Как пороли в детстве рассказы
Глава третья. Телемост по скайпу
От автора: 18+.
Несовершеннолетним просьба покинуть эту страницу.
«Тула — скрытное, недоступное место, затулье, притулье для защиты, приюта, или для заточенья. С этим может быть в связи названье города». (Словарь Даля)
В первых главах я познакомил читателей с девочкой Катей и Мариной, ее матерью. У Марины от безденежья резко испортился характер и свои обиды она вымещает на собственной дочери, прикрываясь воспитательными теориями. А теперь она по совету подруги решила поправить материальное положение семьи, продавая мучения собственного ребенка через скайп. Рассказ основан на реальных событиях. Все имена изменены.
«Стыд и срам учителю, который ставит двойку ученику. Ведь это ремень, который он вкладывает в руки родителей» – Сухомлинский.
***
«Что же ты делаешь? – Марина, выходя на связь с мужчиной, почувствовала укол совести. – Продаешь своего ребенка! А с другой стороны, спонсорские деньги пойдут для той же Катьки! А ей не все ли равно, будет работать веб-камера или нет?»
Марина решила, что большого греха в авантюре не будет. Мало того, в последствии из такого общения можно найти если не мужа, то хотя бы любовника. Тело Марины страдало по мужчине, точнее по его отсутствию. Но хорошего мужика не находилось.
— Связавшись в обеденный перерыв по ссылке, и поговорив через скайп с Сергеем, будущим спонсором, она задумалась.
— Ты говоришь, будешь платить сдельно-премиально? Мысль интересная, но вряд и она моей Кате понравится.
— А ты ей до поры до времени можешь ничего не говорить! — Из монитора компьютера смотрел лысеющий мужчина лет сорока. – Начнем с общения через скайп, а потом, если захочешь… Я даже рад, что ты так воспитываешь свою дочку.
– Не понимаю! А тебе зачем это надо?
– Мои дети уже выросли, внуков пока нет, а жена из больниц не вылезает.
— Понятно, неудовлетворенный комплекс воспитателя.
– Что-то вроде того!
– Ладно, хотя бы по-честному! Вечером устрою пробный телемост! Познакомишься. Потом смотришь, как я воспитываю, и положишь мне деньги на номер мобильного телефона, он у меня к кредитной карте привязан. Цифру не называю. От присланной суммы я подумаю, общаться ли нам дальше, или только через скайп, или я приглашу тебя в гости!
— Тогда жду смс, и готовлю канал связи!
На этот раз Марина даже не заметила, как прошел день. Она думала о новом интернет-знакомом и перспективах. При этом о проданной Катьке она не думала.
«Для дочери ничего не изменится! Как держала в строгости, так и буду! Как наказывала, так и буду!» Ну а в перспективе с реальным участием этого… Интернет недоделанного воспитателя! Это даже полезнее! При папе она так не капризничала!
— Катя, напоминаю, — за ужином Марина положила в тарелку сосиску и макароны, налила в чашку какао. — Если не будешь слушаться — я разложу бабушкино кресло!
Не любила дочка и какао, она предпочитала чай, но и перспектива кресла не радовала. Кресло означало одно: больно будет долго и очень унизительно.
Марина думала, что Катька сейчас начнет капризничать и тогда можно будет со спокойной совестью взять ремень, благо ноутбук уже стоит в комнате так, чтобы спонсор все увидит во всех подробностях. Но Катька, напуганная разговорами о наказании на бабушкином кресле, съела ужин довольно-таки быстро и поблагодарила маму.
«На этот раз ей повезло! — Марина улыбнулась. — Но что будет дальше? А дальше надо выходить в скайп!»
Получив от Марины разрешение выйти из-за стола, Катька решила еще помочь маме убрать со стола посуду. Она взяла пустую тарелку, положила в неё чашку от какао и понесла к раковине.
– Молодец! – Марина вздохнула, но похвалила дочку. Можешь сходить на улицу погулять!
Катька пошла в свою комнату. Она твердо решила вести себя очень хорошо. Потому что разговор с мамой о наказании сильно напугал.
— Если я буду хорошо вести и слушаться маму, то мама не будет сердиться, и не будет бить меня, — подумала Катька и повеселела. На раскрытый ноутбук девочка не обратила внимания. Он был в «спящем режиме» и только крохотная зеленая лампочка показывала, что он работает и встроенная веб-камера все фиксирует.
Катька вздохнула, потом надела приготовленное мамой платье, перешитое еще из бабушкиных нарядов.
– Вот теперь ты молодец! – Марина зашла в комнату к Катьке. – Хвалю! Знаешь, я не хотела отпускать тебя во двор, но ты вела себя хорошо и заслужила прогулку, только со двора ни на шаг. Поняла?
— Да, мамочка!
— И платье не запачкай. Чистое надела. Всё тебе ясно?
— Да, мамочка, — снова повторила Катька.
Катька ушла гулять, а Марина тут же связалась по скайпу с Сергеем.
— У тебя замечательная Катя! И еще, включай свет! Видно плохо!
— Свет включу, ну а как твое предложение? Остается в силе? Тогда я жду перевода.
И тут же пискнул мобильник.
Катя прочла СМС о переводе денег и на душе потеплело. Несколько минут переодевания дочери перед зеркалом существенно пополнила более, чем скромный бюджет!
– Пока наказывать не за что. Воспитание я обещала завтра! Тогда на сегодня все?
– Сергей вздохнул. – А я только настроился смотреть!
– Не знаю, но, согласись, наказывать без серьезного повода не педагогично, но может всякое случиться. Давай так, если что – пришлю СМС!
«Вечером угощу Катьку пирожным! Заслужила!» Марина стала убираться в квартире, помыла посуду, убралась и стала готовиться к стирке. Как вдруг раздался звонок в дверь.
— Кто это? — подумала Марина, — Катьке еще рано возвращаться домой, может кто-либо из знакомых?
Она подошла к входной двери, открыла её и ухватилась за голову. На пороге стояла её Катька в грязном порванном платье. Она плакала.
— Это что такое? — закричала Марина.
— Мамочка, прости, — заревела громко Катька. Марина затащила её в коридор и закрыла дверь. Потом сильно тряхнула дочь за плечи:
— А ну, бесстыдница, рассказывай, где ты так извазюкалась и ободралась?
Катька заревела еще громче. Она понимала, что последует за этим. Она рассказала маме, что играла во дворе, потом пошла к забору, который стройку, и стала смотреть через забор, что делают строители.
Потом повернулась и хотела идти опять во двор, по платье зацепилась за гвоздик в заборе, дернулась раз, потом другой. Потом дернулась с силой, что платье порвалось, и Катька по инерции устремилась вперед и упала прямо в лужу, которая была на пути. Поднявшись из лужи, вся в грязи, она обнаружила, что платье порвано и заплакала.
Она поняла, что дома ждет. А тут еще проходившая мимо Сонечка, Олина дочка сказала:
— Ну, мать дома тебе даст ремня? Смотри, как измазалась.
Катя, недолго думая, опрокинула Соньку в ту же лужу.
– Теперь и тебе попадет!
Сонька в драку не полезла, а заплакав, пошла домой.
Надо сказать, что о драке с Соней Катя маме не рассказала.
«Похоже, сегодня мой счет еще пополнится!» – Марина слушала рассказ, распаляясь.
А когда дочка замолчала, Марина строго сказала:
— Иди в ванную, и мойся сама. Платье замочи в ведре с порошком! Надо тебя отмыть от этой грязи, а я потом постираю и зашью.
«Неужели не накажет?» — девочка не могла поверить своему счастью. Однако она рано радовалась.
— А потом с тобой разберусь. Строго! Ты меня знаешь!
– АИИИИИИ! – Катька заревела во весь голос. Испачкавшись и порвав платье, она ни секунды не сомневалась, что мама возьмется за любимый ремень. Но девочка где-то в глубине души всё-таки надеялась, что мама нашлепает тапком. Сильно, но тапком.
И Катька обняла маму и стала сквозь слезы молить о прошении.
Марина несколько отстранила от себя Катьку:
— Ты просишь, чтобы не наказывала? А вот, пока бы была на улице, плетеный ремешок мне говорил, что очень соскучился по твоей попке и сказал, что он очень просит, чтобы я взяла его и как следует тебя настегала. Ремешок просит, и ты просишь. Кого мне слушать?
«Я не прошу!» — Катька понимала, что ремень не может разговаривать, а о том, что порку продали через скайп, мама не собиралась рассказывать.
Зато она знала, как плетеный ремешок может противно свистеть, когда мама, взяв его в руки, замахивается и с силой опускает. Катьке в таких случаях казалось, что ремешок обжигает огнем. Она вдруг вспомнила наказание на бабушкином кресле и заревела во весь голос:
— Мамочка, прости, — ревела она.
И Марина сказала:
— Бегом в ванную, грешница, пять минут тебе на помывку!
Но Марина решила, что пора активировать канал связи через скайп.
«Надо связаться с Сергеем! — Марина прислушалась к шуму воды в ванне. — Хорошая вещь интернет! Посмотрим, сколько он заплатит за шоу!»
Связавшись с Сергеем, она и поставила ноутбук на стол.
Она понимала, что совсем уже скоро плач перейдет в рев и вопли, а о том, что Сергей может заснять шоу и потом выложить в интернет, Марина не думала.
Марина, растирая дочь мыльной мочалкой, утешала себя, что все дети кричат, когда их наказывают, а о присутствии наблюдателя Катя и не догадывается.
— Катенька, меня в детстве тоже не раз, и не два пороли! – Ласково говорила она. – И тете Оле доставалось! Без ремня не обойтись!
Хорошо вымыв Катьку, Марина велела явиться в комнату в домашнем наряде.
— Мама, — девочка вошла, — прости меня, пожалуйста!
Девочка была в шортиках футболке и босиком. Впрочем, ее мама была одета практически также. Панический ужас завладел несчастной настолько, что она чуть не потеряла сознание, поняв, что сейчас произойдет.
— Прощу, когда накажу! — Она поставила Катьку на коврик сняла с крючка под портретом Лермонтова ремень, сложила его вдвое и повернулась к дочери. Катька, продолжая плакать, с испугом наблюдала за ней, и автоматически прикрыла попку ладошками.
«Боится! Ну почему так мало света?» — Сергей смотрел на изображение в мониторе. — Плохо видно! Надо будет попросить Марину включать свет.
— Чего ты ревешь? — спросила Марина Катьку: — А сейчас чего ты ревешь?
— Бо-о-ю-юсь, — плакала девочка.
— Очень хорошо. Я очень рада, что ты боишься. Послушные девочки ремня не боятся. Вот если бы ты слушалась бы маму, то ты тоже бы не боялась ремня. А раз ты ремня боишься, то значит, ты непослушная. Ну, ничего, ремешок очень хорошо из непослушных девочек делает послушных.
«Оригинальная философия. — подумал Сергей. — А что дальше?»
Марина аккуратно подняла Катьку, повернула её в воздухе и уложила себе на колени. Катька почувствовала мамина рука легла на голую попку. Марина слегка пошлепала попку, наклонилась и тихо спросила на ушко:
— Ты понимаешь, за что?
Девочка вдруг почувствовала, что за ней кто-то следит, но в комнате никого не было! Не портрет же Лермонтова стал всерьез интересоваться Катенькой?
— Мистика! Покажется тут всякое!
«Боится! — Марина усмехнулась и включила верхний свет. — Пусть Сергей полюбуется! Я и сама тоже почти всегда так делала в детстве – пыталась закрыть перед маминой поркой попку ладонями. Но после первого же удара убирала с ревом: и рукам больно и прибавки за непослушание не хотелось.
— Мамочка, миленькая, прости меня, пожалуйста. Не надо меня пороть, я всё поняла.
— Ну, ну, не реви раньше времени. Еще вдоволь наревешься, накричишься вдоволь. Я тебя спросила: ты понимаешь, за что я тебя сейчас буду наказывать?
Катька уже просто кричала:
— Понимаю, мамочка!
Марина еще раз легонько пошлепала Катьку по попке:
— То, что ты всё поняла, это очень хорошо. Но понимать надо было раньше. Раньше надо было думать. А сейчас я твоё непослушание буду лечить!
«Видно Сергею все хорошо, но веб-камера в ноуте хилая! Ничего, скоро у меня появятся деньги!» — Марина шагнула к дочери, всё еще решая, как лучше устроить телемост: уложить и стегать, прижав рукой к тахте или или не полениться и разложить кресло. Решила, что сначала постегает стоя, а там будет видно.
– Наклонись! Упрись руками в коленки! – Марина крепко схватила левой рукой руку девочки повыше локтя, а правой рукой занесла ремень над дочкиной задницей и потом с силой хлестнула наискось по попке.
– Прости! – успела произнести та, и крепко зажмурилась.
Катька взвизгнула, подпрыгнула, а потом громко заревела.
Сергей увидел, как тело несчастной вздрогнуло. Марина выдержала паузу, во второй раз заставила принять позу, и хлестнула наискосок.
– АЙ! – Снова прыжки и вопли, да такие, что портрет поэта покачнулся.
– Значит, спокойно стоять не хочешь! – Марина отложила ремень, села на тахту развернула дочку к себе лицом и спросила:
— Ты почему не стоишь, как приказано?
— Больно, мамочка, — сквозь плач проговорила Катька. Постепенно под добрыми ударами попа разогревалась всё больше. Катька даже тогда, когда мама взяла в руки ремень, надеялась, на милосердие. Конечно, мама нашлепает, но, может быть не сильно!
Но мама положив дочь себе на колени, ударила Катьку. Очень больно. Но ударила только два раза и отложила ремень.
«Неужели больше не будет? Наверное, поставит в угол, может быть даже еще даст шлепков тапком. Ну и пускай!» — Катька была готова к стоянию в углу. А ремнем мама уже её бить не будет. Вон он, противный ремень лежит в стороне. «Какая же мама добрая. Решила не бить ремнем больше!» – И Катька обняла Марину и прижалась к ней.
Односложные слова сменились непрерывным воем и всхлипыванием.
Возможно, что не будь включенной веб-камеры этим бы все и кончилось, но она не знала, что Сергей ждет продолжения, и оплата сдельная. А вот Марина этого не забыла.
«И девочку накажу и денег заработаю!» — решила она, Но пусть малышка успокоится.
Ремешок ума добавляет! — Марина решила, что пороть Катьку будет капитально. – И денег прибавлять тоже!»
Марине стало даже немного смешно: Катька решила, что ремня она больше не получит.
«Ну, нет, голубушка, все только начинается! А мой счет пополнится!» — подумала Марина, а сама погладила и поцеловала обнявшую её Катьку сказав:
— Больно тебе, говоришь. А ведь когда я начинаю драть, я и хочу, чтобы тебе было больно. Чтобы в следующий раз, когда ты захочешь вести себя плохо, ты вспомнила, как ремешок гулял по попке, и как было больно. И тогда ты сразу станешь послушной девочкой. Согласна?
— Да, мамочка. – Попу уже жгло нестерпимо. Из глаз лились слёзы, из носа – сопли. А наказание не прекращалось.
Марина еще раз погладила Катьку и наклонившись, негромко проговорила ей прямо на ухо:
— Катерина! Ты меня очень расстроила. Поэтому я думаю, что тебя надо еще немножко постегать.
Катька почти успокоившаяся, заплакала снова:
— Ма-аа-моооч-ка-а-а. Т-ты.. о-о-о-п-п-я-я-тть ты б-будешь.. бить ме.. меня этим рем-н-нн-ё-ё-ём.
Марина улыбнулась:
— Конечно, тебя ждет продолжение.
Катька заплакала еще громче:
— Мамочка, миленькая! Пожалуйста, пожалуйста, хватит! Я буду хорошо себя вести.
Марина повернула к себе заплаканное лицо дочери:
— Я знаю, что ты будешь хорошо вести.
Марина глянув в сторону ноутбука, уложила Катьку на одеяло животом вниз, прижала левой рукой спинку на этот раз к тахте и со всей силы хлестнула.
– УУУУ! – Катька завизжала во весь голос, а Марина снова и снова стала наносить удары. Правда, увидев, что от ремня остаются очень сильные рубцы, Марина несколько умерила силу ударов, но всё равно продолжала стегать.
«Хорошо Маринка дочку дерет!» – думал Сергей, глядя в монитор. И вопли девочки подтверждали, что той было очень больно. Катька дергалась, пытаясь вырваться, потом попыталась привстать, надеясь таким образом спрятать попку от обжигающих укусов.
Марина видела, что Катька, хоть и дергалась от каждого укуса ремешка, но уже не вырывалась и не помышляла о сопротивлении, а только вопила от боли и в паузах между ударами, пыталась просить о пощаде:
— Мамочка-а-а-а! Прости-и-и-и.
Марина, наконец, решила заканчивать. Она положила ремень рядом с вопящей от боли девчонкой, отступила немного от тахте, на которой порола дочку и с удовольствием стала оценивать работу. Кругленькая попка вся была покрыта четкими, красными и багрово-синими полосками. Марина осталась довольна собой. На этот раз порка удалась на славу. Она от души всыпала дочери.
— Запомнит, бессовестная девчонка, как вести себя, — подумала Марина, а сама взяла крем «Айболит» подняла с тахте лежащую и продолжающую кричать от боли Катьку, сама села на тахту и снова положила дочку себе колени.
— А ну, прекрати орать, — строго приказала Марина. – Ой, трагедия века! Выпороли!
Но Катьке было трудно успокоиться, и Марина это понимала. Но она всё равно, видя, что Катька не успокаивается, снова с силой шлепнула дочку по попке:
— Я кому сказала, прекрати орать! Или еще ремня хочешь?
Катька пыталась остановить свой плач, но это плохо получалось. Марина еще раз шлепнула Катьку:
— Если сейчас же не перестанешь, порку продолжим. Вон, ремешок над тахтой уже заскучал по твоей заднице. Ты хочешь, чтобы я его сняла с крючка? Ты знаешь, что я это сделаю!
— Думай, как вести себя, раньше, до порки. А когда порка началась, поздно думать об этом. Только жалей о содеянном.
Марина совершенно не сердилась на Катьку. Но она, как мать, прекрасно понимала, что порка нужна в воспитании дочери, тем бол что обещана спонсором оплата!
«Только бы не обманул с деньгами!» – И она была уверена, что такие порки, но может быть не такие сильные, но всё равно порки по голой попе Катька будет получать частенько, а их финансовое положение от этого только улучшится.
— Ничего, послушнее будешь, — улыбнулась Марина и сладко потянулась в кресле.
Через полчаса Марина разрешила Катьке выйти из угла:
— Подойди ко мне, — приказала она дочке.
Катька тихонько подошла к Марине. Марина взяла её за руку и заглянула в лицо:
— Проси прощения за свое поведение, — велела она Катьке.
— Мамочка, прости, пожалуйста, я тебя всегда буду слушаться.
— Не будешь меня огорчать? — спросила Марина.
— Нет, мамочка, — тихо проговорила Катька.
Марина поцеловала Катьку и сказала:
— Я тебя прощаю. Смотри, веди себя хорошо, а то снова накажу. Поняла?
Катька кивнула. Марина встала, подтолкнула легонько Катьку и сказала:
— Идем на кухню, пора обедать!
Тут же пискнул мобильный телефон. Пришла СМС о переводе денег с пометкой: Босиком вам с дочкой идет! Ноутбук на кухню!
В детстве меня пороли
Я не могу сейчас припомнить, когда это началось. Наверно, когда я был совсем маленьким, за какие-то детские шалости или провинности родители шлёпали меня по общепринятым местам.
Мне запомнилась первая осознанная обида на мать.
Была весна 1944 или 45 года, православный Троицк отмечал Вербное Воскресенье. Наша квартирная хозяйка Дарья Никандровна Монетова, женщина набожная, взяла меня с вечера с собою в церкву – на всенощную.
Святость витала в воздухе. Во время молебна душа моя парила под расписанным куполом, а плоть, привалившаяся к боку какой-то мягкой и тёплой старушки, прикорнула в дальнем малолюдном уголочке.
Рассветало, когда меня, спящего, Дарья Никандровна разыскала, растолкала и сонного повела домой. Мы шли по голой степи, взбирались на холм к городскому кладбищу, ветер то налетал и норовил свалить нас с ног, то утихал; пахло весной и мокрой землёй.
В руке я нёс пучок прутиков, усыпанных комочками пушистых почек; я представлял их себе птенцами, проклюнувшимися по весне на деревьях.
Дарья Никандровна, прямая и молчаливая, шагала рядом со мной, держа в вытянутой руке связку таких же вербных прутиков. Губы её шевелились, изредка до моего слуха доносились обрывки фраз, к которым я был уже давно привычен: «Господи Исусе… Пресвятая Богородица… святые угодники… спасите и помилуйте рабу Божию…»
Мама то ли ещё не спала – после воскресного трудового дня, ведь не было в войну ни выходных, ни праздников, то ли уже не спала – собиралась на работу. Она переждала, когда хозяйка пройдёт через «нашу» комнатку в кухню, а оттуда в своё узкое запечье, выволокла меня на крыльцо и исхлестала, измочалила об меня упругие весенние прутики, спустив с них тонкую кожицу вместе с пушистыми почками-птенцами. Она вымещала на мне свою усталость – от работы, работы, работы и долгого безмужнего существования, свой страх – не свихнулся бы сын по малолетству, не крестился бы, ведь она была дочерью синагогального габэ, да и сама постилась в Судный день – последняя её дань тысячелетним традициям.
Отец пришёл с войны в ночь на 9 ноября 1945 года. Все, кто возвращались из Германии, везли узлы, чемоданы, коробки, ящики, контейнеры, вагоны, целые железнодорожные составы немецкого добра – одежду и обувь, музыкальные инструменты, мебель, картины, корзины, картонки.
Отец за богатством не гнался и дорогих трофеев с собой не привёз, но, тем не менее, моей маме досталась от войны и победы ручная швейная машина «Edelweiss», чёрная и лакированная с яркими цветочками на изящном тельце, мне – двусторонняя губная гармошка «Weltmeister», а для себя отец привёз широкий коричневый офицерский ремень, лёгкий, мягкий, изготовленный из тонкой хорошо обработанной кожи. Ремень венчала массивная металлическая пряжка с изысканной готической вязью – «Gott mit uns!»
Моя мама хорошо шила. В Казатине у неё была ножная швейная машина «Singer», единственное её приданное. Когда мы уехали в эвакуацию, дом наш разграбили местные жители; возвратившиеся после войны родственники писали, что видели мамин «Singer» у кого-то из бывших соседей.
Отец возвращаться на Украину не хотел, и новый «Edelweiss» должен был в какой-то мере компенсировать маме утрату памятной и дорогой для неё вещи.
Я стал подбирать на губной гармошке популярные песенки, научился не только выводить мелодии, но и, перемещая вдоль клеточек язык, выдувать аккорды сопровождения. Следующим моим достижением стало чередование музыкальных проигрышей с распеванием частушек и куплетов, подслушанных у послевоенных попрошаек-инвалидов.
__Что за губы, что за брови!
__Милку я прижал к груди.
__А как доходит до любови,
__Так говорит:
__– К другой иди!
Мне не было ещё и девяти лет, а я уже знал много подобных песенок и других, покрепче и посрамнее. Популярной среди народных песнопевцев долго оставалась серия нравоучительных историй с рефреном «С одной стороны и с другой стороны»:
__»С одной стороны и с другой стороны,
__Как намажется помадой, станет хуже сатаны»
__»С одной стороны и с другой стороны
__Опасаться этих типов нынче девушки должны.»
Безногие, безрукие, слепые нищие, поблескивая в полумраке железнодорожных вагонов своими военными наградами, передвигались на костылях или на самодельных колясках-платформочках: две-три сбитые досочки на четырёх подшипниках вместо колёс – иногда с мальчиком или с девочкой в роли поводыря, подголоска, сборщика милостыни – и пели приблатнёнными испитыми голосами свой безысходный послевоенный фольклор.
Как я им завидовал! Я представлял себе: с трофейной гармошкой, зажатой во рту, я иду вдоль тесного и душного вагонного прохода; пассажиры затихают и слушают, слушают, слушают – меня, а потом расстёгивают и развязывают узлы, сумки, кошельки, и звонкий монетный водопад обрушивается из их щедрых пригоршней в мою потёртую шапку-ушанку. Я ночую, где придётся, в основном – на вокзалах и в поездах. Меня никто не заставляет каждый день умываться, чистить по утрам зубы отвратительным порошком из круглой банки с противной бледно-синей надписью «МЕТРО», ходить в школу, готовить уроки, заучивать наизусть дурацкие стихи:
__В Казани он татарин,
__В Алма-Ата казах,
__В Полтаве украинец
__И осетин в горах.
__Он в тундре на олене,
__В степи на скакуне,
__Он ездит по столице,
__Он ходит по стране.
__………………………………..
__Он девочка, он мальчик,
__Он юный пионер.
Вместо них я смогу без запрета с чьей-либо стороны петь любимый всей кодлой куплет:
__Раз ку-ку, два ку-ку,
__Третий раз залез в муку.
__Сам в муке, хер в руке,
__Жопа в кислом молоке.
Порка Коли из Письмо деду морозу от Юльки
Середина августа, до конца каникул еще три недели. Таня отправила своих детей, несмотря на их протесты, в деревню к своим родителям. Вполне понятно, что бабушка и дедушка хотели увидеть своих внуков. Да и Таня, она хотела спокойно разобраться в том, что происходило в её семье, а это было лишь возможно, оставшись одной.
Прошла неделя. В субботу с утра зазвонил телефон, разбудив Таню.
Когда Таня положила трубку, воспоминания нахлынули рекой. Она вспомнила и сад, и лавку, и дядьку Матвея с его розгой, и свою первую любовь…
Таня вытерла набежавшую от воспоминаний слезу и улыбнулась. Она представила сейчас физиономию своего сына, когда дед сказал ему о решении матери. Не, ну Коля должен был догадаться что ответит мать. Но зная что несмотря на свои фантазии, сын все равно боялся порки, Таня точно знала, что Коля очень надеялся на другой ответ матери.
Коля очень сильно испугался, когда к ним пришел дед Матвей. Накануне он с друзьями залез в колхозный сад за яблоками, но по глупости попался. Правила он знал, друзья объяснили. Отказаться Коля мог, но как это воспримут друзья. Оставалась надежда на то, что дед запретит его пороть. И сначала его разговора с Матвеем все шло к тому, что Коля выйдет сухой из воды. Но. Матвей предложил позвонить маме мальчика. Коля заранее знал ответ мамы, а это означало, что сегодня в полдень ему придется лечь на лавку.
Напротив него сидела его сестра. Они вдвоем подслушивали разговор и слышали, о чем два деда договорились. Юля видела, как побледнел Коля, как он испугался. Она прекрасно знала про его фантазии. Знала, что, то, что должно произойти сегодня, это реализация его любимой фантазии, но почему же брат тогда так боится, этого девочка не могла понять. Радоваться надо, а не плакать. Хотя Коля и не плакал, но был близок к этому. Да и его бледность, говорила сама за себя.
И вот дед вошел в комнату и огласил то, о чем сестра с братом и так догадывались. Юля вполне понимала, что мама не могла поступить иначе. Ведь она, как думала девочка, тоже давно догадалась о мечтах своего сына. Иначе с чего вдруг эти постоянные порки, причем только Коли. А её, Юлю и пальцем не трогает.
Наконец Коля сообразил, что он просто уснул на своей кровати. И, что это дед его разбудил. И, что только что было в его сне, в его фантазии, это еще предстоит пережить. И он опять испугался. Страх опять овладел мальчиком. Коля с огромным трудом заставил себя подняться. Дед отправил его в туалет, а после умыться и привести себя в порядок.
Михаил смотрел на внука и пытался понять, почему его дочь так ответила? Почему разрешила пороть сына, ведь она так сильно любит Колю. В том, что Таня любила своих детей, он не сомневался ни на минуту. Но ее ответ, он поставил Михаила в тупик. Раз дочь так ответила, значит Коля знаком с поркой и достаточно нормально ее переносит. Но, если судить по его реакции сейчас, как он боится предстоящей порки, то какая польза ему будет от неё.
Когда машина остановилась у ворот колхозного сада, Коля испугался еще больше. От страха тряслись не только коленки, но и руки. Если бы не помощь младшей сестренки, он так бы и остался сидеть в машине. Но она взяла брата за руку. Возле ворот Коля остановился, не в силах идти дальше. Ноги отказывались его слушаться. Так хотелось развернуться и убежать. Но Юлька, стыдно было перед младшей сестрой так взять и убежать. Пришлось, после небольшой паузы идти дальше.
К тому времени, как Михаил со своими внукам дошел до места экзекуции, там собрались почти все. Из взрослых были лишь, кроме Матвея, родители второго мальчика, Антона. Так же была и его старшая сестра. Накануне вечером в колхозный сад вместе с Колей и Антоном залезли еще двое. Но их компания достаточно большая и многие парни из этой компании сейчас были здесь. Некоторые из них были со своими девушками. Из-за наличия среди зрителей девочек его возраста, Коля, впрочем, как и Антон, стыдился того что должно произойти еще больше. Некоторых из присутствующих девочек, девушек Коля хорошо знал.
Первым на порку был Антон. Дед Матвей позвал его к себе. По мальчику было видно, что он тоже очень сильно боится порку. Но все же Антон пересилил себя и смог подойти к скамье. Сторож колхозного сада, он же главный экзекутор, зачитал мальчику, что его ожидает и, что он может изменить. Условия, которые знали все. Если Антон сдавал друзей-сообщников, его переставали пороть. Если никого не сдавал, получал пятьдесят горячих розгой.
Очень медленно, пересиливая себя, Антон разделся и так же медленно лег на скамью. Дед Матвей, несмотря на свой возраст, довольно шустро зафиксировал мальчика на скамье. Неожиданно для Антона, в руке у сторожа оказался пучок с крапивой. Мальчик закричал практически сразу, как только пучок с крапивой опустился на его ягодицы.
Наконец дед Матвей отбросил в сторону крапиву. Антон облегченно вздохнул, считая что экзекуция закончилась. Но как он ошибся. Порка только начиналась и он это понял, увидав в руке у сторожа розгу.
Для Коли это была первая порка, которую он видел в живую. Порку Оли он, по понятным причинам видеть не мог. Мальчик смотрел на происходящее глазами полными ужаса. Ему было реально страшно. Страшно, как никогда до этого. Да, раньше, когда он знал, что сейчас его будут пороть, тоже было страшно. Но, оказывается, когда видишь, что тебя ожидает, намного страшнее. Или это может потому, что эта порка была намного реальнее, чем дома от мамы. Или потому что порол чужой мужчина. Но скорее всего все вместе, плюс Коля видел с какой силой наносились удары и какие следы оставляла розга на заднице Антона. Розга впивалась в ягодицы жертвы, оставляя на них белую полосу, которая тут же наливалась кровью, приобретая фиолетовый оттенок. И выглядело это все очень ужасающе, что делало страх Коли еще сильнее. Он смотрел и не понимал, как о таком наказании, о такой жестокой порке(а Коля считал, что видит именно жестокую порку) можно вообще мечтать. А ведь он, Коля именно о такой порке, публичной порке и мечтал, фантазировал. И в его фантазиях было больше народу, да и секли крепче. И он в этих своих фантазиях не боялся порки и спокойно, молча терпел все удары. Но реальность, она оказалась совсем другой, страшной. Выглядело это омерзительно, а смотреть на все это было просто противно.
Юля, в отличие от брата, видевшая уже неоднократно порку Оли, с наслаждением смотрела за происходящим. Да, толстая задница Антона не шла ни в какое сравнение с аккуратной и красивой попой Оли. Тем не менее. Розга умудрялась оставлять красивые следы и на этой жирной заднице. Свист розги ласкал девочке слух. А крики и рыдания Антона, ну так и Оля иной раз кричала ничуть не тише, а иногда и громче.
Положив десятую розгу на задницу Антона, дед Матвей отбросил её в сторону. Немного полюбовавшись своей работой, а посмотреть было на что, десять фиолетовых параллельных полос, проходящие через обе ягодицы, экзекутор отвязал мальчика. Антон еще какое-то время продолжал лежать на скамейке и рыдать, обещая все рассказать.
Коля с ужасом следил за тем как отвязывают его товарища по несчастью. Как ему помогают подняться. Ведь все это медленно, но верно приближало момент, когда и ему, Коле придется лечь на эту, ставшую уже ненавистной, скамейку. А как избежать наказания, он еще не придумал. Вот мама Антона подает ему одежду, но у него не получается одеться. Руки трясутся и не слушаются его. Хорошо, что еще никто не свистит и не кричит в адрес мальчика. Матвей строго-настрого запретил как во время порки, так и после порки какое-либо давление в адрес пацанов, лежавших попой кверху на лавке или только что ставших с неё. Чтобы не провоцировать и не привлекать лишнего внимания к сыну, мама Антона увела его в сторону и там помогла одеться. А дед Матвей направился к Коле.
Да, Коля искал её, но Шолпан действительно не было. Она уезжала к родственникам. И надо же было ей именно сегодня оказаться здесь. Сегодня, когда его будут пороть. Они познакомились в прошлом году. Она сидела на берегу речки и плакала. Коля оставил свой велосипед, на котором он катался и сел рядом с девочкой. Так они познакомились. Шолпан рассказала, что отец её наказал плетью. А когда они вдвоем пошли в воду, купаться, он увидел фиолетовые следы от порки чуть ниже попы. Тогда его это сильно возбудило и он попросил рассказать девочку о наказании. Как, за что, чем. Плакала ли она или молча терпела. Сначала Шолпан не хотела ничего рассказывать и лишь только заплакала в ответ. Тогда Коля на ходу придумал историю о своей порке и рассказал девочке. После и она поделилась своими наказаниями. И вот теперь Шолпан была здесь, теперь она увидит и узнает, какой он, Коля трус и лгун. И от этого ему стало еще больше стыдно.
Коля удивленно посмотрел на Матвея. Его мама? Как это? Разве такое возможно? И тоже вот так, как они? Как только что Антон? Как он, Коля сейчас сам?
Пока Коля слушал, что рассказывал дед Матвей про маму, незаметно для себя разделся. И лег на лавку, продолжая раздумывать о том, смогла ли его мама так? Раздеться до гола? Сколько ей было, пятнадцать? Ведь в этом возрасте девочки становятся такими стеснительными. Добровольно обнажиться и лечь на лавку для публичной порки? А потом пойти голой по деревне? Правда ли это? А какой интерес деду Матвею врать? Раз говорит, значит так и было. Хотя, после публичной порки идти голой по деревне не так уж и сложно или? Да и вообще, что он, Коля знает о своей матери? Откуда ему знать, чего стоило его маме поступить именно так.
В реальность Колю вернула резкая обжигающая боль от удара крапивой по попе. От неожиданности, от этой боли, он резко дернулся и закричал. А крапива во второй раз опустилась на его попу, вызвав еще один сильный ожог. Боль, которую навряд ли можно спокойно вытерпеть. И ещё, и ещё. Коля кричал не останавливаясь. Крапива жгла нещадно его ягодицы и терпеть было просто нереально. Наконец дед Матвей отбросил пучок крапивы в сторону, но жгучая боль в попе осталась. А ведь предстоит еще настоящая порка розгами. Хотя, разве можно порку крапивой назвать не настоящей? Боль от крапивы была ничуть не меньше, может даже и больше, просто потому что она никуда не уходила, даже после окончания порки. Но к чести Коли, он хоть и кричал, но в отличие от Антона, еще ни разу не попросил пощады и, не сказал, что готов всех сдать. Или он, за всеми размышлениями и неожиданно сильной боли, просто забыл про такой шанс, свести порку к минимуму.
Естественно, что экзекутор не стал дожидаться ответа мальчика. Розга противно свистнула и опустилась на ягодицы мальчика, оставив на них белесую полосу, которая тут же налилась кровью и стала фиолетовой. Реакция Коли не заставила себя ждать, он тут же закричал. Еще было достаточно больно от крапивы, ведь эта боль остается и после порки, и ей в придачу новая резкая, обжигающая боль от розги. Для Коли подобное, несмотря на его богатый опыт телесных наказаний за последнее время, было впервые. Коля не успел еще прийти в себя, как розга во второй раз опустилась на его ягодицы. И еще одна порция нестерпимой боли, сопровождаемая криком мальчика. Дед Матвей порол достаточно сильно, да еще и с оттягом, абсолютно не жалея мальчика лежащего на скамье. Каждая розга доставляла жертве новые страдания, новую резкую боль. Боль, которой было слишком много, чтобы Коля мог о чем-то еще думать. Была лишь только боль и страх. Мальчик, сам того не замечая смотрел глазами полными ужаса на экзекутора. Смотрел на то, как он заносит розгу для следующего удара, что делало страх Коли перед розгой еще больше. А боль завершала то, что начинал страх. И так по кругу. Страх, ужас и боль. Ужас, потому как будет опять нестерпимо больно. И от этой боли никуда ни убежать, ни спрятаться. А терпеть её просто нет ни возможности, ни сил. А её было так много.
К десятому удару Коля уже охрип от крика и ничего не соображал от боли. Дед Матвей отбросил в сторону использованную розгу, взяв новую. Но продолжать он спешил, решив внимательно осмотреть, как выглядят ягодицы жертвы после первых десяти ударов.
Правила знали все. Поэтому свое мнение о происходящем вообще и о Коле в частности, высказывали друг другу шепотом, не привлекая к себе внимания. В основном все считали, что на втором десятке Коля не выдержит и сдастся, то есть сдаст тех, с кем он был накануне вечером.
Дед Матвей отвязывает Колю, но тот не спешит подниматься. Тело продолжает трясти, да и сил просто не осталось. Мужчина, только что так жестоко выпоровший мальчика, понимает что Коле нужно время, чтобы прийти в себя и не торопит его.
Если бы Михаил знал, как ошибался в отношении внуков. Но к их радости, он не имел ни малейшего понятия о том, что такое зрелище может нравиться их внукам.
Если в первый раз Коля с сожалением отвел взгляд от скамьи, то потом ему даже стало нравиться наблюдать за зрителями и их реакцией. Некоторым было абсолютно все равно что они присутствовали на публичной порке. Было все равно что жертве, возможно их другу или просто знакомому, очень больно. Но были и те, кто морщился или кривил лицо после каждого удара, как будто розга опускалась на их пятую точку. И, были и такие, как сам Коля, которые или просто получали удовольствие или, даже возбуждались от того, что лицезрели. Обернувшись в очередной раз на публику, Коля заметил Шолпан. Он думал, что девочка уже давно ушла. Но нет, она все так же стояла рядом с Валетом, державшим ее крепко за руку. Ещё некоторое время Коля посматривал то на порку Васи, то украдкой на Шолпан. А когда закончилась порка, шепнув на ухо сестре, что сейчас вернется, он направился к Валету.
Валет сплюнул на землю и отошел в сторону. Естественно, что говно у него кипело, но ослушаться Пушкина было самоубийством, это знали все в деревне.
Шолпан, так неожиданно освободившаяся от Валета, подошла к своему спасителю.
Коля понимал, что Шолпан не хотела оставаться и смотреть порку Феди. Но его сестра, да и он сам, оба хотели посмотреть.
Они направились к тому месту, где стояла Юля. Она видела, что произошло, но вмешиваться не стала. Да и что она, маленькая девочка могла сделать? Лишь добавить брату проблем и насмешек. Юля обрадовалась, когда стычка закончилась и, еще больше обрадовалась, когда ее брат пришел с Шолпан. Да, они знали друг о друге, но не были знакомы. Поскольку после того, как они друг друга поприветствовали, Юля осталась стоять на своем месте и смотреть порку Феди, то и Коле ничего не пришлось придумывать и говорить Шолпан. Но смотреть так откровенно на то, как секли пацана, он уже стеснялся. Боялся, что Шолпан заметит и начнет задавать ненужные вопросы. А сама девушка просто взяла руку Коли в свою. И ничего не говоря, просто стояла рядом с ним.
Когда все закончилось, Коля вместе с сестрой проводили Шолпан до дома. При этом Юлька держала свою новую подругу за руку, периодически показывая брату язык. У ворот дома, где жила Шолпан, они, Коля и Шолпан договорились встретиться вечером на речке.
Когда брат с сестрой вернулись домой, бабушка, не задавая внуку никаких вопросов, быстро накрыла на стол. Счастливый Коля, думая лишь о предстоящей встрече с девчонкой, сел на стул и тут же подскочил, скорчив от боли лицо и покраснев. Как не пытались быть серьезными его бабушка и дед, они понимающе улыбнулись, впрочем, как и Юля.
Вернувшись из деревни домой, на вопрос мамы, как прошел отпуск в деревне, Коля ответил, что все хорошо и, добавил «спасибо». Конечно же Таня знала, за что сын поблагодарил её, но задавать лишних вопросов не стала. А ещё Коля добавил, что теперь он будет ходить на самбо и, что это не идея деда, а его собственная.