милей кошурка сердцу дев что это значит

Милей кошурка сердцу дев что это значит

Здравствуйте уважаемые.
Продолжим рассматривать с Вами бессмертное произведение Александра Сергеевича Пушкина. Напомню, что в прошлый раз мы с Вами остановились вот тут вот:http://id77.livejournal.com/1398336.html
Итак.
Татьяна любопытным взором
На воск потопленный глядит:
Он чудно вылитым узором
Ей что-то чудное гласит;
Из блюда, полного водою,
Выходят кольцы чередою;
И вынулось колечко ей
Под песенку старинных дней:
«Там мужички-то всё богаты,
Гребут лопатой серебро,
Кому поем, тому добро
И слава!» Но сулит утраты
Сей песни жалостный напев;
Милей кошурка сердцу дев.

Морозна ночь, все небо ясно;
Светил небесных дивный хор
Течет так тихо, так согласно.
Татьяна на широкий двор
В открытом платьице выходит,
На месяц зеркало наводит;
Но в темном зеркале одна
Дрожит печальная лупа.
Чу. снег хрустит. прохожий; дева
К нему на цыпочках летит,
И голосок ее звучит
Нежней свирельного напева:
Как ваше имя? Смотрит он
И отвечает: Агафон.

Нда. Вышла такая вся воздушная к поцелуям зовущая Татьяна в одном платьице легком на мороз, продолжила гадание с помощью зеркальца, надеясь узнать имя будущего супруга. ну там Эжен или Вольдемар, а тут бац. Агафон :-))) Разрыв шаблона был обеспечен, однозначно :-))

Хотя может быть такой Агафон 🙂

И спится чудный сон Татьяне.
Ей снится, будто бы она
Идет по снеговой поляне,
Печальной мглой окружена;
В сугробах снежных перед нею
Шумит, клубит волной своею
Кипучий, темный и седой
Поток, не скованный зимой;
Две жердочки, склеены льдиной,
Дрожащий, гибельный мосток,
Положены через поток;
И пред шумящею пучиной,
Недоумения полна,
Остановилася она.

Как на досадную разлуку,
Татьяна ропщет на ручей;
Не видит никого, кто руку
С той стороны подал бы ей;
Но вдруг сугроб зашевелился.
И кто ж из-под него явился?
Большой, взъерошенный медведь;
Татьяна ах! а он реветь,
И лапу с острыми когтями
Ей протянул; она скрепясь
Дрожащей ручкой оперлась
И боязливыми шагами
Перебралась через ручей;
Пошла — и что ж? медведь за ней!

Она, взглянуть назад не смея,
Поспешный ускоряет шаг;
Но от косматого лакея
Не может убежать никак;
Кряхтя, валит медведь несносный;
Пред ними лес; недвижны сосны
В своей нахмуренной красе;
Отягчены их ветви все
Клоками снега; сквозь вершины
Осин, берез и лип нагих
Сияет луч светил ночных;
Дороги нет; кусты, стремнины
Метелью все занесены,
Глубоко в снег погружены.

Татьяна в лес; медведь за нею;
Снег рыхлый по колено ей;
То длинный сук ее за шею
Зацепит вдруг, то из ушей
Златые серьги вырвет силой;
То в хрупком снеге с ножки милой
Увязнет мокрый башмачок;
То выронит она платок;
Поднять ей некогда; боится,
Медведя слышит за собой,
И даже трепетной рукой
Одежды край поднять стыдится;
Она бежит, он все вослед,
И сил уже бежать ей нет.

Упала в снег; медведь проворно
Ее хватает и несет;
Она бесчувственно-покорна,
Не шевельнется, не дохнет;
Он мчит ее лесной дорогой;
Вдруг меж дерев шалаш убогой;
Кругом все глушь; отвсюду он
Пустынным снегом занесен,
И ярко светится окошко,
И в шалаше и крик и шум;
Медведь промолвил: «Здесь мой кум:
Погрейся у него немножко!»
И в сени прямо он идет
И на порог ее кладет.

Вот такая вот фигня, малята :-))
Продолжение следует.
Приятного времени суток.

Источник

Милей кошурка сердцу дев что это значит

2 воск потопленный. Пушкинский эпитет возник под влиянием глаголов «растопить» (переходи.) и «топить» (переходн. и непереходн.), означающих «погружать в воду» и «растворять». Иногда вместо горячего воска растапливали и бросали в воду олово, где оно принимало различные формы, по которым предсказывали будущее. Служебник 1639 г., «Потребник», упоминает чародеев двух видов, занимавшихся волшбой — это «восколеи» и «оловолеи» (те, кто разливает эти вещества).

5–8 Рождественские и крещенские песнопения во время гаданий (подблюдные песни) начинаются запевом, прославляющим Бога: «Слава Тебе, Боже, слава!» Девушки и женщины, собравшиеся на гаданье, бросают кольца и другие дешевые украшения в блюдо или миску с водой. Затем блюдо покрывают платком и начинают петь святочные песни. В конце каждой песни из воды наугад вынимают брошенное туда украшение и его владелица по характеру только что спетой песни определяет, что ее ждет в будущем.

7 вынулось. Напрашивающийся очевидный перевод «был вынут» не содержит элемента случайности и неизвестности, присущего русскому глаголу.

9 мужички-то. Эта уменьшительная форма существительного и простонародная частица «-то» не находят себе аналога в английском языке.

9–12 Это хорошо известная «святочная» песня (прилагательное образовано от слова «святки», обозначающего период продолжительностью в двенадцать дней с Рождества Христова — 25 декабря, до Крещения — 6 января). Песня звучит так:

14 кошурка. В песне поется:

Эта «улещивающая» песенка — предвещание свадьбы, как замечает Пушкин в своем примеч. 29.

5 В открытом платьице. Сполдинг переводит это место как «в полуоткрытом пеньюаре», Элтон — «с непокрытой головой, в шарфе», мисс Дейч — «не обращая внимания на холод»; только у мисс Рэдин перевод верен.

6 На месяц зеркало наводит; 13 Как ваше имя? Это хорошо известный способ гаданья на улице. Не только эта офранцуженная девица с голыми плечами, но и русская крестьянская девушка в сапожках и платке выходила на деревенский перекресток и наводила свое зеркальце на месяц, ожидая, когда в нем появится ее суженый. Читатель может вспомнить старый английский заговор:

Другой старинный способ гаданья (не упоминаемый Пушкиным, но открывающий «Светлану» Жуковского) состоял в том, что за ворота на дорогу бросали башмачок и смотрели, как он лег на снег — куда показывает его носок, там и живет будущий супруг.

Строфа заканчивается описанием обычая, который робкая Татьяна вряд ли осмелилась бы исполнить — он заключался в том, чтобы выйти за ворота и заговорить с первым встречным прохожим.

13 Смотрит он. Глагол «смотреть», «глядеть» (глава Шестая, XXIV, 13) в русском языке употребляется чаще, чем в английском. Иногда он играет роль всего лишь синтаксического указателя, привлекающего внимание читателя к наступающему действию или событию (как в данном случае) или создает определенное настроение (удивления или неуверенности) — «Князь на Онегина глядит» (глава Восьмая, XVII, 11). Широко распространен также глагол совершенного вида «взглянуть» — «Взгляну на дом» (глава Седьмая, XVI, 4). Но самым поразительным феноменом этого ряда являются русские «взгляд» и «взор». К ним легко подобрать рифму и, подкрепленные эпитетом («томный», «печальный», «радостный», «мрачный»), они становятся готовой формулой, передающей состояние души посредством выражения лица персонажа.

14 Агафон. Производит гротескное впечатление. Эта русская версия имени Агато или Агатоникус (см. примеч. 13 Пушкина к главе Второй, XXIV, 2, относительно сладкозвучных греческих имен) для русского уха звучит тяжеловесно и по-деревенски грубо. Аналог ему в Англии можно найти среди библейских имен. Только представьте себе юную английскую леди образца 1820 г., которая, украдкой выбравшись за ворота своего имения и спросив проходящего мимо работника, как его зовут, узнает, что имя ее будущего супруга не Аллан, а Ной.

Источник

Кошурка у Пушкина Что Это

Кошурка у пушкина что это

Над пятой главой «Онегина» Пушкин начинает работать в первых числах января 1826 года. Глава, как я уже писала, наполнена мрачными предчувствиями, дурными приметами. Наверное, всё это отражает настроение самого поэта.

Меня, например, не оставляет впечатление, что запертый в Михайловском поэт, знающий об арестах, допросах, переживающий за друзей и за себя, сам, подобно своей героине, готов гадать о будущем.

Рисунки Пушкина в рукописи «Евгения Онегина». Январь 1826 г.

А события разворачиваются. С одной стороны, в эти дни выходит в свет сборник «Стихотворения Александра Пушкина», очень горячо принятый публикой.

С другой – на допросах арестованных всё чаще и чаще звучит имя поэта. К примеру, М.П.Бестужев-Рюмин показал: «Первые либеральные мысли почерпнул в трагедиях Вольтера. Между тем везде слыхал стихи Пушкина, с восторгом читанные. Это всё более и более укрепляло во мне либеральные мнения». А Н.И.Лорер заявил: «Насчёт же сочинений Пушкина я чистосердечно признаюсь, — я их не жёг, ибо я не полагал, что они сомнительны; знал, что почти у каждого находятся, — и кто их не читал?» Очень интересны приведённые П.Е.Щёголевым сведения о показаниях И.И.Пущина. На вопрос царя, посылал ли Пущин своему родственнику, поэту Пушкину, письмо о готовящемся восстании, он отвечает, что «не родственник нашего великого национального поэта Пушкина, а товарищ его по Царскосельскому лицею; что общеизвестно, что Пушкин, автор “Руслана и Людмилы», был всегда противником тайных обществ и заговоров. Не говорил ли он о первых, что они крысоловки, а о последних, что они похожи на те скороспелые плоды, которые выращиваются в теплицах и которые губят дерево, поглощая его соки?» «Большой Жанно» не просто защищал друга, но и не побоялся назвать его «нашим великим национальным поэтом»!

А слухи расползаются разные. Вот помещик Орловской губернии П.А.Болотов пишет отцу о восстании декабристов: «В числе сих возмутителей видим имена известного Рылеева, Бестужевых, Кюхельбекеров как модных журнальных стихотворцев, которые все дышали безбожною философиею согласно с модным их оракулом Пушкиным, которого стихотворения столь многие твердят наизусть и так сказать почти бредят ими. — Следовательно корни этой заразы весьма глубоко распространились и нелегко выдернуть их и уничтожить». Вот чешский поэт Ф.Челаковский сообщает другому поэту, И.-В.Камариту: «Из России приходят печальные вести. В этом проклятом заговоре замешаны также знаменитые писатели Пушкин и Муравьёв-Апостол. Первый — лучший стихотворец, второй — лучший прозаик. Без сомнения, оба поплатятся головой». С Муравьёвым, думается, попутал, но само по себе письмо очень показательно.

А фактический глава тайной полиции М.Я.Фон-Фок получает донесения своих агентов: «Прибывшие на сих днях из Псковской губернии достойные вероятия особы удостоверяют, что известный по вольнодумным, вредным и развратным стихотворениям титулярный советник Александр Пушкин, по Высочайшему в Бозе почившего Императора Александра Павловича повелению опредёленный к надзору местного начальства в имении матери его, состоящем Псковской губернии в Апоческом уезде, и ныне при буйном и развратном поведении открыто проповедует безбожие и неповиновение властям и, по получении горестнейшего для всей России известия о кончине Государя Императора Александра Павловича, он, Пушкин, изрыгнул следующие адские слова: “Наконец не стало Тирана, да и оставшийся род его не долго в живых останется!!». Мысли и дух Пушкина бессмертны: его не станет в сем мире, но дух, им поселённый, навсегда останется, и последствия мыслей его непременно поздно или рано произведут желаемое действие» (под последними строками, конечно, можно подписаться, но их автор, смею предположить, вкладывал в них несколько иной смысл, чем мы), «Все чрезвычайно удивлены, что знаменитый Пушкин, который всегда был известен своим образом мыслей, не привлечён к делу заговорщиков».

И как бы обобщением всему звучат строки из письма поэту В.А.Жуковского: «Что могу тебе сказать на счёт твоего желания покинуть деревню? В теперешних обстоятельствах нет никакой возможности ничего сделать для тебя в твою пользу… Ты ни в чём не замешан — это правда. Но в бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои. Это худой способ подружиться с правительством».

И вот в таких условиях Пушкин пишет продолжение романа.

Пятой главе предпослан эпиграф из Жуковского:

О, не знай сих страшных снов

Ю.М.Лотман, отметив, что рифма «Татьяна – Светлана» впервые появилась в третьей главе, делает чёткий вывод: она «звучала для уха читателей тех лет шокирующе». Светлана – имя придуманное, поэтическое, оно до сих пор отсутствует в святцах (те три дня, которые сейчас считаются именинами Светланы, посвящены св.Фотинии), а имя Татьяны для того времени звучало очень по-бытовому, совершенно антипоэтически. Противопоставление имён – и противопоставление судеб: в одном случае – «романтическая фантастика и игра», в другом – «бытовая и психологическая реальность», где страхи сном не окажутся…

И Жуковский, и Пушкин описывают святочные гадания. Однако у Жуковского все страхи героини, все дурные предсказания окажутся лишь тяжёлым сном, а в жизни её ждёт лишь счастье:

Статный гость к крыльцу идет.

Кто. Жених Светланы…

… «Здесь несчастье — лживый сон;

У Пушкина всё не так.

Из блюда, полного водою,

Выходят кольцы чередою…

Ю.М.Лотман цитирует книгу И.М.Снегирева «Песни русского народа»: «После всех увеселений вносили стол и ставили посреди комнаты. Старшая нянюшка приносила блюдо с водою и ставила на стол. Красные девицы, молодушки, старушки, суженые снимали с себя кольца, перстни, серьги и клали на стол, загадывая над ними «свою судьбу». Хозяйка приносила скатерть-столечник, а сваха накрывала ею блюдо… Нянюшки клали на столечник маленькие кусочки хлеба, соль и три уголька. Сваха запевала первую песню: «хлеба да соли». Все сидящие гости пели под её голос. С окончанием первой песни сваха поднимала столечник и опускала в блюдо хлеб, соль, угольки, а гости клали туда же вещи. Блюдо снова закрывалось. За этим начинали петь святочные подблюдные песни. Во время пения сваха разводила в блюде, а с окончанием песни трясла блюдом. Каждая песня имела свое значение».

И вынулось колечко ей

Под песенку старинных дней:

«Там мужички-то все богаты,

Гребут лопатой серебро;

Кому поём, тому добро

И слава!» Но сулит утраты

Сей песни жалостный напев;

Милей кошурка сердцу дев.

Записи упомянутых Пушкиным песен известны. «Кот кошурку звал спать в печурку» предвещает замужество.

У Спаса в Чигасах за Яузою,

Живут мужики богатые,

Гребут золото лопатами,

Чисто серебро лукошками.

И, наконец, «сон зловещий» Татьяны, который «ей сулит печальных много приключений». Но о нём – в следующий раз

Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал.

«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь

Навигатор по всему каналу здесь

Кошурка у пушкина что это

Философ и аналитик, литературовед-структуралист Альфред Барков обнаружил, что «Евгений Онегин» относится к классу художественных произведений, называемых мениппеями, в которых роль рассказчика принадлежит не автору, но отдается одному из персонажей, причем такому, который, «создавая» этот текст, пытается так или иначе автора опорочить. Наш корреспондент Владимир Козаровецкий взял у А.Баркова обширное интервью, часть которого, относящуюся к Пушкину мы сегодня и предлагаем читателям.

Альфред Николаевич, что навело Вас на мысль о том, что «Онегин» – сатирическая мениппея, то есть, что роман написан не «от первого лица» и что рассказчик в нем – антагонист Пушкина?

Занимаясь анализом содержания романа М.Булгакова «Мастер и Маргарита», я обнаружил, что Михаил Афанасьевич включил в текст намек на то, что структура его романа аналогична структуре «Евгения Онегина». Это не могло не заинтриговать, поскольку главный секрет романа Булгакова заключается в том, что он написан с позиции не самого автора, а одного из персонажей. Со всеми вытекающими последствиями для восприятия его истинного содержания.

Ознакомление с работами авторитетнейших пушкинистов показало, что содержание «Онегина» остается загадкой, что в его фабуле содержится много неразрешимых противоречий и что надежды на разгадку практически уже нет (Ю.Лотман). А это – верные признаки того, что «Евгений Онегин» является сатирической мениппеей и что его надо читать не с общепринятой точки зрения.

Готовясь к нашему разговору, я перечитал «Онегина», и вот что меня поразило: запомнившиеся, лежащие, что называется, на языке цитаты из романа (если это не картины природы, городского или деревенского быта) – как правило, всего лишь банальные сентенции, а мудрости пушкинской в произведении нет и в помине. В чем же тогда проявилась здесь пушкинская гениальность?

А ее в прямом прочтении текста и не должно быть. В том-то и дело, что уже много лет наша пушкинистика пытается сделать вид, что с «Евгением Онегиным» у нас все в порядке, и нахваливает его текст, не понимая, что за ним стоит. В то же время «Евгений Онегин» считается незавершенным, оборванным – словом, ущербным. Это – в корне ошибочное мнение. Мы привыкли считать, что роман кончается сценой в будуаре Татьяны и что дальнейшая судьба Онегина неизвестна; на самом же деле история его жизни имеет свое продолжение, и ее содержание заключено в тех же восьми «незавершенных главах» – плюс, правда, еще и «Разговор книгопродавца с поэтом».

Как это понять – «в восьми главах»? Что в них есть такого, кроме них самих?

Напомню, что Пушкин – гений мистификации. Он запустил в мир афоризм, что роман-де «требует болтовни». Не разобравшись с подлинным значением такого утверждения, мы воспринимаем многочисленные «лирические отступления» в романе как ничего не значащую «болтовню» самого Пушкина. Пушкинисты великодушно прощают поэту, что ровно двадцать процентов Первой главы занимает пустая болтовня о женских «ножках» – ну шалит поэт, что ж поделаешь. И вот психологически все мы склонны считать эти «лирические отступления» не имеющими никакого отношения к фабуле романа. Но как раз эти места и содержат информацию о биографии Онегина, а также его психологические характеристики.

Фактически Пушкин повествует о том, как уже после отказа Татьяны посредственный литератор Онегин, являющийся в романе рассказчиком, в сельской глуши пишет мемуары в форме поэмы; как возникающие при этом переживания оставляют свой след в виде «лирических отступлений». По времени действие основной фабулы романа – о создании Онегиным своего опуса – происходит уже после завершения действия последней, восьмой главы. Все, что мы привыкли считать «основным» – лишь фон для прорисовки образа Онегина, который попытался написать «поэму песен в двадцать пять», зло пародируя в ней Пушкина и Баратынского, но не сумел ни прописать характеры, ни закончить повествование и, уже в старости, всеми забытый, приносит свой так и не законченный опус к издателю. И вот этот образ посредственного и злобствующего литератора воссоздан Пушкиным действительно гениально; ничего подобного в мировой литературе не было.

Но ведь об этом в романе вроде бы ничего и нет.

Начнем с того, что об этом говорится в эпилоге романа, который был опубликован под одной обложкой вместе с первой главой. Это – «Разговор книгопродавца с поэтом». Никто не понял, что это эпилог, все приняли его за самостоятельное стихотворение и так его до сих пор и публикуют. Завершающая «Разговор» «презренная проза»: «Вот вам моя рукопись. Условимся.» и есть последние слова романа «Евгений Онегин».

То есть, публикуя первую главу, Пушкин уже знал, чем кончится роман, а значит – и весь его план? Но тогда вся история его написания и публикации отдельными главами, его «размышления» (в письмах и стихах) над советами Плетнева продолжать роман – грандиозная пушкинская мистификация!

Именно так! А чего стоит розыгрыш Пушкина, который на балу с «изумлением» сказал Данзас: вон, мол, «какую штуку удрала» с ним Татьяна, отказала Онегину – хотя из уже опубликованного к тому времени эпилога-«Разговора» было ясно, что она ему откажет и что старость героя, окрашенная тоской из-за неудавшейся любви, будет протекать в сельской глуши в одиночестве! На самом деле это Пушкин «удрал» с нами со всеми «штуку»! Пушкин был гением мистификации и умел хранить свои тайны. Достаточно сказать, что, публикуя первую главу, он не рассказал о своем замысле даже близким друзьям – иначе чем объяснить, что их первые отзывы на «Онегина» были столь негативными:

Е.БАРАТЫНСКИЙ: «Евгений Онегин» – произведение «почти все ученическое, потому что все подражательно. Форма принадлежит Байрону, тон – тоже. Характеры его бедны. Онегин развит не глубоко. Татьяна не имеет особенности, Ленский ничтожен.»

П.ВЯЗЕМСКИЙ: «Евгений Онегин» в качестве художественного произведения слабо.»

В.КЮХЕЛЬБЕКЕР: «. но неужели это поэзия?»

А.БЕСТУЖЕВ: «Дал ли ты Онегину поэтические формы, кроме стихов?»

Вот почему на замечание Бестужева Пушкин отвечал: «Твое письмо очень умно, но все-таки ты неправ, все-таки ты смотришь на «Онегина» не с той точки. «

С какой же «точки» следует смотреть на «Онегина»?

Читая этот роман, следует все время помнить, что это текст самого Евгения Онегина (первое издание вышло вообще без фамилии Пушкина на обложке, там стояло только – Евгений Онегин), что это он рассказчик.

А почему, собственно, вы решили, что рассказчик – именно Евгений Онегин?

Рассказчик, который пишет об Онегине в третьем лице, в моменты волнения местами «проговаривается» и не замечает того, что продолжает вести рассказ с позиции Онегина, но уже от первого лица. В каноническом тексте таких мест я выявил четыре, еще одно есть в черновом варианте романа. Плюс к этому идентичность стиля всего повествования стилю письма Онегина к Татьяне. Есть еще один момент – во вступлении (особенно в черновой редакции) Пушкин дает понять, что текст «Евгения Онегина» принес ему, «издателю», некий другой «автор». Да и в некоторых примечаниях он пишет об «авторе» в третьем лице.

Зная Пушкина хотя бы в той степени, в какой мы его знаем, можно с уверенностью сказать, что если все обстоит так, как вы говорите, то в образе Евгения Онегина, от лица которого и ведется повествование, он вывел какого-то современника. Вы знаете, о ком идет речь?

Да, разумеется. Без понимания того, кто именно выведен в романе, «Евгений Онегин» останется непонятым – как не понят он до сих пор. Речь идет о «приятеле» Пушкина П.А.Катенине.

Зачем Пушкину понадобилось писать целый роман с этим посредственным литератором в качестве главного героя – литератором, игравшим явно второстепенную роль в нашей литературе? Стоило ли тратить на него столько сил и времени?

Так или иначе, он пользовался авторитетом в широких кругах – и причины, по которым Пушкин «истратил» на него целый роман, были серьезны. Катенин принадлежал к «архаистам», находившимся в оппозиции к сторонникам романтизма (так тогда называли то, что мы сейчас зовем реализмом), а это был пушкинский круг единомышленников, весь «Арзамас». При этом Катенин был весьма самолюбив и агрессивен, и его оппозиция «Арзамасу» вылилась в настоящую вражду. Еще будучи пятнадцатилетним лицеистом, Пушкин написал первую антикатенинскую пародию, за нею последовали другие. В двадцать лет, отбывая в Южную ссылку, Пушкин оставил Жуковскому для издания «Руслана и Людмилу», и нужно было быть очень недогадливым человеком, чтобы не заметить, что в этой сатирической эпиграмме «крупной формы» в образе импотента Карлы, похитившего Людмилу (с легкой руки Жуковского имя «Людмила» олицетворяло русский романтизм, и, следовательно, подразумевалась импотенция литературная), изображен Катенин (в современных массовых изданиях самая острая строфа с описанием импотенции не приводится даже вначиная со второго издания поэмы, Пушкин изъял ее).

Да за это Катенин должен был возненавидеть Пушкина!

Так оно и было: возненавидел на всю жизнь, всю жизнь злобствовал по его поводу – и всю жизнь прикидывался пушкинским приятелем. Через год после издания «Руслана и Людмилы» в Петербурге была издана отдельной книжкой и с аншлагами пошла на сцене пьеса Катенина «Сплетни», в которой он изобразил Пушкина как подлого Татртюфа. Было бы очень странным, если бы Пушкин, с его темпераментом бретера, отнесся к этому как к «Божьей росе». Поскольку вызывать на дуэль авторов эпиграмм было не принято, он ответил сатирической эпиграммой «крупной формы» – «Евгением Онегиным».

Характерно, что Онегин-Катенин показан именно как архаист, и в романе не содержится «оскорбительной личности» (выпадов) в его адрес, о чем Пушкин предупредил в предисловии, – то есть сатира Пушкина построена предельно этично.

Ну, хорошо, допустим, что это именно так и что «Онегин» – сатира на Катенина. Что это меняет в нашем отношении к героям романа? В принципе Онегин не вызывал симпатии и без понимания, что повествование ведется от его лица. Здесь к его облику добавляется лишь то, что он еще попытался стать литератором – и оказался литератором посредственным; хотел написать «поэму песен в двадцать пять», а не потянул и на десять. Знание же, что в этом образе выведен Катенин, должно подкрепляться каким-то биографическим созвучием. Уж если Пушкин писал сатирическую эпиграмму, мог ли он упустить такую возможность?

А он и не упустил. Подход к роману с пушкинской «точки» сразу же позволяет это созвучие выявить.

Считается, что действие романа начинается в 1819, а заканчивается весной 1825 года, что «Путешествие Онегина» имело место после дуэли с Ленским, но перед встречей Онегина с Татьяной в Петербурге. При этом утверждается, что путешествие это было единственным, причем не дальше Одессы, а пребывание Онегина за пределами России категорически отрицается всеми пушкинистами.

Такая интерпретация, основанная на психологической ошибке (которую мистификатор Пушкин, кстати, тонко спровоцировал), противоречит реалиям романа. Действие фабулы происходит в преддверии не Декабря 1825 года (в сюжете нет даже намека на соответствующую обстановку), а Отечественной войны. Приезд Онегина в деревню однозначно датируется 1808 годом, отказ Татьяны имел место в 1812 году, за несколько месяцев до начала Отечественной войны.

Помилуйте, Альфред Николаевич, но, как мне помнится, в романе нет ни одной даты!

Ну, одна-то дата есть точно – просто вы на нее не обратили внимания, так аккуратно, «мимоходом» поставлена она Пушкиным (я имею в виду «календарь осьмого года» в шкафу у дяди Онегина). Но судите сами. Могло ли иметь место путешествие Онегина с посещением Макарьевской ярмарки в 1821 году, как принято считать, если сама ярмарка сгорела в 1816-м и с 1817 года проводилась в Нижнем Новгороде? Могла ли Татьяна – первенец в русской семье – родиться, как утверждал В.Набоков, в 1803 году, минимум через семь лет после венчания родителей, которое состоялось не позднее 1796 года (на надгробной плите Дмитрия Ларина указан его бригадирский чин, в том году упраздненный)? Могла ли в 1820 году звучать на берегах Невы рожковая музыка, если единственный на всю Россию оркестр рожковых инструментов прекратил свое существование в 1812 году?

Пушкин аккуратно «рассыпал» по всему роману детали, которые при внимательном чтении с определенной «точки» дают возможность восстановить биографию рассказчика с точностью до года. Например, из биографии Зарецкого, который попал в Париж не как победитель, а как «узник» – то есть, между 1805 (поражение при Аустерлице) и 1807 г. (Тильзитский мир), – из его биографии становится ясно, что он мог быть секундантом при дуэли с Ленским не ранее 1807-го и не позднее 1812 года.

Не менее интересно и то, что свое «Путешествие», описание которого Пушкин поместил на самых задворках романа – за словом «Конец» и Примечаниями («Итак, я жил тогда в Одессе. «), Онегин совершил не после дуэли с Ленским, а минимум за три года до приезда в деревню. То есть, не позднее 1805 года. Да, тогда он дальше Одессы не попал – умер его отец, и он возвратился домой. Но зато после дуэли он посетил Италию, а уже после отказа Татьяны – и Африку, и вот такая биография Онегина куда ближе к катенинской, чем предполагавшаяся до сих пор.

Предлагаю читателям вашей газеты, которые теперь узнают, с какой «точки» следует самим доказать, что Онегин побывал в Италии и Африке.

Но с этой «точки» вероятно должны иначе выглядеть и другие главные герои – Ленский и Татьяна? Каково истинное отношение к ним Пушкина?

К Татьяне – глубоко ироничное, Пушкин симпатизировал женщинам, презиравшим условности света. Эмбриональное состояние ее души в романе показано достаточно емко, а ее душевное окостенение в принятых ею условностях точно охарактеризовал Белинский, хотя он и не знал тогда издевательской пародии самого Пушкина – дарственной надписи Пущину на экземпляре «Невского альманаха»:

Пупок чернеет сквозь рубашку,

Наружу титька – милый вид.

Татьяна мнет в руке бумажку,

Зане живот у ней болит.

Она затем поутру встала

При бледных месяца лучах

И на подтирку разорвала

Конечно «Невский Альманах».

Ну, это даже не столько пародия, сколько явный эпатаж!

Да, эпатаж, – но, по крайней мере, теперь становится ясным, откуда растут ноги у этого эпатажа и куда клонил Пушкин, когда писал про Татьяну! Ведь любовь к такой женщине гораздо больше говорит об Онегине, чем сказала бы куча психологических подробностей!

Что же касается образа Ленского, то тут дело обстоит сложнее. Поскольку Катенин боролся именно с романтиками, а Ленский в романе показан как объект пародии Онегина, Пушкин максимально сблизил портрет Ленского с Баратынским. В процессе написания романа он это портретное сходство постоянно усиливал, вводя элементы пародирования текстов Баратынского «автором»-рассказчиком. Более того, Баратынский принял прямое участие в этой мистификации и написал «Бал», в который ввел реминисценции из «Евгения Онегина». Издавая «Графа Нулина» (1828), Пушкин на год задержал реализацию тиража – до выхода из печати «Бала» (1829), затем половина тиража (600 экз.) обеих «повестей в стихах» была сброшюрована под одной обложкой и поступила в продажу. Вторая половина тиража каждой книги была запущена в продажу только после того, как был распродан конволют и уже устоялось представление о совместной дружеской акции Пушкина и Баратынского.

Другими словами, Пушкин и Баратынский всячески подчеркивали дружеское взаиморасположение, и в то же время главы публиковавшегося романа постоянно свидетельствовали о явной нелюбви «автора» к романтику Баратынскому, заставляя читателя задуматься над этим. Кроме того, системой примечаний к роману Пушкин показал, что он, «издатель», – не «автор» романа, что «автором» и «рассказчиком» в нем является именно Онегин. Эти примечания к роману, появившиеся в 1833 году, в первом полном издании романа, стали важнейшим композиционным элементом в «Евгении Онегине».

По прошествии времени мы растеряли пушкинские подсказки, перестали обращать на них внимание и свыклись с вдалбливавшимся в наши головы образом «лишнего человека» и банальностью «вечной и верной любви» Татьяны – хотя над этим иронизировал еще Белинский. Но и это не все. Так и не поняв, в каком жанре написан этот «роман в стихах», мы не разглядели этот жанр и в других произведениях Пушкина. Литературная борьба с Катениным, на ядовитые укусы которого Пушкину приходилось постоянно отвечать, – это борьба не с личностью, а, в первую очередь, с идеологией архаизма и классицизма. Эта борьба прошла красной нитью через все творчество Пушкина – начиная с первой, еще лицейской антикатенинской пародии и кончая «Памятником», рукопись которого обнаружил Жуковский уже после смерти поэта.

Но если весь текст романа принадлежит Онегину-Катенину, пародирующему Пушкина и Баратынского, то и весь текст романа должен быть ущербным: пародия посредственного литератора всегда завистлива, злобна и неадекватна стилистически. А в романе множество бесспорно прекрасных поэтических кусков – называю примеры навскидку: «Полна народу зала. «, «Встает купец, идет разносчик. «, «Уж небо осенью дышало. «, «Зима. Крестьянин, торжествуя. «.

Вы совершенно правы, стихи – прекрасные. Потому-то Бестужев и задавал Пушкину вопрос: «Дал ли ты Онегину поэтические формы, кроме стихов?» А суть вот в чем. Для романа с такой сложной структурой стихи – всего лишь красивая упаковка, за которой скрывается пародийное содержание. Пушкин не мог себе позволить пародировать Катенина за счет стихов – это было бы самоубийство. Хотя кое-где, в тех случаях, когда ему не хотелось «отдавать» Онегину очень уж удачные строки, он их аккуратненько подпортил. На это обратил внимание Александр Лацис при расшифровке 10-й главы – правда, не зная общего замысла поэта, он не понял, зачем Пушкин это делал.

Низкая художественность произведений Катенина у Пушкина пародируется на макроуровне: рассыпающиеся образы, в первую очередь – Татьяны; обильные «лирические отступления», несовершенство строфики; неумение удержаться в образе героя, скатывание на лирику при чисто эпическом повествовании; массовые случаи использования Катениным архаизмов и галлицизмов; пародирование катенинских «Сплетен»; наконец, незавершенность опуса Онегина, который вместо обещанных 25 песен оборвал повествование на восьмой. Помимо этого, Пушкин уничтожал Катенина-Онегина как человека, показав его как подлого анонима, как мстящего Татьяне хвастуна. То есть пародийных и сатирических моментов – масса, и Пушкину незачем было еще и портить стихи.

Как Катенин воспринимал сатиру в свой адрес?

Однако каждая такая выходка Катенину обходилась дорого: Пушкин умел «держать удар» и на каждый выпад Катенина отвечал сатирической эпиграммой. К этому времени он блестяще освоил жанр мениппеи, и не только роман «Евгений Онегин», но и целый ряд широко известных произведений Пушкина, будучи написаны именно в этом жанре, являются пародиями-ответами Катенину в этой литературной борьбе, которую Пушкин вел до самой смерти.

Какие пушкинские произведения вы имеете в виду?

Пушкинистика числит только «Ответ Катенину» в качестве реакции на «кастрата» в «Старой были». Но «Ответ Катенину» – лишь вершина айсберга, который пушкинисты просто не видят, и гражданское кредо Пушкина из-за этого трактуется превратно.

Нет, Пушкин систематически избивал Катенина. Из более «крупных форм» следует назвать «Повести Белкина» с его сатирически изображенным «автором», «Графа Нулина», «Домик в Коломне», «Моцарта и Сальери», и, конечно же, «Медного всадника» с полоумным Евгением (тем же Онегиным – об этом прямо сказано в тексте!) и его бредовым отношением к царской власти. (Ну могла ли советская система позволить заместителю директора Пушкинского Дома Ю.Оксману продолжать писать правду о «борце с царским режимом»? Нет, проще было репрессировать Оксмана, и это положило конец попыткам бросить тень на светлую память того, кто через полтора десятка лет после смерти Пушкина нагло назвал себя его другом и учителем.)

Все эти произведения – сатирические мениппеи и до сих пор нами не прочитаны с той «точки», с какой были написаны Пушкиным (как, впрочем, и «Борис Годунов», «Езерский», «Полтава» – и, возможно, другие его произведения в этом жанре). Из «мелких» же произведений, сатирически изображающих гражданское кредо Катенина, следует назвать стихотворения, которые всегда были камнем преткновения не только для пушкинистики, но и для охранителей культивируемого имиджа «нашего национального гения»: «Чернь» («Поэт и толпа»), «Поэту» («Поэт! Не дорожи любовию народной. «) с исходящим от первого лица откровенным выражением презрения к «толпе», «черни» («Кругом народ непосвященный Ему бессмысленно внимал», «И толковала чернь тупая», «Молчи, бессмысленный народ, Поденщик, раб нужды, забот! Несносен мне твой ропот дерзкий, Ты червь земли, не сын небес», «Подите прочь — какое дело Поэту мирному до вас!»). Эти стихотворения неизменно трактуются пушкинистикой как выражающие настроения самого Пушкина, в то время как каждое из них – едкая пушкинская пародия на катенинское «Кто от души простой и чистой пел, Тот не искал сих плесков всенародных. » Эти же мотивы, кстати, звучат в устах Онегина в «Разговоре книгопродавца с поэтом».

Среди антикатенинских произведений вы упоминули и «Памятник»; это не оговорка?

Ни в коем случае! Ведь «Памятник», воспринимаемый как кредо «нашей национальной святыни», только запутывает вопрос: своим содержанием он обобщает тему отношения к народу как к толпе, к черни. Начать с того, что первая строфа пародирует аналогичное стихотворение Державина (Катенин его очень не любил) и что содержание всех строф, кроме последней, фактически повторяет то же отчужденное отношение к народу, которое имеет место в упомянутых стихотворениях. «Нерукотворный Памятник» – не более чем одна из последних пушкинских пародий на творчество и гражданское кредо Катенина. [В подтверждение этого можно привести и дословные текстуальные совпадения «Памятника» с «Онегиным». Вот, например, черновой вариант заключительной строфы второй главы романа:

И этот юный стих небрежный
Переживет мой век мятежный.
Могу ль воскликнуть я, друзья:
Exigi monumentum я.

Это «Exigi monumentum» было у Державина и вошло в качестве эпиграфа к «Памятнику» Пушкина. В более позднем варианте «Онегина» этот стих выглядел так:

Воздвигнул памятник и я.

То есть, основные идеи «Памятника» обкатывались Пушкиным еще в черновых вариантах «Евгения Онегина». Кстати, и В.Набоков отмечал, что «не оспоривай глупца» появилось в «Памятнике» из «Дневника» того же Онегина! Так что с трактовкой содержания «Памятника» тоже вышел конфуз. Причем о противоречиях в его тексте пушкинисты знают и пишут о них давно, и тем не менее именно с их подачи это стихотворение преподносится нам с детства как выражающее гражданское кредо Пушкина.

Дело дошло до того, что Катенин последние годы жизни Пушкина жил в постоянном напряжении и со страхом ждал пушкинских публикаций. «А дураков без нужды дразнить не надобно,» – почти жалобно писал он в письме своему приятелю, но при этом постоянно продолжал игру с Пушкиным в «приятельство» и вынужден был то же самое делать и после смерти Пушкина, что всеми пушкиноведами в дальнейшем было принято за чистую монету.

Был ли Пушкин в русской литературе первопроходцем в такой форме подачи материала, или все-таки какие-то прецеденты были?

Никакая литературная форма ничего бы не стоила, если бы она не вписывалась в повседневный опыт читателя. Такая форма подачи материала – «цитирование без кавычек» – является обиходной формой нашего общения. Ведь мы часто иронически цитируем кого-то третьего, не называя его, но несколько утрируя наиболее характерные выражения объекта нашей иронии. Вот это как раз и есть тот прием бытового общения, который использовал Пушкин при создании «Онегина».

Что же касается литературных прецедентов, то они в мировой литературе, разумеется, были. Традиция мениппеи тянется из античности через все века, а на те, от которых Пушкин отталкивался, он сослался в тексте самого «Евгения Онегина». Это – Шекспир, все «драмы» которого являются мениппеями, и Лоуренс Стерн. Если внешнюю форму сатир Шекспира (смесь пятистопного ямба с прозой) Пушкин воспроизвел в «Борисе Годунове» (это тоже сатирическая мениппея), то в «Онегине» он использовал прием «оборванного повествования» Стерна, у которого остросатирическое «Сентиментальное путешествие» обрывается «на самом интересном месте»; на самом же деле роман не только завершен, но и имеет совершенно другое содержание, чем то, которое за ним до сих пор числят. В свое время Виктор Шкловский довольно близко подошел к разгадке «Онегина», задавая себе вопрос: «Уж не пародия ли это?»; его работа так и называлась: «»Евгений Онегин»: Пушкин и Стерн».

Что же, собственно, Пушкину дала эта форма – если говорить о политической составляющей его произведений? Так ли уж она была ему необходима?

Вообще-то начать отвечать на такой вопрос следовало бы с «художественной составляющей». Любая лобовая сатира дидактична и потому недолговечна, сатира же в жанре мениппеи неизмеримо более объемна и, главное, более информативна «на единицу текста». Другое дело, что мениппея живет на грани литературной мистификации и, за редким исключением, оказывается понятой, «расшифрованной» много лет спустя, а для широкого читателя требуется и другой уровень издания такого рода произведений – с подробным построчными дополнительнымвсей структуры. Кроме того, Пушкин был прирожденным мистификатором, он обожал розыгрыши; вспомните его слова: «Читатель, верх земных утех – из-за угла смеяться надо всеми.» Вот он над нами и смеется уже 170 лет. И все, что написано по поводу этих произведений, весь ком всевозможных глупостей и нагороженной чепухи, – все это сегодня входит в ауру непонятых нами мениппей, делая их информационную емкость не только огромной, но и невероятно богатой.

Что же до «политической составляющей». Знаете, Пушкину удалось хотя бы по частям распубликовать текст «Бориса Годунова» и все-таки обойти цензуру, а напиши он то, что сказал в этой драме, прямым текстом, он даже показывать ее цензорам не смог бы. То же самое – с «Полтавой», в которой рассказчик – придворный историограф Бантыш-Каменский и где пушкинское отношение к Петру, Мазепе и Кочубею прямо противоположно понимаемому в прямом прочтении. Да он бы в лучшем случае показал бы ее нескольким друзьям, а после смерти все это было бы Бенкендорфом просто уничтожено!

Из сказанного вами следует, что не только полтора десятка наиболее известных произведений Пушкина нами не прочтены, но что даже на роман «Мастер и Маргарита» мы тоже смотрим «не с той точки». Так «на чей счет грыз ноготь» Булгаков?

Источник