мне говорят что я урод
Считать себя уродом: как недовольство собственной внешностью становится болезнью
При дисморфофобии человек считает некоторые особенности своей внешности настоящими уродствами, тогда как другие люди их даже не замечают. «Афиша Daily» поговорила с женщиной, страдающей дисморфофобией, а также с психиатром и психологом о границе между недовольством собой и психическим расстройством.
Ольга
Проблемы с восприятием внешности у меня появились в одиннадцать лет. Мне хотелось украшать себя, наряжаться в модную одежду, но мама не баловала меня модными вещами и запрещала краситься. Это было трагедией, потому что я не могла даже скрыть прыщи. Мне кажется, что если бы в том возрасте я научилась любить себя, дисморфофобии бы не было.
В школе я поняла, что «стремная». Одноклассники не давали забыть о том, что нос у меня, как у Бабы-Яги, а ноги кривые и короткие. На всю жизнь запомнилась ситуация, когда мы играли в «слабо», где надо было выполнить задание или получить пинок, и прозвучала фраза, что лучше получить пинок, чем поцеловать меня. С тех пор я начала все чаще выискивать в себе недостатки и находить их.
К психотерапевту я начала ходить, когда была подростком, но в силу возраста я не относилась к лечению серьезно. Еще мама водила меня на медицинский гипноз: там нас успокаивали речью, а потом каждому на ушко шептали какое-то внушение о любви к себе. Там я никогда не спала и думала по большей части о своем. Во взрослом возрасте я снова начала ходить к психотерапевту, к которому меня отправила тоже мама. Тогда к дисморфофобии добавились депрессия и социофобия. Врач говорил какие-то банальные вещи о том, что все мы красивые и нужно любить себя, а однажды сказал, что у меня иконописное лицо. Сейчас я продолжаю лечение у психотерапевта: пью успокоительные, антидепрессанты, нейролептики — в основном чтобы не нервничать и не принимать все близко к сердцу.
Я не могу говорить о своем идеале красоты — это причиняет сильную душевную боль, я начинаю злиться. Мои больные места — это все лицо, а также глаза, подбородок, нос, короткие кривые ноги. Пластические операции я не делала, потому что мне кажется это предательством родителей: очень боюсь обидеть маму, ведь все, что меня не устраивает во внешности, досталось от нее.
Иногда я могу заплакать на улице из-за того, что я урод, в то время как женщина «обязана быть красивой». Очень больно встречать этот посыл в фильмах или литературе. Сейчас я плачу реже, но раньше я не могла слушать романтическую музыку, читать стихи, потому что они написаны для красивых людей. Слово «красота» для меня — триггер (слово или событие, которое заставляет человека переживать психологическую травму. — Прим. ред.).
Я постоянно убеждала себя в том, что я стройная блондинка, представляла себя ею. Казалось, им живется легче, а мне никогда не стать такой. В какой-то момент у меня появилась зависимость от зеркал: нужно было смотреть каждую секунду, все ли в порядке с внешним видом. Я не использую веб-камеры и терпеть не могу незваных гостей — боюсь, что кто-то увидит меня в неподходящий момент.
Дисморфофобия довела меня до мизандрии. Я была очень зла на мужчин, ведь это из-за их жадности и похоти возникли ужасные стандарты красоты, из-за которых я ощущаю себя уродиной. Все было бы не так трагично, если бы из-за каждого угла не кричали, что женщина обязана быть привлекательным «мясом».
Сейчас мне намного легче, потому что у меня появился любимый мужчина. Он ни разу не делал мне замечания по поводу внешности. Он всегда говорит, что я красивая. Это очень важно для меня. Я продолжаю тщательно следить за собой: легче было бы забить, но я не могу. Я также перестала бояться заводить детей, и если у меня будет ребенок, я сделаю все, чтобы он ощущал себя на первом месте. Я поняла на себе — лечит только любовь.
«В зеркале я вижу урода». Четыре истории о жизни с дисморфофобией
«Схема “сознание — отдельно, тело — отдельно” прочно засела в моей голове»
Наталья, 42 года
В детстве я часто слышала: «Такая милая девочка — и так не повезло с волосами! Вся женская красота в волосах, а у тебя — три пера невнятного цвета!» Из-за того, что я часто и подолгу болела, меня называли синенькой, худенькой, жалкой. Я обижалась и плакала. Во времена моего советского детства эти переживания обесценивались, иногда меня даже наказывали за излишнюю эмоциональность: я была очень плаксивой и ранимой. Поделиться переживаниями было не с кем. Родителям было не до того: «Чего еще тебе надо? Сыта, обута, одета! У людей вон рук-ног нет — и ничего, живут! Не гневи Бога!» Видимо, в то время у меня развились дисморфофобия, тревожное расстройство и ОКР.
В подростковом возрасте мое недовольство собой и неприятие своего тела только усилились. Начались эксперименты с внешностью, зачастую уродующие меня и вызывающие еще большее недовольство. В какой-то момент произошел перелом: сознание — отдельно, тело — отдельно. Я представляла себя тоненьким андрогином с бесполым лицом, но из зеркала на меня смотрела девушка с ярко выраженной феминной внешностью. С тех пор я не люблю зеркала и не смотрю в них без необходимости. От мужского внимания мне становилось только хуже. Я ненавидела свое тело и прятала его в странную одежду. Выглядела как городская сумасшедшая.
Меня очень злили комплименты относительно моей внешности. Я думала: все эти люди издеваются? Тем более я — прежде всего личность, а тело — лишь оболочка. В интимной жизни тоже проблемы: мне сложно раздеться, показаться, я всегда думаю, как выгляжу, как лучше повернуться, чтобы спрятать побольше тела. При свете — ни-ни, потому что кажется, что на меня смотрят и думают: какая же уродина.
Психиатр сказал: «Сидит тут молодая, холеная, ногой качает. Займись чем-нибудь полезным и не придумывай себе проблемы»
Дисморфофобия всегда тихонечко отравляла мою жизнь. Это ежедневный дискомфорт, как зуд и застарелая боль, к которой привыкаешь с годами. Схема «сознание — отдельно, тело — отдельно» прочно засела в моей голове. Это помогает мне жить с дисморфофобией. Тем не менее свое тело я стараюсь беречь, мне ведь еще жить в нем. Украшаю его татуировками, которые служат своеобразным щитом, защитой от окружающего мира. Сейчас ими покрыто около 40% моей кожи.
Лет в 20 я обратилась к психиатру по направлению от невролога. Он сказал что-то в духе: «Сидит тут молодая, холеная, ногой качает. Займись чем-нибудь полезным и не придумывай себе проблемы».
То, что со мной что-то не так, я поняла только в эпоху интернета. Случайно наткнулась на информацию о дисморфофобии и поняла: да у меня и правда проблемы, а не с жиру бешусь! Начала общаться с такими же людьми, много читать. Год назад я обратилась к психоаналитику — с другой проблемой, но в процессе мы начали работать и над моей дисморфофобией. Расстройство никуда не делось, но я учусь с ним жить. В периоды просветления даже могу сказать себе, что я прекрасна, могу смотреться в зеркало, красиво одеться и выйти так куда-то, не боясь чужих взглядов. В период обострения ОКР, тревожного и пограничного расстройств обостряется и дисморфофобия: я ненавижу себя, свое тело, которое кажется мне отвратительным, гадким и каким-то грязным.
Недавно я сказала, наконец, маме, что из-за обесценивания моих ментальных проблем в детстве сейчас, как минимум раз в год, мне приходится лечиться у психиатра, принимать антидепрессанты и транквилизаторы. Она извинилась и пообещала больше так не делать.
«Мама считает, что надо впахивать на двух работах и времени на переживания не останется»
Мария, 29 лет
С раннего детства я была скромной и неуверенной в себе. Разумеется, дети чувствовали это и частенько обижали меня, смеялись над моим внешним видом (хотя, признаться честно, я ничем не выделялась).
Дисморфофобия накрыла меня уже после пубертатного периода, когда я осознала, что слишком много деталей моей внешности не соответствует принятым стандартам. Доходило до того, что я избегала зеркал и, чтобы не показать слегка неровный прикус, закрывала рот руками или подавляла улыбку. Самое страшное, что я ощущала себя посторонней в этом мире. Словно я из-за своей внешности никогда не смогу найти свое место в жизни, никогда не буду счастлива, никогда не почувствую расслабленность и спокойствие, никогда не буду жить, как другие люди.
Старшее поколение не воспринимает психологические проблемы. Например, моей маме кажется, что все проблемы из-за лени: надо впахивать на двух работах, тогда времени на переживания не останется! Зато мне очень помог мой парень. Он не устает повторять, что я очень привлекательна внешне и интересна внутренне. То же самое говорят и мои друзья. Постепенно до меня дошло, что они видят милую девушку, то есть мой образ целиком, а я вижу только детали, которые мне не нравятся: большой нос, неровные зубы, крупные черты лица и многое другое. Я будто бы смотрюсь в кривое зеркало, которое мне лжет.
Вспомните женщин, которых в разное время называли самыми красивыми в мире, к примеру, Брижит Бардо или Анджелину Джоли. У них, как и у нас, были взлеты и падения
Тогда я решила показать дисморфофобии, что я сильнее: перестала пользоваться косметикой перед выходом на улицу, начала улыбаться (сначала через силу, а потом втянулась). Я убеждала себя в том, что не обязана соответствовать стандартам красоты, которые неизвестно кто выдумал. И, если по правде, у всех людей есть особенности, просто я зациклилась на своих и не замечала, что окружающим тоже далеко до подиумных стандартов. Я просто приняла свои недостатки: «Ну да, я такая и останусь именно такой. Окружающим придется с этим смириться». Правда, на работе мне часто бывает нелегко: я стараюсь не привлекать внимания, поэтому окружающие думают, что я слабая или виктимная, частенько шепчутся за спиной — или мне это только кажется.
Чем старше я становлюсь, тем легче мне жить. Я начинаю понимать, что красота не гарантирует счастье. Вспомните женщин, которых в разное время называли самыми красивыми в мире, к примеру, Брижит Бардо или Анджелину Джоли. У них, как и у нас, были взлеты и падения, они перенесли немало горя и обид, от них уходили мужчины. Они живут так же, как и обычные люди.
Я призываю всех, кто столкнулся с психологическими проблемами, обращать на них внимание, работать с ними и искать помощь. К сожалению, по своему опыту могу сказать, что помощь психологов не всегда бывает эффективна. Но человек может помочь себе: читать книги по теме, смотреть документалки или шоу, обсуждать проблемы с близкими, размышлять.
«Бороться с дисморфофобией мне помогает феминизм и бодипозитив»
Полина, 23 года
Моя дисморфофобия началась не как у большинства людей — в подростковом возрасте, после рождения ребенка или перенесенной травли. Она всегда была частью меня. Я всегда считала, что из-за своей внешности я недостойна жить, любить, общаться, быть частью общества. Я стыдилась каждого аспекта своей внешности. Со стороны окружающих я не видела понимания и поддержки, мне казалось, что я в зазеркалье и никто меня никогда не поймет — они же нормальные! Пока мои одноклассницы ходили на свидания, общались, познавали мир, я сидела дома за книгами. Как можно быть такой же, как все, когда у тебя такое тело? Я всегда одета с ног до головы, умело прячу свои «недостатки», не хожу на пляж, а если мне приходится раздеваться перед кем-то, просто диссоциируюсь со своим телом, как будто смотрю на все со стороны. Вот я, мое сознание, я люблю себя больше всего на свете, а вот мое тело — мешок мусора, от которого нужно избавиться. Поэтому я сосредоточилась на своем разуме, а не на оболочке.
После окончания школы я попала во взрослую жизнь и должна была приспособиться. Поначалу чувствовала себя не в своей тарелке: боялась открытых пространств, не могла есть и говорить на людях, с трудом сидела на парах, а когда приходила домой, меня накрывал ужас. Очень скоро панические атаки стали ежедневной рутиной. Я не выдержала: бросила учебу, работу и заперлась в четырех стенах в ожидании смерти. Мне больше ничего не хотелось, вся жизнь была разрушена. Потом были долгие походы к врачам, горы таблеток, психические заболевания привели меня к расстройству пищевого поведения.
Мне интересно читать истории сильных людей, которые приняли себя, изучать истоки наших комплексов, влияние СМИ и корпораций на наше восприятие себя
Впоследствии таблетки помогли мне снять симптомы: я смогла выходить на улицу, работать, общаться, но я так и не вылечилась. Одно время самоубийство было моей идеей фикс. Возможно, в конечном итоге, это так и закончится. Я не знаю.
Я хотела бы полностью перекроить свою внешность. Я до сих пор ни с кем не встречалась, потому что не представляю, как кто-то может полюбить человека с таким телом. Но однажды утром я проснулась с мыслью: полюби себя, не сравнивай с другими, прими себя такой, какая ты есть, раз ненависть к себе не помогает. Со временем я пришла к феминизму и бодипозитиву. Мне интересно читать истории сильных людей, которые приняли себя, изучать истоки наших комплексов, влияние СМИ и корпораций на наше восприятие себя.
Сейчас я не сравниваю себя с другими, не думаю о себе плохо. У меня только одна жизнь, одно тело и один шанс, а я столько всего еще не успела сделать! Мне больше не нужны весы, сантиметр и признание моей красоты окружающими.
«Я унижала красивых, потому что завидовала их внешности»
Ксения, 18 лет
Еще в детстве моя сестра открыла мне глаза на то, что я урод: она говорила, что я — ошибка природы. Сколько себя помню, она вечно мне этим тыкала. В 10 лет я возненавидела свою страшную рожу вплоть до того, что начала прятать ее за шарфом, кепкой и очками. Меня тошнило от моего огромного длинного носа, кривого рта, тонких губ, от моей лупоглазости и бледной кожи. Зрелище жуткое, на самом деле. Я била зеркала, потому что не хотела видеть в них свое омерзительное отражение.
Однажды я пришла в школу с пакетом на башке, но учителя почему-то восприняли это как попытку сорвать урок. В классе я гнобила всех, кого считала смазливыми, настраивала против них своих друзей-отморозков. Даже как-то довела одну до попытки суицида, и меня поставили на учет по делам несовершеннолетних. Она считала себя доморощенной принцессой, а я ее в школьном туалете публично макнула головой в унитаз и нажала слив. После этого ее прозвали сортирной королевой и всей школой стебали. Она попыталась покончить с собой. Спасли. В школе меня не трогали, боялись, потому что я кулаками машу наравне с парнями, могу и покалечить!
В какой-то момент родители повели меня к психологу. Она сказала, что у меня дисморфофобия, и выписала таблетки. Я не пила их, потому что занимаюсь спортом, с 7 лет занимаюсь смешанными единоборствами. Таблетки дают тяжелые побочки, если их пить, со спортом можно будет попрощаться. Люди от этого дерьма в овощи превращаются. Да и не верю я этим психологам: они только деньги выкачивают. И вообще, мне надо морду править, а не колеса жрать.
Я без проблем нахожу общий язык с людьми, но прихожу домой и впадаю в истерику. 90% окружения не в курсе моей проблемы
Сейчас коплю на пластику в Москве. Наши хирурги меня оперировать отказались, сказав, что не видят проблем. Для них все, что не откровенное уродство, считается нормальным. А я-то хочу быть красивой, как девушки из Instagram.
Проблем с противоположным полом у меня нет: пацаны видят во мне личность. Я хотя бы не пустышка, в отличии от смазливых шкур. Никто не смотрит на мое уродство. Я без проблем нахожу общий язык с людьми, но прихожу домой и впадаю в истерику. 90% окружения не в курсе моей проблемы.
Я по-прежнему стараюсь по возможности спрятать лицо. Все думают, что это такой стиль, что я люблю яркие шарфы и смешные очки. Фигура у меня отличная, только вот рожей не вышла. Я почти не фотографируюсь. Есть пара фото — и то подруга уговорила, а вот селфи нет ни одного. Ненавижу магазины и примерочные, потому что там везде зеркала! У нас дома зеркало только в спальне у родителей. Больше нигде нет: они знают, что я разобью. Я требую у родителей, чтобы они признали, что я страшная, но они не признают. До скандалов доходит! Поэтому стараюсь на эту тему с ними не говорить.
«Я хочу, чтобы меня перестали называть уродом». Чего не хватает подросткам в отношениях с родителями
«Чего тебе сейчас больше всего не хватает в отношениях с родителями?» — такой вопрос я часто задаю подросткам.
Обычно мои юные собеседники «зависают», некоторые из них уточняют: «А можно просить все что угодно. »
И про себя думаю: «Ты же ребенок своих родителей, ты можешь просить у них даже звезду с неба…»
Вот что мне отвечают на вопрос о том, чего не хватает в отношениях с родителями, дети от 12 до 19 лет, которые приходят на консультации:
«Чтобы меня по утрам провожали в школу и у двери говорили: “Хорошего дня!”»
«Чтобы мама однажды по-настоящему попросила у меня прощения за то, что била меня, и чтобы мы после этого навсегда все плохое забыли… и я перестал ее бояться».
«Чтобы родители хотя бы иногда заходили в мою комнату не для того, чтобы поорать за беспорядок, а чтобы спросить, как у меня дела».
«Мне не хватает одиночества. Родители надоели друг другу, и они все время лезут ко мне. Я думаю, что они меня родили, чтобы не общаться друг с другом».
«Я просто хочу, чтобы меня перестали называть “урод”».
«Мне не хватает времени вместе. Мы все какие-то стали чужие».
«Вот бы мои родители снова поженились и у нас было как раньше. хорошо».
«Нам с мамой не хватает доверия друг к другу».
«Чтобы мама не кричала на меня».
«Чтобы в этих отношениях не было младших братьев и сестры. Почему все на четверых? Я ведь отдельный ребенок своих родителей».
«Просто пусть мои родители вернутся домой из тюрьмы. Мне больше ничего не надо».
«Я хочу, чтобы моя мама чаще проводила время со мной. Чтобы было так, как раньше, когда ей не надо было работать».
«Чтобы родители наконец поняли, что я выросла».
«Я бы хотел, чтобы отец начал общаться со мной. Я не видел его десять лет».
В каждом ответе маленькая история и, вместе с тем, часть одной из миллиардов жизней.
«У меня на эту придурь времени не было»
Мы, взрослые, как-то уже походя, закатываем глаза и говорим: «У нас в семье есть подросток…» И тут же все вокруг (вне зависимости от того, проходили они через это или нет) начинают сочувственно кивать и понимающе поддакивать.
Но как же они, подростки?
Как они живут по другую сторону от наших знаний о «пубертате»?
Узнать об этом просто: надо вспомнить себя. Да-да. Вернуться лет на двадцать назад и оказаться рядом с собой — подростком, одиноко бредущим по осеннему городу. Сложно найти во Вселенной более одинокого и непонятого никем человека.
Я уже слышу, как раздаются голоса: «Да о чем вы говорите? У меня на всю эту подростковую придурь времени не было. Я матери помогал, за младшими в садик и школу бегал, пока она полы по магазинам мыла. Что они знают о жизни, современные подростки? Зажрались…»
Представляете, ровно то же самое говорили о вашем поколении. И о поколении до вас.
Возможно, лет двадцать назад не уделялось так много времени проблемам подросткового возраста. Но проблемы-то одни и те же из века в век.
Связаны они с тем, что человек, вышедший из-под семейного крыла, начинает искать себя в мире других людей.
Для того, чтобы понять, «кто ты» и «с кем ты», нашим детям приходится пройти через многие испытания. Уже только то, что человек учится принимать решения без опоры на родителей — мощнейшее изменение в жизни всей семьи.
Есть хорошая новость!
Если кризис есть, значит, ваш ребенок развивается так, как надо.
Просто потому, что все кризисы в течение жизни задуманы именно для того, чтобы человек не останавливался в своем развитии.
Те, кто говорит: «Я был нормальным ребенком и родителям мозг не выносил», однажды догонят все кризисы сразу. Поверьте, чем все и сразу, лучше постепенно и по одному.
Вспомните себя в 12 лет
Мне не хочется здесь писать то, о чем вы можете прочитать в книгах и статьях о подростках, коих в наше время великое множество. Я хочу дать вам несколько подсказок о том, как выжить в этот непростой период жизни родителей и детей.
Важно понимать, что кризис подросткового возраста зачастую совпадает с кризисом среднего возраста у одного (а бывает, что сразу у двоих) из родителей, все это происходит на фоне кризиса семьи (семья — живой организм, и у нее многие стадии развития совпадают с тем, как растет ребенок), а множится на то, что именно в этот момент жизни начинает стремительно стареть и болеть старшее поколение в большой семье.
Ну, и как здесь выжить и не сойти с ума?
Это возможно. Только при одном условии: начать с себя.
Я уже не первый год провожу семинар, на котором собираю родителей и подростков вместе. Так вот, моя задача в самом начале встречи — вернуть родителю его собственного подростка.
А затем, чтобы родитель, вспомнив себя, например, четырнадцатилетнего, вдруг понял, что на многие события в жизни своего ребенка он реагирует из своей собственной боли, из своих незавершенных ситуаций. Потому, мои дорогие читатели, начинать работу по выстраиванию отношений с вашим подростком надо с понимания того подростка, кем были вы.
Это не опечатка. Все именно так, как вы сейчас прочитали: понять вашего ребенка вы сможете только тогда, когда вспомните себя в этом же возрасте и по-настоящему прикоснетесь ко всему тому, что происходило с вами много лет назад, когда честно назовете вещи своими именами и сможете осознать, через какие испытания вы прошли в свои пятнадцать лет (лучше бы, конечно, начать лет с двенадцати).
А нельзя как-то попроще все это осуществить?
По крайней мере, у меня и у всех родителей подростков, которых я знаю, «просто» не получалось.
Любить как в младенчестве
Вообще, конечно, надо просто любить своего ребенка в его подростничестве точно так же, как вы любили его, когда впервые увидели, когда он сделал первый шаг, когда сказал первое слово. Это так просто — ничего не менять, оставить свое отношение к тринадцатилетнему ребенку таким же, каким оно было в самом начале его жизни?
Увы. Это и есть самая сложная задача.
Как часто я слышу от родителей: «Его подменили! В одно мгновение изменился, как будто на кнопку какую-то нажали. Я его не узнаю. Невозможно общаться. Мы с разных планет…»
Да нет же! Нет! Это все тот же ваш замечательный и долгожданный малыш. Просто ему сейчас очень и очень сложно. И это «сложно» похлеще прорезывания зубов и ссоры с подружкой во дворе.
Но почему же носить на руках бесконечными ночами мы своих детей можем, а быть рядом в их испытании подростничеством — нет?
Да как же быть рядом, когда она как еж? Подойти невозможно. Огрызается и хлопает дверью.
Ну, а когда ваше дитя бесконечно ныло от зубной боли, у вас терпения хватало, чтобы утешать и носить на руках? Что же случилось теперь?
Помните, как ваши силы заканчивались и вы звонили маме: «Я больше не могу. Мне бы поспать…» И тогда приходила мама, произнося: «Отдохни, дочка», — она подхватывала малыша, который продолжал изнывать от зубной боли.
Что же теперь? Почему не хотите попросить помощи у ваших близких, у ваших друзей? Порой именно они могут найти в себе силы и терпение, чтобы общаться с колючим и ершистым подростком.
И, конечно, помощь психологов никто не отменял.
Подростки — это про правду
Я — семейный психолог и люблю рассматривать все происходящее с точки зрения семьи.
А потому хочу и вам предложить посмотреть на своего подростка как на члена семьи: какие углы в семье оголились в связи с его кризисом?
Вдруг стало невозможно найти общий язык с мужем?
Мама вдруг начала делать все ровно наоборот тому, о чем вы просите?
Младший ребенок вдруг отказался ходить на занятия к тренеру, с которым вы с таким трудом договорились?
Не вдруг. И не «все как всегда сразу».
А это так подросток своей болью и непонятностью обращает внимание семьи на то, что происходит внутри нее.
Подростки — это про правду. Да-да! При всем том, что в этом возрасте наши дети врут как никогда, они проживают период, в котором делается один из главных выборов в жизни: это — про правду, а это — нет.
Дети входят в подростничество совершенно искренними и чистыми. А выходят… Выходят разными. Большинство — переломанными. Нами, взрослыми, переломанными.
Младший сын вот-вот вступит в период испытаний подростковым возрастом.
Могу ли я сказать, что я абсолютно готова к этому периоду нашей жизни?
Но я точно знаю, что если мы будем идти рядом, если я буду доверять и искренне любить своего ребенка, если мы по-прежнему будем уважать друг друга, то нам любые кризисы по плечу.
Ну, а если думать о том, что любой кризис — это точка для духовного роста, то можно еще и начать радоваться тому, что с нами происходит.