Как пороли девочек на руси видео
Глава 6 Школа и семейный совет
От автора: 18+.
Несовершеннолетним просьба покинуть эту страницу.
В ноябре 2016 года в Госдуму внесён проект о декриминализации побоев в семье. В начале ноября «Единая Россия» решила доработать документ, сославшись на широкий общественный резонанс. Данный шаг законодателей закрепляет российскую традицию безнаказанно бить детей. Исследования социологов показывают, что порке подвергаются более 60% детей, особенно усердствуют с ремнём родители: среди 18–24-летних непоротых оказалось 33%.
Ежегодно более 50 000 детей убегают из дома в попытке избежать избиений и издевательств вовне. 25 000 детей находятся в розыске.
***
В первых главах я рассказал о школьном учителе и садисте Иване Яковлевиче, его жене Лене и падчерице Вике.
Расстегни свои застежки
И завязки развяжи
Тело, жаждущее порки
Не стыдливо обнажи
Чтобы это тело долго
Без помехи прутом драть
Надо руки, надо ноги
Очень крепко привязать.
Чтобы глупые соседи
Не пришли бы посмотреть,
Надо окна, занавесить
Надо двери запереть
Стихи Федора Сологуба с небольшими изменениями взяты из тетради Ивана Яковлевича, переписаны его рукой
Глава 6. Школа и семейный совет
Из тетради Ивана Яковлевича
На новый учебный год я устроил Вику в школу, где сам работал учителем. Увы, Вика не дотягивала по знаниям до необходимого уровня. Чувствуя, что ей не отличиться в учебе, она решилась взять верх в другом. Спустя несколько недель мне стали жаловаться все учителя на несносный Викин характер.
«Будем исправлять!» – подводил Лену к мысли, что девочку надо воспитывать строго не изредка, а регулярно. До поры до времени Лена не соглашалась.
– Тебе только повод дай! Но и ты будешь заниматься с ней регулярно – иначе сам под розги ляжешь! – Говорила она.
«Я честно хотел применять в воспитании Вики только ласку!» – Иван Яковлевич честно доверил дневнику свою педагогическую неудачу. – Но Вика меня игнорирует!
Лена, моя лучшая в мире женщина! Я сам педагог знаю, что не каждая двойка, и не каждая тройка заслуживают наказания. Тут важно и отношение ребенка к учебе и его взаимоотношения с преподавателем и родителями. А Лена у меня, беременная! Скоро буду папой.
Из Тетради Ивана Яковлевича
С первых дней пребывания Вики в моей школе я столкнулся с большими проблемами. Вика очень способный ребенок. Я это понял, общаясь с ней летом. Но она схватывает на лету только то, что ей нравится. Предметы, которые ее не интересуют, пролетают мимо. Мало того, на нелюбимых уроках она начинает хулиганить.
Я не раз и не два предлагал Лене ввести регулярное телесное наказание для Вики. Я даже дал ей прочесть статью американского педагога доктора Дж. Добсона, где отстаивается идея о необходимости применения физических мер воздействия в ходе воспитательного процесса.
– Да он просто садист! Как, в общем, и ты! – Лена категорически не хотела воспитывать дочь таким образом считая, что достаточно убеждения или стояния в углу.
Но вскоре ей пришлось признать, что регулярное телесное наказание для непослушной девочки – необходимый момент воспитания.
– Просто не знаю, что делать, – говорила Лена, мучаясь от токсикоза. – Тошнит! Это уже третий звонок ее англичанки за последний месяц. На сей раз сказала, что она не делает уроки. Твержу-твержу Вике о том, как важно учиться, а она и не слушается.
– Прекрати вести себя с дочерью, как подружка! – посоветовал я. – Пора, наконец, показать, что ты мать. Спустись с небес на землю! Ты можешь разговаривать с ней хоть до посинения, а надо всего лишь взять ремень!
– Да знаю я, садист доморощенный, что ты давно мечтаешь совместить Вику и ремень!
– Именно это я и считаю, – ответил я, – давно пора поставить кушетку на середину комнаты. Ты же знаешь, я люблю Вику, как родную дочь, но ты представляешь, что мне приходится выслушивать про нее в учительской? Разве ты сама не видишь, что ее школьные оценки ползут вниз?
Затем наступил первый семейный совет.
Для большого семейного совета мы выбрали вечер субботы. Мы с Леной и Викой определили рамки Викиного поведения.
В первый пункт Лена сама внесла вранье.
Второй пункт школьная успеваемость.
Третий пункт плохое отношение к своим домашним обязанностям.
Четвертый пункт, шалости с вредными последствиями.
И, наконец, – недостойное поведение непосредственно перед наказанием.
– В общем, так, доченька, – строго сказала она, – с сегодняшнего дня у тебя начинается совсем другая жизнь. С этого дня за вот такие петиции в дневнике, а так же за двойки и тройки тебя ждет порка. Ясно!?
– Как видно, это не клетка, а рамки! – Добавил я. – По субботам будешь давать отчет о поведении и предъявить на подпись дневник.
Впрочем, был и пресловутый «шанс на спасение», который потребовала Вика, и ее мнение было учтено. На исправление двойки давалась неделя.
Вообще, мы с Леной договорились, что надо – знать и соблюдать меру соизмерять силу удара. Никогда не давать Вике ударов больше, чем определено на семейном совете.
Я знаю норов супруги, и если Вика рассердит ее по-настоящему – может войти в штопор и мне не раз и не два по-первости приходилось отбирать у нее ремень.
Ну, а когда наказание закончено, нужно пожалеть, успокоить, приласкать. Чтобы Вика быстрее отошла от перенесенных страданий, чтобы она поняла, что ее любят и желают только добра.
Из тетради Ивана Яковлевича
Первый семейный совет так возбудил меня, что я с трудом дождался ночи и даже отказался от просмотра футбола по телевизору.
Вика ушла спать, оставив нас вдвоем.
– Я люблю вас обеих! – честно сказал я.
Вы даже не представляете, как пахнет беременная женщина, при этом она твоя женщина. Я обнял ее за талию и прижался губами к бархатистой груди. Лена делала вид, что сопротивляется, слабо упираясь мне в грудь руками. Не владея собой, я стал покрывать ее лицо поцелуями, и она сразу поникла, ослабела.
Мои пальцы нащупали сквозь тонкое белье круглый живот.
– Что же ты остановился? – спросила она, и легла спиной на стол. Ее ноги тотчас же вздрогнули, согнулись в коленях, разошлись и оказались у меня на плечах. Лена изо всех сил вцепилась рукам в столешницу, а я закинул себе на плечи.
– У тебя замечательная попка! Она вызывает у меня плотские желания! При этом не только лицезреть, ласкать и пошлепывать, но и… укусить.
– ну кусни, раз тебе так хочется! – Согласилась Лена.
Мои пальцы перебегали по яблокам Лениных грудей, ласкали ее голову, волосы, плечи. Было мучительно, что не было еще рук, чтобы ими ближе, теснее прижать к себе ее тело.
– Ну почему я не Барбара Картенд! – Лена накинула ножки мне на плечи… Это была просто сказка! Слушай, почему мужики так обожают нас наказывать?
– Это просто! Однако английский зоолог Десмонд Моррис объясняет подобное накопление ягодичного жира следующим образом. В те времена, говорит он, люди, подобно всем остальным приматам, совокуплялись в положении «мужчины сзади» и женщины подавали сексуальные сигналы задом – как обезьяны. Чем «богаче» была эта часть женского тела, тем сильнее она привлекала мужчин. Но громоздкий зад доставлял много неудобств, и люди в конце концов перешли к позе «лицом к лицу». Вследствие этого груди увеличились в размерах, подражая обширным полушариям ягодиц. Так появилась более гармоничная женская фигура и попка, какой и остается в наши дни.
– Я не думала, что все так сложно! А я люблю и сзади и лицом к лицу. Главное, чтобы чаще!
Давненько я не испытывал такого припадка всепоглощающего наслаждения…
Шанс Вики на спасение
«Из дневника Ивана Яковлевича»
– Привет, ма! – небрежно поздоровалась Вика, закрывая за собой дверь и кладя портфель. – А что у нас на ужин?
Лена сидела на кухне, следя за картошкой, шипящей на сковородке. Увидев Вику, она встала.
– Вика, сегодня суббота и нам всем после ужина надо очень серьезно поговорить. – Будет семейный совет.
Вика была потрясена маминым официальным тоном, ее аппетит куда-то подевался. После ужина мы собрались в большой комнате.
– Почему ты не делаешь уроки? – Лена открыла дневник, изрисованный красными чернилами, и строго посмотрела на дочку.
– Ой, ма. – от волнения Вика переминалась с ноги на ногу. – Вчера я просто забыла о них, вот и все. Я исправлю! Мы жи договорились о шансе на спасение!
Вика с благодарностью посмотрела на меня. Она пракрасно знала мои воспитательные принципы. Наказание откладывалось с перспективой значительного уменьшения.
– За дачные приключения на веранде теперь мы квиты! – сказал я, улучив момент, когда Лены не было в комнате. – Но, пожалуйста, возьмись за ум!
Вика сидела на стуле и молчала. Так я встал на сторону Вики в семейном совете. Мне не хотелось, чтобы девочка видела во мне только палача, ищущего малейший повод для наказания.
На следующий день после школы я повел Вику в кафе-мороженое.
– Вика, я поставил перед девочкой коктейль. – Ты знаешь, что твоя мама беременна, у нее токсикоз и нервы на пределе, а я строгий.
– Вот так, дружба кончилась, на начавшись! – Вздохнушла Вика.
– Дружить мы будем, а наказание пойдет тебе на пользу, но если ты сама будешь понимать за что, и что мы с твоей мамой желаем тебе только добра!
По дороге мы зашли на рынок. В киоске, торгующим всякой всячиной для животных, я купил узкий собачий поводок.
– А у нас что, будет собачка? – спросила Вика.
– Собачка у нас будет по результатам твоей годовой успеваемости, – ответил Я. – А это пока для тебя.
Глаза девочки стали круглыми. Она попыталась вырвать свою руку из моей ладони, но ей это не удалось. Поводок самый обычный, коричневый, из узкой натуралтной кожи, без всякого дополнительного плетения.
– Не бойся, пока ты его не заслужила. Но он всегда будет висеть в шкафу!
Двойку Вика исправила.
Две недели после покупки поводка повода достать его из шкафа не находилось. Вика реализовала «шанс на спасение» и старалась вести себя прилично, сумела помириться с англичанкой и даже заработать четверку.
Но не тем она была человеком, чтобы взяться за ум.
К субботе появилась свежая двойка, Иван Яковлевич узнал, что эта оценка не заслужена падчерицей, а просто месть учительницы за прошлые шалости, и снова отказался наказывать девочку.
Пошлые рассказы
Раннее летнее утро. В большой усадьбе все еще спят. Спит и Маша, молодая девушка, лишь недавно забранная в барский дом. Она примостилась на широкой лавке в углу девичьей комнаты. Ночь была душной и Маша спит, откинув лоскутное одеяло. Ее короткая рубашонка задралась, открыв круглую девичью попу, но Маша спит крепко и этого не замечает.
Маша дернулась, пытаясь одновременно и одернуть подол и вылезти из-под этажерки. Хрупкое сооружение покачнулось и с грохотом рухнуло. Маша с трепетом увидела, что драгоценная китайская ваза, к которой барин даже запрещал прикасаться, разбилась вдребезги.
Страх парализовал Машу, она даже не пыталась защититься, а лишь бессвязно бормотала какие-то слова, пытаясь вымолить прощение. Барин, между тем, подошел к столу и, взяв лежащий там колокольчик, яростно позвонил. Через несколько секунд в комнату вбежал управляющий. Увидев осколки вазы, он сразу склонился в поклоне, искоса посматривая на дрожащую девушку.
— Простите, барин, недосмотрел!
Управляющий выбежал из комнаты, а барин, не в силах успокоиться, стал расхаживать по комнате, бросая грозные взгляды на трепещущую Машу. Чтобы не оказаться на пути барина, она забилась в угол комнаты и стояла там, прикрыв лицо руками, со страхом ожидая предстоящего наказания.
Отец почти не наказывал Машу в детстве, подзатыльники от вечно усталой, замотанной матери доставались ей гораздо чаще. Ее старательность и покорность позволяли ей избегать наказаний и в барском доме. Но она хорошо запомнила, как пороли на конюшне ее подругу, надерзившую барину. Перед глазами Маши предстала отчетливая картина наказания.
Девушку заставили лечь на скамью, конюх, которому барин всегда поручал пороть провинившихся, привязал ее руки и ноги и не спеша задрал юбку вместе с рубашкой, обнажив не только зад, но и часть спины. Стоявшая вокруг скамьи дворня молча наблюдала, как конюх выбирал розги, свистя ими в воздухе. Каждый такой свист заставлял ягодицы несчастной сжиматься в ожидании удара. Наконец конюх выбрал подходящую связку и, помедлив, сильно ударил ею по беззащитной голой попе. Девушка дернулась, но промолчала. На белой коже появились три отчетливых рубца. После второго удара у жертвы вырвался стон, а когда рубцы начали накладываться друг на друга, покрывая покрасневшую кожу рельефной сеткой, девушка громко зарыдала, бессвязно моля о пощаде. Когда наказание закончилось и дрожащую девушку подняли со скамьи, Маша с ужасом увидела, что ее бедра в местах, куда попадали кончики прутьев, покрыты каплями крови.
Маша даже не успела задуматься, что означают эти слова, потому что следующая фраза заставила ее густо покраснеть.
— Что стоишь? Раздевайся!
— К-как? Как раздеваться?
— Иди к столу и обопрись на него!
Маша подошла к низенькому столику и, неловко нагнувшись, оперлась о него руками.
За этими словами последовал сильный шлепок по попе, от которого Маша вздрогнула. Было не столько больно, сколько стыдно.
— Почему ты не успела убрать? Отвечай!
Каждый вопрос барина сопровождался очередным увесистым шлепком, от которого кожа горела все сильнее и сильнее.
— Простите, барин. Ой! Я. я. Ой! Я проспала!
Рука барина после каждого шлепка задерживалась на ягодицах Маши, заставляя ее ежиться от стыда.
— Проспала? Ну, теперь просыпать не будешь!
— Не буду, ой, не буду. Простите!
Дергаясь от ударов, сыпавшихся все чаще и чаще, девушка с ужасом думала, что барин еще не брал розги.
Наконец, когда терпеть уже, казалось было невозможно, барин остановился. Маша с облегчением перевела дух. «Может, барин решил только попугать ее розгами?»
С этими словами он подошел к чану с прутьями и стал перебирать их. Маша поняла, что ее надежды на прощение рухнули. Барин не спеша выбирал прутья, Маша ждала.
— Молчишь? Ничего, скоро подашь голосок!
Розги просвистели в воздухе и обрушились на обнаженное девичье тело. Маша с трудом сдержала стон.
— Простите, пожалуйста, простите!
— Я тебе покажу! Ты у меня неделю не сядешь!
Третий и последующие удары, как казалось Маше, слились в один. Разъяренный потерей вазы, барин сек Машу без всякой жалости. Ее сдержанные стоны постепенно перешли в истошные крики.
— Ай, барин! Ай, родненький! Простите! Ой, простите! Не буду, не буду, простите!
Крики становились все бессвязнее. К концу порки Маша даже перестала просить пощады и только плакала и дергалась от ударов. Когда очередного из них не последовало, Маша даже не заметила этого и некоторое время продолжала истошно рыдать.
Маша с трудом распрямилась. Боль в исстеганных ягодицах и бедрах была невыносимой, все тело ломило.
— Простите меня, барин! Я больше не буду!
— Посмотрим. Ну ладно, сходи скажи управляющему, чтобы зашел.
Маша нагнулась за сарафаном.
Так?! Так, в одной рубашке? И все увидят ее исстеганную голую попу? Не успев даже подумать, что она делает, Маша выкрикнула:
Опомнившись, Маша упала на колени:
— Простите, простите, барин, я сама не знаю, что сказала!
— Дерзит! А отправь-ка ты ее на крапиву на часок. Во двор. А потом ко мне зайди!
Управляющий, задержав взгляд на красном, покрытом рубцами Машином задике (она стояла на коленях спиной к двери, припав к ногам барина, все еще надеясь вымолить прощение), подошел к девушке.
— Вставай, девка, раньше надо было прощения просить.
Обезумевшая девушка не повиновалась, крепко обхватив ноги барина. После короткой борьбы управляющий разжал ее руки и, ухватив за косу, заставил встать. Только оказавшись на ногах, Маша слегка опомнилась и покорно пошла за управляющим, даже не пытаясь как-то прикрыть свое полуобнаженное тело.
Оказавшись за дверью, Маша начала молить управляющего позволить ей одеться. Не обращая внимания на девичьи мольбы, он быстро тащил ее по коридорам. Встречные с удивлением смотрели на полуобнаженную рыдающую девушку. Вот и двор. Управляющий вывел Машу на середину двора и зычно крикнул:
— Эй, Семен! Ступай-ка сюда!
— Звали, Пров Савельич?
— Давай-ка, тащи козлы. Да скажи, чтобы крапивы принесли!
Семен вытащил на середину двора большие козлы, на которых обычно пилили дрова. Две молодые девки, с ужасом и сочувствием глядя на дрожащую Машу, притащили охапки крапивы и, повинуясь окрику управляющего, поминутно вскрикивая от жгучих прикосновений, обмотали ей бревно, лежащее на козлах. Маша начала понимать, что с ней собираются сделать. О таком наказании она еще не слышала.
Девушка отчаянно замотала головой.
— Ну, долго я ждать буду?
Ничего не отвечая, Маша обхватила себя руками, твердо намереваясь сопротивляться до последней возможности.
— Ты не присаживайся, ты верхом на бревно садись! И побыстрее, а то вон Семен сейчас тебе поможет. Эй, Семен!
Управляющий, любуясь бесстыдно обнаженным телом девушки, даже забыл, что его ждет барин. Вспомнив, наконец об этом, он с сожалением отвернулся и быстро, почти бегом, пошел в барский кабинет.
— Ну что, девка? Лежишь?
Покраснев, Маша ответила:
— Простить? А ты мне еще вазу раскокаешь, безрукая?!
Разговаривая с Машей, барин не снимал руку с ее ягодиц. Вот рука двинулась ниже, вот оказалась между раздвинутых ног. Маша сжалась от невыносимого стыда, изо всех сил стараясь не шевелиться, чтобы опять не рассердить барина.
— Нет, я буду аккуратно, я буду стараться!
Барин медлил. Наконец, он убрал руку.
Рука барина оказалась перед Машиными губами. В первый момент она даже не поняла, что от нее хотят.
Маша прижалась губами к руке. Так долго сдерживаемые слезы хлынули у нее потоком.
Наконец, веревки были развязаны и Маша, поспешно накинув рубашку, кинулась, не разбирая дороги в дом.
Как пороли девочек на руси видео
Порка на Руси вплоть до ХХ столетия всегда была самым распространенным методом телесного наказания. Изначально ей подвергали представителей практических всех слоев населения, всех полов и возрастов.
«Торговая казнь»
Наказания путем порки были впервые закреплены законодательно в Судебнике 1497 года. Наказывали так за самые различные преступления. Например, могли выпороть за дерзкое высказывание против властей.
Били в основном по задней части тела – спине, бедрам, ягодицам. Чаще всего наказуемого для этого полностью раздевали.
Особого искусства требовало наказание кнутом. Для этого палач должен был отойти от своей жертвы на несколько шагов, а затем раскрутить кнут над головой обеими руками и с громким криком быстро приблизиться к осужденному, обрушив орудие истязания на его спину. Нельзя было дважды бить по одному месту. После каждого удара палачу требовалось смахнуть с кнута налипшую на него кровь и частицы кожи. Как сообщает исследователь Катошихин, обычно экзекуция длилась несколько часов, причем в час наносилось 30-40 ударов кнутом.
Один иностранец, бывший очевидцем такой процедуры, оставил следующее свидетельство: «Палач бьет так жестоко, что с каждым ударом обнажаются кости. Таким образом его (наказываемого) растерзывают от плеч до пояса. Мясо и кожа висят клочьями».
Многие от этого умирали. Все зависело от индивидуальных особенностей организма, а также от силы нанесения ударов. Некоторые выдерживали и по 300 ударов, а некоторые после первого же удара валились кулем. Если палач жалел наказанного, он мог ударить и послабее (иногда за мзду). А так – мог и забить до смерти.
В петровскую эпоху наказание кнутом называлось «торговой казнью». Ее часто назначали за политические преступления в сочетании с клеймением.
«Виноват!»
Куда более легким считалось наказание батогами. Последние представляли собой толстые палки или прутья с обрезанными концами. Батоги использовали часто – для выколачивания податей и недоимок, для битья крепостных и подчиненных. Иногда битье батогами назначал суд – за воровство, лжесвидетельство, неуважение к царской семье… Так, батогами был наказан подьячий, который, когда пил за здоровье государя, не снял головного убора.
Происходила экзекуция так. Человека клали на пол или на землю вниз лицом. Один из палачей садился ему на ноги, другой – на шею, обхватив ее коленями. Затем каждый из них брал по два батога и лупил ими жертву по спине и ниже спины, пока наказание не решали прекратить или пока не ломались прутья. При этом запрещено было наносить удары по животу, бедрам и икрам. Также во время экзекуции наказуемый должен был кричать слово: «виноват!». Если не кричал, то наказание продолжали, пока не закричит и не признает своей вины.
Сквозь строй
Более жестоким выглядело наказание шпицрутенами – гибкими прутьями около 2,1 метра в длину и менее 4,5 сантиметров в диаметре. Использовали их в основном для наказания солдат. Это называлось «прогнать сквозь строй». Способ наказания был позаимствован от шведов и в 1701 году введен Петром I в русской армии. Наказанного за ту или иную провинность обнажали по пояс, руки привязывали к ружью, которое было повернуто к нему штыком, чтобы несчастный не мог уклониться от расправы, и проводили меж двух рядов его товарищей, выстроившихся справа и слева от него. Каждый солдат должен был ударить провинившегося по спине шпицрутеном. За избиваемым следовал полковой врач, отсчитывая удары, чтобы наказанного не засекли до смерти и не покалечили.
«Поучения» для детей и женщин
Детские наказания «благословлялись» знаменитым «Домостроем»: «…но и страхом спасать, наказывая и поучая, а когда и побить». Детей на Руси обычно секли розгами. Розгой называлась связка прутьев, которой наносили удары по мягким частям тела. Наказать розгами могли за любую провинность, причем применялось это наказание не только родителями или воспитателями, но и школьными учителями – скажем, за нерадивость в учении. Иногда секли и девочек.
Применялся такой способ наказания к детям любых сословий: это считалось полезным для ребенка. В больших семьях порой устраивали еженедельные порки по субботам, причем зачастую секли отпрысков не только за реально совершенные проступки, но и для профилактики, «чтоб неповадно было».
Перед тем как провести экзекуцию, пучки розог вымачивали в холодной проточной воде. Иногда вымачивание происходило в соленом растворе, и тогда битье причиняло сильнейшую боль. Однако шрамы после такого наказания оставались редко. Реже для битья подрастающего поколения использовалась веревка с узлами, которой хлестали наотмашь.
Женщин тоже пороли – чаще всего плетью или розгами. Использование твердых предметов и такие способы битья, которые могли искалечить, «Домострой» применять запрещал.
Крестьянку мог «поучить» муж – за дерзкий язык, непослушание или подозрение в измене. Крепостных баб и девок могли выпороть по приказу помещика. В полиции секли женщин, нелегально занимавшихся проституцией. Но совершенно официальные телесные наказания существовали и для представительниц высших сословий. Так, две фрейлины Екатерины II были жестоко высечены розгами за нарисованную ими карикатуру на князя Потемкина.
Еще в екатерининскую эпоху была сделана попытка смягчить существующую систему телесных наказаний. В 1785 году от них были освобождены представители высших сословий, купцы первой и второй гильдий. В начале XIX века были введены различные ограничения – на количество ударов, наказания для больных и стариков и представителей иных категорий. Но в начальных и средних учебных заведениях розги оставались средством «воспитания» вплоть до 1860-х годов.
Полностью телесные наказания в Российской империи отменили только в 1904 году. Окончательную точку в этом вопросе поставили после революции большевики, объявив порки «буржуазным пережитком».
Первый выпоротый
В первый день сентября первоклассники ждали свою учительницу. В классе воцарилась несвойственная их возрасту тишина. А все потому, что Билли Мартин учил одноклассников уму – разуму. Его старший брат Стивен учился в пятом классе и подробно разъяснил брату про школу все, что посчитал нужным (конечно немного приукрасив). Стивен не забыл рассказать и про первую порку, которой сегодня обязательно кто-нибудь будет подвергнут. Приукрашенная вдобавок и Билли, история вселила настоящий ужас в его одноклассников. Нужно также учесть, что они были детьми нового поколения, в большинстве своем розог не знавшего.
Из всего класса дома пороли только Томми Смидта. Его отец записывал на бумажке все проделки своего сына и каждую субботу учил его жизни. Каждая проделка оценивалась в четыре удара розгой. Бывали же недели, в которые бумажка оставалась пустой. Тогда отец порол Томми за вранье, ибо, по его разумению, мальчишка не мог ничего совершить за целую неделю, а значит он просто не признался отцу в содеянном.
Обремененный таким большим опытом, Томми с тоской ждал еще одного мучителя.
Что же касается девочек, то некоторых из них мамаши заботливо шлепали время от времени, но не столько, чтобы причинить боль, сколько, чтобы показать свое недовольство.
Наконец, в классе появилась учительница. Она показалась всем такой милой. Глаза у нее были такие добрые. Но это конечно не помешает ей выпороть кого-то до полусмерти. Она поздоровалась, назвала свое имя и стала рассказывать про школу и школьные правила.
Эти слова дошли до Сьюзи Уорен. Ее никогда в жизни не наказывали, и она с ужасом смотрела на мисс Томпсон.
Сьюзи вдруг стало так грустно, и она так устала бояться, что вдруг разревелась. Учительница прервала свой рассказ и направилась к ней. От сознания того, что она обратила на себя внимание мисс Томпсон, Сьюзин плач превратился в рыдание.
По классу прокатился шепоток.
Мисс Томпсон подсела к Сьюзи и своей тонкой нежной рукой стала гладить ее локоны. Девочка не унималась.
— Почему ты плачешь? – ласково спросила мисс Томпсон.
Сьюзи посмотрела на нее своими большими карими глазами.
Она встала и вернулась на свое прежнее место у доски, под которой лежали розги.
В тот день никто не был выпорот. Это было в высшей мере странно, но Билли, все разузнавший у своего брата, объявил, что первая порка может быть и на второй, а иногда даже на третий день.
На второй день было три урока. На большой перемене дети выходили поиграть на улицу, после чего, в сопровождении своих учителей, возвращались в классы.
Мисс Томпсон не досчиталась одного ученика.
В тот момент в класс вошел другой учитель, рука которого была занята ухом Дэвида. Освободив руку, учитель рассказал мисс Томпсон о том, что Дэвид растоптал цветочный куст на школьном дворе.
Не было никаких сомнений в том, что Дэвид стане первым выпоротым, и дети с любопытством и страхом ждали, когда же она его выпоре до полусмерти? Дэвит тоже осознал это и, хныкая, подошел к мисс Томпсон.
Мисс Томпсон присела на корточки, чтобы хоть как-то сравняться с Дэвидом по росту. Ее длинная юбка раскинулась по полу. Она посмотрела малышу в глаза и спросила:
Она улыбнулась ему вслед. Но этой улыбкой никого не проведешь. Наверняка она выпорет его после уроков.
Каково же было удивление ребят, когда на следующий день они узнали, что Дэвид помог ей привести в порядок клумбу, мисс Томпсон угостила его печеньем и даже не попыталась высечь.
Дети были в смятении. Все было бы намного проще, если бы учительница высекла кого-то в первый же день.
Шли дни, и постепенно дети привыкли и к урокам, и к безмерно доброй учительнице, и к розгам, спокойно лежавшим на виду у всех.
Однажды, мисс Томпсон оставила ребятишек одних на школьном дворе, чтобы перевязать разбитую коленку Максу Райту. В это время, какая-то девочка из второго класса дернула первоклассницу Бэкки за косичку, та ответила, и началась драка.
Девочек разнял учитель второго класса Вильямс, известный нам по истории с Дэвидом. Он потащил обеих девочек в свой класс. Не особенно выясняя кто начал и в чем причина драки, он занялся розгами. Выбрав наиболее гибкую, учитель схватил и перекинул через колено девочку-второклассницу. Она также была давно знакома с этой процедурой и не сопротивлялась. Учитель освободил место наказания от многочисленных юбочек и начал экзекуцию. Пять прибольных раз обрушились на крошку. Она плакала, но ничего не могла поделать. Наконец, все закончилось, и плачущая девочка была водружена на то же место, где стояла раньше.
Учитель уже задрал ее юбочки, но на минуту
остановился перевести дух от внезапного
сопротивления.
— Я научу вас уважать старших! Вы получите десять ударов.
Экзекуция началась. Пронзающая, доселе невиданная боль потрясала бьющуюся в истерике девочку. Учитель же решил приложить максимум усилий к исполнению своего долга. Он медленно считал: один, … два, … три …, в перерывах приговаривая: «Маленькие девочки должна слушать старших». На счет шесть в классе появилась мисс Томпсон, прознавшая о случившемся. Она решительно направилась к экзекутору и выхватила девочку из его рук. Малышка уцепилась за ее шею и продолжала плакать.
— Это моя ученица, Вильямс, и ее воспитание – моя забота!
После этих слов она удалилась вместе с плачущей девочкой. Мисс Томпсон отвела ее в свою комнату на втором этаже и уложила в кровать.
— Тебе лучше поспать, крошка. Теперь все позади.
Месяц спустя, зашедшая в класс мисс Томпсон наблюдала такую картину: двое мальчишек, взяв в руки розги, пытались отхлестать друг друга. До начала занятий было еще двадцать минут, и они никак не думали, назначая дуэль на это время, что их кто-то застукает.
Когда мисс Томпсон попала в их поле зрения, мальчики встали как вкопанные. Побросав розги, они ждали, что она предпримет.
Мальчики бросились наперебой разъяснять учительнице все обстоятельства происшедшего.
Вилли сказал: «Мы теперь больше не друзья».
В этот момент мисс Томпсон что-то придумала, и от этого слегка улыбнулась. Мальчики не заметили этой улыбки. В общем, мисс Томпсон била серьезно-строга, и это их пугало.
Мисс Томсон наклонилась и подобрала брошенные розги. Она проверила их на упругость, пару раз отхлестав воздух, и положила худшую на место, оставшись с одной розгой. Мальчики опешили. В первый раз они видели этот предмет в ее руках.
Все их внимание поглощала эта розга в руках учительницы.
Мисс Томпсон остановила его.
— Значит вы все еще друзья, раз защищаете друг друга?
— Выходит, что так, мэм.
— Людей бить нельзя. Пообещайте, что больше так не сделаете.
— Обещаем, мэм.
— Кого из нас вы высечете?
Теперь мисс Томпсон улыбнулась заметно.
Прошли три года. За это время мисс Томпсон ни разе не применила телесных наказаний. Хотя она и ни разу не говорила, что никого не будет пороть. Просто между ней и ее учениками существовало никем ни озвученное соглашение, по которому дети изо всех сил старались вести себя хорошо, а она их не секла.
При этом способе воспитания ученики мисс Томпсон успевали лучше остальных и не без удовольствия посещали полные фантазии уроки своей учительницы.
Как-то в школе произошла беда. Двое семиклассников забрались ночью в школу и разворотили свой класс. Там их застал школьный сторож. Случай был беспрецедентный, и наказание было придумано соответствующее: по сто ударов розгой каждому. В течение пяти дней, ежедневно на двух переменах мальчики должны были получать по десять ударов, до полного исполнения наказания.
Для пущего эффекта порку сделали публичной. Все ученики школы должны были при ней присутствовать.
В первый день мисс Томпсон покорно привела своих учеников на открытый просмотр. Все было как в плохой пьесе. Учитель громогласно рассказал присутствующим о причине порки, как будто кто-то еще мог об этом не слышать. Чуть дальше от учителя стояли два мальчика, уткнувшись глазами в пол. После рассказа экзекутор демонстративно долго выбирал розгу, и началось. Таких жестоких ударов не получал еще никто, и всем было жаль хулиганов. В конце мальчики поблагодарили мучителя и были отпущены.
На протяжении всей порки можно было заметить как мисс Томпсон вздрагивала от каждого удара. Больше всего на свете ей хотелось уйти оттуда. Но она не могла этого сделать, как и не могла остановить наказание. Она была бессильна, и от этого ей становилось еще хуже.
В один из дней разразилась сильнейшая гроза, и на время перемены дети остались в классе. Мисс Томпсон предложила им порисовать и отправилась за бумагой. По возвращении, она услышала такой разговор:
Гордон встал со своего места, подбежал и Лизе и начал кричать: «Лиза – дочка пьяницы! Лиза – дочка пьяницы!»
Внезапно, рука мисс Томпсон схватила его за шиворот и потащила к доске. Она вытащила розгу и со всей силы стала пороть Гордона. Стоны мальчика и треск внезапно сломавшейся розги заставил ее опомниться. Она оглянулась, увидела испуганных детей, потом посмотрела на Гордона, глаза которого были полны слез. Мисс Томпсон ужаснулась от содеянного. Сломанная розга упала из ее руки, она бросилась а Гордону, обняла его и заплакала.
— Гордон, прости меня, я не должна была, я не имела права! Гордон, милый, извини!
Годон погладил ее по голове и сказал:
— Зачем вы извиняетесь, мисс Томпсон, я заслужил, вы сделали правильно.
— Нет, я не имела права, прости меня…
Она села на пол и, закрывшись руками, плакала.
Весь класс сорвался со своих мест и стал утешать учительницу.
— Вы не виноваты, мэм, он сам напросился!
— Если бы не вы, я бы сам ему двинул!
— Не плачьте, мэм, пожалуйста!
Немного успокоившись, мисс Томпсон обратилась к Гордону:
— Тебе было больно?
— Нет, мэм, не беспокойтесь. Вы совсем не умеете пороть детей. Вы не проверили розгу и не сняли с меня штаны.
Вот так и получилось, что гордон стал первым выпоротым в этом классе. Но он стал и последним, потому что мисс Томпсон больше никогда не брала розги в руки. Она часто вспоминала этот случай и никак не могла понять, почему так произошло.
Дети все так же ее любили.
Гордон и все остальные простили ей этот «проступок», как она прощала им их шалости.
Однажды, мисс Томпсон сказала, что в мире слишком много боли, чтобы еще и причинять ее детям нарочно. Наверное, она была права.