примеры ненасилия в истории
Насилие и ненасилие в истории
Тема 8. Общество и его структура
Общество и его структура
Основными сферами общества являются: экономическая, социальная, политическая и духовная. Экономическая сфера включает в себя производство, распределение, обмен и потребление материальных благ. Она возникает с целью удовлетворения экономических потребностей людей. Экономическая сфера выступает как экономическое пространство, в котором организуется хозяйственная жизнь страны, осуществляется взаимодействие всех отраслей экономики. Здесь непосредственно воплощаются в жизнь экономическое сознание людей, их материальная заинтересованность в результатах своей производственной деятельности, а также их творческие способности. Здесь же реализуется деятельность институтов управления экономикой, складываются социальные и профессиональные группы людей, образующие социальную структуру общества.
Политическая сфера есть пространство политической деятельности классов, других социальных групп, национальных общностей, политических партий и движений, разного рода общественных организаций. Их деятельность происходит на основе сложившихся политических отношений и направлена на осуществление их политических интересов. Эти интересы касаются прежде всего политической власти, а также реализации их политических прав и свобод. Современные политические процессы существенно политизируют сознание многих людей и повышают их политическую активность. Это усиливает роль и значение политической сферы в жизни общества.
Таким образом, общество представляет собой совокупность социумов, которые реализуют себя через систему общественных отношений и многообразных форм социальной деятельности, детерминирующей сферы общественной жизни.
Рикёр П. Человек ненасилия и его присутствие в истории
III. ВОПРОС О ВЛАСТИ
Человек ненасилия и его присутствие в истории
Эти заметки, посвященные проблеме насилия и ненасилия, вытекают из одного центрального вопроса: при каких условиях ненасилие может отличаться от позиции йога из книги Кестлера, от простого пребывания вне истории? Сам этот вопрос очевидно предполагает исходную убежденность 1 в том, что ненасилие может представлять ценность или, лучше, как об этом будет сказано далее, что ценностью обладают ненасильственные формы сопротивления, и подлинный смысл ненасилия, который на самом деле не задан заранее, можно с полным основанием искать среди некоторых искаженных представлений о нем; речь идет о порой странным образом сходных с ним мягкости, малодушии, лирическом уклонении от действительности, уходе от мира, попустительстве. С самого начала я чистосердечно заявляю, что для меня данная исходная убежденность неразрывно связана с другой более фундаментальной убежденностью в том, что «Нагорная проповедь» имеет отношение к нашей истории — истории в целом, со всеми ее социальными и политическими структурами, а не только к частным поступкам, лишенным исторического значения; в том, что «Нагорная проповедь» радикальным образом вводит в историю трудновыполнимое и непригодное к повсеместному распространению требование, и каждого, кого это требование затронуло, охватывает чувство глубокой тревоги, порыв, который порой побуждает лишь к неуместным действиям, историческим нелепостям; тем не менее
1 Пусть данному исследованию поставят в упрек исходное предположение, имплицитно содержащееся в нем, которое я сформулирую с самого начала: но разве возможно приступить к анализу, не имея предварительного предположения н предварительного убеждения? Проблема всегда заключается в том, чтобы узнать, как далеко возможно затем продвинуться по пути истинности, насколько имплицитное предположение критически разрабатывается и вписывается в общий поиск, способствует ли оно остроте спора, одним словом, — содействует ли обсуждению, которое ведут несколько субъектов.
эта тревога, этот порыв, эти нелепости свидетельствуют о том, что «Нагорная проповедь» с ее пафосом ненасилия стучится в двери истории, что она имеет практическое значение, зовет к претворению в действительность, а не к бегству от нее. Данная исходная убежденность находит отражение в следующем вопросе: при каких условиях ненасилие может иметь место в нашей истории? Ведь именно чистота наших помыслов, именно то, что мы сделаем для другого, завершит наши намерения. Если ненасилие приемлемо с этической точки зрения, то его следует поместить в один ряд с эффективной, результативной деятельностью, выделяющейся на фоне общего потока взаимопереплетающихся случайностей, благодаря которым созидается история человечества.
Первое условие, которому должна удовлетворять подлинная концепция ненасилия, — эта способность охватить мир насилия во всей его полноте; движение ненасилия всегда подвержено риску ограничиться какой-либо одной формой насилия и бороться с ней упорно, но односторонне, тогда как следует определить длительность, размах, глубину насилия (его путь в истории, разнообразие его психологических, социальных, культурных, духовных проявлений, глубокую укорененность во множестве сознаний), довести до логического конца этот процесс осознания насилия: в чем состоит его трагическое величие, предстающее порой в качестве движущей силы истории, ее «кризиса» — «критического момента» — «суждения», неожиданно изменяющего конфигурацию истории. Тогда и только тогда, ценой этой истины, можно поставить вопрос о том, обнаруживается ли в результате предпринятой рефлексии некий излишек, превосходящий саму историю, и есть ли у сознания нечто такое, что дает ему право предъявлять требования истории и считать себя принадлежащим к иному «порядку», отличному от творящего историю насилия.
Однако при этом сторонник ненасилия должен задать себе следующий вопрос: способен ли он мыслить себя, постоянно пребывающим в этой отвергаемой им истории? И следует ли квалифицировать его деяния как безупречные, но, преимущественно, малоэффективные? Может ли ненасилие быть эффективным? Если да, то каким образом? Очевидно, что этот второй вопрос выливается в более широкую проблему: нужно уяснить, выполняет ли «пророк» некую историческую задачу и может ли эта задача вписаться в пространство между бессилием «йога» и эффективностью «комиссара».
Третий вопрос: не находится ли в таком случае возможная эффективность действий сторонника ненасилия в напряженном соотношении с признанным порочным «прогрессистским насилием»? Если действительно пророк противостоит истории своими действиями, которые скорее являются отказом, неподчинением, то есть непоследовательными и зависимыми от обстоятельств поступками (вызванными объявлениями войны, бунтом и т. п.), то не заключается ли с неизбежностью смысл его деяний в том импульсе, который он привносит, в той духовной перспективе, которую он приоткрывает перед чисто политической деятельностью, конструктивной активностью, протекающих в рамках структур и институтов?
Я не стану скрывать испытываемого мною замешательства, которого мне не удается окончательно рассеять; то тут, то там мы сталкиваемся с истинами скорее предполагаемыми, чем признанными, скорее желательными, чем обоснованными.
Исследователи империи насилия не всегда оказываются достаточно дальновидными; вот почему те, кто занят изучением анатомии войны, обольщаясь надеждой найти три-четыре главные нити, которые нужно оборвать, чтобы марионетки войны в бессилии упали на подмостки, обрекают пацифизм на наивность и поверхностность. Анатомия войны требует более разностороннего подхода, чем психология насилия.
Следовало бы поискать как на высших, так и на низших уровнях человеческой психики аффекты, соответствующие ужасному в истории. Общая психология эмпиризма, изучающая эмоции удовольствия и неудовольствия, благополучия и счастья, упускает из виду яростную склонность к противодействию, стремление к экспансии, борьбе и господству, инстинкт смерти и, в особенности, способность к разрушению и жажду катас-
1 Henri Guillemin: Les chrétiens et la politique. Ed. du Temps présent, p. 19.
Таким образом, возникает предположение о том, что из-за тяготеющего над историей злого рока люди вообще не способ-
Поскольку пацифизм не затрагивает самых значительных форм насилия, он мнит себе, что он вполне возможен и легко
осуществим, он полагает, что уже присутствует в мире, что проистекает из мира, из благой природы человека, но ему просто препятствует и не дает проявить себя чья-то злая воля. Пацифизму неведомо, что его принципы сложно реализовать, что ему противостоит история, что он может прийти только извне, и призывает историю к тому, что не соответствует ее естественному предназначению.
1. Прежде всего сторонник ненасилия верит в то, что своим отказом подчиниться он делает реальными те ценности, возможность осуществления которых люди доброй воли видят в отдаленной перспективе исторического развития. То есть сторонник ненасилия верит, что действительное и конкретное свидетельство благожелательного отношения к людям не гарантирует положительных результатов по причине столкновения противоположных форм насилия; тем не менее он надеется, что, хотя он и причастен к порочным последствиям поступков, вошедших в историю, его собственный неординарный поступок, о котором судят исходя из его непосредственных результатов, имеет двойственное значение, поскольку он за-
дает ценность в качестве цели, поддерживает устремленность истории к взаимному признанию человека человеком.
Я бы не понял того широкого всплеска энтузиазма, который захлестнул общественное мнение в связи с поступком Гари Дэвиса, если бы мы не приветствовали в его лице реальную эффективность и, в первую очередь, готовность порвать с восхищением и очарованием. В истории появляется человек, который вершит ее, несмотря на то что он ступил на путь отчуждения: сторонник ненасилия напоминает мне о том, что участь этого человека гуманистична, потому что такой выбор был однажды совершен человеком; в некой точке запрет отменяется, открывается перспектива будущего: человек решился; неизвестно, к чему все это приведет, да это мы и не можем знать, потому что с позиции строгого исторического метода эффективность подобного поступка определить нельзя; в данной области связь действия и истории — объект веры; сторонник ненасилия верити надеется, что свобода способна повлиять на судьбу; и таким образом человек способен мужественно вторгнуться в ход современной истории и изменить его.
Такого рода эффективности уже достаточно для того, чтобы скорее включить ненасилие в историю: оно не находится вне времени, его скорее следует считать «несвоевременным», несовременным, действием целесообразным, но совершившимся слишком рано, относящимся к другой эпохе, которое должно осуществиться путем длительного и мучительного политического «опосредования»; ненасилие является своеобразным авансом истории, который необходимо оправдать, внедрить в многообразие политических установлений, способов чувствовать и действовать.
Сторонник ненасилия не просто действует во имя осуществления гуманистических целей истории — стремится к справедливости и благожелательности для их достижения,— он прибегает к средствам невооруженной борьбы, поддерживая тем самым динамизм и напряженность хода истории. Ненасилие — выражение надежды на возможность случайных факторов в истории, на историю без гарантированного финала.
2. При наличии определенных благоприятных условий и действий выдающихся людей ненасилие способно перерасти в тенденцию мощного и эффективного ненасильственного сопротивления; таким образом ненасилие способно совершить исторический прорыв.
Деятельность Ганди — неординарная и по-своему ограниченная — как и сама его личность,— в наше время являет собой нечто большее, чем символ надежды и пример для подражания. Бы-
ло бы крайне неразумно утверждать, что именно Ганди Кестлер представил в качестве йога; деятельность Ганди в Индии была не менее значимой, чем деятельность Ленина в России. Разумеется, невозможно не признать и недостатков Ганди: его настороженное отношение к современной технике, его непонимание роли организованного пролетариата, его в конечном счете излишнее доверие к традиционным структурам, ответственным за отчуждение народных масс Индии, ставших жертвой священников и богачей.
При необходимости можно упрекнуть его за все это. Но я не знаю, как можно недооценивать значение эффективных акций неповиновения в Южной Африке и Индии. Как мне кажется, опыт этих акций свидетельствует о том, что они проходили при благоприятных условиях: Англия не являлась нацистским государством, и символическое декларирование гуманистических целей согласовывалось с наличием адекватных или эффективных средств; следовательно, ненасилие отнюдь не выносит цели за пределы истории и не отказывается от средств, имеющих небезупречный характер, оно стремится объединить цели и средства в таком действии, которое по своей сути было бы одновременно и духовным и техническим.
С одной стороны, получается, что для Ганда ненасилие было лишь элементом целостной системы духовных ценностей наряду с истиной, бедностью, справедливостью, нравственной чистотой, терпением, упорством, презрением к смерти, внутренней собранностью и т. д. Примечательно, что он увенчал это здание истиной, satyagraha, «истиной в ее нерасторжимом единстве». « Я придумал слово „ satyagraha “, когда находился в Южной Африке, чтобы выразить ту силу, которую проявляли индусы в этой стране в течение 8 лет. силу истины, которая есть также и сила любви. » 1
С другой стороны, для Ганди ненасилие было своеобразным методом и даже разработанной в деталях техникой сопротивления и неповиновения. Нужно признать, что мы не обладаем такой техникой и совершенно некомпетентны в данной сфере; ошибочным было то, что механизм тщательно продуманных и скрупулезно осуществленных акций в Южной Африке и Индии не был изучен; этот опыт демонстрирует глубокий смысл совместных действий, упорядоченных, полных решимости и, что весьма важно, бесстрашия перед лицом поражения и смерти; активный характер ненасилия заявляет о себе следующим образом: с точки зрения Ганди вседозволенность на деле ведет к насилию; с его помощью человек самоутверждается и самовозвеличивается; а ненасилие предполагает силу.
Именно эта сила в уникальном историческом опыте позволяет привести в соответствие цель и средства. «Прогрессистское насилие», которое, как предполагается, самоустранится в процессе движения к осуществлению гуманистических целей истории, есть искусство изворотливости’, коварства, обмана, насилия; военные и гражданские институты практикуют его повсеместно: это техника патриотизма и революции; ненасилие отвечает на вопрос, в котором ставится под сомнение его эффективность, посредством другого вопроса: приведет ли практика «изворотливости» к непрерывному возобновлению насилия? Не нуждается ли политическая деятельность — патриотическая или революционная,— пусть это прозвучит либо в качестве укора, либо в качестве доброжелательного призыва, в таких символических актах и таких иногда успешных действиях, при которых цели являются средствами?
«Ненасильственное сопротивление» и «прогрессистское насилие»
Ненасилие, даже если оно проистекает из непротивления, подразумевает определенные неслучайные ограничения.
1. Неслучайно то, что девиз ненасилия негативен: «Не убий!» Путь ненасилия — это путь отказа: отказа от сотрудниче-
ства, от службы в армии и т. п. Само слово «сопротивление» имеет негативный оттенок: не подчиняются властям, отказываясь делать что-либо. Я верю в эффективность такого отказа настолько, насколько отказ может быть эффективным; однако не является ли эта эффективность результатом соединения позитивных, конструктивных действий? Когда я перехожу от «не убий» к «возлюби», от отказа от войны к призывам к миру и созиданию, я вступаю в область совершаемых мной действий; и тогда я снова начинаю подавлять других; я вступаю в такую сферу, где цели и средства не согласуются, я участвую в такой деятельности, при которой поступки различных людей «не совместимы», так что я наряду с эффективностью истории ощущаю и ее порочность.
2. Представляется также, что ненасилию не свойственно постоянство: зависящие от обстоятельств акты отказа, акции неповиновения; ненасилие относится к порядку поступка. Эти эпизодические поступки, представляющие собой примеры сверхчеловеческой требовательности, являются движущей силой истории и реальным призывом к человеку — конкретно выполнять свое гуманистическое предназначение. Тем не менее, как оказывается, такие поступки имеют продолжение в действиях длительного характера: в таких исторических процессах, как победа государственного строя нового времени над феодализмом, пролетарское движение, антиколониальная борьба и т. д.
Мне кажется, что сегодня ненасилие должно быть пророческой сущностью собственно политических движений, то есть оно должно стать ориентиром техники революции, реформирования или осуществления власти. Вне этих институциональных задач мистика ненасилия способна обернуться безнадежной катастрофой, как если бы время бедствий и гонений было бы последней исторической возможностью, как если бы мы были вынуждены приспособить нашу жизнь к такой ситуации, при которой благожелательные поступки оставались бы
без отклика, скрывались бы ото всех и не имели бы никакой исторической перспективы. Это время может наступить, и вместе с ним придет антигуманный режим, при котором будет возможен лишь один выход: бессмысленный отказ за тюремными стенами. Время неэффективности постоянно подкрадывается к дверям истории; нужно быть готовыми к наступлению мрака. Однако эта задняя мысль не может быть мыслью, устремленной в будущее, направленной на действие и конструктивное созидание. До наступления этого времени — если оно должно прийти, но пока оно приближается — нужно действовать на основании предвидения, плана программы; существует политическая задача, и она полностью принадлежит истории.
Однако подобное понимание диалектики пророческого ненасилия и «прогрессистского насилия» с позиции проблемы эффективности допустимо лишь с точки зрения историка. Для человека, который живет, действует, не существует ни компромисса, ни синтеза, а есть лишь выбор. Нетерпимость к компромиссам — это душа ненасилия; не верить безоговорочно означает отступиться от веры; если даже ненасилие — это удел немногих избранных, они должны считать его делом каждого; для человека, который жил ненасилием, а не взирал на него, ненасилие может стать содержанием любого действия, силой, вершащей историю.
Ненасилие в действии
П ринцип ненасилия или «ахимса» крайне важен для понимания и применения тем, кто стремится к гармонии и синхронности с внешним миром и своей глубинной сутью, тем, кто встал на путь йоги или же просто ищет спокойствия и справедливости в этой жизни. Есть немало примеров и проявлений этого принципа. Одним из вдохновляющих исторических опытов ненасилия в действии является движение сатьяграха, возникшее в 20 веке в Индии под руководством великого человека Мохандаса Ганди.
Сатьяграха – это явление, ставшее известным как техника ненасильственной борьбы. Она заключает в себе образ жизни, базирующийся на отказе от насилия над кем бы то ни было. Сатьяграха основана на твердой решимости во что бы то ни стало придерживаться того, что представляется истинным и справедливым. Это практика, применимая во всех сферах жизни, была сформулирована и отточена в Индии в период борьбы индийской нации за свободу от английского колониального господства. Поэтому примеры применения практики в широких масштабах известны в основном политической сфере. Целью сатьяграхи как метода политической борьбы было пробудить у правонарушителей чувство справедливости и таким образом найти мирное решение возникшего конфликта.
Об исторических подробностях компаний сатьяграхи, проводимых Ганди в 20 веке в Индии, написано немало книг и исследований. Это та база, которая может дать нам уверенность, что подобные идеи реализуемы. Однако, не разбираясь в основах, порой сложно поверить, что подобный подвиг духа возможен в наше время. Именно поэтому важно обратить внимание на философию данного движения, применимую, как уже говорилось, не только в реалиях какой-либо борьбы, но и в повседневной жизни каждого. Суть этих идей может дать нам возможность переложить вечные истины, сформулированные в форме сатьяграхи, на наше время и примерить их на себя. Ведь как говорил Ганди: «Сатьяграха подобно небу простирается над всеми, она заразительна, и все люди: взрослые и дети, мужчины и женщины — могут стать сатьяграхами.»
Приверженец сатьяграхи даёт 11 обетов, берущих свое начало в принципах йоги: в Яме и Нияме. Данные обеты являются фундаментом развития его духовной силы, это:
Мы можем проследить нить размышлений Махатмы о применении сатьяграхи и увидеть, что в истинном понимании сатьяграха является действительно внутренней духовной практикой, применимой людьми порой интуитивно и плоскость ее применения может быть как самой простой и житейской, так и залегать на экзистенциальных глубинах:
«Насилие означает не освобождение от страха, а изучение средств побеждать причину страха. Ненасилие, наоборот, не имеет причин для страха. Сторонник ненасилия должен развивать способность к страданию высшего порядка для того, чтобы быть свободным от страха. Он не боится потерять свою землю, богатство и жизнь. Тот, кто не освободится от страха, не может пользоваться ахимсой». – М. Ганди
Ганди неоднократно подчеркивал, что сатьяграха – это именно практика, это действие, ведь ненасилие требует проявлений: в мыслях, речах и действиях. Именно такая согласованность необходима для успешной реализации данной философии.
«Я вижу, что жизнь преодолевает самые жестокие разрушительные силы. А значит, закону разрушения противостоит некий более высокий закон, и только он может помочь нам построить общество, в котором будет порядок и в котором стоит жить.
Итак, это закон жизни, и мы должны утверждать его каждым днем своего существования. В любой войне, в любом противостоянии мы должны побеждать любовью. На примере собственной судьбы я убедился, что закон любви в любых случаях оказывается гораздо эффективнее закона разрушения.
Каждый из нас понимает этот закон справедливости, каждый чувствует его необходимость и на самом деле каждый имеет мужество и решительность переломить в себе привычные, укоренившиеся модели поведения и привычки, и поступать согласно тому, что нам известно как справедливость. Мы можем осознанно развивать в себе стремление к Истине и применять ахимсу в нашей жизни, разбирая в уме различные проявления этого принципа. В качестве опоры нам помогут этические правила, сформулированные тысячелетия назад, а также осознание того факта, что то, что должно быть совершено, рано или поздно будет происходить и с нами и в наших умах.
На этом пути полезно и важно иногда вспоминать и задумываться о значении слова «сатьяграха»: твердость в поиске и достижении Истины. Ведь это качество доступно всем. И чтобы начать подходит каждый момент!
Успешной Вам практики!
Изучить и понять более подробно принципы сатьяграхи и мотивы, движимые ее создателем, можно погрузившись в чтение автобиографии Мохандаса Ганди, изданную на русском языке под названием «Моя Жизнь». Книга написала очень искренне, в ней Ганди постарался максимально правдиво отразить события своей жизни и свои взгляды, без стеснения, тщеславия или нравоучений.
Кому будет интересно художественное отображение событий жизни Ганди: есть биографический фильм Га́нди» 1982 года, снятый Ричардом Аттенборо. Фильм рассказывает о жизни Махатмы и отображает события кампаний сатьяграхи, проводимых Ганди в Индии и Южной Африке.
Ненасилие
Ненаси́лие — система ценностей, этическая и социальная концепция и практика, состоящая в неприятии насилия и отказе от использования насилия для достижения любых целей.
Содержание
Подходы к ненасилию
Ненасилие может проявляться как принципиальное религиозное, этическое, философское убеждение и как прагматическая политическая стратегия.
Ненасилие в религии
В христианстве идеи ненасилия были сформулированы в Нагорной проповеди. Одной из провозглашенных в проповеди заповедей было: «Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (Мф.5:39).
Ненасилие в политике
Как способ гражданского воздействия на общество и власть, стратегия борьбы, ведущей к социальным преобразованиям, ненасилие было реализовано Махатмой Ганди в длящейся несколько десятилетий борьбе против английского правления в Индии. Позже Мартин Лютер Кинг адаптировал и пропагандировал философию и методы Ганди для ненасильственной борьбы за гражданские права негров в США.
Сторонники стратегии ненасилия считают, что в основе любой власти лежат сотрудничество и послушание граждан, и это справедливо для любых политических режимов и для любых организаций, будь они бюрократическими или милитаризированными. Вследствие этого, стратегия ненасилия в масштабах общества будет нацелена на уменьшение власти правителей за счет уменьшения гражданами сотрудничества с ними и делегитимации власти за счет явного выражения несогласия.
Ненасилие и пацифизм
Ненасилие часто связывается с пацифизмом и иногда используется как его синоним. Тем не менее, между двумя этими концепциями имеется заметное различие. Пацифизм концентрируется на вопросах межгосударственного насилия (войны), но не обязательно подразумевает какое-либо движение к социальным или политическим переменам. Ненасилие, как философия социального протеста, предполагает наличие какой-то социальной или политической цели, применительно к достижению которой и выдвигается идея ненасилия. Кроме того, ненасилие, как стратегия и инструмент социального протеста в определенной области, может сочетаться с применением насилия в каких-то других областях.