за семью замками двери
За семью замками двери
Компания «За семью замками» работает уже 15 лет. За это время мы успели обеспечить безопасность многих домов. Мы реализуем и устанавливаем в Омске: двери, заборы, решетки, ворота, козырьки, лестницы, перила и другие изделия из металла. Также занимаемся художественной ковкой.
Наши преимущества:
Сотни наших клиентов уже оценили все преимущества работы с нами. Обращаясь к компании «За семью замками», Вы выбираете сотрудничество с опытными консультантами. Они посоветуют, какая дверь или другая продукция подойдет именно вам.
Здравствуйте! Пpедлагаю добавление положительных откликов в 2ГИС. Ценa 250 р.
Доброго дня! В случае, если контекстная реклама в Директе не приносит прибыль, предлагаю свои услуги. Есть проверенные кейсы по тематике заборы, ограждения.
Приветствую! Оказываю обслуживание по обновлению конфигураций и платформ любых конфигурации 1С. Могу быть Вам полезен?
Приветствую! Оказываю услуги по ведению бухучета. По доступной цене.
Доброго дня! Вашей организации нужен чат-бот Телеграм с функцией ответа на заданное слово?
Здравствуйте! Предлагаю услуги по аудиту поискового трафика для SЕО продвижения.
Доброго дня! Предлагаю продвижение VK, используя комментарии. Вам нужны такие услуги?
За семью замками.
Диву даешься от того, как сейчас народ в городах прячется за запорами. Да чего там далеко ходить: сам живу в доме с охраной (в будке дуреют со скуки да гуляют по огороженному двору, ну и еще отпирают ворота для въезда машин четыре сменяющих друг друга лба).
Мало этого, еще на входе в подъезд стоит железная дверь с кодовым замком-домофоном, потом уже в доме на площадке такая же дверь, но уже с обычным механическим замком, перекрывающая вход в рекреацию на две квартиры. И в завершение сама квартира защищена еще одной стальной сейфовой дверью, запирающейся на хитроумный импортный замок.
И ведь ничего особенного за всеми этими запорами нет: ну, большой плазменный телевизор, двухметровый холодильник, уголок дубовый тяжеленный, встроенный шкаф, в котором тряпье всякое. Да, компьютер еще, пылесос.
Денег дома нет, живем от пенсии до пенсии. Так что нечего у нас тащить, а что и можно ценного уволочь так оно тяжелое, неудобное.
Тогда зачем, спрашивается, такие меры предосторожности? Да потому, что если не все, то большинство так в городе живут. Ну и мы, как все. А квартиру в этом «крутом» доме купили еще на стадии его строительства, то есть на условиях долевого финансирования, по наводке земляков-северян.
До того, как переехать в город (случилось это почти пять лет назад), мы жили на Севере, в районном поселке. Дом у нас был деревянный, дверь в подъезд тоже деревянная, зимой закрывалась на натяжную пружину (и все равно замерзающие в сильную стужу дворовые собаки умудрялись сами открывать эту дверь, чтобы погреться в подъезде, и потому она всегда была чудовищно исцарапанная их когтями).
Дверь в квартиру, как и у всех в этом доме, да во всем поселке, была так же деревянная, с обычным, совковым врезным замком. Насколько серьезным препятствием она могла служить для несанкционированного проникновения, судите по такому факту: я, когда терял ключ, вырывал дверь вместе с языком замка простым, хотя и сильным, рывком за ручку на себя.
Конечно, те приснопамятные времена и нравы в патриархальной Сибири, когда отсутствие хозяев можно было обозначить прислоненным снаружи к двери поленом, ушли в небытие. Но и наши слабые замки и двери, которые при желании можно было вышибить ногой, никто не тревожил.
Конечно, бывали исключения. Но — редкие, и именно исключения. Наверное, как раз потому, что это была глубинка, где люди привыкли доверять друг другу, и еще жива народная традиция не трогать чужого.
В связи с этим вспоминается такая забавная история. Произошла она в 70-е годы, и тоже в районном центре. Я жил тогда в двухэтажном каменном доме. Естественно, со свободным доступом в подъезды и с обычными деревянными дверями.
Тот, кто жил до меня в доставшейся мне двухкомнатной квартире, имел обыкновение время от времени выбивать дверь ногой — когда терял ключ или когда его, обожравшегося водки, домой не пускала жена.
Потом он ремонтировал эту несчастную дверь, выпиливая и заменяя разбитые куски дерева на новые фрагменты, набивая куски фанеры, жести.
И когда я заселился в эту квартиру, врезать новый замок мне просто было не во что, так было изнахрачено дверное полотно. И я купил обычный навесной замок, который держался на двух вбиваемых в полотно двери и косяк скобках.
Некрасиво было, конечно, ненадежно, ну да главное — дверь, хотя и почти символически, на время нашего отсутствия оставалась запертой. И ни разу за девять лет моего проживания в том райцентре никто не покушался на этот замок, хотя квартира, случалось, оставалась без хозяйского надзора и на несколько дней, и недель.
Точно такой же замок висел и на двери моего соседа справа, развеселого художника из районного управления культуры Юрия Петровича Галахова. Он рисовал красочные киноафиши, какие-то плакаты, лозунги к культурно-массовым мероприятиям. Петрович был холост, всегда слегка поддат и наслаждался своим холостяцким образом жизни.
А я был лет на пятнадцать его моложе, но уже женат. Это не мешало нашей дружбе, и я частенько заглядывал к нему, как и он ко мне. У Петровича всегда было полно гостей из местной богемы, было шумно и бестолково, но, в общем, достаточно прилично. По крайней мере, жить он никому не мешал и гостей на ночь глядя разгонял или утихомиривал.
Работал Петрович частенько дома, ну и, разумеется, время о времени носился по разным конторам, сдавая и принимая заказы на свои художества.
И вот однажды, уходя утром на работу, я с изумлением увидел такую картину: дверь Петровича заперта… на папиросный окурок. То есть вместо замка в скобе торчал обыкновенный бычок.
Я подумал, что кто-то из уходящих гостей Петровича так пошутил над ним, а он сам еще дрыхнет и ничего не знает о том, на какой «сверхпрочный» засов его заперли.
Но разбираться было некогда — опаздывал на работу, и я бегом спустился по лестнице вниз. Однако когда пришел домой на обеденный перерыв, бычок был на месте.
Я хмыкнул (ну вы, ребята, даете!), и только хотел постучать к Петровичу, как услышал за спиной бодрые шаги и характерное покашливание. Это был сам Юрий Петрович.
— Петрович, ты где такой клевый «замок» раздобыл? — спросил я его, кивком головы указывая на бычок в замочной скобке.
— А, это? — хохотнул Петрович. — Да, понимаешь, собрался в управление идти, а замок как провалился. А мне уже бежать надо было. Вот и запер дверь тем, что под руку подвернулось, да и пошел. Ну, че, заглянешь ко мне, я винца взял…
Он вынул окурок из скобы, и мы зашли к Петровичу.
— Глянь, все ли на месте, — на всякий случай сказал я Петровичу.
— Ай, да что у меня тащить-то? — пренебрежительно махнул он рукой. — Телевизор вон стоит, холодильник тоже, деньги у меня всегда с собой — когда есть, конечно. Костюм на мне. Все. Ни хрусталей, ни ковров, ни брильянтов у меня нет.
Действительно, нечего было тащить у Петровича. У него, как и у меня (хотя и женатого) за соседней стеной был почти такой же набор «богатства», все — отечественного производства. И большинство граждан нашего поселка жили примерно так же. Может, потому и обходили воры стороной такие хаты? Да и воров тогда было все же куда меньше.
А сейчас вот прячемся за семью замками. Но и это не спасает от вездесущих грабителей. Несколько лет назад знакомая (она наша, северянка, но какое-то время работала в краевой администрации, жила в Красноярске одна в недавно купленной квартире) попала в больницу, и надолго.
Она уже должна была выписаться после операции, и тут ей сообщают: а вас ограбили! Знакомая, даже не дождавшись выписки, рванула домой.
Дом у нее, правда, был без охраны. Но входная дверь в подъезд — на кодовом замке, дверь в квартире — железная, со сверхнадежным сейфовым замком.
Ничего не помогло, все, что нажито было непосильным трудом, вынесли, до последней нитки! И знакомая, увидев свою квартиру голой, тут же опять загремела в больницу…
Так что не в замках все же, мнится мне, дело, а во «временах и нравах». Сорок лет назад окурок в замочной скобе был прочнее сегодняшнего импортного хитроумного замка на стальной двери. Сегодня, если тебя захотят ограбить, пожалуй, и за сейфовой дверью не схоронишься…
Дубликаты не найдены
А бы ли кусок? Может, деменция?
Вот тебе и деменция.
был, лет десять уже прошло, если не больше, бабуля до сих пор деменцией не страдает. А та бабка выпивала постоянно, да и померла уже давно
В каморке, что за актовым залом
Репетировал школьный ансамбль.
Ударник, ритм, соло и бас,
Руководитель был с тремя ходками,
Он умел вскрывать сейфы.
Еще была солистка Леночка,
Та, что училась на год старше.
У нее была склонность к клептомании.
Она обокрала ударника.
Ударнику нравился Оля,
Та, что играла на «Ионике»
А Оле снился соло-гитарист,
И иногда учитель пения.
Учитель пения был на УДО,
Завязывать не собирался.
Об этом знала вся школа,
Не исключая младших классов.
Он даже хотел развестись,
Но что-то ему мешало.
Может быть, трое детей,
А, может быть, директор школы.
Ведь тот любил учителя пения,
На переменах они целовались.
Вот такая вот музыка,
Такой вот алкогольный делирий.
— Ай, да что у меня тащить-то? — пренебрежительно махнул он рукой. — Телевизор вон стоит, холодильник тоже, деньги у меня всегда с собой — когда есть, конечно. Костюм на мне. Все. Ни хрусталей, ни ковров, ни брильянтов у меня нет.
А крали всегда. И будут красть. И в советское время тоже воровали не меньше, поговорите с оперативниками уголовного розыска тех времен.
В замкнутых обществах воруют меньше. Когда у тебя городишко или деревенька на отшибе, все друг друга знают и новых людей нет, когда краденое некуда сбывать, воровство само по себе сходит на нет. Теряется смысл. Так что и сейчас вполне себе есть небольшие городки и посёлки в самых разных странах, включая Россию, где люди закрывают двери разве что от сквозняка или диких животных, но не для предотвращения воровства, и не запираются на сто засовов.
Воровство не является оправданным.
Оно присутствует как данность.
Я имел в виду, финансово оправданным для вора, т.е. имеющим смысл; неверно сформулировал. Я вовсе не подразумевал оправданность со стороны закона или морали.
Люди напуган не за свое имущество, а за свои жизни.
Первая часть про охрану почему-то навеяла:
Кто тот человек, который разрешит загадку кинематографов, театров и цирков?
В театрах и кино публику выпускают небольшими партиями якобы во избежание затора. Избежать заторов очень легко—стоит только открыть имеющиеся в изобилии выходы. Но вместо того администрация действует, применяя силу. Капельдинеры, сцепившись руками, образуют живой барьер и таким образом держат публику в осаде не меньше получаса. А двери, заветные двери, закрытые еще при Павле Первом, закрыты и поныне.
Пятнадцать тысяч любителей футбола, возбужденные молодецкой игрой сборной Москвы, принуждены продираться к трамваю сквозь щель, такую узкую, что один легко вооруженный воин мог бы задержать здесь сорок тысяч варваров, подкрепленных двумя осадными башнями.
Спортивный стадион не имеет крыши, но ворот есть несколько Открыта только калиточка. Выйти можно, только проломив ворота. После каждого большого соревнования их ломают Но в заботах об исполнении святой традиции их каждый раз аккуратно восстанавливают и плотно запирают.
Если уже нет никакой возможности привесить дверь (это бывает тогда, когда ее не к чему привесить), пускаются в ход скрытые двери всех видов:
3. Перевернутые скамейки.
4. Заградительные надписи.
Барьеры в большом ходу в учреждениях. Ими преграждается доступ к нужному сотруднику.
Рогатка применяется на улице. Ставят ее весною на шумной магистрали якобы для ограждения производящегося ремонта тротуара. И мгновенно шумная улица делается пустынной. Прохожие просачиваются в нужные им места по другим улицам. Им ежедневно приходится делать лишний километр, но легкокрылая надежда их не покидает. Лето проходит. Вянет лист. А рогатка все стоит. Ремонт не сделан. И улица пустынна.
Перевернутыми садовыми скамейками преграждают входы в московские скверы, которые по возмутительной небрежности строителей не снабжены крепкими воротами.
О заградительных надписях можно было бы написать целую книгу, но это в планы авторов сейчас не входит.
Надписи эти бывают двух родов: прямые и косвенные. К прямым можно отнести:
ПОСТОРОННИМ ЛИЦАМ ВХОД ВОСПРЕЩАЕТСЯ
Такие надписи иной раз вывешиваются на дверях учреждений, особенно усиленно посещаемых публикой.
Косвенные надписи. наиболее губительны. Они не запрещают входа, но редкий смельчак рискнет все-таки воспользоваться своим правом. Вот они, эти позорные надписи:
БЕЗ ДОКЛАДА НЕ ВХОДИТЬ
СВОИМ ПОСЕЩЕНИЕМ ТЫ МЕШАЕШЬ ЗАНЯТОМУ ЧЕЛОВЕКУ
Там, где нельзя поставить барьера или рогатки, перевернуть скамейки или вывесить заградительную надпись,—там протягиваются веревки. Протягиваются они по вдохновению, в самых неожиданных местах. Если они протянуты на высоте человеческой груди, дело ограничивается легким испугом и несколько нервным смехом. Протянутая же на высоте лодыжки веревка может искалечить человека.
К черту двери! К черту очереди у театральных подъездов! Разрешите войти без доклада! Умоляем снять рогатку, поставленную нерадивым управдомом у своей развороченной панели! Вон перевернутые скамейки! Поставьте их на место! В сквере приятно сидеть именно ночью. Воздух чист, и в голову лезут умные мысли!
За семью замками
Обе трагедии произошли в Удмуртии в начале декабря. С разницей в три дня. В Можге ребенок с тяжелой формой ДЦП не смог выбраться из квартиры и погиб вслед за умершей матерью. В республике начались проверки подобных семей — благодаря чему успели спасти двухлетнего мальчика, который уже пять дней жил рядом с мертвой матерью. Истории разные, но в одном похожи: и в Можге, и в Ижевске семьи прятались от мира за железными дверями. И не нашлось человека, который смог бы их вовремя открыть
Можга. Гуси и мочалки
Федеральная трасса бежит сквозь черно-белые леса и затянутые снежным туманом поляны. Ближе к Можге дорога становится темней, с обеих сторон ее обступают ели, на автобусных остановках появляются раскачивающиеся на толстых белых шеях гусиные тушки и вихрастые тела мочалок. Мочалки — до сих пор достопримечательность Можгинского района. В 90-е, когда зарплату работникам льняного завода выдавали паклей, они помогли местным выжить. Впрочем, сегодня мало что изменилось. И водитель маршрутки, с которым мы едем в Можгу, признается, что не хотел бы, чтобы его дети остались на родине: «Пока молодые, незакостенелые, надо рвать».
Наверное, так думала и Людмила Смирнова. И видела те же мочалки, битую птицу и шашлык у дороги, когда ездила из Можги в Ижевск. Незадолго до трагедии она купила новенькую Ладу Гранту. На ней возила сына в больницу и изредка в деревню к стареньким родственникам — посидеть у избы, подышать лесом и послушать птиц. Вот и все удовольствия.
Жизнь Людмилу не баловала — однокомнатная квартира, под боком всегда мать. Характер у той был крепкий, держала дочь в кулаке. Но к сорока годам Люда все-таки вырвалась из-под материнского повиновения, встретила человека, полюбила его и забеременела. Соседи говорят, что отец ребенка «какой-то важный милиционер», он не женился на Людмиле, но скорее всего помогал деньгами, потому что прожить на инвалидную пенсию и содержать машину Людмила одна вряд ли бы сумела.
Еще до рождения Пети мать и дочь жили обособленно, а после появления ребенка с инвалидностью и вовсе закрылись от мира на семь замков.
Квартира Смирновых находится в микрорайоне Вешняки. На фоне деревянных домов с печным отоплением район выглядит благополучным. Во дворах между многоэтажками женщина выбивает ковер. Звук, как набат, оглашает окрестности.
Я подхожу с вопросом о Пете и его маме. Услышав фамилию Смирновых, хозяйка машет выбивалкой в мою сторону, что-то шепчет себе под нос и уходит. Потом возвращается и бросает мне в лицо: «Она сама ни с кем не разговаривала. И я считаю, что она сама как мать виновата!»
Образцовый подъезд
Напротив подъезда Смирновых возятся в снегу мальчишки лет двенадцати. Аккуратно спрашиваю, видели ли они во дворе подростка на инвалидной коляске?
«По телику видели, а здесь нет, — отвечает розовощекий. — Он умер с мамой в квартире. Меня потом бабушка заставила показать, что я буду делать, если нужна помощь. И других детей тоже проверили».
На третьем этаже подъезда Смирновых на стекле приклеены буквы «Улыбнись», и, пока я их читаю, задрав голову, рядом останавливаются двое мужчин. Заговариваю с ними, снова натыкаюсь на раздражение.
Можга, дверь подъезда, где жили Людмила с сыном Фото: Светлана Ломакина
— Задолбали вы уже — следственный комитет, полиция, журналисты, — ворчат мужчины, выходящие из подъезда. Представиться они не захотели. — Нам обидно, что все СМИ пишут про равнодушие соседей. Какое равнодушие? Вы поймите: мальчик стучал в дверь постоянно. Она его на руках выносила, у подъезда сидели, дышали воздухом, или увозила на машине в больницу или к родственникам. Она была хорошая женщина, просто, видать, рождение такого ребенка ее подкосило. Ни до кого ей было после этого.
— А вы по-соседски помогали ей как-то?
— Конечно! Но поймите, есть люди, которые просят помощи, и к ним всегда придешь, а есть те, которым открыто предлагаешь помощь, а они говорят: «Нет, не надо». Вот, видите место у подъезда? Тут запрещено парковать у дома машины, блоки везде стоят, но для нее, чтобы она на руках мальчика не таскала, оставили место — все понимали ситуацию… Вчера из квартиры выносили мебель, ковры, все там трупным запахом пропахло, на трактор погрузили и увезли. Тогда же впервые увидели родственников из деревни — тетку и дядьку, оба старенькие. Может, и приходили они к ней, может, и помогали, мы не видели.
Мужчины пустили меня в дом. Похвастались, что подъезд у них образцовый — люди живут по большей части приличные. На двери вот надпись приклеена: «Будь трезвым!» Это обращение к жильцам и в некотором роде жизненное кредо. Слово «Улыбнись» на окне подъезда — для хорошего настроения.
В подъезде крепко пахнет куриным супом, к этому запаху примешивается тонкая сладковатая струя. Она идет от двери Смирновых. Дверь крепкая, недешевая. Старый звонок оборван, нового не ставили.
Если верить написанному в интернете, трагедия разворачивалась так. Людмила с мальчиком находилась дома. Она давно и тяжело болела циррозом печени, но, чтобы избежать кривотолков, тщательно это скрывала. В воскресенье, 1 декабря, женщина умерла. Мальчик остался в квартире с мертвой матерью — поскольку он не мог говорить, то стучал в дверь, но привыкшие к его стуку соседи не обратили внимания. В понедельник к Смирновым приходили педагог и соцработник. Обоим не открыли. По данным следственного комитета Удмуртии, учителя позвонили в оперативные службы лишь 6 декабря, это был вечер пятницы. Спасатели приехали и взломали дверь.
Тело Людмилы находилось в комнате, а на кухне в воде лежал мертвый Петя. Следователи предполагают, что мальчик добрался на инвалидной коляске до кухни, включил кран, но выключить воду уже не смог, упал с коляски на пол. А квартиру начало затапливать. Поскольку жили Смирновы на первом этаже, вода уходила в подвал. Этого опять никто не заметил. Судя по разгрому на кухне, Петя боролся за жизнь до последнего. Ему было 13 лет.
Через стенку. Сосед Владимир Иванович
Прежде чем рассказывать о Смирновых, сосед Владимир Иванович Федотов спросил, не буду ли я их обвинять?
«У меня самого такая же внучка, каким был Петя. Без ДЦП, правда. Они даже ровесники. И я знаю по себе, как это сложно — воспитывать такого ребенка. Надо звать на помощь всех — и социальные службы, — ходить, добиваться, пусть бы присылали человека хоть на несколько часов. И родственников привлекать надо, а она закрылась, отгородилась ото всех. А женщина была хорошая, приятная внешне, плотненькая такая. Нормальная женщина. Но и в радости, и в горе, у нее одно и то же было — “все хорошо”. А как лезть в чужую душу, если тебя там не ждут?»
Можга, окно подъезда, где жили Смирновы Фото: Светлана Ломакина
Владимир Иванович предложил пройти к нему в квартиру. Деревянные полы, дома хорошо топят. Я прикинула, что такая же примерно квартира должна быть и у Смирновых, но Федотов говорит, что нет — вначале была однушка, а после, когда родился Петя, им разрешили добавить еще комнату — ею стала бывшая колясочная. Из-за переделок планировка у Смирновых может быть другой — но опять-таки, всю жизнь прожив бок о бок, сосед ни разу в доме Людмилы не был.
«Звуки были. Но какие? Она уйдет, он подъезжает на коляске к двери и дергает ручку. Ждет, скучает, плохо ему одному. Потом она придет, все, тишина в доме. Я долгое время думал, что она на работу уходит, и только от следователей узнал, что Людмила не работала. Когда еще была бабушка, стуки были нечастые. Но в конце весны — начале лета бабушка умерла. И Люда совсем одна осталась. Стеснялась, что в таком положении, никуда не ходила. Петя со сверстниками не виделся. Бывает, иду, они сидят вдвоем у подъезда, он маленький был, худенький. Не выглядел на свои годы. Я с ним поздороваюсь, спрошу, как дела, он ручку протянет и просветлеет весь, улыбается… Не хватало ему обычного человеческого общения. Если бы она дала понять, что они готовы, то я бы с удовольствием к ним заходил, тем более внучка у меня такая. Но всегда чувствовалось, что не надо ей этого…»
На кухне квартиру Федотова и Смирновых разделяет стена. Со временем там появятся новые жильцы, но пока мертвая тишина. Слышно только, как за окном снова выбивают ковры, хрустит под колесами детских колясок снег и фырчат вечерние машины.
Владимир Иванович говорит, что скоро с работы придет его жиличка. У той тоже судьба нерадостная. Мать с братом наделали долгов, а выплачивать присудили ей. При том что у женщины зарплата 12 тысяч. Женщина с сыном живут у Федотова бесплатно, а сам Владимир Иванович по большей части находится в Ижевске, с внучкой.
Можга, на лестничной площадке Фото: Светлана Ломакина
«Ее ни на минуту нельзя оставить одну. Во время беременности врачи внучку “просмотрели”, к мозгу долго не поступал кислород, гипоксия. Мы ее на лечение в Томск возили, в Москву, дважды в Германии она была — дочка на уши подняла всех, кого можно. Сейчас внучка не разговаривает, но ходит. И у нее эпилепсия, раньше было до 40 приступов в день, пока лекарство не подобрали. У Пети тоже была эпилепсия. А это страшное дело — надо быть все время рядом. Внучка моя может идти — бах, приступ — упала, и о косяк двери. Я недавно успел схватить ее за кофту, но лоб разбила, зашивали. Спокойно нам только ночью, когда она спит, и то прислушиваешься — чтобы чего не вышло. Но мы внучки не стесняемся, нельзя таких детей прятать».
Владимир Иванович закатал рукава — руки у него в огромных синяках, особенно левая.
— Вены пожгли, химию делали вчера, третий курс.
— Рак у меня. В четвертой стадии. Кишечник. Говорят, дальше пошел, но я не верю. Мне внучку еще поднимать надо — обливание, голодание, закаливание. Всего-то 71 год. Какой там умирать?
Федотов широко улыбается и долго говорит о системе оздоровления, в которую верит. Я соглашаюсь и прощаюсь, на пороге долго не могу зашнуровать ботинки: руки лижет большой пушистый кот, из сумки выпадают ключи. Владимир Иванович говорит, что на месте Смирновых дал бы ключи каким-нибудь соседям или соцработникам.
«Тем более когда знаешь, что у тебя такая тяжелая болезнь. Как не рассказать? Ладно ты, но ребенок, который от тебя зависит? У нас с Людмилой близкие ситуации, я имею право об этом говорить…»
Владимир Иванович еще раз улыбнулся и закрыл дверь. Другие соседи мне не открыли.
Можга, коррекционная школа, учителя отсюда приходили заниматься с Петей Фото: Светлана Ломакина
Не стали со мной разговаривать и в коррекционной школе № 7 — директора не было на месте, вахтерша сказала, что после того случая руководство никаких комментариев не дает. Но школа выглядит благополучной — внутри расписные стены, конкурс поделок в честь грядущего столетия Республики Удмуртии, в классах идут занятия. Петя в эту школу поступил в сентябре, но педагоги ходили к нему на дом: три занятия проводил учитель, одно — логопед.
Можгинские педагоги и соцработники проходят главными подозреваемыми по уголовному делу о преступной халатности. Кстати, получить хоть какой-то комментарий управления соцзащиты населения в Можге мне тоже не удалось — секретарь сказала, что все руководство уехало на совещание в Ижевск. На здании, где раньше располагалась соцзащита, висит объявление о том, что с 10 декабря 2019 года в управлении соцзащиты проходит реорганизация и переезд.
Похороны Людмилы и Пети Смирновых прошли в Можге 9 декабря.
Кладбище. Мерзлые мандарины
В Свято-Никольском храме с утра малолюдно. Но на отпевании Людмилы и Пети было человек семьдесят: и солидные, вроде как чиновники, и любопытствующие. Родственники тоже пришли. Люди плакали — жалели Людмилу и Петю, несли на кладбище конфеты и мандарины.
«Но вы не носите еду, не по-христиански это, — советовала прихожанка. — В церкви свечку поставьте об усопших, а сладости детям раздайте. Как поминовение детской души, он же ребенок совсем был, а такие испытания выпали — наверное, ангелом стал, страстотерпец».
Могилу Смирновых я нашла с большим трудом. Их похоронили не в конце кладбища, а в начале. Рядом шумят березки и стучат колеса дальних поездов.
Стоя у присыпанных снегом холмиков, впервые узнаю, что Петя родился 4 октября 2006 года, что по отчеству он Андреевич и умер все-таки 4 декабря 2019. Через три дня после смерти матери.
Кладбище в Можге. Могилы Людмилы и Пети Фото: Светлана Ломакина
На могиле мальчика лежат замороженные мандарины и несколько конфет. На ленте похоронного венка написано: «От особенных детей и их родителей».
Встретиться со мной можгинские родители особенных детей не захотели. В их группе во «ВКонтакте» тоже нет информации о том, что произошло в Можге. Только сообщение главы республики Александра Брычалова, что по всей Удмуртии прошли проверки и во время одной из них в ижевской квартире нашли еще одну мертвую женщину. Двухлетний ее ребенок, по счастью, жив. В конце сообщения глава просит не быть равнодушными к тому, что происходит с вашими соседями.
Когда мы едем в Ижевск, таксист жалуется на высокие цены; «мочалочников» и шашлычников выгоняют с обочин федеральной трассы; предприятия закрываются, работы в Можге нет — и все живут в ожидании уральской революции.
— Почему именно уральской, а не московской?
— В Москве дети за закрытыми дверями не мрут, а если и мрут, то тихо. Москва большая — там такое не видно.
Ижевск. Малиниха и ее обитатели
В Ижевске я первым делом иду в Комплексный центр соцобслуживания Ленинского района. Начальник Ильяс Ибрагимов в комментарии мне отказал — сослался на то, что теперь этим вопросом занимается исключительно комиссия по делам несовершеннолетних, но и там со мной разговаривать не будут, пока идет разбирательство. Увидеть соцработника, который навещал семью спасенного мальчика, тоже нельзя.
— Строго тут у вас, одни тайны за семью замками, — заговорила с охранником. Тот пришел переписывать мою фамилию из паспорта на бумажку.
— Ну так время такое, — пожал плечами охранник. — Надо быть начеку…
Дом, где жила с детьми Татьяна Колесникова, я нашла легко. Ижевск город немаленький, но Малиновая гора, а в народе просто Малиниха, — район с нехорошей репутацией. Главное предприятие района — Ижевский завод ячеистого бетона. Есть несколько супермаркетов, две школы, садики, центры дополнительного образования, но больницы нет.
«Раньше тут была окраина, городское дно, — объяснил мне человек, который что-то искал в мусорных баках. — Зэки, тунеядцы — наш контингент. Общаги тут были, а в общагах работяги — рабочему человеку как отдыхать, если не выпить? И пили, что скрывать. Ты, кстати, дала бы полтинник на помин Танькиной души? Баба она была хорошая. Жаль, что с ребятенками так получилось».
Ижевск Фото: Светлана Ломакина
«Танькин дом» в Малинихе знает каждый выпивоха. Еще совсем недавно здесь орали под окнами, разбирались на балконах и дрались в подъездах. Детей Колесниковой тоже видела вся округа — старший мальчик был спокойным, старался держаться с матерью и все лишения жизни принимал как неизбежность. Средний бунтовал: с трех лет ходил с протянутой рукой по дворам, приставал к людям на улицах, требовал внимания и спасения.
— Они оба у нас тут грелись, кормились, — рассказали в магазине. — Потом детей забрали в детдом. Несколько лет прошло, смотрим — она опять беременная, на большом сроке уже, но пьяная и с синяками. Мы ей говорим: «Таня, ты что творишь?» Она глаза опустит и улыбается: все нормально. Мел покупала в соседнем ларьке, пока с животом ходила. Пила и ела мел. Такое вот у нее было питание. К нам приходила за хлебом, водку не покупала. Наверное, в другом месте где-то брала или собутыльники приносили. Потом слышим — родила, но третьего ребенка ее мы не видели.
— А что с ребенком-то, живой? — присоединилась к нашему разговору еще одна продавщица.
— Живой, в инфекционной больнице, пошел на поправку. Больше ничего пока не говорят.
— У нас тут на уши все встали, Малиновка — это ж деревня. Говорят, она уже зеленая была, когда ее выносили. А ребенок лежал при ней, ну вот как можно-то? И никто не кинулся. Как можно?
«Казалось, его нет»
С этим вопросом я вошла в подъезд Татьяны. На первом этаже под лестницей все еще стоит коляска Коли. Теперь она оплевана подсолнечной шелухой, внутри мусор. В почтовом ящике — раскуроченном и опустошенном — новое извещение. От «Удмурт Энергосбыт». Татьяне напоминают о долге и предлагают поучаствовать в акции «В Новый год — без долгов!» Если Колесниковы погасят долг в декабре, то, возможно, выиграют подарок. Как позже расскажут соседи, коммунальные долги у Татьяны были в районе 400 тысяч рублей. Я кладу бумагу обратно в ящик и поднимаюсь выше. Замечаю за своей спиной мужчину в черной куртке. Он идет медленно, будто хочет, чтобы я ушла с дороги.
Подъезд в Малинихе Фото: Светлана Ломакина
Квартира, где произошло ЧП, не опечатана. Соседка напротив открывает неохотно, говорит, что жили они тут как на вулкане: старшие дети Татьяны то и дело сидели в подъезде, пока пьяная мать спала за закрытой дверью. Соседи их подкармливали, забирали к себе, звонили в опеку. Все это длилось несколько лет, потом старших детей забрали в детский дом. И вдруг родился младший, Коля. Очень тихий, такой тихий, что казалось, его нет.
«Мы ее спрашивали: “Таня, ты что его, водкой поишь, чтобы он молчал?” Не может же ребенок день и ночь сидеть тихо, — рассказывала еще одна соседка. — Она: “Нет, он у меня с рождения такой, слабенький, тихенький”. Мы помощь предлагали: кашу, молоко. Всегда отказывалась, но по 10-20 рублей у нас занимала. То на телефон положить, то на хлеб не хватает. Не знаю уж, что она там покупала».
Пока мы разговариваем, на площадку поднимается тот самый мужчина, что остановился у ящиков. Я вижу край его шапки, понимаю, что он прислушивается, потом резко разворачивается и уходит. Уже позже я нагоню его на улице и рассмотрю — полупьяного человека со скошенным на бок носом. Он тоже шел в квартиру № 20, о смерти подруги Тани узнал из нашего разговора, долго не был в городе, а тут такая новость. Разговаривать со мной дальше не захотел — побежал по скользкой дороге, размахивая потертой спортивной сумкой, поскальзывался и падал.
Иммунитет к нечеловеческим условиям
Мне приходится ждать вечера, когда с работы вернутся другие соседи. Три часа я брожу по Малинихе. Смотрю, как работает на улице частного сектора ассенизатор: в морозном воздухе качается теплый зловонный пар, он тянется по улице, крадется во дворы, люди морщатся и спешат дальше. Хочется погреться, но не нахожу ни одного кафетерия, зато насчитываю несколько магазинов с алкоголем и череду контор микрозаймов. Захожу в пару детских садов, чтобы узнать, бывали ли там дети Татьяны, — везде мне говорят, что нет, не поступали. В конце концов нахожу пекарню, где молодая дородная узбечка сажает меня куда-то в угол — пить растворимый кофе с местными пирожками. За едой завожу разговор о случае в Малинихе. В пекарне о том, что произошло в соседнем доме, не слышали. И Татьяну никогда не видели — если бы знали, что где-то голодный ребенок, то, конечно бы, помогли. Но как узнать?
Ижевск, двор дома, где жила Татьяна Фото: Светлана Ломакина
Вечером мне все-таки удается поговорить с соседями, которые общались с Татьяной больше, чем другие. И я опять слышу про притон, вызовы полиции.
— Он же, муж последний, ее бил. Они приезжали. Но как? Пока он ее тут мутузит на лестнице, их нет. А уже ночью, когда они зайдут, закроют двери, помирятся и улягутся спать, полицейские приезжают. Таня, конечно, не открывает. Не открывали они и соцработникам. Она напьется и спит, ребенок с ней. Они стучат, стучат и уходят. Открывает она уже трезвая, полы подмела, что-то там из еды приготовила — вот, все нормально.
— Да какой там нормально? — слышится мужской голос из соседней комнаты. — У нее даже обоев не было, грязь, пахло, как в подвале. Там как ни убирай, видно, в каких условиях растет ребенок. Сами подумайте: если двоих уже забрали в детский дом, а она не завязала, то с чего это третьему жилось лучше? Для нас это до сих пор непонятно. Там же по пацану видно было все. И обращались мы сколько!
Соседи вспоминают, что после отбора первых детей Татьяна год отбывала наказание за неуплату алиментов. Там бросила пить и вернулась уже другой. Поработала кондуктором, затем устроилась в ларек, нашла мужчину. Он работал дальнобойщиком — они купили мебель, начали жить. Но покой был недолгим. Опять начались компании и алкоголь. Закончилось продажей мебели за долги, в квартире отрезали тепло и перекрыли воду. Правда, когда Татьяна родила, коммунальщики вернули и то и другое. Благодаря этому ребенок и остался жив.
— Самое интересное, что ее очень любил старший сын, он же вышел из детского дома и вернулся сюда. Мальчик хороший, сам поступил в училище, работал, хотел матери помочь, вытащить ее. Но она не хотела — месяцев восемь он тут побыл и перешел в общежитие. Я, бывает, с утра еду на работу и вижу его: едет в транспорте, всегда опрятный и трезвый. Второй у них поделовее, когда в детский дом их забирали, он сам просился. Последний, Коля, ну что сказать? Мне даже казалось, что у него задержка развития была, настолько немощным он выглядел. Сам почти не ходил, ему два с половиной года, а он все в коляске. Ни одежды у него хорошей не было, ни игрушек.
— Вы ему как-то помогали?
Дверь квартиры, в которой жила Татьяна Фото: Светлана Ломакина
— А как? Если старшие в подъезде сидели, то он с ней, дома. Она пьяная закрылась, и все, не достучаться — что они там делают? Сытый он? Голодный? Полицейские приходили пару раз — тоже не открывала. Ее подруга вызывала же их дважды, потому что свет горел, а Татьяны давно видно не было. Они пришли и сказали — раз трупного запаха нет, значит, все нормально. А я видела, что окно открыто — занавеска ходит, может, и вытягивает запах…
Благодаря многочисленным обращениям в полицию соседей и случаю в Можге спасатели все-таки открыли двери. Мальчик, обессиленный, лежал рядом с матерью под одеялом. По предварительным данным, женщина была мертва пять дней.
— Его к нам принесли на руках, голого, глаза испуганные, волосы дыбом и весь измазанный говешками — Маугли. Он же почти ничего не говорил: только «мама» да «мама», «мама спит». Мы его быстро одели, водой попоили теплой, кормить после голода нельзя. Он согрелся и успокоился, в больницу Колю отвезли. Повезло, что он лежал в маленькой комнате, а балкон был открыт в большой, хотя все равно холодно при открытых окнах столько дней. Спасло его, наверное, то, что он в этих условиях жил с рождения.
— Говорят, Татьяна болела пневмонией?
— Я не знаю, правда ли это. Она всегда себя плохо чувствовала, потому что пила — ноги у нее отекали, еще что-то. Часто приходила за лекарствами. И мы никогда не отказывали. Незадолго до смерти пришла и попросила 40 рублей на таблетки от пневмонии. Я еще спросила: «А что у нас можно купить за 40 рублей?» Она не ответила. Лицо у нее было все обнесено какими-то болячками, вроде герпеса. Ей медсестра, которая приходила к ребенку, говорила: «Ложись в больницу, тебе надо серьезно пролечиться». Та: «Нет, не на кого оставить Колю». Оставила…
Из Ижевска в поезде я ехала с двумя старушками. Обе всю дорогу пили чай и обсуждали знакомых. Особенно досталось какой-то Лиде, которая и в молодости не отличалась открытостью, а в старости совсем ушла в мизантропию.
— Даже не здоровается толком. Буркнет что-то, заскочит к себе в квартиру и засовами гремит. Я ее как-то остановила, говорю: «Лида, ну ты же бывшая учительница! Верующая, в храм ходишь, нельзя так от людей закрываться» Молчит. А у нее же сердце. Детей нет. Случись что, будет лежать, пока запах не пойдет.
— И что делать? — качала головой вторая.
— Да кто его знает? Ученики ее бывшие в нашем же подъезде живут, время от времени проверяют: стучат, через дверь с нею разговаривают. Голос подает, значит живая. А вообще-то, конечно, страшно.
После произошедших трагедий в Удмуртии проходят рейды: власти проверяют, в каких условиях содержатся дети, собирают контакты ближайших родственников и намереваются что-то изменить в перечне социальных услуг.
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!
Вы можете им помочь
Помогаем
Можга, дверь подъезда, где жили Людмила с сыном
Можга, окно подъезда, где жили Смирновы
Можга, на лестничной площадке
Можга, коррекционная школа, учителя отсюда приходили заниматься с Петей
Кладбище в Можге. Могилы Людмилы и Пети
Подъезд в Малинихе
Ижевск, двор дома, где жила Татьяна
Дверь квартиры, в которой жила Татьяна
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и фотоистории. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас поддержать нашу работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
На Ваш почтовый ящик отправлено сообщение, содержащее ссылку для подтверждения правильности адреса. Пожалуйста, перейдите по ссылке для завершения подписки.
Если письмо не пришло в течение 15 минут, проверьте папку «Спам». Если письмо вдруг попало в эту папку, откройте письмо, нажмите кнопку «Не спам» и перейдите по ссылке подтверждения. Если же письма нет и в папке «Спам», попробуйте подписаться ещё раз. Возможно, вы ошиблись при вводе адреса.
Исключительные права на фото- и иные материалы принадлежат авторам. Любое размещение материалов на сторонних ресурсах необходимо согласовывать с правообладателями.
По всем вопросам обращайтесь на mne@nuzhnapomosh.ru
Нашли опечатку? Выделите слово и нажмите Ctrl+Enter
Нашли опечатку? Выделите слово и нажмите Ctrl+Enter
Благотворительный фонд помощи социально-незащищенным гражданам «Нужна помощь»
Адрес: 119270, г. Москва, Лужнецкая набережная, д. 2/4, стр. 16, помещение 405
ИНН: 9710001171
КПП: 770401001
ОГРН: 1157700014053
р/с 40703810701270000111
в ТОЧКА ПАО БАНКА «ФК ОТКРЫТИЕ»
к/с 30101810845250000999
БИК 044525999
Благотворительного фонда помощи социально-незащищенным гражданам «Нужна помощь» в отношении обработки персональных данных и сведения о реализуемых требованиях к защите персональных данных