Текст по изданию: Щербаков М. К. Тринадцать дисков: Тексты песен. — М.: Время, 2007. Аккорды по фонограмме с диска «Балаган 2». Переложение аккомпанемента дуэтом гитар для одной гитары стандартного строя.
Произведение исполняется в тональности ми минор-ми мажор с каподастром на II ладу. Аккомпанемент дан в аппликатурной тональности — ре минор-ре мажор.
См. также ноты, которые приведены в сборнике «После ковчега» (транспонированы в ре мажор): вступление, окончание. (Щербаков М. К. После Ковчега. Издание второе, дополненное / Сост. И. Грызлов. — М. 1994).
Текст по изданию: Щербаков М. К. Тринадцать дисков: Тексты песен. — М.: Время, 2007. Аккорды по фонограмме с диска «Балаган 2». Переложение аккомпанемента дуэтом гитар для одной гитары стандартного строя.
Произведение исполняется в тональности ми минор-ми мажор с каподастром на II ладу. Аккомпанемент дан в аппликатурной тональности — ре минор-ре мажор.
См. также ноты, которые приведены в сборнике «После ковчега» (транспонированы в ре мажор): вступление, окончание. (Щербаков М. К. После Ковчега. Издание второе, дополненное / Сост. И. Грызлов. — М. 1994).
Сегодня день рождения у Михаила Константиновича Щербакова.
«Волк». Здесь и далее исполняет автор
Ты — чёрный волк. В должный час вспомнит о тебе ад. А пока привыкай вздыбливать тарзанью шерсть, письменам не внимать, верить осязанью. Огнь, ореол, океан — всё это тебе. В шторм должный курс не однажды бизанью мёртвый голландец укажет тебе.
Плен победишь, и холмы встанут пред тобой. Но, на холмах не узнав Иерусалима, так и пройдёшь сквозь врата, только что не мимо, в храм, где как раз в этот час радужно-рябой пёстрый витраж сам собой, без нажима, брызнет и блёстки взметнёт над тобой.
Букв не поймёшь. Но словарь втиснет и тебя в свой дом сирот, в толчею чётных и нечётных глав. Клевете личных дел, мрачных подноготных в тон подпоёт клевета басен про тебя. Плоть неизвестных, безвинных животных с детства навязнет в зубах у тебя.
Долг платежом — там, в конце. Это не шучу. Огнь письменам, сироте гривенник и ёлку. Там — бледной ли бездари, чёрному ли волку — дам поделом. Нипочём не переплачу. Всем от того витража по осколку. Скупо, нелепо. Но я так хочу.
Я — чёрный волк. Никого нет, кто бы помог мне эту речь прекратить не на полуслове.
Циркачка
Дрожь унялась. Казнь миновала. Он далеко. Горше не будет. Ты молода, время целебно. Прочее все — снег прошлогодний. Ну пренебрег, что уж теперь-то Толку в слезах — лишняя сырость. Все-таки был, не показалось. Может оно даже и к счастью.
Если б не он, ты б не умела Петь снегирем, выть по-собачьи, Год напролет ты с кочевым бы Цирком теперь не кочевала. Хлеб да вода, медные деньги — Чем не житье, что ж ты не рада? Что все сидишь молча да молча, Тушью черня раннюю проседь?
Ахнет ли где звонкая сбруя, Выстрелит ли хлыст вольтижера, Все об одном ты вспоминаешь, Все позабыть не соберешься, Как в роковой тот понедельник Он всполошил сонную дворню: «Эй, лошадей! Ночь на исходе», — И укатил, не оглянулся.
Ну не любил, вольному воля, Грех не большой, с кем не бывает. Право забудь, экая важность! Не вспоминай, лучше возьми вот Горсть серебра, завтра в Варшаве Купишь себе новую ширму. Эй, лошадей! Ночь на исходе… Черт бы побрал эти ухабы.
Шарманщик
Мало ли чем представлялся и что означал Твой золотой с бубенцами костюм маскарадный — В годы, когда италийский простор виноградный Звонкие дали тебе, чужаку, обещал…
Ведь не вышло, и музыка не помогла. Небо поникло, померкло. Дорога размокла. Даль отзвенела и, сделавшись близкою, смолкла… смолкла — И оказалась не сказкой, а тем, чем была.
Мало ли что под руками твоими поет — Скрипка, гитара, волынка, шарманка, челеста… Время глядит на тебя, как на ровное место, Будто бы вовсе не видит. Но в срок призовет.
Ворожишь ли, в алмаз претворяя графит, Или чудишь, бубенцы пришивая к одежде, — В срок призовет тебя время; вот разве что прежде… прежде — Даст оправдаться — и только потом умертвит.
Мало ли кто, повторяя канцону твою, Скажет, вздохнув, что «в Италии этаких нету»… Самый крылатый напев, нагулявшись по свету, Также стремиться к забвенью, как ты к забытью.
Не вздохнуть не возможно, но верен ли вздох? Право, шарманщиком меньше, шарманщиком больше… Все, кроме боли, умолкнет и скроется, боль же… боль же — Вечно была и останется вечно. Как Бог.
Для комментирования вам надо войти в свой аккаунт.
Мало ли чем представлялся и что означал Твой золотой с бубенцами костюм маскарадный — В годы, когда италийский простор виноградный Звонкие дали тебе, чужаку, обещал…
Ведь не вышло, и музыка не помогла. Небо поникло, померкло. Дорога размокла. Даль отзвенела и, сделавшись близкою, смолкла… И оказалась не сказкой, а тем, чем была…
Комментариев нет
Похожие цитаты
Не сосчитать ступеней всех, Не разгадать рисунков лиц На лестнице, ведущей вверх, На лестнице, ведущей вниз. Нет указателей и вех, Тебя толкают и влекут Спешащие как будто вверх, Стоящие все время тут.
Стоять на месте просто так Довольно быстро надоест — И надо будет сделать шаг, И для него придумать жест… Услышишь шепот: Что ж ты скис, … показать весь текст …
Надежды прочь, сомнения долой, Забыты и досада и бравада. Граница между небом и водой Уже не различима, и не надо.
По-прежнему свободный свой разбег Сверяя с параллелью голубою, Плывет неутомимый наш ковчег, Волнуемый лишь Смертью и Любовью.
Проблемы вечной — бысть или не бысть — Решенья мы не знаем и не скажем, Зато ни жажда славы, ни корысть Уже не овладеют экипажем. … показать весь текст …
Мчись над волной, смелый, парусник мой белый. Над головой шалой светится Марс алый. Лево руля, Ларсон! Может быть, я с Марса? Может быть, я пришлый и на Земле лишний? Может быть, я — вечный? Может, мой путь — Млечный? И мне на пути этом края-конца нету?
Остров ли там, мыс ли? Племя ль чужой крови? Иль это тень мысли о дорогом крове? Иль это мой облик, иль это мой отблеск В шуме ветвей древа, в песне твоей, дева.
Иль от тебя эта ночь меня прочь гонит, Иль в глубине где-то черт водяной стонет… … показать весь текст …
Сегодня день рождения у Михаила Константиновича Щербакова.
«Волк». Здесь и далее исполняет автор
Ты — чёрный волк. В должный час вспомнит о тебе ад. А пока привыкай вздыбливать тарзанью шерсть, письменам не внимать, верить осязанью. Огнь, ореол, океан — всё это тебе. В шторм должный курс не однажды бизанью мёртвый голландец укажет тебе.
Плен победишь, и холмы встанут пред тобой. Но, на холмах не узнав Иерусалима, так и пройдёшь сквозь врата, только что не мимо, в храм, где как раз в этот час радужно-рябой пёстрый витраж сам собой, без нажима, брызнет и блёстки взметнёт над тобой.
Букв не поймёшь. Но словарь втиснет и тебя в свой дом сирот, в толчею чётных и нечётных глав. Клевете личных дел, мрачных подноготных в тон подпоёт клевета басен про тебя. Плоть неизвестных, безвинных животных с детства навязнет в зубах у тебя.
Долг платежом — там, в конце. Это не шучу. Огнь письменам, сироте гривенник и ёлку. Там — бледной ли бездари, чёрному ли волку — дам поделом. Нипочём не переплачу. Всем от того витража по осколку. Скупо, нелепо. Но я так хочу.
Я — чёрный волк. Никого нет, кто бы помог мне эту речь прекратить не на полуслове.
Циркачка
Дрожь унялась. Казнь миновала. Он далеко. Горше не будет. Ты молода, время целебно. Прочее все — снег прошлогодний. Ну пренебрег, что уж теперь-то Толку в слезах — лишняя сырость. Все-таки был, не показалось. Может оно даже и к счастью.
Если б не он, ты б не умела Петь снегирем, выть по-собачьи, Год напролет ты с кочевым бы Цирком теперь не кочевала. Хлеб да вода, медные деньги — Чем не житье, что ж ты не рада? Что все сидишь молча да молча, Тушью черня раннюю проседь?
Ахнет ли где звонкая сбруя, Выстрелит ли хлыст вольтижера, Все об одном ты вспоминаешь, Все позабыть не соберешься, Как в роковой тот понедельник Он всполошил сонную дворню: «Эй, лошадей! Ночь на исходе», — И укатил, не оглянулся.
Ну не любил, вольному воля, Грех не большой, с кем не бывает. Право забудь, экая важность! Не вспоминай, лучше возьми вот Горсть серебра, завтра в Варшаве Купишь себе новую ширму. Эй, лошадей! Ночь на исходе… Черт бы побрал эти ухабы.
Шарманщик
Мало ли чем представлялся и что означал Твой золотой с бубенцами костюм маскарадный — В годы, когда италийский простор виноградный Звонкие дали тебе, чужаку, обещал…
Ведь не вышло, и музыка не помогла. Небо поникло, померкло. Дорога размокла. Даль отзвенела и, сделавшись близкою, смолкла… смолкла — И оказалась не сказкой, а тем, чем была.
Мало ли что под руками твоими поет — Скрипка, гитара, волынка, шарманка, челеста… Время глядит на тебя, как на ровное место, Будто бы вовсе не видит. Но в срок призовет.
Ворожишь ли, в алмаз претворяя графит, Или чудишь, бубенцы пришивая к одежде, — В срок призовет тебя время; вот разве что прежде… прежде — Даст оправдаться — и только потом умертвит.
Мало ли кто, повторяя канцону твою, Скажет, вздохнув, что «в Италии этаких нету»… Самый крылатый напев, нагулявшись по свету, Также стремиться к забвенью, как ты к забытью.
Не вздохнуть не возможно, но верен ли вздох? Право, шарманщиком меньше, шарманщиком больше… Все, кроме боли, умолкнет и скроется, боль же… боль же — Вечно была и останется вечно. Как Бог.
Для комментирования вам надо войти в свой аккаунт.
