дача мироновой и менакера
Дом Андрея Миронова: последние цветы и красный холодильник
В этом году исполнилось бы 75 лет со дня рождения артиста. «Антенна» побывала в музее-квартире семьи Мироновых – Менакера, где до сих пор хранятся фамильные ценности и стоит букет сухих роз, которые Андрей дарил маме.
В дом № 7 в Малом Власьевском переулке в самом центре Москвы актерская семья переехала в 1971 году. Андрей Миронов к этому времени уже не жил с родителями, но бывал у них практически каждый день. Соседи до сих пор вспоминают, что если у подъезда он видел женщину с авоськами, то всегда помогал.
В уютной трехкомнатной квартире почти все так, как было при знаменитых хозяевах, – даже живые цветы сохранились, за ними бережно ухаживают сотрудники музея. Только в прихожей появились стеклянные витрины, в которых хранятся сценические костюмы артистов.
Вот камзол, в нем Миронов в последний раз выходил на сцену в спектакле «Безумный день, или Женитьба Фигаро». 14 августа 1987 года Театр сатиры был на гастролях в Риге, где Андрей Миронов, не доиграв последнюю сцену, потерял сознание.
В прихожей – полки с книгами, пестрящими автографами известных людей (Раневской, Утесова)… На одной из полок табличка с надписью:
«Не шарь по полкам жадным взглядом –
Здесь не даются книжки на дом.
Лишь безнадежный идиот
Знакомым книги раздает!»
– Несмотря на это грозное предупреждение, книги все-таки давали почитать гостям, – рассказывает научный сотрудник ГЦТМ им. А.А. Бахрушина Екатерина Казакова.
А гости здесь бывали именитые. Стены квартиры помнят Леонида Утесова, Фаину Раневскую, Рину Зеленую, Аркадия Райкина, Зиновия Гердта… В ней с 1971 года отмечали Новый год, Рождество, дни рождения членов семьи. Миронов приезжал на каждый праздник с женой Ларисой Голубкиной и Машей.
Вот массивный буфет из красного дерева. Он из дома Марии Владимировны. Когда она училась ходить, то делала первые шаги, держась за его створки. Андрей тоже учился ходить при помощи этого антикварного буфета.
У окна элегантный рояль фирмы «Мюльбах». Его из Санкт-Петербурга привез Александр Менакер, а подарил инструмент композитор Исаак Дунаевский. На этом рояле учился играть маленький Андрюша.
…На рояле – награды. Приз «Золотой Остап» был присужден Миронову посмертно за лучшее исполнение роли Бендера. «Золотой билет» – это признание зрителей, что Миронов – лучший актер ХХ века. Приз тоже получала за сына мать, и памятный «Оскар» – знак любви зрителей за рубежом – привезла Марии Владимировне режиссер Алла Сурикова, представлявшая фильм «Человек с бульвара Капуцинов» на международном кинофестивале.
Тут же – оригинальные часы. В 1986 году Марии Владимировне исполнялось 75 лет. Миронов всегда очень внимательно выбирал подарки близким. Он отправился на завод в Гжель, где попросил художника Осетрова изготовить ходики по уже придуманной им идее. На них римскими цифрами LXXV написано 75, буквы «ММ» – эмблема театра двух актеров Миронова и Менакера. Готический замок и Александр Семенович в роли рыцаря, а Мария Владимировна – прекрасной дамы.
В середине гостиной большой круглый стол петровских времен. За ним сидел еще у отца Марии Владимировны Федор Шаляпин. Стол накрыт скатертью ручной работы, которой около 100 лет. За ним проходили читки первых репетиций Миронова и Менакера. Екатерина Казакова рассказывает, что, репетируя спектакль «Мужчина и женщины», Менакер вступил в дискуссию с режиссером Львовым-Анохиным. В пылу спора последний так ударил кулаком об стол, что тот раскололся. Разумеется, вскоре Мария Владимировна отреставрировала стол, но каждый раз, представляя Львова-Анохина, говорила, что он очень хороший режиссер, только дорогой. Реставрация была не из дешевых.
Над столом висит антикварная люстра. Она из Эрмитажа, ее подарили отцу Менакера. Поначалу она была рассчитана на свечное освещение, но потом его переделали на электрическое.
– Календарь в год Кролика – один из самых грустных экспонатов наряду с костюмом Фигаро, – рассказывает Екатерина Казакова. – 16 августа, день смерти сына, Мария Владимировна Миронова обвела в календаре черным карандашом. «Это моя Хиросима», – произнесла она.
Тут гримировальный столик, привезенный из Театра сатиры. На нем – грим и текст роли Фигаро с пометками Миронова, пачка сигарет и зажигалка. Как правило, после репетиции, а потом и после спектакля Андрей приезжал к маме – дарил цветы, которые ему преподносили зрители. Когда Миронова не стало, Мария Владимировна сама покупала цветы и ставила их у столика.
Ширму, которой больше 100 лет, Миронова превратила в экспозицию, посвященную творческому пути ее сына. Здесь различные фотографии со съемок фильмов, встреч со зрителями, спектаклей….
. Кухня в этой квартире самое светлое, можно сказать, праздничное место. Миронова создавала ее интерьер в красных, мажорных тонах. В те годы трудно было купить что-то в нужном стиле. Красную клеенку на стол привез друг семьи. Красный финский холодильник (он был просто необходим для интерьера) с трудом достал для мамы Андрей, хотя очень не любил использовать связи. Часы-будильник он же привез из Германии.
– Когда я в первый раз попала к Мироновым, поразилась хозяйственностью Марии Владимировны, – вспоминает Вера Васильева, коллега по Театру сатиры. – Стол ломился от вкусной еды, знаменитых пирогов. Атмосфера была веселая и удивительно дружеская.
Я и мой муж (актер Владимир Ушаков. – Прим. «Антенны») очень любили Андрея. Это человек блистательного таланта и исключительного воспитания, такие люди не часто встречаются. Он был вечным юношей, всегда неспокойным.
Часто влюблялся и говорил нам об этом, не называя имен женщин. Как-то пришел к мужу и сказал: «Хочу жениться, девушка – потрясающая! Владимир Петрович, поедем вместе с нами на машине, вы сядьте сзади, и если она вам понравится, покажите мне большой палец». И вот они едут, мой Володя увидел красавицу – Катю Градову (первая жена Миронова, мама актрисы Марии Мироновой. – Прим. «Антенны») и начал Андрюше показывать большой палец. Тогда Андрей остановил машину и сказал: «Владимир Петрович, вы, кажется, тут хотели выйти». Вот такое мальчишеское озорство пронес он через всю жизнь.
Шурка Червинский и Андрюшка Менакер
Шурка Червинский и Андрюшка Менакер
В июне пятьдесят шестого в поселке произошел первый пожар: во время грозы молния попала в почти уже достроенный дом Червинских. От дома остался один кирпичный остов.
Отдыхающие из дома отдыха толпами ходили смотреть на пепелище. В их глазах читалось живое человеческое злорадство.
— Мы с Наташей сели на камень у ворот, обхватили головы руками и мерно раскачивались. А мимо ходили отдыхающие и с надеждой спрашивали: «А дети не сгорели?»
«С надеждой»! Мы смеялись. Шурик был дико остроумный. Он даже когда говорил серьезно, все равно казалось, что острит.
Сразу после пожара состоялось заседание правления. Постановили срочно на всех дачах сделать громоотводы и наладить снабжение огнетушителями.
Червинские тут же принялись восстанавливать дачу и, как ни странно, довольно быстро восстановили. Уже к концу следующего лета семья перебралась во вновь отстроенный дом. Времянка долго еще служила пристанищем для гостей и для наших молодежных «балдений».
Сделавшись нашими соседями по поселку, Мария Владимировна и Александр Семенович стали частыми гостями за нашим вечерним столом, а родители — частыми гостями на их даче, построенной не по общему типу (поскольку, не будучи членами кооператива, они могли не подчиняться обязательному архитектурному плану), а так, как им хотелось и как позволили средства. Получился небольшой, очень уютный одноэтажный домик с просторной открытой верандой, на которой стояли шезлонги и соломенные кресла, редко пустовавшие: хозяева были гостеприимны и пользовались всеобщей симпатией.
Летом пятьдесят седьмого, в августе, домик Мироновой и Менакера еще только строился и Андрюша жил во времянке у Червинских. Он перешел в десятый класс. Актерский его талант уже щедро проявлялся. Особенно в дуэте с Шуркой. Шурка был очень артистичен, изобретателен, и вдвоем у них получалось необыкновенно смешное дуракаваляние. Оба просто купались в пародийном изображении друзей, знакомых, разных сценок, которые они наблюдали на улицах, на экране, в метро, или сами сочиняли. Юмор их расцветал в присутствии зрителей, их всегда хватало, а уж более благодарных, чем мы с Маринкой, пожалуй, не было. Будущего Андрея Миронова до его будущей актерской славы отделяло еще несколько лет, а сейчас была безоглядная, мальчишеская, озорная, импровизационная свобода и на глазах раскрывающийся талант.
Маринка в тот год перешла на второй курс биофака МГУ. В июле она принимала участие в первом знаменитом Международном фестивале молодежи и студентов — работала гидом и переводчиком. В ней еще кипели восторженные впечатления от этого праздника. А у меня в то лето завязался роман со студентом МИСИ Димой, которого теперь услали на военные сборы. Я ждала его возвращения, предвкушая продолжение романа, но это ничуть не мешало мне предаваться инфантильному счастью дачной жизни. Каждый вечер, ложась спать валетом на полутораспальной старинной кровати в комнатке «для прислуги», мы с Маринкой подробно «обсасывали» все детали прошедшего дня и предвкушали завтрашний день. Каждое утро обещало что-то еще более захватывающее, чем вчера.
Сегодня приходим с Маринкой с пляжа, а нам говорят, что заходили Шурка и какой-то рыжий. Мы долго думали, кто же этот рыжий. Потом догадались: прошлым летом Шурка возил на велосипеде рыжего мальчишку Женьку Житницкого из Госстроевского поселка и говорил, что бабушка этого мальчика гонит самогон, и всё приставал к нему, чтобы он узнал у своей бабушки рецепт табуреточной.
После обеда мы пошли к Червинским во времянку. Там были Андрюшка Менакер и его брат Кирка из Ленинграда, сын Менакера от первой жены. Красивый! В прошлом году балетное училище окончил. Они валялись в трусах на раскладушках и очень смешно переругивались — кому разогревать голубцы. Оба намекали, чтобы этим делом занялась Галя Дыховичная, которая тоже тут присутствовала, но она делала вид, что намеков не понимает. Тогда Андрей, повязав вокруг пояса фартучек с кружевами, начал разогревать голубцы на электроплитке, а Кирка завернулся в простыню, надел чалму из полотенца и стал изображать дипломатического представителя Саудовской Аравии. В это время приехал на велосипеде рыжий Житницкий из Госстроя. Вместо звонка к велосипеду была приделана труба, которая гудела громко и очень неприлично. Кирка обрадовался, схватил эту трубу и начал воспроизводить всевозможные звуки и танцевать «саудовский» танец живота, а потом они втроем устроили саудовский джаз-оркестр. Рыжий, надев на руки ботинки, имитировал барабан, Кирка — трубу, а Андрей — все остальные джазовые музыкальные инструменты. В это время пришла Наташа Червинская и сказала: «Мальчики, вас приглашают к нам обедать».
Мальчики взвыли от восторга, хотели так, в трусах, и бежать, но потом застеснялись, надели брюки и, взяв кастрюлю с подгоревшими голубцами, чинно отправились на званный обед. Перед уходом сказали, что зайдут за нами, и мы пойдем в кино. Сегодня в клубе идет старая картина про шпионов «Высокая награда» с Абрикосовым и Массальским.
Галя Дыховичная, очень красивая девочка, часто присутствовала на наших «балдениях». В смысле красоты Галя была, конечно, вне конкуренции, но по части юмора явно не тянула. В то время как остальные катались от смеха, она только удивленно поднимала красивые брови. Вот ее младший брат Ваня, которого она часто приводила с собой, кудрявый и губастый мальчик, похожий на Пушкина-лицеиста с гравюры Гейтмана, — тот от души веселился.
Картина — примитив страшный. Во время сеанса ребята громко комментировали, рыдали в трогательных местах, бурно аплодировали, когда очередной шпион бывал настигнут. Нас чуть не выгнали.
С нами были еще Андрей Ладынин, Инка Ермашова и Севка Россельс. У Андрея Ладынина вид очень клевый: узкие светлые брюки и синий пиджак. И ВГИКовский значок на лацкане.
Обратно шли все вместе, Севка говорил, что хорошо бы устроить завтра костер. На что Ладынин неопределенно хмыкал и посматривал на Инку. А она — на него. На перекрестке постояли, потом Ладынин ушел с Инкой (. ), а нас проводил Кирка Менакер.
До обеда играли в пинг-понг в доме отдыха, а потом пошли к Червинским во времянку. Шурка с Андреем пародировали жену безработного из итальянского фильма:
— О, Паскуале, Паскуале! Зачем ты продал мою последнюю рубашку! В чем мы завтра пошлем нашего сына в школу! О, Паскуале, Паскуале!
Еще показывали, как в советских детективах ловят шпиона:
— Иванов. Петров. Он же — Джексон.
И еще очень смешно — как косой читает книгу.
Потом Андрей изображал Ладынина, как он на всё, что ему ни скажешь, улыбается идиотской улыбкой:
— Андрей, ты сегодня в кино идешь?
— Иду… — удивленно поднятые брови и совершенно Ладынинская интонация.
Про все фильмы он говорит:
— Ужасная картина! — но на вопрос, идет ли он в кино, каждый раз недоуменно пожимает плечами и, словно сам себе удивляясь, отвечает:
К вечеру за нами зашел Шурка и сказал, что его послали, чтобы вместе стоять в очереди за билетами. Сегодня шла мексиканская картина «Моя бедная, любимая мать», и ожидалось столпотворение.
По дороге Шурка рассказывал про фестивальную самодеятельность своего архитектурного института. Какие они диафильмы сделали: один — про любовь скульптора к созданной им абстрактной женщине, как она ожила, и что из этого вышло, а другой — о любви лошади и устрицы. Но оба фильма осудили на комсомольском бюро за безыдейность и не допустили к показу. Еще прочитал стихотворение своего сочинения, по типу как у Ильфа и Петрова, про Гаврилу: «Служил Гаврила машинистом, котлы Гаврила разжигал, но вот — война, пришли нацисты, Гаврила с поезда сбежал. Он много дней в лесу скрывался и назывался партизан, но как-то утром догадался, решил улучшить он профплан. Он напечатал предложенье и спрятал в банке под кустом, и в ту же ночь его в сраженье прихлопнуло стальным свинцом. Окончилась война-холера, уж платят пенсию вдове, но как-то летом пионеры нашли ту баночку в траве. Они достали предложенье, его внедрили в тот же миг, и плана перевыполнение завод немедленно достиг… А на Гаврилиной могиле рыдала бедная вдова, но это всё теперь Гавриле, как говорится, трын-трава». Примерно так. Смешно и сразу запомнилось.
Перед фильмом показали документальную короткометражку про аборт: «Зачем я это сделала?»
Как только мы после сеанса вышли на улицу, Андрюшка Менакер задумчиво произнес со слезами в голосе:
— Одного только я не могу понять: зачем я это сделал? Ведь это такое счастье — быть матерью!
И они начали пародировать короткометражку. Кирка сочувственно спрашивал у Шурки: «Ну, а ты как живешь?» А тот отвечал, как в фильме: «Да всё лечусь!»
А уж как они издевались над «Моей бедной, любимой матерью»! Мы с Маринкой просто писались от смеха.
Сегодня с утра — проливной дождь. Часов в шесть за нами зашла Инка, и мы, утопая в грязи, пошли к Червинским во времянку. Там были Андрей Менакер с рыжим и Шурка. Рыжий восторженно рассказывал, какого потрясающего щенка приобрели Дыховичные. Ливень не прекращался, гром гремел, молния сверкала, а во времянке было тепло, печка топилась. Мы потушили электричество и зажгли свечку. Андрей синим фонарем осветил себе снизу лицо. Шурка начал громко щелкать зубами, якобы от страха. Андрей, вернее его страшная синяя оскаленная пасть, начала метаться по комнате и выть. Неожиданно послышались скрипучие тяжелые шаги по крыше. Это рыжий влез на чердак и стал изображать звуки из фильма «Газовый свет». Шурка сказал сдавленным голосом: «Я с-сейчас п-пойду и п-посмотрю…» Он вышел на террасу, и вдруг оттуда раздался его душераздирающий вопль. Мы с Маринкой тоже завизжали — от неожиданности.
Так здорово было! Без вина, флирта и пошлостей — просто весело и всё. Ужасно не хотелось уходить, но в пол-одиннадцатого пришлось, а то, когда мы хоть на десять минут опаздываем, моя мама устраивает нам грандиозный скандал. Рыжий пошел провожать Инку, а нас провожали Шурка и Андрей.
— Дальше я не могу… А вы идите… Идите! Вы — сильные, вы дойдете!
— Нет! — закричал Андрей. — Мы не бросим тебя! Ты сможешь! Слышишь? Ты должен дойти, товарищ!
— Поздно, друг… Силы покидают меня…
— Мужайся, родной! Лезь ко мне на спину, я понесу тебя!
— Спасибо, дружище… Поздно… Я умираю… Помнишь, в третьем классе ты попросил у меня дать тебе списать контрольную по арифметике, а я не дал! Прости! Теперь я бы дал. Прощай! Поцелуй за меня Марию… Письмо маме лежит в заднем карма…
И, не закончив, никнет. Андрей подходит к нему, складывает пальцы револьвером, произносит:
Шурка обвисает на столбе. Андрей, рыдая, идет дальше. Девчонки на балконе от смеха просто визжали.
Несколько лет спустя выпускник Щукинского училища Андрей Миронов дебютировал в главной роли в спектакле театра Сатиры «Доходное место». Спектакль скоро запретили — слишком оказался смелым по тем временам. Мы с Маринкой успели посмотреть — Андрей по старому знакомству пригласил нас на премьеру. Играл он Жадова с блеском. И все же — или это нам так казалось — ему чуть-чуть не хватало озорства, экспромта, свободной импровизации тех наших вечеринок. Было такое ощущение, словно ему самому хочется выскочить на свободу, но сдерживают тесноватые рамки роли.
В дальнейшем все это у него совместилось, талант взял своё.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Читайте также
Глава 6 ОТЕЦ АНДРЕЯ – АЛЕКСАНДР МЕНАКЕР
Глава 6 ОТЕЦ АНДРЕЯ – АЛЕКСАНДР МЕНАКЕР Это было в Петербурге весной. По прямым проспектам свистел ветер и приносил с Финского залива запах моря. По оживленным берегам Громады стройные теснятся Дворцов и башен; корабли Толпой со всех концов земли К богатым пристаням
ШУРКА ПЕЧНИК
ШУРКА ПЕЧНИК В нашем доме жила семья Захаровых. Один из них был дворником, второй брат служил у Будённого, третей был инженером, звали его Ваней. А четвёртый брат был Шурка, по профессии печник. У Захаровых было ещё много дочерей. Но они не представляли исторической
МЕНАКЕР АЛЕКСАНДР
МЕНАКЕР АЛЕКСАНДР МЕНАКЕР АЛЕКСАНДР (артист эстрады, выступал в дуэте со своей женой Марией Мироновой; скончался 6 марта 1982 года на 69-м году жизни).У Менакера было больное сердце: в последние годы жизни он пережил два инфаркта. Врачи советовали ему вести размеренный образ
МЕНАКЕР Александр
МЕНАКЕР Александр МЕНАКЕР Александр (артист эстрады, выступал в дуэте со своей женой Марией Мироновой; скончался 6 марта 1982 года на 69-м году жизни). У Менакера было больное сердце: в последние годы жизни он пережил два инфаркта. Врачи советовали ему вести размеренный образ
Мария Миронова, Александр Менакер Письмо руководству ВТО
Мария Миронова, Александр Менакер Письмо руководству ВТО Копия: Управлению культуры Фрунзенского районаМы как честные люди, незаслуженно находящиеся на заслуженном отдыхе, не можем больше молчать. Мы считаем своим гражданским долгом написать это антианонимное письмо и
Дорогие москвичи И. Дунаевский – В. Масс, М. Червинский
Дорогие москвичи И. Дунаевский – В. Масс, М. Червинский Затихает Москва, стали синими дали, Ярче блещут кремлевских рубинов лучи. День прошел, скоро ночь. Вы, наверно, устали, Дорогие мои москвичи. Можно песню окончить и простыми словами, Если эти простые слова горячи. Я
Владимир Масс и Михаил Червинский
Владимир Масс и Михаил Червинский Спектакль «Своими словами» продолжал с успехом идти в Москве, Ленинграде и других городах, когда А. И. Райкин уже готовил новую работу. Сегодня, когда артисты годами выступают не только с одним спектаклем, но в ряде случаев и с одним
Леонид Менакер Он был Художник
Леонид Менакер Он был Художник Несмотря на то, что наш профессиональный контакт с Олегом ограничивается кинопробой, меня этот человек и артист всегда занимал, интересовал своей тайной. Сказать, что мы с Далем были близкими людьми, — совершенная неправда. Просто вдруг
Василий и Андрюшка-палач[712]
Василий и Андрюшка-палач[712] Как за теми за рядами, Все за лавочками Тут и шли-прошли солдаты, Заслуженны господа. У них ружья за плечами, Штыки примкнутые. Наперед идет Андрюшка, Андрей — грузинский палач. Позади ведут Василья, Васю Демидова. Как возговорит
Судьба-катастрофа
Автор: Виктория Токарева
Чем дальше я живу, тем больше дыр. Хочется достать из пустоты дорогих людей и встать перед ними на колени. Они были необходимы в своё время и остались нужны теперь, даже когда их нет. Незаменимой была для меня Марья Владимировна Миронова
К дачному посёлку «Советский писатель» прилепился ещё один дом. Он стоял особняком, как говорится, сбоку припёка.
Дом был небольшой, одноэтажный, с односкатной крышей. Напоминал ларёк. Но ларёк не простой, а изысканный. Проект был сделан знаменитым архитектором.
Известно, что всё талантливое просто. Ничего лишнего. Красный кирпич, черепичная крыша, просторные окна, широкая палуба перед домом, выложенная диким камнем.
В цирке, как правило, два клоуна: белый и рыжий. Рыжий смешит. Белый – резонёр. Эстрадные пары именно так и распределяют свои функции. Весь успех достаётся тому, кто смешит. Рыжему. А белый выполняет вспомогательную функцию и находится в тени рыжего.
Молодая артистка Маша Миронова встретила молодого Менакера на гастролях.
Дуэт Мироновой и Менакера, выступление на «Голубом огоньке». 1957 год
Менакер планировал уложить свой роман в гастрольный график, а с концом гастролей вернуться в лоно семьи, где у него подрастал сын. Но у Маши Мироновой не забалуешь. Кстати сказать, она тоже была замужем и не предполагала перемен. Однако с судьбой не поспоришь. В первую же общую ночь она проснулась на рассвете, села к столу и написала письмо своему мужу, где поставила его в известность: она полюбила и уходит.
Менакер, продравши свои голубые (а может, карие) глаза, увидел Машу в ночной рубашке возле стола с письмом – буквально Татьяна Ларина. Он удивился:
– Пишу письмо мужу, – отвечала Маша. – Уже написала. А теперь ты вставай и пиши своей жене.
– О чём? – не понял Менакер.
– О том, что ты от неё уходишь.
– Куда? – спросонья он плохо соображал.
– Ко мне, куда же ещё…
Так создалась новая семья. Родился сын Андрюша. Родился совместный творческий союз «Миронова и Менакер». Ни он, ни она ни разу не пожалели о содеянном. Это был счастливый брак.
Сын Андрей – прелестный ребёнок, а в дальнейшем талантливый артист украшал их жизнь. Видимо, судьбе нужен был именно Андрей, и для этого судьба свела двух людей на гастролях. Если бы Маша Миронова оказалась трусливой и нерешительной, всё могло пойти другим путём. Менакер стал бы бегать из семьи, врать тут и там. Во вранье долго не проживёшь, любовь бы рассохлась, и никакого Андрея, никакого творческого союза. Так что Маша оказалась права. Она всегда была права.
Дачный посёлок принадлежал писателям. Чужих туда не принимали.
Миронова и Менакер опоздали со вступлением в кооператив, а может, их не взяли, поэтому они приобрели кусок земли рядом с посёлком. Можно сказать, вплотную, но не в самом посёлке. Проехать к их дому через нашу территорию было невозможно. К Мироновым надо было подъезжать в объезд через деревню Батаково. Но это не проблема. Какая разница, как подъезжать. Главное – куда приехать.
Миронова на съемках фильма «Шофер поневоле». 1958 год
К солдатам приходят девушки с хутора Ильичёвка. Девушки – нарядные, красивые, поскольку человек в цвету всегда красив. И солдаты – тоже в цвету. У них хорошее настроение, они жаждут любви и надеются на лёгкую добычу.
По аллее гуляют дачники, выгуливают своих собак. Здесь же няньки с детьми. Няньки тоже поглядывают на нестарых рабочих в надежде на взаимное чувство. Воздух напоён флюидами молодости. Жизнь кипит. Ну, если не кипит, то подогревается. Буквально Вавилон или, как пела известная группа «Бони М», «Бабилон». Если просто пройтись по аллее – повышается настроение. Потому что жизнь охватывает и подхватывает. Веселье творится само собой, вырабатывается как кислород из зелёных листьев.
Аллея выводит к реке. Крутой берег. На берегу смотровая площадка. Внизу видна петля реки. Именно на этом месте поэт Михаил Матусовский написал слова: «Речка движется и не движется, вся из лунного серебра». Присутствие речки, аллеи и «Бабилона» украшает нашу дачную жизнь, как праздничный стол с разнообразными закусками: тут тебе и мясо, и рыба, и селёдочка, и салаты. Можно не просто утолить голод, а получить удовольствие.
Миронова и Менакер любили сидеть у себя за забором на своей палубе с соснами. Но если им хотелось прогуляться, они выходили за калитку, и в их распоряжении была поляна, гордая аллея, чистая река и прогулочная тропа, которая огибала санаторий. По времени этот прогулочный круг занимал сорок минут. Вполне достаточно для людей среднего возраста. А если хочешь продлить прогулку, идёшь два круга. Можно идти медленно, можно быстро. Спорт. А мимо тебя мелькает разнообразие из людей, ландшафта – тоже не последнее дело. Нервная система любит, когда меняется картинка перед глазами.
Мы оказались соседями. От моего дома до «ларька» восемь минут ходьбы. Надо выйти за забор, который отделяет наш посёлок от остальных муниципальных земель, свернуть направо, пройти три минуты, и оказываешься перед калиткой Марьи Владимировны. К тому времени, о котором пойдёт речь, Александр Семёнович Менакер уже умер. Я его не застала. Видела один раз.
«Мамочка, я приложу все усилия, чтобы не огорчать тебя и быть приличным, порядочным человеком. Твой сын «киноартист» Андрей»
Из письма Андрея Миронова Марии Владимировне
У Андрея Миронова есть роль Ханина в фильме Алексея Германа «Мой друг Иван Лапшин». Ханин – точный образ интеллигенции тридцатых годов, тех, кого в тридцать седьмом году вычистил из общества Сталин. Это были идейные, кристально чистые красивые люди. В этой роли Андрей поразительно похож на Менакера – внешне и внутренне. Он серьёзен, глубок и скрыто трагичен. Это моя любимая роль Андрея в кино. Именно по этой роли я поняла сущность Менакера и сущность Андрея. Их сценический комедийный образ совершенно не совпадал с внутренним наполнением.
Быть и казаться. Казаться можно кем угодно. Хороший артист сыграет всё. Но быть… Это совсем другое дело.
Я часто заходила к Марье Владимировне со своим пятилетним внуком Петрушей. Мой внук не просто красив, а гений чистой красоты: глазастый, белокурый, пастушок Лель.
Однажды, чтобы сделать приятное Марье Владимировне, я сказала:
– Петруша похож на вашего Андрея в детстве.
Марья Владимировна развернулась и вылупила на меня свои голубые глаза под щипанными бровями.
– Кто? – с ужасом спросила она. – Этот? – и ткнула пальцем в сторону моего пастушка.
Я поняла, что Петруша в её глазах – ссохшийся жабёнок и смешно, даже неприлично сравнивать его с богоподобным Андрюшей. Я не обиделась. Это была любовь. Марья Владимировна обожала своего сына до дрожи. Он был её ВСЁ, как Пушкин для России. Я любила своего внука примерно так же. И люблю до сих пор. Имею право.
Марья Владимировна говорила: «Человеческая жизнь делится на две половины. Одним удаётся первая половина, другим – вторая. Мне удалась первая».
Марья Владимировна осталась одна на самом дне человеческого горя. Я её навещала. Мы говорили об Андрее. Вернее, она говорила, я слушала. Марья Владимировна обвиняла фильм «Трое в лодке, не считая собаки». Во время съёмок Андрей упал с лодки в холодную воду. Марья Владимировна подозревала, что именно оттуда взяла своё начало аневризма: переохлаждение. Это могло быть так и не так. Но человеку свойственно искать причину несчастья и находить, и пытаться раскрутить в обратную сторону.
У Андрея от первого брака с Екатериной Градовой осталась дочь Маша. Она унаследовала красоту матери и талант отца. У Маши родился мальчик, его назвали Андреем, в честь дедушки. Чудесный мальчик с тонким красивым личиком. Я познакомилась с ним, когда Андрюше было лет пять. Я спросила:
Он ответил, вздохнув:
Я сочувственно покивала головой:
Андрей тоже влюблялся, но у него не было другого выхода. Его добивались самые красивые женщины поколения. Можно понять: молодой, талантливый, знаменитый, обеспеченный. Марья Владимировна не привечала правнука. Её раздражал тот факт, что ребёнок «незаконный», рождён от чистой любви. Я её не понимала.
– Да какая вам разница? – удивлялась я. – Это же ваш внук, родная кровь.
Марья Владимировна вскипала, её щипанные брови вставали торчком. Лицо становилось злым. Марья Владимировна была человеком своего времени, «из бывших». Барыня, как тургеневская мамаша. Это воспитание вошло в неё, в состав её крови. Она не могла быть другой. Однако в конце жизни Марья Владимировна завещала Маше свою дачу. Значит, любила её в глубине души. Кровь – не вода.
Один из громких романов Андрея – актриса Таня Егорова. Андрей – мужчина её жизни. Таня чуть не вышла за него замуж, и даже ждала ребёнка, но… Сначала Таня потеряла ребёнка, а потом Андрея. Марья Владимировна с облегчением перекрестилась. Она не воспринимала Таню. Не любила её за «низкое происхождение». Таня была бедная, из «простой» семьи, носила дешёвую бижутерию, и вся сущность барыни восставала против этого выбора. Марья Владимировна воспринимала эту связь как мезальянс, как если бы молодой барин женился на дворовой девке. Когда у Тани случился выкидыш, Марья Владимировна сказала: «Бог меня услышал».
Таня Егорова не смогла забыть Андрея и написала книгу «Андрей Миронов и я».Таня не подозревала в себе литературных способностей, а села писать исключительного для того, чтобы исторгнуть Андрея из подсознания. Это книга-месть. Таня высказала всё, что было в её душе, не скрывая имён. На неё обиделся весь театр, но слово не воробей. Вылетит – не поймаешь. А тем более – печатное слово.
Книга тем не менее распродалась молниеносно, у Тани появились слава и деньги – то, о чём она всегда мечтала. Правда, она мечтала о славе актрисы, а слава пришла совершенно с неожиданной стороны. Я прочитала эту книгу. Книга легко читается, и её успех мне понятен. Сплетническая литература всегда пользуется успехом, но здесь дело не в сплетнях, а в литературных способностях Тани.
Таня – красивая женщина, талантливый человек, и судьба воздала ей по заслугам. А может, просто случай с книгой вывел Таню на её истинную тропу. Стезя актрисы была ложной. С этой стези надо было сойти.
После смерти Андрея Таня и Марья Владимировна сблизились. Можно понять. Это были две яркие, талантливые личности, интересные друг другу. Раньше их разъединял Андрей. Они существовали как две соперницы. Каждая тянула к себе предмет своей любви, разрывая бедного Андрея на две части. А сейчас, когда Андрея не стало, их сплотила немеркнущая любовь к ушедшему.
Мёртвых забывают быстро. Вспоминают иногда для порядка, вздыхая поверхностно. А для Марьи Владимировны и Тани Андрей был живым. Таня не могла и не хотела его забывать. Он по-прежнему оставался мужчиной её жизни. Она не понимала: как можно любить кого-то ещё, кроме Андрея. Только с ним может быть так нежно, так интересно.
Марья Владимировна и Таня постоянно говорили о нём, и не надоедало одной говорить, а другой слушать. В конце концов Таня переехала к Марье Владимировне, своей бывшей врагине, и они стали жить вместе. Марья Владимировна видела, что в Тане застряла частичка любви Андрея. Андрей тоже любил Таню, очень сильно, хотя недолго. Одиночество Марьи Владимировны было слегка размыто Таниным присутствием. Совсем слегка, но это лучше, чем ничего. Всё-таки можно дышать.
Руку помощи протянул Олег Табаков, дай бог ему здоровья. Он пригласил Марью Владимировну в «Табакерку» и предложил ей главную роль в своём спектакле. Была ещё пьеса Злотникова «Уходил старик от старухи» в постановке Райхельгауза.
Современные режиссёры разглядели в Мироновой-клоунессе большую трагическую актрису уровня Фаины Раневской и Анны Маньяни. Марья Владимировна просверкнула в своём новом амплуа. В ней проклюнулся интерес к жизни. Миронова-актриса вытаскивала прежнюю из болота отчаянья. Две одинокие женщины, Марья Владимировна и Таня, переставали быть одинокими. Между ними постоянно присутствовал Андрей. Их было трое. Они стали близкими людьми, как родственники. Обе актрисы, обе красавицы, у обеих Андрей.
Я любила бывать у Марьи Владимировны. С ней было интересно. Марья Владимировна – осколок ушедшего времени, а в прошлом всегда есть что-то значительное, что невозможно восполнить. В хорошую погоду мы выходили на палубу. Над нами сквозь сосны – купол неба. Мы заряжались от космоса. Замечательное состояние: интересная беседа и «вечная краса равнодушной природы».
Я рассказывала ей последние новости. Какие бывают новости «в свете»: кто с кем разошёлся, кто на ком женился, у кого с кем роман и кто помер ненароком. Когда Марья Владимировна слышала, что с кем-то из её недругов случались неприятности, она говорила: «Я не смеюсь и не плачу». Смеяться неприлично, а плакать не хочется.
В холодные дни мы сидели в доме. Дом Марьи Владимировны имел своё лицо. Она любила гжель, и в доме была целая выставка гжели – не случайной, а тщательно подобранной. Любила императорский фарфор и собирала его. На кухне целая стена была посвящена деревянным доскам, расписанным в стиле примитивизма.
Комнаты в доме были маленькие: маленькая спальня, маленькая столовая с роскошным камином – всё по принципу: необходимо и достаточно.
Однажды мы сидели перед камином, и по босой стопе Марьи Владимировны пробежал мышонок величиной с напёрсток.
– Ай! – вскрикнула Марья Владимировна. – Кто это? Мышь?
– Маленькая, – успокоила я. – Вот такая… Ребёнок…
– Но ведь кто-то его родил?
Я не ответила. Наверное, у мышонка была мама, взрослая мышь. И где-то она есть. И замужем. И возможно, у этого мышонка есть братья и сестры.
– Ненавижу мышей! – Марью Владимировну передёрнуло.
Я и сама боюсь мышей, не говоря о крысах. Мне отвратителен этот мир разумных существ, живущих параллельно со мной и за мой счёт, и на моей территории.
Мне пора было уходить, но жалко оставлять Марью Владимировну с мышами. Она уловила мое сочувствие и решила им воспользоваться.
– Я хочу новую кофточку, – капризно сообщила Марья Владимировна.
– Шерстяную или хлопковую?
– Тёплую. Я знаю хороший магазин на улице Горького возле телеграфа.
Мне предстояла поездка в журнал «Новый мир». Он располагался практически на улице Горького, до телеграфа две остановки.
– Я зайду, посмотрю, – пообещала я.
Я зашла, посмотрела. Тёплая кофта – лохматая, грубая, чёрная с красным. Это сочетание цветов я называю «смерть коммуниста».
Я бы никогда не надела такую безобразную кофту. Значит, и Марье Владимировне она не нужна. Хоть она и старше меня вдвое, но не старуха. Ни в коем случае. Барыня, привыкшая к дорогим нарядам.
Я вышла из магазина, направилась к метро, шлёпая по лужам, и вдруг с ужасом увидела, что потеряла брошку, которая висела у меня на лацкане пиджака.
Эту брошку мне подарила жена моего швейцарского издателя: золотая подкова с натуральными крошечными жемчужинами. Антиквариат, драгоценность и дар изумительной женщины, которая сама – драгоценность.
Я упала духом. Мне стало невыносимо жаль эту подкову. Я повернулась и пошла обратно, глядя в землю. Начался дождь, он аккомпанировал моему настроению.
Марья Владимировна – звезда и мать звезды. Она привыкла к тому, что толпы поклонников готовы исполнять все её капризы. Почтут за честь. Вот и я попала в эту толпу и теперь иду под дождём, как бездомная собака. Пиджак превратился в тряпку, брошка потеряна безвозвратно, не хватает простудиться и заболеть.
Я шагала к магазину и смотрела в землю, надеясь неизвестно на что. И вдруг… В это трудно поверить. Это невозможно себе представить: я увидела свою подкову возле магазинного крыльца. Сбоку. Она лежала лицом вниз. Никто её не заметил. Никто на неё не наступил. А ведь могло случиться и первое, и второе: и наступили, и подобрали.
Подняла брошь. Её натуральные жемчужины, выловленные с морского дна, перламутрово светились. Нет большего счастья, чем потерять, потом найти. Начинаешь верить в человечество.
Положила брошь в сумку и галопом помчалась к метро.
Я уже не обижалась на Марью Владимировну. Она пользуется друзьями, и это правильно. А зачем нужны друзья? Вот для этого. Чтобы помогать. Украшать жизнь. Это прекрасно, что она захотела кофточку. Она так долго ничего не хотела, а сейчас к ней вернулись какие-то желания.
Я завернула в ЦУМ и купила для неё кофту из натурального кашемира. Ониксовый цвет. Это такой цвет, как будто в зелень добавили молока. Непрактично, но очень красиво.
У старых людей большое прошлое и маленькое будущее. Из этого будущего надо вычеркнуть всё чёрное, серое, коричневое. Надо носить ониксовое, небесно-голубое, солнечно-жёлтое – все цвета радуги. Недаром природа предлагает нам радугу после грибного дождя.
Марья Владимировна умерла. Дачу она завещала своей единственной внучке Маше. Маша стала появляться в посёлке – высокая, стройная, точёная. Не копия Андрея, но видно, что его дочь.
Маше эта дача была не нужна. Она слишком маленькая, тесная. У её мамы (актрисы Градовой) была своя дача – большая, просторная, хоть в футбол играй.
Я мечтала купить мироновский дом. Для себя. Свою дачу оставить дочери с её семьей. А жить отдельно, автономно. Я не люблю совместного проживания, даже с детьми.
Я спросила у Маши: не хочет ли она продать дом Марьи Владимировны? Маша задумалась. Она стояла, грызла ноготь и размышляла. Взвешивала все «за» и «против».
Дача за посёлком ценилась ниже. Дом – маленький, земля муниципальная, относится к лесничеству. Подъезд к дому – неудобный. Мироновский дом в разы дешевле, чем писательские дачи. Для меня это были плюсы, а для Маши – минусы. Я видела, что она колеблется, и не стала нажимать. Пусть дойдёт сама. Тогда нам будет легче договориться.
Оставлять дачу бесхозной не хотелось. Могли залезть и обокрасть. А залезать было кому: бомжи, солдаты, просто джентльмены удачи. Забирались, жили и спали, и распивали бутыли. Если бы Марья Владимировна могла это видеть, перевернулась бы в гробу.
Было решено: сдать дачу, а там будет видно.
В нашем посёлке мелькала сладкая парочка: бабушка и внучек. Баба Валя и внук Максим.
Баба Валя снимала часть дачи у моих соседей, но ей хотелось снять отдельное помещение. Без хозяев.
Я свела их с Машей. Маша и баба Валя быстро договорились о цене. Меня поразила смехотворная сумма, на которую Маша беспечно согласилась. Я поняла, что баба Валя – ушлая, а Маша – непрактичная.
Баба Валя переехала в мироновскую дачу и затеяла ремонт за свой счет, обновила мебель, сменила сантехнику. Стало ясно, что она собирается обосноваться надолго.
Я обеспокоенно спрашивала:
– Ты собираешься купить?
– Как я могу купить, если Маша не продаёт? Зачем ей продавать? Дача стоит, есть не просит. Недвижимость – она и есть недвижимость. Стоит и не движется. И никуда не денется.
Я успокаивалась. Дом – не машина, его не угонят…
Бабушка и внучек были не бесхозные. Я время от времени видела родителей Максима – молодую пару, внезапно разбогатевшую во время перестройки. Тогда было много таких счастливчиков. Существует французское слово «нувориш» – это значит новый богач. Сын бабы Вали по имени Виталий относился к этому новому классу.
Нувориши мягко презирали творческую интеллигенцию, но в лицо не плевали. И за это спасибо. Деньги стали мерилом счастья. Много денег – много счастья. Однако есть вещи, которые за деньги не купишь: дети, любовь, здоровье – короче, главное.
Баба Валя стала моей соседкой. Она пообещала Маше ничего не трогать, не ломать и не менять. Сохранять дом в первозданном виде.
Тане Егоровой пришла пора съезжать с дачи. Это совпадало с её планами. Она не хотела оставаться без Марьи Владимировны в пустом доме на выселках.
Таня взяла себе на память маленький медный чайник, который она когда-то подарила Андрею. Это была память о золотых временах, о любви, которая оказалась единственной на всю жизнь. А сейчас этот чайничек стоял на полочке, никому не нужный, и чужие равнодушные глаза обходили его стороной. Больше Таня не взяла ничего, хотя вокруг стоял императорский фарфор. Марья Владимировна знала, что собирать.
Я пошла проводить Таню до автобуса. Был ясный день. Мы шли в сторону камвольной фабрики, потом через мостик.
Кончился большой период в Таниной жизни. Начинался другой, неизвестно какой. Таня шла в незнаемое.
Забегая вперёд, надо сказать: её новая полоса оказалась плодородной. Книга принесла ей деньги, успех, а в довершение появился воздыхатель с серьёзными намерениями. Не такой статусный, как Андрей, но лучше, чем ничего. Только что была пустыня: бедность, одиночество, унижение. И вдруг – всё сразу в полном объёме. Такое впечатление, что ей помогли сверху. Но кто? Андрей? Марья Владимировна? Скорее всего, она, потому что Андрей забыл Таню ещё при его жизни.
Баба Валя была молодая для бабушки: пятьдесят два года. Внешность у неё была не современная, но привлекательная: этакая Одарка из гоголевского хутора близ Диканьки. Головка будто лакированная, все волосы назад, собраны в пучок. И чёрные южные глаза, стреляющие огнями. Весёлая, смешливая, с холмистым задом, который ей шёл. Она призывала меня перекраситься в блондинку. При этом говорила:
– Мы будем преступно хорошеть…
Я краситься не стала. В светлых волосах я похожа на Деда Мороза.
Мы много времени проводили вместе. Нельзя сказать, что мы дружили. Скорее дружили наши внуки, но мне было легко и бездумно в её обществе.
Баба Валя наняла рабочих, и они поставили новый дорогой забор.
– Ты собираешься купить дачу? – снова заподозрила я.
– Да не будет она продавать! Маша хочет сохранить дачу как музей своего отца. И правильно. Не у каждого такой отец.
Я понимала Машу и не приставала с вопросами, поскольку это было неделикатно.
В одно прекрасное утро в мою калитку позвонили. Я открыла и увидела бабу Валю. Она держала в руках кулёк с халвой. Под мышкой у неё была какая-то папка.
– Привет! – поздоровалась я. – Что-нибудь случилось?
– Ага. Я купила мироновскую дачу и оформила в собственность. Пойдём, выпьем чаю. Отметим.
Значит, халва предназначалась к чаю. Это был подарок мне за удачную сделку, поскольку я стояла у истоков: познакомила бабу Валю с Машей. Баба Валя постоянно повторяла, что Маша дом не продаёт, и усыпила мою бдительность, запустив «дезу». Так на шпионском языке называется дезинформация. В результате конкурент был устранен, дом от меня ушёл. Ушла моя мечта.
Причина – моя доверчивость. А Валентина – баба тёртая. В молодости она работала администратором в гостинице. Хорошо разбиралась в людях, и во мне разобралась. Она стояла передо мной с кульком копеечной халвы. Хоть бы шоколад купила. Мне захотелось сказать: «Пошла вон», но я сказала:
Мы прошли в столовую. Я поставила чайник. Валентина сидела у меня два часа, и за всё это время я не сказала ни слова. Я не могла говорить. Я погрузилась в ступор. Меня накрыла депрессия. Как могло случиться, что я отдала свою мечту? Вернее, у меня её увели из-под носа, меня обыграли.
Депрессия набирала силу. Я рисковала провалиться в неё с головой и утонуть. Но мне помогла моя подруга Людка.
Людка выслушала мою историю и сказала не задумываясь:
– Не нужна тебе эта дача. Ты отдала бы за неё все свои деньги с кошельком, а потом приехала бы на базар, стояла и думала: купить тебе яблоко или нет?
Я тупо смотрела на Людку.
– Помнишь, как говорил Буратино? «Надо иметь денежки за щекой». А ты бы отдала все свои сбережения. А на что жить? Что есть? Грызла бы угол дачи? Благодари бога, что он тебя оградил от этой ошибки. И Вальку благодари. Она – твой ангел-хранитель.
– Валька меня кинула, – обиженно напомнила я.
– И очень хорошо. Зачем тебе две дачи?
– Вложение денег, – объяснила я.
– Вкладывать надо лишние деньги, а не последние деньги. Тоже мне, бизнесмен…
Я почувствовала, как выплываю из депрессии.
На дворе стоял май месяц. В это время года я обычно собираю листву, чищу участок. Я помнила, что у Марьи Владимировны были замечательные грабли – цепкие и прочные.
Я зашла в её двор, открыла сарай и взяла грабли.
Я чистила участок и думала: «Вернуть грабли или необязательно?» Кому возвращать, спрашивается? Вальке? Обойдётся. Она мне больше должна.
Днём мне позвонила дочь и сказала, что она сломала палец на ноге.
Я организовала ей врача. По телефону. После этого я взяла грабли, отнесла их обратно и поставила в сарай на прежнее место. Я была уверена: Марье Владимировне не понравилось, что я претендую на её добро. И она дала мне знать. Перелом пальца – её работа. Казалось бы, глупость. Но не глупость. Живые и мёртвые связаны между собой. Как пел Высоцкий, «наши мёртвые нас не оставят в беде». И наоборот: проучат, если им что-то не понравится.
Баба Валя обещала Маше не трогать мироновский «ларёк». Оставить родовое гнездо в первозданном виде. А если решит поставить новый дом, то сделает фундамент на другом конце участка. Места хватит, участок – большой.
Баба Валя поклялась своим здоровьем и здоровьем всех родственников. Однако через неделю пришёл бульдозер и сбрил «ларёк» до основания. Затем пришла другая техника и вывезла строительный мусор.
На месте старого дома начала работать финская фирма «Хонка». Был подготовлен проект деревянного дома. Завезли брус и сложили двухэтажный дом невиданной красоты и дороговизны. Абсолютно миллионерский.
Я не успела глазом моргнуть, а дом уже стоял и как будто насмехался над старой «собачьей будкой».
Дело в том, что сын бабы Вали по имени Виталий – из бывших комсомольских работников. Они и тогда ловко встроились в систему, и сейчас оказались в нужное время в нужном месте.
Баба Валя не приглашала меня в новый дом, боялась, что я умру от зависти. Да я и не стремилась. В моих глазах баба Валя была клятвопреступницей. Дала клятву не трогать старый дом и цинично нарушила. И меня обвела вокруг пальца.
Мне было жаль старого дома. Пусть «ларёк», но он был намоленный, как маленькая церковь. Там застряло время, мысль и молодость талантливых людей. А что застряло в финском доме? Деньги и опять деньги.
Марьи Владимировны больше нет. И Эльдара Рязанова нет.
Однажды Рязанов шёл по дороге, сильно припадая на правую ногу. Я поздоровалась:
– Заметно? – спросил Рязанов.
– Что? – притворилась я.
Я прекрасно понимала, о чём он спрашивает, но сделала вид, что не понимаю.
– То, что я хромаю, – объяснил Рязанов.
– Разве? А на какую ногу?
– На правую. Колено болит. Нет сил терпеть.
– А вы поменяйте сустав. Сейчас это хорошо делают, – посоветовала я.
– Ну нет, – отказался Эльдар. – Доживу с тем, что есть. На пятнадцать лет моего колена ещё хватит.
Я посчитала в уме. Рязанову восемьдесят. Значит, он собирается жить до девяноста пяти.
Я вернулась домой и сказала мужу:
– Рязанов собирается жить до девяноста пяти лет.
– И доживёт, – сказал муж.
Но не дожил. Умер в восемьдесят восемь. Тоже неплохо.
Мне его не хватает. Такое впечатление, что в натянутом полотне жизни сделали дыру. Величиной с кулак. Пробили кулаком дыру. Сталин говорил: «Незаменимых нет». Есть. Каждый незаменим, а особенно талантливые люди.
Всё кончилось тем, что санаторий закрыли. Отдыхающие не ездят. Тропинка вдоль реки заросла лопухами и высокой травой. Река покрылась зелёной ряской. Территория пуста, как после Чернобыля. Ходит один-единственный капитан, следит за порядком. А за кем следить? На территории нет даже собак. А раньше был «Бабилон», полный любви и радостных возгласов.
Хорошо, что Марья Владимировна не дожила до этих преобразований. Раньше она выходила из своей калитки, и её встречала круглая солнечная поляна, а в отдалении красавица-аллея, пёстрая от людей. И даже сюда доносился дух сосновой смолы. А сейчас, если выйти за калитку, – узкая раздолбанная дорога и сразу сплошной забор из бетонных блоков, похожих на гигантские вафли. Буквально ГУЛАГ.
Финский дом стоит себе, омываемый дождями и обвеваемый ветрами. В нём никто не живёт, потому что молодые разорились и, кажется, разошлись.
Дом выставлен на продажу, но его никто не покупает из-за высокой цены. Сейчас вообще ничего нельзя продать. Иностранцы не хотят вкладывать в нашу страну большие деньги. Выжидают.
Баба Валя время от времени приезжает в контору, платит за газ. Живёшь – не живёшь, а дом надо отапливать, иначе он отсыреет, полы провалятся.
Газ подорожал, и дом сосёт большие деньги.
Баба Валя заходит ко мне, и мы традиционно пьём чай. А Марья Владимировна смотрит на нас сверху, улыбаясь еле заметно, как Джоконда. Возможно, думает: я не смеюсь и не плачу… Смеяться неприлично, а плакать не хочется.
фото: Лев Шерстенников/RUSSIAN LOOK; FOTODOM