детский дом фото комнат
Мама не услышит, мама не придет: как устроены детские дома России
Детским домом в нашей стране пугают некоторых непослушных детей. На самом деле, детский дом не вызывает радостных ассоциаций ни у кого: ежегодно в России выявляется около 100-130 тысяч детей-сирот, и в среднем каждый десятый из них обречен расти в детском доме. Будущее воспитанников приюта нельзя назвать радужным: несмотря на то, что по закону им положено жилье от государства, 85% детей-сирот остаются без квартиры и прописки. И это далеко не все трудности, которые их ждут за воротами детского дома. Складывается ощущение, что российский детский дом мало чем отличается от колонии, — и сейчас ты поймешь почему.
Детский дом — дом строгого режима
Начнем с того, что в приют чаще всего попадают дети, которые уже пережили травмирующий опыт. По идее, вся система детского дома должна строиться на устранении последствий этого опыта, создании условий для здоровой социализации. В идеале к каждому ребенку нужен инклюзивный, индивидуальный подход — государство должно позаботиться о том, чтобы дети, которые остались в одиночестве, получили все необходимое для полноценной жизни в обществе. Но что мы имеем по факту? Дети оказываются изолированы от мира, их снабжают всем необходимым для того, чтобы выжить, — но никому нет дела до того, что человек должен жить, а не выживать.
Вся их жизнь в детском доме подчинена распорядку. Подъем, завтрак, уроки, обед, ужин, отбой и общие мероприятия, обязательные к посещению. У ребенка нет права распоряжаться собственным временем и собственной жизнью: он не может лечь спать, если ему хочется, не может поесть, когда вздумается, не может хранить в тумбочке дорогие сердцу вещи — их или украдут, или отнимут.
Личное пространство
Воспитанникам детского дома приходится привыкать к отсутствию личного пространства. Общие душевые, туалеты без перегородок, спальни казарменного типа, где расстояние между кроватями измеряется десятком сантиметров. Об уединении можно забыть навсегда. Дети подвергаются постоянному стрессу, который медленно атрофирует чувство стыда, стеснения, личных границ. Впоследствии знакомство с этими границами проходит очень тяжело: это осложняет социализацию ребенка и в семье (если повезет), и в обществе. Что происходит с внутренним миром ребенка в таких условиях, догадаться несложно: это очень глубокие травмы на всю оставшуюся жизнь. Человек не может развиваться как личность, если ему не позволено даже остаться наедине с собой.
Детский дом — «территория безопасности»
Многие детские дома России, конечно, внешне изменились к лучшему. В них тепло, приличная мебель, новая сантехника, однако мало что в нашей стране делается действительно для людей. Сегодня существуют нормы и правила, которые призваны обеспечить «безопасность» воспитанников. Детей редко вовлекают в деятельность, которая доступна «домашним» (так сами воспитанники называют детей, у которых есть семья).
Мастерские, приусадебные участки и кухни, где ребята могут учиться готовить, — все это исчезло из детских домов под предлогом обеспечения детской безопасности. Никому не хочется нести ответственность за то, что они могут пораниться. Да и возиться с детдомовскими никому не хочется — воспитатели получают не самую большую зарплату, и мотивации для того, чтобы работать сверх необходимого минимума, у них мало. Поэтому им эти «доктрины безопасности» только на руку.
Готовит ли детдом к суровым будням?
Вся эта безопасность, режим и вездесущие ограничения, кроме которых ничего нет, — все это приучает детей к определенному укладу, далекому от реальности. Бытует мнение, что детдомовские дети очень независимы и самостоятельны, однако на деле все наоборот.
Воспитанники выходят из приюта совершенно неприспособленными к жизни — весь их мир состоял из упорядоченной, повторяющейся цепочки событий и людей, которые говорили им, что делать. Детдомовцев никто не учил работать, вести хозяйство, считать деньги, задумываться о том, откуда берется еда. Кроме того, те частички реальности, которые просачиваются в застенки приюта, как правило, состоят из подаренных игрушек и улыбающихся, ласковых студентов-волонтеров, обрушивающих на детей потоки любви и обожания. Это формирует у воспитанников стойкие иллюзии, и в итоге последующая социализация проходит еще больнее. Лишь немногие выпускники детских домов находят свое место в обществе — большую часть ждет незавидная судьба.
Как складывается судьба воспитанников?
Точной всероссийской статистики, которая рассказывает о судьбах выпускников детских домов, попросту не существует. Во-первых, потому что никто не заинтересован в сборе таких данных — цифры будут неутешительными, да и мало кому они нужны. Опросы проводят только благотворительные организации: например, фонд «Дети наши», который старается собирать данные по конкретным учреждениям.
Выборка последнего исследования состояла из 292 человек, и специалистам удалось отследить судьбу лишь 39% выпускников. Из них 20% окончили колледжи, освоили самые элементарные специальности и работают. Жизнь 12% складывается тяжелее: им не всегда хватает денег на одежду и еду. Оставшиеся 7% сидят в тюрьме, бедствуют или скончались — это примерно 20 человек.
Вроде бы не так плохо, но справедливо будет отметить, что все участники этого опроса проходили специальные программы социализации, которые реализует фонд, и это, конечно, сыграло свою роль. Однако это исключение, а не правило. К тому же ничего не известно о судьбах еще нескольких сотен людей — но вся существующая картина позволяет заключить, что вряд ли они сейчас живут роскошно, работают в IT-компаниях и каждый день завтракают панкейками в «Шоколаднице». Вряд ли их судьбам можно позавидовать: у воспитанников детского дома с ранних лет заложен паттерн: «Тебя не ждет ничего хорошего».
Детские дома — это бизнес
Изменить существующее положение вещей очень сложно. Огромная проблема состоит в том, что детские дома — это полноценный сегмент экономики, прибыльный бизнес, в который ежегодно вкачивают огромные деньги. Обслуживание, содержание, ремонт — все это многомилионные бюджеты, на которых имеют возможность нажиться областные и районные чиновники. Никто не даст просто так разрушить существующий порядок вещей. Для сравнения: во многих странах Европы суммы финансирования, которые получают детские дома, напрямую зависят от их эффективности. А эффективность, в свою очередь, определяется количеством детей, для которых нашли семью.
Быт в детском доме.
Чему меня хорошо научили в детском доме, так это к быстро и качественно убирать помещения площадью не менее 60 квадратных метров, еще спать стоя)). После выпуска нашего д.д. смело можно открывать курсы «успешная горничная.» Днем, пока мы были в школе, в здании убирались две уборщици, вечером же после ужина, это делали дежурные ребята. Дежурили в соответствии с графиком, который менялся каждый месяц. Отбой в старших группах, был ровно в 22:00 в выходные и каникулы можно было сидеть, до 23:00. Каждый вечер мы все вместе перед сном смотрели какое-нибудь кино, либо по телику, если по программе было, либо какую-нибудь видео кассету. Но никто не сядет смотреть фильм, пока дежурные, не сделают всю уборку. А именно, обе лесницы, длиннющий коридор на первом этаже, две раздевалки, по площади каждая, как большая комната в хрущовке, две группы и две спальни, незнаю какой они площади, но очень большой. Радовало, что на каждое помещение был свой дежурный. Хуже всего приходилось тем, кто дежурил в группе, его работа усложнялась ковром, большущим таким. Его следовало хорошенько вымести (пылесоса у нас не было) свернуть, убрать в угол, подмести весь пол, помыть с порошком, потом еще раз, чистой водой, когда все высохнет, расстелить ковер. Только тогда, разрешалось начать просмотр.
Естественно хотелось быстрее начать смотреть фильм, были «умники» которым лень было убираться долго, поэтому они быстренько мыли пол вокруг ковра, а воспитатель, поднимал ковер, проводил ладошкой по полу, если на руке оставалась грязь, то этот «умник» дежурил целую неделю.
Дежурство в столовой, это отдельный случай. Дежурного будят в 6 утра, хотя подъем в 8, он спускается на кухню, где ему придстоит начистить картохи, на 50 человек, кстати дежурных по картошке, как правило было 4 человека. Вот имено тогда я узнала, что такое спать стоя.)) Дежурных по столовой, было всегда два человека, их задача состояла в том, чтобы притащить готовый хавчик с кухни в столовую, которая была на втором этаже, в другом конце здания, (я хз почему так) затем, нужно было с первого этажа, притащить два ведра горячей воды, для посуды. В поселке небыло горячей воды в принципе, но у нас стоял огромный титан, в котором была горячая вода. Так же дежурные, накрывали на столы, каждому ставили кружку с питьем, два куска черного хлеба, это на обед, на завтрак две булки, с маслом и сыром, на ужин кусок черного хлеба, и булка. Если кому-то хлеба или булки не хватает, можно просто взять еще, с главного стола. Так же каждому на стол ставилась тарелка с едой, ложка или вилка по соответствию. Каждый должен был отнести свою посуду в мойку, где ее тшательно намывала нянечка. Когда приезжала СЭС, с посуды брались пробы, не дай бог, найдут грязинку, всем надают по шапке, но сначала директору.
Вечером, когда прошел вечерний полдник, он как правило проходил часов в 8 вечера, и состоял либо из большого стакана йогурта с булкой, либо кефира с сахаром и тоже с булкой, раньше давали кипяченое молоко, но большинство ребят выразили свое категоричное, фи и молоко убрали, так вот после этого полдника, два дежурных, брали ключ от столовой закрывались там, и проводили уборку, по желанию и степени голодания, доедали оставшиеся лишнии котлетки, пирожки, и прочее. Объетки никогда не оставляли, их выбрасывали или вылевали в большой такой бак с отходами, которые потом скармливали свиньям. Все что оставалось на столе, было никем не кусанным, не нюханным.
Дубликаты не найдены
Нормально же, мы также дежурили в лагерях. Когда в пионерские брать перестали, отправили в археологический. Так там еду на костре готовили.
Я уже давно, хочу написать про эту тему, но писанины будет много)
Блин, а мы сами мыли в интернате после 240 человек, да и дежурства по неделе были. Бедные наши четвероклашки!. начальные классы не дежурили.
Дурёха | Игорь Галилеев
Она лежала на дороге. Девчонка лет десяти в скомканном белом платьице — грязном и вымокшем от дорожной влаги после дождя. И пристально смотрела в одну точку своими большущими голубыми глазами.
Из-за этого пружина внутри меня взбрыкнула, и я заорал на всю мощь своих лёгких:
— А ну встань, дурёха! — бросил пакет с продуктами и к ней бегом.
А на повороте уже грузовик видно, затормозить с горки вряд ли успеет. Девчонка засмеялась звонко и бросилась бежать, только сандалии сверкают. Ну что за глупые дети!
Уже на газоне, за обочиной, вдруг споткнулась и в лужу со всего маху! Сидит в грязной жиже, смеётся…
Грузовик протянуло мимо, выдохнул. Уже не спеша подошёл, спрашиваю:
— Ну что за развлечение такое? Вот сейчас за ухо возьму и к родителям-то отведу…
— Нету, — говорит, — родителей, дяденька, умерли. Детдомовская я.
А сама на мой пакет рваный с едой смотрит, слюни глотает. Есть хочет.
Отломил ей полбуханки и колбасы дал крендель — на, ешь.
— Так на дороге-то чего делала?
— Шушала… — рот набила, не разберёшь слов.
— Землю слушала! Я в книжке прочитала, что если к земле прилечь, то можно даже тех услышать, кто в ней давно живёт… А на дороге звуков больше. Только не разобрать ничего…
Иллюстрация Лены Солнцевой
Так и познакомился с Алёнкой. По дороге в детский дом, который в нашем районе, рассказала, что живёт там три года. Самой восемь «стукнуло» — взрослая, говорит, уже. Родители в аварии как раз три года назад погибли. На дороге. Бабка воспитывала. Но год назад инсульт случился, самой уход нужен. Вот и забрали органы опеки.
Пока шли, ещё и молока пакет выпила. Идёт зевает, путешественница. Только ко входу подошли, смотрю, навстречу женщина растрёпанная бежит.
— Ах ты, гадина, — приговаривает и ладонью себя по ляжке хлопает, — объявилась. Полдня ищем, все ходули по самую шею стёрли!
Алёнка к моей ноге прижалась, шепчет:
— Не отдавай меня, дяденька. бить будет… — и смотрит щенком снизу.
Не бойся, не позволю.
— Дитё, — говорю, — не пугайте, тон-то убавьте. И следить лучше надо.
— Да какой там, следить! Уследишь за ней, егозой! Раз в неделю, как по часикам, дырочку находит. Глядь — и нет Алёнки, опять убежала. Самостоятельная…
Тётя Зина не злой оказалась — переживает сильно. Говорит, что их, работников в детдоме, осталось раз-два и обчёлся. На любви к детям держатся. А бить? Только ладошкой по пятой точке не сильно, для острастки.
В общем, передал я Алёнку из рук в руки. Пакет с остатками еды вручил напоследок.
— Ну всё, дурёха, не убегай больше, послушной расти.
И пошёл к выходу. На калитке оглянулся. И зря…
Алёнка с крыльца сорвалась, подбегает и на руки ко мне с разбега!
— Я спасибо сказать забыла…
Комочек в горле слезами тает, плачет… Понимает, наверное, уже, что чудес на свете не бывает…
Ох, ну ведь знаю же, что — простите за сравнение — нельзя котёнка или щеночка в руки брать. Ведь не оторвёшь от сердца потом! И здесь — в секунду заноза в душе появилась, не вынуть!
Так и вышло: стал я в детдом к Алёнке ходить. Нечасто, как получится. Гостинцев по мелочи приносил, пирожков от жены и суп в баночке, которым она меня на работу снабжала. А Алёнка меня всё батон с кренделем колбасы купить просила: уж больно вкусные первый раз тогда показались.
Тётя Зина за эти полгода мне всё про дурёху рассказала. Дважды ей семью подбирали. И вроде люди добрые, хорошие, но всё равно от них бегала. Всё родителей забыть не может. Погибли они глупо: отец Алёнкин жене руль доверил, когда с дачи возвращались. В откос слетели. Насмерть. Малышка тогда между сидений упала, уцелела — царапинами отделалась. Но с тех пор по средам, в день, когда беда случилась, ходит родителей из земли слушать…
И ничего с этим не поделаешь. Пока не вырастет, пока не поймёт, что не бывает голосов оттуда.
Горе это, конечно, для детской души. Как справляется — неизвестно. Может, говорит тётя Зина, и пусть ходит, к земле прикладывается, всё отдушина какая-то…
Вот так незаметно осень слетела, зима схлынула. Весна. К Алёнке я привык как к родной. И пусть не кровинушка, но в душе моей она свой уголочек заняла прочно. Уже и планы вместе строим — мол, вырастет, помогу поступить на учителя, а дальше — больше. Но видно будет.
Не поверите, мы с женой стали всерьёз думать о том самом очень ответственном шаге. Но ведь у самих уже дети взрослые, внуки на подходе. Да и страшно, если честно.
Уехал в начале апреля в командировку на неделю. Думал, вернусь, точку поставим. Положительную. Этой радостью от своего решения и жил в отъезде, время торопил. Впереди новая жизнь ждала, счастье новое в виде глаз голубых.
За день до возвращения, в среду, вдруг сердце зашлось без причины. От волнения, наверное. Не спал следующую ночь, места себе найти не мог, метался.
Утром домой позвонил…
Не могу рассказывать дальше: слёзы мешают. Тётя Зина потом скажет, что Алёнка в этот раз сама отпросилась с родителями поговорить, мол, прощаться с ними пошла, о новой семье рассказать, порадовать. И ведь вроде недалеко, на соседнюю улицу. На дорогу.
Хоронили мы с женой и пара воспитателей из детдома. Тётя Зина громко в голос плакала. Простились…
Когда все отошли, я задержался у холмика.
— Прости, — говорю, — виноват я…
И приложился щекой к могилке, к земле мокрой. Может, ответит… А слёзы, с весенним ручьём мешаясь, мою тоску на весь мир понесли. И тут поднял глаза и вижу Алёнкино платьице белое рядом — оказалось, что это белый платок на кресте кто-то оставил. Трепещет на ветру, словно ладошкой машет.
Редактор Янина Хмель
Галилеев Игорь Владимирович родился 3 мая 1972 года в Пензе. С 16 лет работал внештатным корреспондентом пензенской областной молодёжной газеты «Молодой Ленинец». С 1990 по 1992 год служил в армии в ВДВ. Творчеством занимается с 10 лет. Рассказы начал писать с конца 80-х.
Дважды победитель международных литературных конкурсов, организованных Международным Союзом Русскоязычных Писателей.
Работает журналистом, живёт в Пензе.
13. Психология. Неправильное Детство
Продолжение разбора тем по психологии, которые интересны мне, или которые предлагают читатели.
Данный пост является продолжением темы о детской депривации. Первым был пост о сиротах.
Депривация в младенчестве
Как вырастить социопата? Относительно просто: лишить ребёнка сочувствия и внимания на достаточно долгий период.
Как вырастить сочувствующего ребёнка? Относительно просто: сочувствовать ребёнку в адекватных условиях и в адекватном количестве.
Ребёнок, который привык, что ему на помощь никто не придёт (такая установка может быть следствием постоянного родительского пренебрежения), со временем может получить «атрофию эмпатии». Такой ребёнок отличается тем, что встречающиеся ему люди воспринимаются им не как субъекты, с которыми можно строить доверительные альтруистические отношения, а как объекты, от которых можно что-то получить. Этот человек, безусловно, может иметь друзей и создать семью, но для него ближние будут не более чем «игровыми автоматами», правильное обращение с которыми может принести ему/ей желаемое.
Эмпатия (способность сопереживать) связана с двумя вещами:
1. зеркальные нейроны.
Зеркальные нейроны в общем помогают нам считывать поведение других людей и воспроизводить её. Они активизируются в младенчестве, в ходе отношений с матерью, когда ребёнок повторяет мимику мамы, её слова, смотрит ей в глаза и наблюдает за её жестами, начиная им подражать.
(Некоторые мамы пользуются этим стремлением ребёнка повторять мимику когда начинают приучать его к питанию ложкой. Они сами открывают рот, ребёнок повторяет движение, после чего «самолётик» с кашей приземляется в зубастый ротик.)
Ребёнок учится эмпатии у окружающих, которые проявляют эмпатию к нему. В дальнейшем человек неоднократно обращается к «ранним шаблонам» эмпатии, которые он обрёл в детстве. Их форма, присутствие или отсутствие будут многое диктовать в дальнейшем.
Если ребёнок не имеет достаточного опыта отношений с людьми и не получает помощь или позитивную ответную реакцию от окружающих, его зеркальные нейроны, ответственные за освоение эмпатии, «идут в мусорку» так как не используются.
Кроме отсутствия эмпатии, для детей, переживших систематическое отвержение, характерен садизм и манипулятивность.
Как лечить такого ребёнка?
Точно не перемещением его в коллектив с такими же, как он. Фрустрированные малыши, подобные хищникам, не станут лучше от того, что будут жить с такими же недолюбленными, «дефективными» ребятами, как они сами.
Под понятием «сверх-страдание» я подразумеваю стресс в большем количестве, нежели можно вытерпеть. У каждого человека свой порог «сверх-страдания».
Что произойдёт с ребёнком, который будет находится в постоянном стрессовом состоянии? Прекрасный вопрос. С прекрасным ответом: «Ничего хорошего».
Дети, находящиеся в постоянном напуганном состоянии сложнее набирают вес, чаще болеют, медленнее растут (даже если питаются правильно), менее развиты в когнитивном плане, сверх-чувствительны ко внешним раздражителям, более агрессивны. Дети в стрессовом состоянии не любопытны, склонны к фобиям, могут плохо реагировать на новых людей, новые места.
Это связано также с «выученной беспомощностью». Это особенное состояние, в которое можно ввести человека или животное с помощью не особо хитрых манипуляций: представьте себе, что время от времени Вас будет бить током доводя Ваши мышцы до дрожи и судорог. Вы не знаете когда это будет и сколько это будет длиться. Через некоторые время Вы, вероятно, станете тревожны, Ваша способность расслабиться снизится, Ваш интерес к тому, чтобы разнообразить свою жизнь тоже снизятся. Больно. «Выученная беспомощность» делает человека подавляемым и беспокойным.
Совсем обратный эффект можно получить, если человек имеет контроль над временем и количеством стресса, который ему нужно вынести. Это, в сущности, происходит в каждом спортзале: человек переживает контролируемый стресс. Он улучшает его самоощущение, самооценку и физическое состояние.
Детей (но не только) нужно держать подальше от «сверх-страданий», но не лишать их умеренного, контролируемого стресса.
Автор книги «Мальчик, Которого Растили Как Собаку», Брюс Перри, практикующий психиатр и доктор медицинских наук, в своей книге пишет такие слова:
«Мы поняли, что часто наиболее лечебное действие производит не терапия как таковая, а естественно складывающиеся здоровые человеческие связи между профессионалом, вроде меня, и ребенком, между тётей и маленькой девочкой со шрамами или между невозмутимым техасским рейнджером и очень возбудимым мальчиком.»
Есть какая-то тайна, связанная с любовью. Добрые, искренние отношения между людьми лечат. Возможно, это на грани мистики.
Присутствие личности, которой ребёнок доверяет, улучшает лечение ребёнка значительно.
Присутствие доброго «ближнего», с которым можно делиться теплыми чувствами, от которого можно ожидать теплоты, это всё жизненно необходимо на всех этапах жизни. Но. Без сомнения, нельзя стать полноценной, самостоятельной личностью, не становясь самому/самой для кого-то «ближним».
Спасибо большое за то, что прочитали этот пост. Желаю Вам добра.
Советую ознакомиться с книгой «Мальчик, Которого Растили Как Собаку», упомянутую выше.
При желании, напишите о том, в какие темы Вы желали бы углубиться. Буду рад удовлетворить Ваш интерес.
Спасибо @SanyaKowalsky за предложение продолжить тему детской депривации.
Просто размышления
«Детские» проблемы
Одна девушка, описывая своё состояние на первой консультации, как-то сказала:
– Вам может показаться, что это детские проблемы.
Я думаю, что не бывает «детских» проблем. Вернее, конечно, бывают проблемы, которые касаются исключительно детей: забрали игрушку, обиделся на старшего брата, пристают в школе и т.д. Но любая подобная проблема в последствии вырастает во взрослую.
Проблема девочки Ани, которой не хватает ласки, становится проблемой взрослой Анны, которая готова терпеть унижения ради хотя бы слова признания. Проблема мальчика Вани, который переживает из-за оценок, становится проблемой взрослого Ивана, который не позволяет себе отдыхать и ругает себя, когда думает про отдых.
В психологии не бывает «детских» проблем. Каждая такая проблема – кирпичик в основании проблем взрослых.
И с каждым таким кирпичиком стену сломать всё сложнее.
Ответ на пост Сиротские квартиры
Все описанное это мой личный опыт. Конкретная ситуация. Это не призыв не помогать детям. Мне просто попались набалованные и наглые создания. Я не говорю про всех воспитанников детских домов. Считаю, помогать им надо.
Однажды на кассе одного магазина обменивали дисконтные карты с максимальной скидкой на детскую игрушку в заводской упаковке. Карта шикарная. Всегда в деле. Игрушки должны были идти в детский дом. Обменял, но потом совестно очень стало. Считал, что обманул детей. Хотя условия акции были такие.
Несколько лет назад начальник рассказал, его дочка возит от своей работы мат. помощь в один из регионов страны и у них сейчас мало людей для поездки.
В результате я поехал с ребятами за компанию.
Потом сталкнулся с воспитанниками детских домов ещё ближе. Я со своми детьми раньше часто ездил в детский санаторий. Каждый год в один и тот же. Всех сотрудников знаю. Со многими приятельские отношения.
В один из заездов в санатории было пара ребят из детского дома. В хорошем прикиде, с крутыми телефонами, планшетами. Но тогда нормально прошло все. Наглые только.
А вот в следующий приезд ребят из детского дома было человек 40. Детей с родителями человек 10 и оставили родители на воспитателей 20 детей.
Дети из детского дома были без своих воспитателей. За ними смотрели несколько вожатых и медсестер из санатория. Плюс сотрудники попросили помогать нескольких взрослых из числа отдыхающих.
Это жутко. Сплошное качание прав. Нам должны. Мы хотим. Дайте, дайте. Все в дорогой одежде. У каждого по нескольку телефонов и планшетов. Айфон последний или предпоследний, крутые андроиды. аирподсы. У каждого крутой jbl. У каждого гироскутер.
У детей с родителями пропало несколько самокатов. В комнату к ребятам из детдома зайти нельзя. Сразу начинают орать, что к ним заходить не имеют право. Одна мамаша из коридора увидела самокат своей дочки, так на нее налетели и чуть ли не взашей выгнали и обвинили в грабеже.
У моего ребенка две девочки вцепились в руль самоката и хотели забрать, говорили это их. Я был рядом, подошёл и перехватил за руль. Мой сын отпустил, а эти нет. Усирались и доказывали, это их самокат и они все равно его заберут и у них в комнате я его не смогу забрать. Я сказал, что на самокат есть чек, а отберут, вызову полицию. Я не смогу зайти, они проведут следственное мероприятие и у них отберут.
С некоторыми ребятами пообщался. Никакой приспособленности к миру. Им все дают на блюдечке. И они думают, так будет всегда. Сейчас они каждые три месяца отдыхают в разных санаториях. Постоянно на концертах, в театрах и выставках.
Что ночью творится не передать. Я дежурил в коридоре за смену 21 день больше 10 раз. Вместе с тремя сотрудниками санатория. Нас пытались послать куда подальше. Мальчики шли к девочкам ночевать или девочки к мальчикам. Нужно было взрослым просто караулить и не пускать в чужие комнаты.
Уехали они на пару дней раньше нас. Уборщицы потом замучились после них. Они ведь устроили при отъезде.
Что мне в детях из детского дома понравилось? Они довольно дружные. Старшие смотрят за младшими, заботятся о них. Контролируют выполнение процедур и как те кушают. Не обижают и без дедовщины.Младшие слушаются старших, если нужна помощь, то просят, а старшие не отказывают. Очень дружные. Даже если один из них не прав, толпа начинает за него заступаться перед людьми не из их круга.
Я потом долго думал про произошедшее. Какое же у них отношение к жизни стало. У меня несколько знакомых взрослых из детского дома. Ну совсем не такие.
Как меня в детский дом сдавали.
Помню было мне тогда лет 5. Я была довольно непослушным и гиперактивным ребенком. В то лето поведение у меня очень сильно ухудшилось я все время спорила и ругалась с родителями не хотела выполнять поручения и свои обязанности. Родители не знали, как на меня повлиять. И тут моему папе пришла гениальная идея сказать мне, что раз я не хочу жить по правилам этого дома я могу найти себе другой и другую семью с которой я не буду мучиться. Для этого меня отвезут в детский дом. Мне наказали идти собирать вещи, а сами типа машину готовили к отъезду. Я конечно расстроилась, но мужественно глотая слезы собрала свои вещи и пошла прощаться с животными которых у нас было довольно много. Я прощалась и обнималась с каждой козой, курицей, коровой и даже собакой которую жутко боялась. Когда я, простившись со всеми подошла к машине меня спросили готова ли я ехать или останусь дома со своей семьей. Я конечно же захотела остаться дома и заверила родителей в том, что впредь буду вести себя очень хорошо. Но прошло немного времени и инцидент повторился. Порой я на дню дважды прощалась с животными (на что уходило не мало времени). И вот однажды, когда я устала по сто раз прощаться со всеми, на вопрос родителей готова ли я ехать ответила «готова» и решительно распахнула дверь автомобиля закинула свои пожитки и уселась на заднее сиденье. Родители в этот момент впали в ступор и не знали, что делать. Теперь уже родители начали меня уговаривать остаться с ними. Мне стало жалко родителей, и я осталась. Больше мне детским домом не угрожали.
Время в детдоме.
Танька
За день до новогоднего утренника ко мне подошла Таня Антонова. Я у неё была подшефной.
К каждому малышу прикреплялся восьмиклассник. Роль шефа заключалась в заботе о младшем, в помощи ему с уроками и присмотре.
На деле это выглядело немного иначе.
– Вынесешь мне подарок к спальне. Буду ждать тебя там в три часа, – приказным тоном сказала Таня.
Подарок – это новогодний гостинец из сладостей: много карамельных конфет, ещё больше шоколадных, пачка вафель и печенья; иногда мандаринку положат.
И всё это я должна отдать Таньке Антоновой.
Лишить себя радости долгожданного праздника, и возможности вдоволь насытится этими конфетами.
В обычные дни в интернате их редко увидишь.
Иногда приходила к кому-нибудь из одноклассников посылка от родителей и то конфеты там были, в основном «подушечки» или, как их ещё называли, «дунькина радость» – маленькие такие, внутри с повидлом. Эту начинку смаковали, как можно дольше, пока не растаивала полностью во рту, а саму карамельную основу перекатывали с одной щеки на другую, растягивая, тем самым, удовольствие. Шоколадную конфету мусолили по кругу. Вставали в кольцо и передавали её из рук в руки, облизывали с одного конца, а второй конец, держа в фантике, как бы служил мерилом. Счастливчик был тот, кому последним удавалось её запихнуть в рот.
Наступил праздник Новый год.
Наш класс, вместе с воспитательницей, готовился к нему с особой тщательностью. Кто-то разучивал стихи; тот, у кого был голос, — пел; а кто имел хоть какие-то актёрские способности — выступал в сценках, похожих на короткие театральные постановки. Я ничего из этого не предпочитала, не любила публичности. Лучше выступлю на каких-нибудь соревнованиях, где публика, сидящая на трибунах, не в близкой доступности, закину гранату на призовое место, установлю очередной рекорд в беге на короткой дистанции.
Валентина Григорьевна, наша воспитательница, всегда меня упрашивала рассказать хотя бы стихотворение.
– У тебя хорошая память, учи, — и всучивала текст в руку.
На сцене, при виде присутствующих в зале, у меня моментально кружилась голова; лица ребят троились; я покрывалась испариной, голос предательски дрожал. Запиналась на половине стиха, начинала робко заново. В такие моменты хотелось провалиться от стыда: в пол, сквозь землю, ниже земли— в мантию, и да хоть во внутреннее ядро. Лишь бы не испытывать этот позор.
И вот уже все отвыступались и начинается главное действие – хоровод возле ёлки и выход Деда Мороза.
Дедом Морозом у нас обычно был Вадим Валерьевич, учитель географии. На худощавое тело ему приходилось надевать под основной костюм ещё пару свитеров. Ватная борода постоянно сваливалась, а из-под неё высовывались жгучие чёрные усы. Во рту блестел золотой зуб. Вадим Валерьевич считался самым терпимым из преподавателей и относился к нам, ученикам, по-доброму.
Никогда никого не выделял, ко всем имел одинаковое отношение. Я не помню его раздражённым. Голос у него был мягким, вкрадчивым, много шутил и называл нас – други мои. На его уроках было всегда интересно: помимо школьного материала, давал много дополнительной информации, принося из дома личные книжки и журналы. Чёлку он смешно зачёсывал назад, на просвечивающую лысину, поправляя её каждый раз, когда она спадала.
– Пошли вниз, – полушёпотом сказала она, отворачивая голову, чтобы никто не мог заподозрить её намерения.
Спускаясь по лестнице, понимая всю обреченность своего положения, но ещё рассчитывая на великодушие Тани, я обратилась:
– Можно хотя бы три конфетки возьму?
Вместо ответа, получила оплеуху по затылку и пинок в спину.
С огромной обидой на Антонову, пустилась бежать вниз, перепрыгивая через две ступеньки, с подарком, прижатым к груди. Таньке не составило большого труда настигнуть. Припёрла меня в угол лестничного проёма и потянулась за коробкой, которую я не выпускала из рук.
– Страх, дура, потеряла? – с этими словами она локтем упёрлась в моё горло, а другой рукой схватилась за подарок.
– Не отдам. Это моё, – не отступала я, хрипя от боли.
Антонова ещё сильнее потянула на себя подарок.
Началось долгое и утомительное препирательство, в результате чего сундучок выпал из моих рук, разорвался и оттуда высыпались конфеты.
– Таня, прости. Я случайно. – подумав немного, добавила. – Пошли в изолятор.
Казалось, что Танька больше не сможет разговаривать и её выпрут из школы в другую, для глухонемых, по моей вине. Угрызения совести мои росли по мере её нарастающих воплей. Приготовилась мысленно к тому, что сейчас, когда чуть утихнет боль, она меня ударит и поэтому на всякий случай, отсела подальше.
Неожиданно, она протянула мне свою, перепачканную в крови, руку. Я взяла её, нисколько не брезгуя и не спеша, под всхлипывания раненой, направились к Марии Ивановне, к врачу, который работал при интернате.
Изолятор состоял из трёх комнат. Одна маленькая — кабинет врача, а две большие – спальные боксы для больных. Каждый из воспитанников рвался туда попасть: не учишься; дрыхнешь, сколько хочешь; еду тебе доставляют на подносе и не надо стоять в очереди у столовой, где в ожидании открытия дверей, тебя всего изомнут и отобьют ноги.
Мария Ивановна, полностью седая, в годах женщина, при в виде Таньки, резко придала лицу серьёзность. Схватила со стола медицинские перчатки и стала проводить осмотр. В этот момент меня, наверное, больше трясло, чем Таню. Боялась, что за такое преступление могут сильно наказать, вплоть до исключения из школы. По разговорам многих ребят, в других интернатах было хуже, чем в нашем. И поэтому я ждала вердикт врача с нетерпением.
Если бы Мария Ивановна сказала, что с Таней всё плохо, язык, к примеру, надо пришивать и срочно госпитализировать – мне бы была «хана». Так мы выражались, когда пришёл конец чего-либо.
– До свадьбы доживёт – выговорила, наконец-то, Мария Ивановна, обмазывая язык пострадавшей каким-то раствором.
Танька скорчила гримасу, видимо, щипало во рту.
У меня сразу же отлегло от сердца.
– А у тебя что болит? — обратилась ко мне врач.
Я покраснела, опустила голову.
– Витамины не дам. Ты уже подходила на неделе, – продолжала Мария Ивановна.
Выйдя из кабинета, я и Таня, направились по длинному коридору в классы, она – в свой; я – в свой.
На полпути, старшеклассница меня остановила. Я сжалась от страха, чуть прикрыв глаза. Сейчас от души приложится.
Танька, боясь ещё за свой травмированный язык, стала что-то мычать.
Я посмотрела на неё несмело исподлобья.
Засунув руку в свой карман, Таня вытащила конфеты, протягивая их мне. Всё ещё испытывая напряжение и чувства вины, я пролепетала:
– Спасибо, Таня, кушай сама! На следующий год отдам тебе весь подарок!
Она хмыкнула, мотнула головой, раскрыла мой карман на платье и высыпала туда конфеты.
Я, ещё раз поблагодарив Таньку, пустилась бежать в класс.