческих замыслов и идей, становится главным редактором «Комсомольской правды». Через три года Аджубей — главный редактор «Известий». Он много ездит по стране, много ездит по миру, сопровождая тестя или выполняя его чисто дипломатические и нередко деликатные поручения. В 1960 году он становится лауреатом Ленинской премии, а на следующий год — членом ЦК. За глаза его называют «принц-комсорг». В 1964 году, день в день со своим всемогущим тестем, он был отправлен в сокрушительную отставку.
Так вот, одной из идей, которые принёс в «Комсомолку» энергичный главный редактор, была пропаганда людей-примеров. Совершенно очевидно, что Аджубей «раскопал» в архивах газеты ту давнюю историю о Петре Дьякове, потому что название статьи, которая в 1957 году появилась в «Комсомольской правде», осталось прежним — «Огненный тракторист».
Название-то осталось прежним, да вот общее настроение круто поменялось: выяснилось, что десятилетиями оплакиваемый Пётр Дьяков жив и здоров, что все эти годы он тихо-мирно трудился, строил Магнитку, воевал на фронте…
Человек слаб. Неутомимый Аджубей, несомненно, гордился своей находкой, и в том же 1957 году даже написал книжку о советском былинном богатыре, название которой, впрочем, не отличалось оригинальностью: снова — «Огненный тракторист».
И покатилась по стране новая пропагандистская волна: тысячи и тысячи писем трудящихся, слёты, встречи, собрания, рапорты, клятвы (именно эта волна накрыла в своё время и меня). В бесчисленном количестве статей, заметок, выступлений повторялось одно и то же: «Спящего… Облили керосином и подожгли… Но он чудом выжил… И трудился потом, и воевал!»
Например, «Хронология истории Алтая» зафиксировала 14 сентября 1967 года такое событие:
На конкурс молодых пахарей в Барнаул приехал знаменитый тракторист Пётр Дьяков, герой песни «Прокати нас, Петруша, на тракторе», которого в 1929 г. кулаки пытались сжечь, облив керосином.
Тракторист, благодаря заметке в «Комсомольской правде», считался погибшим. Но его отыскали омские краеведы, и в 1956 г. Дьяков встретился с авторами песни.
Сам же Пётр Егорович Дьяков был на тех встречах самим воплощением скромности: в знак согласия кивал головой, но от каких-либо подробностей уклонялся, фамилий никаких не называл, а если что и вспоминал, то скупо и бесхитростно:
«У нас был колхоз. А у кулаков был трактор. Они его вскладчину в Америке купили. Мы этот трактор у них в колхоз забрали, а они за это стали нам вредить…».
С годами поднятая Аджубеем пропагандистская волна опять стала постепенно затухать, пока не появились цитированные выше «Воспоминания» самого Леонида Ильича Брежнева, которые окончательно канонизировали всю эту историю:
…Лишь через годы, лет через тридцать, я узнал, что Пётр Дьяков чудом остался жив, да ещё отвоевал всю войну. Словом, подлинно человек из песни…
После столь авторитетной поддержки едва ли стоит удивляться, что эта история и по сей день живёт в умах людей. Вот, например, что написала 13 августа 2004 года «Тюменская область сегодня», газета областного правительства:
…«Огненный тракторист» Пётр Дьяков из деревни Усть-Ламенка Голышмановского района для многих поколений молодёжи был символом мужества, стойкости, патриотизма. В его адрес приходили тысячи писем со всей нашей необъятной страны. В июле 1929 года кулаки остановили в поле трактор Петра, его самого облили бензином и подожгли… Комсомолец остался жив. Это о нём страна распевала песню «Прокати нас, Петруша, на тракторе». Позже Петр Дьяков строил Магнитку, сражался на фронтах Великой Отечественной. Родина высоко оценила его труд и в послевоенные годы, наградив орденом Ленина…
«Огненный тракторист» Пётр Дьяков, которого десятилетиями считали погибшим, умер в 1990 году в возрасте 78 лет. Алексей Аджубей пережил его всего на три года.
И примерно в то же время, где-то на излёте эпохи гласности, в редакцию тюменской газеты пришло письмо от земляков «человека из песни»:
Просим, снимите завесу с пресловутого героя-лжеца Петра Дьякова, так ловко оболванившего советский народ… Потасовка была не по политическим мотивам. Дрались, и частенько, из-за девчонок, по хвастовству в силе или за оскорбление. Однако эти драки были не злые, как сейчас, и кончались без жертв. И Петра никто не избивал, тем более керосином не обливал и не жёг. У него и на теле нет никаких шрамов — следов ожогов… Понятно, что эта песня плохого для Родины не принесла, а активизировала народ на выполнение сталинских пятилеток и способствовала упрочению колхозного строя. У Петра бывали ходоки-сотоварищи, предлагали ему отказаться от лжи, но колесо пропаганды уже было запущено…
Конечно, это письмо можно было с презрительной усмешкой выбросить в корзину для мусора: мало ли завистников и недоброжелателей, для которых нет ничего святого, у символов мужества, стойкости и патриотизма. Но в обстановке тех лет, когда всё святое вокруг рушилось и без этого письма, попробовали, хоть и не сразу, заглянуть в архивы ОГПУ.
24 марта 1930 г. уполномоченный отдела полномочного представительства ОГПУ по Уралу Пономарёв допросил с соблюдением 128—142 ст. УПК и предупреждением об ответственности за ложные показания по ст. ст. 95—96 УК нижепоименованного гр-на в качестве свидетеля, который показал:
Митрофанов Григорий Анисимович, 1897 года рождения, уроженец с. Усть-Ламенского, беспартийный, сочувствующий Сов. власти и партии ВКП(б), зав. коммуной «Новый путь» и член с/совета, проживает в с. Усть-Ламенском в своём доме.
… Дело о покушении на жизнь тракториста коммуны «Новый путь» Дьякова Петра, по которому подозревались Герасимов Пётр Егорович, Герасимов Алексей Иванович, Мельников Иван Семёнович, Хамов Иван Михайлович, Родионов Павел Абрамович, Мельников Фёдор Алексеевич не так давно прекращено за отсутствием состава преступления, т. к. по ходу дела установилось, что Дьяков симулировал. Благодаря своей неопытности, при смотре бензина или керосина посредством освещения в резервуар спичкой произошла вспышка, которая бросилась на его костюм с последствием ожога тела. Это выявилось на суде, где Дьяков в показаниях спутался и не смог подтвердить свои подозрения.
Правильность своих показаний удостоверяю: Митрофанов.
Следственное дело № 6634, в материалах которого сохранился этот протокол, было заведено в начале 1930 года против многих и многих «зажиточных» крестьян и «кулацких элементов» Усть-Ламенского района по подозрению в подготовке вооружённого восстания против Советской власти и в массовой антисоветской агитации.
Естественное стремление подключить сюда ещё и эпизод с «огненным трактористом» показалось бесперспективным даже следователям ОГПУ. Впрочем, другие обвинения, очевидно, нашли своё подтверждение: 25 апреля 1930 года специальная «тройка» рассмотрела во внесудебном порядке дело № 6634: кого расстреляли, кого отправили в лагерь, кого сослали…
Итак, очередной пропагандистский миф рухнул. Но, очевидно, человек так устроен, что он с лёгкостью верит в любые чудеса. «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман». Точнее, самообман. И вновь и вновь появляются статьи с одним и тем же бессмертным названием — «Огненный тракторист». Газета военного комиссариата Курганской области «На службе Отечеству», ноябрь 1998 года, пишет некто П. Устюжанин, «учитель истории»:
В предвоенные тридцатые годы одной из самых популярных была песня «Прокати нас, Петруша, на тракторе» на слова поэта Ивана Молчанова, родившаяся в ответ на трагедию, разыгравшуюся с трактористом-комсомольцем Петром Дьяковым из села Усть-Ламенка Тюменской области.
А история эта вот какова… Для начала решили у кулака Мельникова реквизировать трактор. А он взял да разобрал его по частям, да с дружками в разные места закопал. Разыскали тайники комсомольцы, трактор собрали. Первым трактористом стал в коммуне Петр Дьяков.
А в одну из ночей, когда Пётр пахал пары, на него напали кулаки, запинали до беспамятства, облили керосином и подожгли.
Об этой трагедии написала газета «Комсомольская правда». Тысячи молодых людей в ответ на злобствования кулаков вступили в комсомол.
Почти год в безнадёжном состоянии Петра Дьякова перевозили из одной больницы в другую. В выздоровлении победил характер комсомольца. Все считали его погибшим, а он после пережитого вступил в колхоз, прошёл с боями войну…
Учитель истории учит, естественно, истории. Подлецу Мельникову, видите ли, стало жалко своего купленного на трудовые рубли трактора… Между прочим, в протоколах дела № 6634 имеются сведения о тех самых людях, которых оговорил Пётр Дьяков.
Например, Алексей Герасимов, вдвое старше юного комсомольца, малограмотный, женатый, имеет дом-пятистенку, нерабочую лошадь, корову, свинью, двух овец, железные грабли, земельный надел в три с половиной десятины, занимается сельским хозяйством.
У брата Алексея Герасимова Михаила есть две лошади и две коровы, но вот землицы поменьше, только две десятины, на которых он и занимается хлебопашеством…
Учитель истории учит этой самой истории: разобиженные на счастливую долю комсомольца, кулаки вначале избили его до потери сознания, а потом облили керосином и подожгли. Но он «чудом» не сгорел дотла, попал в больницу (действительно, что может быть проще? очевидно, его перевезли туда те самые кулаки, но это ведь всё мелочи, правда?), и целый год лучшие врачи спасали его жизнь… Вот интересно: как представляет себе всю эту картину рядовой учитель истории? И представляет ли вообще? Он, вообще, понимает, о чём пишет?
Механизм воздействия пропаганды на сознание непостижим. Ведь миф о легендарном «человеке из песни» рухнул, в сущности, ещё в далёком 1957 году — усилиями Алексея Аджубея с его омскими краеведами. Воскресив «огненного тракториста» из мёртвых, Аджубей, сам того не желая, похоронил пропагандистский миф.
Ибо если вполне ещё можно было допустить крайнюю реакцию крестьян, которых бессовестно разоряют, то уж чудесное спасение человека, который, находясь в бессознательном состоянии, да ещё в чистом поле, да ещё ночью, да ещё в окружении озверевших убийц, да ещё облитый с головы до ног бензином-керосином, вспыхнул ярким факелом и при этом не только не сгорел, но даже и не обгорел, а неизвестно как попал в специализированную больницу (не к сельскому же фельдшеру, в самом деле?) — всё это уже… слишком.
В 1957 году ложь стала очевидной для любого, кто захотел бы хоть на минуту представить себе то, что ему говорит пропаганда.
Никто не захотел. Блестящего журналиста Аджубея не насторожило даже то, что его коллеги по «Комсомолке» в далёком 1929 году не напечатали поэму Ивана Молчанова, что было бы так естественно после их статьи «Огненный тракторист». Составители воспоминаний Леонида Ильича на рубеже 80-х годов досадливо прогнали от себя всякие мысли, предпочтя им магические слова «чудом остался жив». Учитель истории Устюжанин вместе с Курганским военкоматом в 1998 году, скороговоркой пересказав историю, с удовольствием описывает, как Пётр Дьяков, выживший назло всем, только за счёт одного лишь «характера комсомольца», был тогда-то приглашён почётным судьёй на всесоюзные соревнования пахарей, а тогда-то — почётным гостем на областной праздник под названием «Мастера искусств — мастерам труда».
«Понятно, что эта песня плохого для Родины не принесла» … Да песня-то не принесла. Песня-то ведь хорошая. Тихая и печальная. «Прокати нас, Петруша, на тракторе»…
Давайте послушаем эту песню полностью:
И вот подумалось мне: не просто ведь какую-то песню мы тут слышим. А слышим мы тут само время: жестокое и трогательное, великое и подлое.