составителем манифеста об отречении царя являлся
Последний царский манифест
2 марта 1917 года по старому стилю Николай II отрёкся от престола за себя и за своего сына Алексея. Февральскую революцию он провёл в заблокированном поезде.
27 февраля 1917 года всеобщая забастовка в Петрограде переросла в вооружённое восстание. Николай II в это время находился в Ставке Верховного главнокомандующего в Могилёве — Первая мировая война была в самом разгаре. Именно отдалённость от эпицентра событий стала его роковой слабостью. Все последующие дни монарх с трудом представлял ситуацию в столице. Информация из его источников была запоздалой и противоречивой.
Вечером 27 февраля Николай должен был решить: идти на уступки протестующим или подавить недовольство самым решительным образом. Венценосец склонился ко второму варианту. В Петроград отправился карательный отряд, который возглавил генерал Николай Иванов. Однако, приблизившись к Царскому Селу и встретившись с тамошним гарнизоном, поддержавшим революцию, военный отвёл свои силы от столицы.
Император Николай II с семьёй. Источник: pinterest.com
1 марта за отречение императора высказались командующие всех фронтов. До этого дня они были беспрекословно лояльны к монарху, но теперь единодушно пожертвовали царём, чтобы (как многие думали) спасти династию и продолжить войну с Германией, не превращая её в гражданскую.
Тем временем самодержец попытался вернуться из Ставки в Царское Село. Царский поезд добрался до станции Дно. Дальше его не пустили. Заблокированный Николай отправился в Псков. Там его ждало сообщение от Родзянко, уговаривавшего правителя отречься в пользу сына, при котором в качестве регента останется Великий князь Михаил Александрович. Предложение было передано командующим Северным фронтом Николаем Рузским.
За себя и за сына
2 марта, на четвёртый день второй русской революции, после полудня Николай был в своём поезде на станции Псков. Он пригласил к себе семейного врача, профессора Федорова.
— В другое время, доктор, я не задал бы вам подобного вопроса, но наступил очень серьёзный момент, и я прошу вас ответить с полной откровенностью. Будет ли мой сын жить, как все живут? И сможет ли он царствовать?
— Ваше Императорское Величество! Я должен вам признаться: по науке, Его Императорское Высочество не должен дожить и до 16 лет.
После этого разговора Николай II решил отречься и за себя, и за сына. У 12-летнего наследника была гемофилия, которую он унаследовал по материнской линии от английской королевы Виктории. Отец не желал оставлять хрупкого сына один на один с революцией. Они так и не расстались и в итоге вместе же и погибли.
В 10 часов вечера к царю в Псков прибыли два депутата Государственной думы: Александр Гучков и Василий Шульгин. Именно они стали живыми свидетелями того, как Николай сначала написал, а затем подписал документ о своём отречении. По воспоминаниям очевидцев, Николай сохранял спокойствие. Шульгин лишь отмечал, что выговор монарха стал другим — гвардейским. Депутат переживал, что приехал к царю в смятом костюме и небритым.
Формально отречение произошло в пользу брата Николая Михаила. Тот был в Петрограде и также отказался от власти. Свою бумагу он подписал 3 марта. Свидетелем случившегося стал один из лидеров партии кадетов Владимир Набоков — отец знаменитого писателя. Так получила легитимность власть Временного правительства.
Постскриптум
После отречения Николай отбыл в Царское Село и воссоединился со своей семьей. Гражданин Романов попросил у Керенского разрешения уехать в Мурманск и оттуда на корабле эмигрировать в Англию к своему двоюродному брату Георгу V (а после войны вернуться в Россию и поселиться в Ливадии в качестве частного лица).
Глава Временного правительства дал своё согласие. Начались переговоры с британским парламентом, также завершившиеся успехом. Отъезд Николая отложили из-за того, что дети Романовых заболели ветрянкой. А вскоре английский король своё приглашение двоюродному брату отозвал. Георг испугался критики левых в парламенте, поднявших крик недовольства по поводу приезда сверженного царя. Вскоре Николая отправили в Тобольск. Ссылка стала гибельной для всей его семьи. Британский посол Джордж Бьюкенен рыдал в кабинете Керенского, сообщая о решении своего короля. Николай роковую новость принял невозмутимо.
Отречения в действительности не было
Владимир Лавров, д. и. н., замдиректора Института российской истории РАН:
— В советское время тема отречения Николая II была закрытой. Историки доверяли свидетельствам людей, которые и совершали переворот, то есть воспроизводилась их версия событий. Сегодня историческая наука выходит на другой уровень — проводится анализ достоверности документов, в том числе и так называемого манифеста об отречении. Анализ подводит к поистине сенсационному выводу о том, что отречения в действительности не было [1].
1. жестокий враг напрягает 1. Жестокий враг напрягает
последние силы последние силы
2. Близок решительный час. 2. близок час
3. Судьбы России, честь 3. Судьба России, честь
геройской нашей армии, геройской нашей армии,
благополучие народа, все благо народа, все
будущее дорогого нам отечества будущее дорогого нашего Отечества
требует доведения войны требуют доведения войны
во что бы то ни стало во что бы то ни стало
до победного конца. до победного конца.
4. сплотить все силы народные 4. сплочение всех сил народных
для скорейшего для скорейшего
достижения победы достижения победы
5. представителями народа 5. представителями народа
6. верные сыны России 6. верных сынов Отечества
7. тесно объединившись 7. тесное единение
8. Во имя нашей возлюбленной 8. Во имя горячо любимой
родины призываю всех русских Родины призываем всех верных
людей к исполнению своего сынов Отечества к исполнению
святого долга перед нею своего святого долга перед ним
Отречение императора Николая II от престола
Командиры
1917 год стал для Российской Империи переломным. Недовольство народных масс ценами, инфляцией, повторными мобилизациями, затянувшейся войной, в которой многие уже не видели смысла, вылилось, наконец, в масштабные волнения, а затем и в революцию.
Война шла уже почти три года, экономика России была на пределе. Все это отражалось, в первую очередь, на простых людях: рабочих и крестьянах. Дальше так продолжаться не могло, терпение народа достигло критического предела. 8 марта (23 февраля по старому стилю) 1917 года в Петрограде начались забастовки и демонстрации рабочих из-за нехватки хлеба. Николай II в это время находился в Ставке, в Могилеве. 9 марта количество бастующих увеличилось и достигло 200 000 человек. Император узнал о забастовках только 10 марта, спустя два дня, но не принял эти сведения всерьез и велел пресечь беспорядки как «недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией». По поручению министра внутренних дел А.Д. Протопопова около 150 человек было арестовано, но на бастующих это никак не повлияло.
13 марта Император выехал из Ставки, но восстание рабочих железной дороги помешало планам, дорога на Царское Село была перекрыта, Николай II отправился в Псков, где размещался штаб Северного фронта. В тот же день, 13 марта, в Петрограде были свергнуты и Совет министров, возглавляемый князем Н.Д. Голицыным, и штаб Петроградского военного округа под предводительством генерала С.С. Хабалова. Власть берет в свои руки Временный комитет Госдумы.
14 марта Николай II прибывает в Псков в штаб генерала Н.В. Рузского. Генерал Рузский, начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал М.В. Алексеев, оставшийся в Ставке, и члены Временного комитета настаивают на создании ответственного правительства и ограничении самодержавной монархической власти до конституционной. В результате переговоров Николай II согласился на формирование временного правительства, создание которого было поручено Родзянко.
Но эти меры уже не могли удовлетворить восставших. Во временном комитете Государственной думы начались разногласия между октябристами и кадетами. Петроградский совет получал все большую поддержку и требовал отречения Николая II в пользу сына при регентстве Михаила Александровича, брата императора. За отречение выступили главнокомандующие всех фронтов, кроме командующего Черноморским флотом адмирала А.В. Колчака, и великий князь Николай Николаевич, считая, что в условиях продолжающейся войны с Германией это допустимая жертва и единственный шанс прекратить беспорядки.
Ночью 15 марта в Псков приехали члены Государственной думы лидер октябристов А.И. Гучков и националистов – В.В. Шульгин с проектом манифеста об отречении. Но, не желая расставаться с сыном, днем 15 марта император Николай II подписал манифест об отречении от престола в пользу своего брата Михаила, а также указ о назначении князя Г.Е. Львова председателем Временного правительства.
16 марта Михаил Александрович выступил с заявлением, что он отказывается от власти, так как может принять ее только по воле народа, выраженной Учредительным собранием, после прямого всеобщего голосования. Россия осталась без императора.
Так в результате Февральской революции пала 300-летняя монархия Романовых и Российская Империя вместе с ней. Вся власть оказалась в руках Временного правительства.
Состав и манифест Временного правительства. Акт об отречении Николая 2 и князя Михаила Александровича
 |
ОТРЕЧЕНИЕ НИКОЛАЯ II И ФОРМИРОВАНИЕ СОСТАВА ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА
Гучков и Шульгин покинули Таврический дворец и на автомобиле доехали до его квартиры на Фурштадтской, 36. Дома Гучков, по его словам, набросал проект манифеста об отречении царя. Шульгин в изнеможении не смог даже прочесть его и повалился в кресло, но Гучкову сознание важности дела, которое именно ему выпало на долю совершить, придавало силы. Через несколько часов они выехали в Военное министерство. По пути Гучков заехал в несколько воинских частей, его видели, а в газетах даже появились потом сообщения, что он весь день 2 марта «объезжал полки».
По телеграфу, расположенному в Военном министерстве, он сообщил генералу Рузскому, что выезжает к нему в Псков по «важному делу», однако суть своего «дела» в этой телеграмме не раскрыл. Точно также он послал телеграмму генералу Н. И. Иванову, предлагая встретиться с ним по дороге в Псков. В ней говорилось: «Еду Псков, примите все меры повидать меня либо в Пскове, либо на обратном пути из Пскова в Петроград. Распоряжение дано о пропуске Вас этом направлении».»
Тут уместно сказать несколько слов о судьбе экспедиции генерала Иванова, поскольку о его приближении в городе ходили самые невероятные слухи, попавшие даже в газеты. Весть о возможном приходе карательного отряда генерала Иванова нервировала обе стороны, участвующие в переговорах о создании Временного правительства, и Милюков, например, полагает, что это было одной из причин уступчивости делегации Исполнительного комитета. Со своей стороны, он признается, что эта же перспектива заставила его согласиться на требование о невыводе петроградского гарнизона. Иванов со своим батальоном георгиевских кавалеров прибыл в Царское Село примерно в полночь 1 марта.
Первым его распоряжением было отцепить паровоз.и перевезти его в хвост состава на случай возможного отъезда. В Царском Селе он получил шифрованную телеграмму от генерала Алексеева, в которой тот извещал о прибытии царя в Псков и вызове к нему Родзянко для переговоров. Поэтому Иванов со своим батальоном немедленно решил отойти назад, на станцию Вырица, где и выжидать дальнейшего развития событий. 2 марта он собирался оставить Вырицу, чтобы повидать на ст. Александровской Варшавской железной дороги приданный ему 67-й Тарутинский полк и переговорить с Гучковым по его вызову (Вырица находилась на Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороге). Но телеграфисты станции немедленно донесли об этом в Министерство путей сообщения, и Бубликов грозной телеграммой запретил Иванову покидать станцию. Последний подчинился и послал Гучкову в Псков следующую телеграмму: «Рад буду повидать Вас, но на станции Вырица. Если то для вас возможно, телеграфируйте о времени прибытия». Иванов был деморализован и сбит с толку, в телеграммах в Ставку он просил приостановить движение эшелонов на Петроград и жаловался, что железнодорожные служащие «несомненно получают директивы Временного правительства». Между тем с Варшавского вокзала в три часа дня 2 марта отошел экстренный поезд, состоявший из одного вагона и паровоза. В вагоне было только два пассажира: А. И. Гучков и В. В. Шульгин. В других купе разместилось пять солдат охраны. На их шинелях красовались красные банты.
Таврический дворец по-прежнему оставался центром политической жизни. Утром М. В. Родзянко, совсем терявший голову от бесконечной вереницы событий, от многотысячных митингов солдат, на которых ему приходилось выступать, от напористости Исполкома, который ему лично не дал даже поезда для поездки к царю, попросил Милюкова немедленно восстановить контакты с Петроградским Советом. Деятели Исполкома ответили, что сначала они должны дать отчет о переговорах на общем собрании Совета, а затем продолжат переговоры. Они ничего не имели против начала работы Временного правительства.
Во многих официальных распоряжениях и документах началом его деятельности, когда Временное правительство заявляет уже о себе наряду с Временным комитетом Государственной Думы, считается 2 марта. Подписи Родзянко, как правило, еще предшествуют упоминанию о Временном правительстве, но часто уже называется фамилия князя Львова. В качестве примера приведем телеграмму Родзянко начальнику штаба верховного главнокомандующего генералу М. В. Алексееву с просьбой назначить командующим Петроградским военным округом Л. Г. Корнилова. В начале телеграммы давалась ставшая уже официальной версия перехода власти в новые руки: «Временный комитет Государственной Думы, образовавшийся для восстановления порядка в столице, принужден был взять в свои руки власть ввиду того, что под давлением войска и народа власть никаких мер для успокоения населения не предприняла и совершенно устранена». Дальше в телеграмме сообщалось об образовании Временного правительства: «В настоящее время власть будет передана Временным комитетом Государственной думы Временному правительству, образованному под председательством князя Георгия Евгеньевича Львова»ЛУказывалось на то, что новая власть обладает реальной силой: «Войска подчинились новому правительству, не исключая состоящих в войске, а также находящихся в Петрограде лиц императорской фамилии, и все слои населения признают только новую власть».
Таким образом, это сообщение подчеркивало, что Государственная дума как бы возглавила народное движение и явилась источником власти для самого Временного правительства. Члены его не были согласны в душе с этой версией, однако в тех условиях не спорили против подчеркивания авторитета Думы и в какой-то мере подыгрывали Родзянко. Приглашение Л. Г. Корнилова было согласовано с членами Временного правительства, однако в тех же целях оно было отправлено от имени Родзянко. В телеграмме содержалась просьба сообщить о времени прибытия Корнилова в Петроград. До его приезда командующим округом назначался командир 19-й пехотной запасной бригады генерал Аносов.
Получив согласие от Исполнительного комитета Петроградского Совета на персональный состав правительства, Временный комитет Государственной думы решил опубликовать список новых министров, о чем было принято специальное постановление, переданное затем по телеграфу. Это постановление отличается от включенного затем в декларацию Временного правительства списка министров тем, что после каждой фамилии нового министра указано членство его в Думе, губерния, от которой он избран, «должность» в «общественных организациях». Другой здесь и порядок упомянутых фамилий. Первым в списке назван кн. Г. Е. Львов, причем о нем сказано, что он был членом I Государственной думы, а ныне — председатель Главного комитета Всероссийского земского союза. Вторым шел П. Н. Милюков, член Думы от Петрограда — министр иностранных дел. Третьим, и это симптоматично, назывался А. Ф. Керенский, член Думы от Саратовской губернии, на пост министра юстиции. Буржуазия так нуждалась в Керенском, что поместила его имя третьим в министерском списке, сразу после «спасителей отечества» Львова и Милюкова. Вопрос с ним был сложен, поскольку Керенский был товарищем председателя Совета, а Исполком постановил своих представителей во Временное правительство не посылать. Не спрашивая разрешения у Совета, Керенский дал свое согласие авансом, а Временное правительство оценило его «подвиг» по заслугам. Следующим в списке шел Н. В. Некрасов, занимавший в тот момент пост товарища Председателя Государственной думы, депутата от Томской губернии. Шестым называлась фамилия А. И. Коновалова, депутата Думы от Костромской губернии, товарища Председателя Центрального военно-промышленного комитета. Некрасов назначался министром путей сообщения, а Коновалов — министром торговли и промышленности.
Только седьмым по порядку шел А. И. Гучков, член Государственного Совета, председатель Центрального военно-промышленного комитета. О нем говорилось: «военный министр и временно — морской». А. И. Шингарев — член Государственной думы от Петрограда — становился министром земледелия. О прежних занятиях нового министра финансов в сообщении не говорилось ничего, просто значилось: «9. М. И. Терещенко — министр финансов». На пост Государственного контролера назначался член Государственной думы от Казанской губернии И. В. Годнев. Одиннадцатым в списке являлся В. Н. Львов, депутат Думы от Самарской губернии, рекомендованный Обер-прокурором Священного Синода.
Этот документ от 2 марта 1917 г. знаменовал собой формальное рождение Временного правительства. В нем подчеркивалась все та же преемственность власти от Государственной думы. Извещение и издавалось от имени ее Исполнительного комитета.
По принятым решениям — о создании правительства и вызове генерала Корнилова в Петроград — была составлена еще одна телеграмма, предназначавшаяся для рассылки по стране и подписанная М. В. Родзянко как Председателем «в квадрате» — Временного комитета Думы и самой Думы.
Телеграмма начиналась следующими словами: «Тяжелое переходное время кончилось. Временное правительство образовано. Народ совершил свой гражданский подвиг, и перед лицом грозящей Родине опасности свергнул старую власть. Новая власть, сознавая свой ответственный долг, примет все меры к обеспечению порядка, основанного на свободе, и к спасению страны от разрухи внешней и внутренней. Неизбежное замешательство, к счастью, весьма кратковременное приходит к концу». Далее следовал призыв к войскам и населению «вернуться к нормальной жизни».13 В этом обращении мы находим первый намек на программу-минимум нового правительства: установить и обеспечить порядок, «основанный на свободе». Однако’ вся программа в целом была еще запретной темой для договаривающейся стороны, так как окончательное утверждение правительства должно было состояться на новом совещании с делегацией Петроградского Совета.
А пока избравшее себя Временное правительство притулилось под крылышком Исполнительного комитета Думы, и тот еще вплоть до второй половины дня 2 марта считал себя главным распорядителем. В Комитет, а также к «начальнику петроградского гарнизона» полковнику А. Н. Энгельгардту явились военные агенты и дипломатические представители союзных держав — Англии, Франции и Италии, заявившие о своей готовности вступить в сношения с Комитетом.
Позднее приехала целая итальянская делегация из посольства, встреченная в Екатерининском зале овациями и возгласами: «Да здравствует Италия!». В Комитет же прислал свою телеграмму из Тифлиса дядя царя, великий князь Николай Николаевич, главнокомандующий Кавказским фронтом, что «в согласии с мнением генерала Алексеева» оп обратился «к государю императору с верноподданнической мольбой» отречься от престола.14 Как и в первые дни революции к Таврическому дворцу властно шествовал вооруженный народ. Несколько воинских частей и три юнкерских училища подходили в течение дня к Государственной думе, и Родзянко вынужден был опять приветствовать их своей дежурной речью. Раздавались крики «Ура!»: призыв защищать «матушку-Русь», как отмечал В. В. Шульгин, всякий раз действовал безотказно.
Энергично работали комиссары Временного комитета. В Министерстве юстиции В. А. Маклаков и М. С. Аджемов распорядились разрешить свободный проезд членов большевистской фракции IV Государственной думы в Петроград, как бы давая им откупную за то, что те были принесены в жертву в начале войны. Предупреждая закон об амнистии, комиссары потребовали освободить политических заключенных, к которым в качестве меры пресечения на время следствия было применено тюремное заключение. Прокурорам судебных палат запрещалось делать новые привлечения по политическим делам. М. А. Караулов издавал приказ за приказом о правилах производства обысков и арестов приверженцев старого режима. Министерский павильон пополнялся новыми узниками. Пришлось спешно перевозить их под ненадежной охраной в Петропавловскую крепость. Комиссар Думы Титов созвал совещание представителей банков, призывая их оказать доверие «новому правительству». Последние заявили, что всецело подчиняются Временному комитету Государственной думы и готовы оказать ему содействие. Решено было 3 марта открыть банки для денежных операций с 11 часов утра до часу дня. Эмиссары Временного комитета И. П. Демидов и В. А. Степанов ездили в Царское Село для установления сношений с местным гарнизоном. В придворных каретах, поданных к вокзалу, они прибыли в Царскосельскую ратушу, где под их наблюдением состоялось избрание гарнизонного комитета, взявшего временную власть в городе. Делегаты несколько раз выступали в ратуше и в ряде воинских частей царскосельского гарнизона. Дворцовая охрана заявила им о своей полной лояльности.
Временный комитет по мере своих сил и возможностей старался всячески облегчить положение офицеров, которое теперь, после издания приказа № 1 казалось многим совершенно невыносимым. Под эгидой Родзянко в одной из комнат Государственной думы состоялось собрание офицеров. Оно приняло воззвание к солдатам, в котором заверяло последних в преданности офицеров делу революции и посылало проклятия на голову «старого самодержавного строя». Офицеры взывали к примирению: «К величайшему нашему прискорбию, как среди солдат, так и среди офицеров были предатели народного дела и от их предательской руки пало много жертв среди честных борцов за свободу. Но приложим общие усилия для нашего совместного объединения, •для окончательной победы над врагом как на фронте, так и внутри России. Да здравствует Свободная и Великая Россия!».
Но что бы ни делали члены Временного правительства и члены Временного комитета Думы, как бы ни храбрились перед собой, какие бы бумаги не сочиняли, все они напряженно ждали.
Ждали, прислушивались к тому гулу голосов, который по временам доносился из зала бюджетной комиссии Думы, где теперь по-хозяйски расположились представители рабочих и солдат. Солдатские делегаты впервые в это утро собрались на свое совещание. Многие были избраны только-только. Ведь приказ № 1 теперь предписывал каждой роте выбрать своего представителя для участия в работе Петроградского Совета. Соколов, Мстиславский, Филипповский выступали перед солдатами и говорили о тех огромных правах, которые дает солдату-гражданину приказ № I.
Временный комитет отверг требования о немедленном введении в России республики, ссылаясь на то, что форма правления будет установлена Учредительным собранием, созыв которого — «ближайшая цель учреждаемого Временного правительства».
В отличие от прежней либеральной оппозиции, Совет, почувствовав силу, не собирался ограничиваться только ролью критика. В докладе ясно было сказано: «на три четверти солдаты наши, на одну четверть — их».
статьи
«Манифест об отречении» Николая II: история документа.
Юридические акты, фиксирующие важнейшие события в истории государственных учреждений во всех без исключения странах, представляют собой документы, пользующиеся особым вниманием политиков, правоведов, историков, дипломатов, журналистов. Эти документы оформляются соответствующим образом, облекаются в кожу, украшаются различными произведениями декоративно-прикладного искусства, участвуют в торжественных государственных мероприятиях. Все эти аксессуары и атрибутика призваны подчеркнуть их уникальность и значимость в рождении и становлении тех или иных властных институций, в судьбе выдающихся политических деятелей и национальных лидеров.
Не так случилось с актом отречения от престола последнего российского императора Николая II. Само оно совершилось не во дворце или в каком-либо другом импозантном и предназначенном для подобных церемоний месте, а в царском вагоне, стоявшем на железнодорожных путях на окраине Пскова, 2–3 марта 1917 года. Так родился «манифест» — лист бумаги с машинописью и царской подписью, сделанной химическим карандашом.
Судьба этой бумаги, которой суждено было подвести черту под существованием Российской империи и лечь в фундамент новой Российской республики, оказалась запутанной и незавидной до тех пор, пока она не заняла свое законное место в Государственном архиве РФ, в личном фонде Николая II.
Значит, имелось в истории с отречением нечто такое, что нужно было скрывать и не являть «это» на свет Божий…
Воскресным вечером 26 февраля 1917 года Николай II, как нередко, играл в домино. В Могилеве, в Ставке Верховного главнокомандования, его постоянными партнерами по любимой игре были адмирал К.Д.Нилов, командир конвоя его величества А.Н.Граббе и дежурный флигель-адъютант А.А.Мордвинов. У подъезда губернаторского дома, превращенного в царский «дворец», в дубленых полушубках стояли часовые из батальона георгиевских кавалеров. В садике дежурила дворцовая полиция. На крыше дома генерал-квартирмейстера стояли пулеметы в чехлах, охраняемые часовыми в папахах(1). Все это предусматривалось на случай налета немецких аэропланов.
В тот вечер Николай чувствовал себя еще в полной безопасности. Едва ли тогда он мог предположить, что его династии, правившей Россией 304 года, оставалось пребывать у власти всего пять дней, а он сам через трое суток станет «козлом отпущения» за всех Романовых, и к его пышному титулу Императора Всероссийского прибавится беспощадное прилагательное «бывший». Рожденная революционными событиями газета «Известия» назовет его «Николаем Последним»(2). А еще два дня спустя она же опубликует изданный от имени Николая II манифест, которым «Последний» отрекался от престола(3).
Но это была не первая публикация абдикационного* манифеста. Первая появилась на день раньше.
В одном из городов огромной Российской империи в течение почти суток царем был младший брат Николая II, великий князь Михаил Александрович; в то время как в остальной России он не царствовал ни одного мгновения. Факт этот ускользнул от внимания исследователей Великой русской революции. Между тем в нем содержится ключ к правильному пониманию такого важного события, как отречение от престола Николая II, — поворотного момента, с которого началось крушение Российской империи.
Сопоставление двух публикаций, осуществленных от имени императора, позволяет поставить вопрос о фабрикации абдикационных документов последнего российского императора, следовательно, и о легитимности отречения «Николая Последнего».
В умопомрачительной метаморфозе — превращении всесильного самодержца во всеми проклинаемого бывшего императора — был необыкновенный эпизод, который потерялся в вихре головокружительных перемен.
В те дни в Эстляндии, в Ревеле, располагалась военно-морская база Балтийского флота, стояли 2-я бригада крейсеров, дивизии подводных лодок и минная, а также размещались обслуживающие их судоремонтные мастерские(4). 3 марта 1917 года газета «Ревельское слово» опубликовала последние новости: «Государь император Николай II подписал акт отречения от престола. На престол вступил великий князь Михаил Александрович»(5).
На следующий день, 4 марта, жители города и служившие там моряки узнали из той же газеты, что никакого императора Михаила не существует. «Ревельское слово» сообщило: великий князь престола не принял и передал власть Временному правительству, образованному по почину Государственной думы. Газета опубликовала и текст акта об отказе Михаила от престола(6). Вся остальная Россия узнала о том, что Николай отрекся, а Михаил отказался от престола, только 4 марта, когда во всех газетах были опубликованы одновременно манифест Николая об отречении и акт Михаила об отказе от престола. В Ревеле же эти два документа были обнародованы с интервалом в целые сутки(7).
Так Михаил «процарствовал» почти 24 часа. «Процарствовал», разумеется, условно, потому что манифеста о воцарении, с которого начинается отсчет нового царствования, издать не успели. Хотя есть основания утверждать, что определенные шаги в этом направлении предпринимались. В Морском штабе Верховного главнокомандующего не позднее 4 часов 10 минут 3 марта запрашивали председателя Временного правительства Г.Е.Львова о манифесте, о вступлении на престол Михаила и о времени принятия присяги(8). А штаб-офицер для особых поручений при дворцовом коменданте В.Н.Воейкове полковник Г.А. фон Таль утверждал в своих воспоминаниях, что в канцелярии Ставки в Могилеве видел отпечатанный типографским способом, но вскоре уничтоженный по приказу Временного правительства манифест о воцарении нового царя: «Мы, Божьей милостью Михаил II, восприемлем прародительский престол…»(9)
В 7 часов 20 минут 3 марта на собрании флагманов уже кричали «Ура!» новому государю(10). В восемь часов утра(11) известие об отречении Николая в пользу Михаила было расклеено на улицах Ревеля, и горожане, а также морские чины, матросы и офицеры Балтийского флота, как, впрочем, и рабочие судоремонтных мастерских, первыми в России были печатно извещены о происшедшей перемене. А газета «Ревельское слово», как было отмечено выше, уже 3 марта 1917 года обнародовала текст манифеста.
Публикацию осуществили по приказанию временно исполнявшего должность коменданта морской крепости Императора Петра Великого контр-адмирала П.Н.Лескова, в прошлом командира крейсера «Аврора». П.Н.Лесков же, отдавая это приказание, исполнял приказ командующего флотом Балтийского моря вице-адмирала А.И.Непенина(12).
На следующий день, 4 марта, «Известия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов» также опубликовали текст манифеста об отречении Николая; одновременно был напечатан и акт об отказе Михаила от престола. Таким же образом поступили и все главные газеты. Но особенность публикации в официальном органе Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов заключалась в том, что там был указан источник публикуемых сведений. В других газетах таких сведений не содержалось. Источник этот имел также «морское происхождение». Им стал все тот же командующий флотом. «Переданный командиром флота Балтийского моря вице-адмиралом Непениным по юзограмме (то есть посредством телеграфного аппарата Юза. — Авт.) текст манифеста» сообщил за начальника Морского генерального штаба вице-адмирала А.И.Русина его помощник, офицер для поручений Морского штаба Верховного главнокомандующего капитан 1-го ранга граф А.П.Капнист. А.И.Русин был начальником Морского генерального штаба, располагавшегося в Адмиралтействе, и одновременно возглавлял Морской штаб Верховного главнокомандующего, входивший в состав Северного фронта, со штабом в Пскове. Вице-адмирал был также товарищем морского министра адмирала К.И.Григоровича. Все эти лица: Григорович, Русин, Непенин, Капнист — оказались в некотором роде «соавторами» первой публикации манифеста об отречении Николая II. С известной оговоркой к ним следует также отнести и флаг-капитана по оперативной части штаба А.И.Непенина — князя М.Б.Черкасского, и его помощника — начальника Разведывательного управления капитана II ранга И.И.Ренгартена. Можно назвать также и капитана I ранга В.М.Альтфатера, начальника Военно-морского управления при главнокомандующем Северным фронтом Н.В.Рузском.
Очевидно, А.И.Непенин, отдавший распоряжение о немедленной публикации манифеста, стремился как можно быстрее сделать его достоянием гласности. Недаром 2 марта в 20 часов 40 минут, когда проект манифеста Николая II об отречении уже был передан из Ставки во Псков, командующий флотом прислал в штаб Северного фронта телеграмму для доклада царю. В ней он писал: «С огромным трудом удерживаю в повиновении флот и вверенные войска. В Ревеле положение критическое, но не теряю еще надежды его удержать». Если в течение ближайших часов не будет принято поддержанное главкомами фронтов требование председателя Государственной Думы М.В.Родзянко об отречении, «это повлечет за собой катастрофу с неисчислимыми бедствиями для нашей родины»(13). В разговоре с А.П.Капнистом по прямому проводу в 21 час 25 минут Непенин сообщил, что ждет с нетерпением решения государя, «чтобы прекратить крайне тяжелое положение в Ревеле», где начальник крепости Императора Петра Великого Герасимов ранен и заменен Лесковым. «Пока еще, — заявлял командующий флотом, — сдерживаю главный беспорядок от мастеровых»(14). 3 марта, в 0 часов 35 минут, то есть семь минут спустя, после того, как из штаба Северного фронта в Ставку было отправлено сообщение о том, что манифест подписан, А.И.Непенин, еще об этом не знавший, телеграфировал А.И.Русину, главнокомандующему Северным фронтом Н.В.Рузскому и начальнику штаба Верховного главнокомандующего М.В.Алексееву: «Меры, находящиеся в моем распоряжении, все приняты, но на них мало надежды. Нужны коренные и срочные (разрядка Непенина. — Авт.) поступки сверху»(15).
Отметим, что текст манифеста был первым делом отправлен командующему Балтийским флотом, и лишь потом — остальным главкомам(16). Как только А.И.Непенин получил текст, командующий распорядился обнародовать его. Сохранилась записка И.И.Ренгартена начальнику южного района связи с приказом комфлота «распространить манифест в самых широких размерах, напечатать в газетах и расклеить по городу для объявления населению»(17).
Расклеенный по городу(18) и опубликованный «Ревельским словом» абдикационный документ завершался так:
«Город, ПСКОВ, 2 марта 1917 года, 3 часа дня
Тексту предшествовал набранный заглавными буквами заголовок: «МАНИФЕСТ». Никаких других признаков манифеста, который, как известно, представляет собой особый акт главы государства или высшего органа государственной власти, обращенный к населению, опубликованный документ не содержал. В нем не было ни титула императора, ни обращения к верноподданным. Подпись императора никак и никем не была заверена. Хотя газета сообщила о том, что Николай подписал «акт отречения», но опубликовала она не сам акт, а некий документ в виде «манифеста». Однако появившийся в Петрограде на страницах «Известий Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов» текст «манифеста», полученный из того же источника, то есть «морским путем» через А.И.Непенина, отличался от обнародованного в Ревеле. Отличия касались оформления документа, а именно реквизитов «манифеста». Можно даже сказать, что петроградский вариант был «усовершенствован» — он напоминал официальный документ.
В петроградской публикации также не содержалось ни титула императора, ни обращения к верноподданным. Но подпись Николая оказалась заверенной: «Скрепил Министр Императорского Двора Генерал-адъютант Граф Фредерикс». В «известинском» тексте и дата была обозначена по-другому: «2 марта, 15 часов 1917 г.»; она располагалась после подписи: «Николай». Ниже было напечатано: «Гор. Псков»(20). В тексте, опубликованном в Ревеле, подписи Николая предшествовала следующая фраза: «Город, ПСКОВ, 2 марта 1917 года, 3 часа дня»(21).
«Город, ПСКОВ, 2 марта 1917 года, 3 часа дня
«Известия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов»:
2 марта, 15 часов 1917 г.
Скрепил Министр Императорского Двора Генерал-адъютант Граф Фредерикс».
Как могли появиться такие разночтения в важнейшем официальном документе? Попробуем внимательнее приглядеться к позиции и действиям командующего флотом. А.И.Непенин сообщил А.И.Русину 3 марта, в 8 часов 45 минут, о своей уверенности в том, что вопрос о форме этого документа «не имеет особого значения»(22). Вице-адмирал полагал, что время не терпит, поэтому он самовольно попытался придать полученному им тексту вид манифеста, полагая, что второстепенные детали не так уж и важны(23). Таким образом не очень подготовленный для такой работы А.И.Непенин по своему усмотрению оформил полученный им в виде телеграммы В.Б.Фредерикса текст абдикационного документа. О том же, что этот текст был воспринят именно как телеграмма министра Двора, свидетельствует реакция на него различных подразделений Балтийского флота, куда она была передана А.И.Русиным(24).
Несомненно, что слова: «Город, ПСКОВ, 2 марта 1917 года, 3 часа дня» — вставлены в текст самим командующим. А далее начался разгул «творчества»: редакции ведущих российских газет импровизировали, чтобы придать абдикационному тексту официальные формы Высочайшего манифеста. Например, «Русское слово» опубликовало «манифест» с императорским титулом и обращением к верноподданным. Подписи царя предшествовали слова: «На подлинном е. и. в. рукою подписано». Разумеется, была и скрепа Фредерикса, а под ней стояла дата: «2 марта 1917 года, 15 часов. Город Псков»v(25). Публикация «Утра России» отличалась тем, что слово «Город» было заменено аббревиатурой «Г.», а скрепа Фредерикса располагалась не над датой, а под ней(26). Подобной самодеятельностью отличились и другие газеты.
Но очевидно, что Николай II никогда не подписывал документов, сфабрикованных и затем опубликованных редакциями ведущих газет. Постараемся детально, час за часом, проследить, как фабриковался «манифест» об отречении императора.
Третьего марта, в 0 часов 28 минут, генерал-квартирмейстер штаба Северного фронта В.Н.Болдырев передал находившемуся в Ставке генерал-квартирмейстеру А.С.Лукомскому сообщение о том, что «манифест подписан»(27). Это же сообщение было переслано из Пскова в штаб флота Балтийского моря в Гельсингфорсе в 1 час ночи(28). В 1 час 25 минут А.И.Непенин послал в Ревель приказ, где говорилось, что, в случае если не будет прислана какая-либо редакция манифеста, следует объявить и распечатать телеграммы Рузского о подписании этих документов(29).
В час ночи Ю.Н.Данилов, начальник штаба Северного фронта, расположенного в Пскове, послал телеграмму М.В.Алексееву, начальнику штаба Верховного главнокомандующего, находившемуся в Ставке в Могилеве: «Его величеством подписаны указы Правительствующему Сенату о бытии председателем Совета министров князю Г.Е.Львову и верховным главнокомандующим… великому князю Николаю Николаевичу. Государь император изволил затем подписать акт отречения от престола… Манифест и указы передаются дополнительно»(30). Эта телеграмма была принята в Могилеве в 1 час 28 минут.
А через две минуты ту же телеграмму получили из Пскова в штабе флота Балтийского моря в Гельсингфорсе(31). В разговоре по прямому проводу с председателем Временного комитета Государственной думы М.В.Родзянко, состоявшемся 3 марта в интервале между шестью и 6 часами 40 минутами утра(32), Алексеев утверждал, что текст манифеста был ему протелеграфирован этой ночью «около двух часов»(33). (Но это едва ли точно; впрочем, «около двух часов» не означает «в два часа ровно».) В телеграмме, отправленной А.И.Гучковым и В.В.Шульгиным из Пскова в Петроград, в Главный штаб, говорилось: «Просим передать председателю Думы Родзянке: “Государь дал согласие на отречение от престола в пользу великого князя Михаила Александровича с обязательством для него принести присягу конституции. Поручение образовать новое правительство дается князю Львову. Одновременно верховным главнокомандующим назначается великий князь Николай Николаевич. Манифест последует немедленно”»(34).
Телеграмма была получена в Петрограде в 2 часа 17 минут(35). Очевидно, когда она отправлялась, манифест еще не был готов к передаче.
В 2 часа 57 минут М.В.Алексеев передал текст телеграммы Ю.Н.Данилова в Тифлис, где находился великий князь Николай Николаевич; в 3 часа 19 минут он начал ее рассылку всем главкомам. При этом Алексеев добавлял, что «по получении по телеграфу манифеста таковой должен быть безотлагательно передан во все армии по телеграфу и, кроме того, напечатан и разослан в части войск»(36). Телеграмма была послана и А.И.Русину. Но в 6 часов 45 минут М.В.Алексеев телеграфировал главкомам, в том числе и начальнику Морского штаба Ставки, требование М.В.Родзянко «задержать всеми мерами и способами объявление того манифеста, который сообщен этой ночью»(37). Однако манифест уже был передан «в Морской штаб для флота». Туда же поступил приказ задержать его обнародование(38). Вопреки приказу А.И.Непенин в 8 часов утра 3 марта доложил А.И.Русину, что «в Ревеле уже объявлено, расклеено и получило широкую огласку»(39). Как уже было отмечено выше, в штаб флота Балтийского моря манифест был передан одним из первых.
Пятого апреля 1917 года министр юстиции А.Ф.Керенский представил так называемый подлинник документа об отречении в Сенат. 31 августа его передали на хранение обер-прокурору 1-го департамента Сената Г.Е.Старицкому(40). 3 сентября 1917 года, то есть два дня спустя после провозглашения России республикой, сенатор Временного правительства М.А.Дьяконов, возглавлявший западноевропейское отделение Библиотеки Академии наук и фактически руководивший ею, передал этот документ на хранение старшему хранителю рукописного отдела В.И.Срезневскому.
В 1929 году, во время так называемого «академического дела», был обнаружен «акт» отречения(41). Специально созданная группа, возглавляемая председателем правительственной комиссии по проверке аппарата Академии наук СССР Ю.Л.Фигатнером, исследовала этот «акт» на предмет подлинности и 26 октября 1929 года признала его таковым(42). Ныне он находится в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ), в личном фонде Николая II(43).
Теперь сравним опубликованный в Ревеле текст с тем, который считается подлинником манифеста об отречении.
Манифест открывается словами: «Ставка. Начальнику штаба». В ревельской публикации они отсутствуют. Завершается текст манифеста следующим образом. В левом нижнем углу, на уровне последней строки основного машинописного текста, более мелким шрифтом напечатано: «Г. Псков». Ниже химическим карандашом выведено: «2-го», на машинке напечатано: «Марта», тем же карандашом начертано «15». После идет напечатанное на машинке слово «час.». Следует пропуск, в котором видна подчищенная цифра «3», исправленная затем на «5» и вновь подчищенная. После нее следует напечатанный на машинке текст: «мин. 1917 г.». В итоге получилась надпись: «Г. Псков. 2-го Марта 15 час. мин. 1917 г.».
Ниже этой надписи в правом углу находится сделанная химическим карандашом подпись «Николай». Еще ниже, также в правом углу, располагается выполненная чернилами и разбитая на две строки заверительная подпись: «Министр императорского Двора Генерал-адъютант Граф Фредерикс»(44).
Напомним, что в ревельской публикации значилось: «Город, ПСКОВ, 2 марта 1917 года, 3 часа дня». И в этом тексте не было скрепы Фредерикса. Очевидно, в экземпляре, поступившем затем в Сенат и переданном А.И.Непенину не позднее 3 часов ночи 3 марта, этих реквизитов манифеста не имелось. А была телеграмма с подписью Николая, якобы отправленная Фредериксом начальнику штаба Ставки М.А.Алексееву в 15 часов 2 марта 1917 года. Их внесли уже после того, как текст оказался в Гельсингфорсе и Ревеле. А это означает, что Николай не ставил своей подписи под документом, оформленным именно таким образом.
Несомненно, что не позднее 2 часов ночи 3 марта 1917 года, находясь во Пскове, император подписал какой-то абдикационный документ; ясен и тот факт, что после этого времени царь никаких его экземпляров не подписывал. Об этом неоспоримо свидетельствует собственноручная запись монарха в его дневнике от 2 марта 1917 года: «Из ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которым я переговорил и передал подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого»(45). Можно уточнить время подписания абдикационного документа. Переговоры с прибывшими во Псков посланцами еще не сформированного Временного правительства А.И.Гучковым и В.В.Шульгиным начались в 23 часа 32 минуты 2 марта, а, как уже отмечалось выше, 3 марта в 0 часов 28 минут генерал-квартирмейстер штаба Северного фронта В.Н.Болдырев передал в Ставку генерал-квартирмейстеру А.С.Лукомскому, что «манифест подписан»(46). В час ночи Ю.Н.Данилов телеграфировал в Ставку о том же. Таким образом, процесс визирования документа занял у монарха всего лишь час.
Неизвестно, что представлял собой документ, подписанный императором. В 20 часов 40 минут(47) 2 марта из Ставки во Псков, где находился царский поезд, был послан проект манифеста об отречении Николая и передаче престола сыну Алексею при регентстве великого князя Михаила. В результате переговоров с А.И.Гучковым и В.В.Шульгиным царь передал им «подписанный и переделанный» текст. Текст, присланный из Ставки, в котором речь шла о передаче престола Алексею, хорошо известен(48).
Из переписки Могилева и Пскова видно, что, обсуждая вопрос о необходимости издания высочайшего акта, который смог бы предотвратить «анархию» и остановить «дальнейшее разложение армии»(49), адресаты предполагали следующую схему действий. Ставка вырабатывает проект манифеста и пересылает его во Псков. Царь в случае одобрения телеграфирует в Могилев согласованный текст и дает разрешение Ставке на его обнародование с пометкой «Псков»(50). Такая схема была оправданна в сложившихся чрезвычайных условиях, когда царь находился в пути из Могилева в Царское Село и когда возникла необходимость обнародованием высочайшего акта разрядить обстановку. Именно на Ставку возлагалась обязанность объявить манифест царя. То, что этот акт должен был иметь форму манифеста со всеми его атрибутами, прекрасно понимали и во Пскове, и в Могилеве.
Ставка выработала проект манифеста об отречении и в 20 часов 40 минут 2 марта телеграфировала его во Псков главнокомандующему Северным фронтом Н.В.Рузскому. Примечательно, что присланный текст состоял только из содержательной части без каких-либо формальных признаков манифеста(51). Предполагалось, что царь его одобрит, и апробированный царем во Пскове текст будет соответственно оформлен в могилевской Ставке и обнародован как манифест. Отредактированный текст манифеста после беседы с А.И.Гучковым и В.В.Шульгиным Николай подписал не позднее 0 часов 28 минут 3 марта. Завизированный монархом текст должен был быть немедленно телеграфирован в Ставку. Но поступил он туда только через два с половиной часа. Точное время отправки в Ставку телеграммы с текстом отречения неизвестно, как неизвестна и сама телеграмма, в которой этот текст передавался. Николай покинул Псков в 2 часа ночи(52) (хотя в дневнике потрясенный царь ошибочно указал в качестве времени своего отъезда 1 час ночи). Уже после того, как А.И.Непенин получил от Н.В.Рузского пересланную ему телеграмму Фредерикса, адресованную А.И.Русину, во Пскове абдикационному тексту с подписью царя придали вид телеграммы, адресованной в Ставку безымянному начальнику штаба. Заметим попутно, что «ревельский вариант» манифеста чрезвычайно важен прежде всего тем, что он подтверждает: полученный командующим Балтийским флотом документ представлял собой в чистом виде тот текст, который был на руках у Н.В.Рузского около 3 часов утра.
Исследователям переписки Николая II хорошо известно, что царь всегда адресовал свои телеграммы в следующей последовательности: «Кому. Куда», а не наоборот, как это значится на абдикационном документе, начинающемся словами: «Ставка. Начальнику штаба». Царь написал бы: «Начальнику штаба. Ставка», и непременно указал бы точно: начальнику какого именно штаба — Верховного главнокомандующего, то есть «наштаверху», или же Морского штаба Ставки, то есть «наморштаверху». По всей видимости, дошедший до нас текст готовился А.И.Гучковым и В.В.Шульгиным вместе с главкосевом Н.В.Рузским и начальником его штаба Ю.Н.Даниловым к отправке в Могилев в виде телеграммы В.Б.Фредерикса, которая должна была изложить содержательную часть абдикационного документа. А.И.Гучков и Н.В.Рузский всегда пользовались в своих телеграммах формулой: «Куда. Кому». Именно ее мы видим на акте, поступившем в Правительствующий Сенат. Внизу страницы было помещено обозначение времени отправки по тому же образцу, который использовался обычно в телеграммах, например, «2 марта. 0 час. 50 мин». Далее следовала подпись отправлявшего телеграмму(53).
Иными словами, абдикационному документу, отправляемому в Ставку для оформления и обнародования в виде манифеста, придали вид телеграммы, датированной 15 часами 2 марта. Был ли в руках у создателей этого «акта» чистый бланк с подписью Николая и обозначением часа и минуты отправки телеграммы, в который впечатали абдикационный текст, либо царь действительно подписал подготовленный к отправке текст, осталось неизвестным. Ясно одно: А.И.Гучков и В.В.Шульгин понимали, что «подписанный и переделанный» даже самим царем текст в таком виде не годился для акта. Им во что бы то ни стало был нужен торжественный акт — манифест. Поэтому во Пскове решили сами оформить абдикационный документ в виде телеграммы с точной датой и придать ей вид официального государственного акта. Однако странный «симбиоз» актового документа и телеграммы получился на редкость неудачным. К дате телеграммы, якобы отправленной 2 марта в 15 часов, припечатали обозначение года: «1917 г.», а перед ней вставили обозначение города: «Г. Псков».
Обозначение места и года издания манифеста было обязательным для актов такого рода. Но получилась очевидная нелепость: «Г. Псков. 2-го марта 15 час. мин. 1917 г.»: ни телеграмма, ни манифест. В телеграммах, как правило, не обозначался год, в манифестах не указывалось время подписания с точностью до часов и минут. Но форма телеграммы была совершенно необходима для фабрикаторов этого «акта». Точное время, в действительности фиктивное, позволяло утверждать, что царь принял решение об отречении в пользу Михаила совершенно добровольно, до приезда делегатов из Петрограда и без всякого давления с их стороны.
Новой власти был нужен не свергнутый монарх, а добровольно отрекшийся император. Дополнительно, для придания телеграмме формы акта, поместили скрепу министра Двора и командующего Императорской квартирой В.Б.Фредерикса. Возможно, пришлось зачистить слова «Г. Псков», которые потом перенесли выше на поля, чтобы оставить место для скрепы. Но подпись царя на телеграммах никогда не заверялась. Наличие же этой скрепы лишало подписанный текст признаков телеграфного отправления.
Очевидно, что подпись Фредерикса под телеграммой, посланной Н.В.Рузским А.И.Непенину, не является подлинной контрассигнацией министра. На указах о назначениях Г.Е.Львова и великого князя Николая Николаевича была помещена надпись: «Контрассигновал министр императорского двора генерал-адъютант граф Фредерикс»(54). Но слова «контрассигновал» на телеграмме, якобы отправленной В.Б.Фредериксом А.И.Русину, не было. Скорее всего, указы о назначениях Г.Е.Львова и великого князя Николая Николаевича с контрассигнацией министра Двора и подали мысль «заверить» так называемый «акт отречения» подписью В.Б.Фредерикса.
Все эти «преобразования» требовали немалого времени. К тому же штаб Северного фронта, где создавали манифест, находился не на псковском вокзале, на рельсах которого стоял царский поезд, а в городе. Для того чтобы как-то объяснить Ставке, почему подписанный царем текст не телеграфируется немедленно, во Пскове пошли на уловку, объявив, что «передача задержана снятием дубликата, который по подписании Государем будет вручен депутату Гучкову»(55). Но Николай уехал в 2 часа ночи. Текст же абдикационного документа стали рассылать только около 3 часов.
Чтобы скрыть сам факт переделки текста абдикационного документа, посланцы новой власти прибегли к объяснению об изготовлении дубликата, которого вовсе не требовалось при оформлении манифеста. Составители документа сами изготовили дубликат, который дошел до нас лишь в фотографической копии. Он был создан следующим образом. Текст, подписанный Николаем, в виде обыкновенной телеграммы со всеми добавленными в него «реквизитами» торжественного акта, сфотографировали. На обоих текстах (машинописном и фотографическом) подписи царя и скрепа Фредерикса абсолютно идентичны, только на первом подпись сделана копировальным карандашом, а на втором — обведена чернилами. Но прежде чем сделать это, в дату на месте обозначения минут вписали цифру «3», которую затем исправили на «5». Получился «дубликат», созданный на пять минут позже оригинала. Для того чтобы «дубликат» отличался от оригинала, якобы подписанного на пять минут раньше, в нем стерли цифру «5». Это объясняет подчистку в дате на подлинном «акте». И становится ясным наличие указания минуты, тогда как документ был якобы подписан ровно в 15 часов. После этого к подписи Николая на обоих экземплярах прибавили росчерк. Но они получились, естественно, не вполне идентичными. «Подлинный» экземпляр оказался с подчисткой. Поэтому предпочитали оперировать фотографическим снимком с датой «15 час 5 мин». Машинопись с подчисткой оказалась в Сенате, потом — в Библиотеке Академии наук и, наконец, в ГАРФ. «Дубликат» же известен пока только в фотографическом варианте. Фотографирование, по-видимому, осуществлял Ю.Н.Данилов. Впоследствии в своих воспоминаниях он вскользь упомянул о том, что делал снимки актов, которые у него потом забрали(56). Таким образом, якобы существовавшая необходимость «снятия дубликата» в действительности была призвана скрыть переработку абдикационного документа в «акт отречения» в форме «манифеста».
В итоге мы можем сделать вполне логичное заключение: текст «манифеста», привезенный в Петроград А.И.Гучковым и В.В.Шульгиным и переданный затем в Сенат, представлял собой неумелую фабрикацию, выполненную ими. Как известно, чтобы подписанный документ стал законом, он должен был пройти установленную процедуру, элементом которой являлось его оформление в соответствии с общепринятыми правилами и порядком делопроизводства высших органов государственной власти Российской империи. В данном случае эта процедура была грубо нарушена: на документе не было печати, его не внесли в Сенат для обсуждения и последующего утверждения, не была осуществлена его публикация в «Правительственном Вестнике». Строго говоря, великий князь Михаил Александрович не имел права отрекаться от того, что ему и не могло принадлежать. Так, не посчитавшись с процедурными вопросами один раз, революционные деятели, утвердившиеся у кормила власти в результате событий февраля–марта 1917 года, обрушили все здание российского государства.
1 Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев, документы. М., 1990. С. 33 (далее — Отречение).
2 Известия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. 1917. 2 марта.
3 Известия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. 1917. 4 марта.
4 Белле В.А. Дни февральской революции в минной дивизии флота в Ревеле // Крушение царизма. Л., 1986. С. 340–341.
5 Ревельское слово. 1917. 3 марта.
6 Ревельское слово. 1917. 4 марта.
8 РГА ВМФ. Ф. Р-92. Оп. 1. № 2. Л. 4; Зингер М.Е. 1917 год в Балтийском флоте. (Опыт источниковедческого исследования революционных событий). Машинопись. Ч. 1. 1 окт. 1924 // РГА ВМФ. Ф. Р-29. Оп. 1. № 153. Л. 93; Смолин А.В. Два адмирала: А.И.Непенин и А.В.Колчак в 1917 г. СПб., 2012. С. 79. 9 Звезда. 2002. № 10. С. 189.
10 Красный архив. 1929. Т. 32. С. 105 (далее — КА).
11 КА. 1927. № 3 (22) С. 30. Устно, не позднее 5 час. 32 мин., манифест был уже объявлен Западному фронту.
12 РГА ВМФ. Ф. Р-92. Оп. 1. № 2. Л. 17–18; Ревельское слово. 1917. 3 марта.
13 КА. 1927. № 3 (22). С. 12.
14 РГА ВМФ. Р-92. Оп. 1. № 1. Л. 169.
16 РГА ВМФ. Р-92. Оп. 1. № 3. Л. 8.
18 РГА ВМФ. Р–92. Оп. 1. № 1. Л. 195. Текст листовки был напечатан в типографии штаба крепости Императора Петра Великого.
19 РГА ВМФ. Р-92. Оп. 1. № 1. Л. 195; Ревельское слово. 1917. 3 марта.
20 Известия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. 1917. 4 марта.
21 РГА ВМФ. Р-92. Оп. 1. № 1. Л. 195; Ревельское слово. 1917. 3 марта.
22 КА. 1927. № 3 (22). С. 31.
24 РГА ВМФ. Р-92. Оп. 1. № 153. Л. 98.
25 Русское слово. 1917. 4 марта.
26 Утро России. 1917. 4 марта.
27 КА. 1927. №. 3 (22). С. 15.
28 РГА ВМФ. Р-92. Оп. 1. № 3. Л. 7, 8.
30 КА. 1927. № 3 (22). С. 15.
31 РГА ВМФ. Р-92. Оп. 1. № 3. Л. 8.
32 КА. 1927. № 3 (22). С. 15.
35 РГИА. Ф. 1278. Оп. 5. № 1245. Л. 10.
40 Историк. 2017. № 3. С. 23; ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. № 2100. Л. 1.
41 См. подробно: Сафонов М.М. С.Ф.Платонов и акт отречения Николая II // Памяти академика Сергея Федоровича Платонова: исследования и материалы. СПб., 2011. С. 146–164.
42 Историк. 2017. № 3. С. 22; ГАРФ. Ф. 601. Oп. 1. Д. 2100-а. Л. 9–11.
43 ГАРФ. Ф. 601. Oп. 1. Д. 2100-а. Л. 5.
46 КА. 1927. №. 3 (22). С. 15.
49 КА. 1927. № 2. (21). С. 53.
51 КА. 1927. № 3 (22). С. 7–8.
53 Отречение. С. 231. См. подробно: Сафонов М.М. «Манифест подписан. Передача задержана снятием дубликата». Документальные свидетельства Первой мировой войны // Вестник архивиста. 2015. № 3. С. 12–13; Он же. «Ставка. Начальнику штаба». Вокруг отречения Николая II // Сборник научных статей XX Царскосельской конференции. СПб., 2014. С. 474.
54 РГА ВМФ. Р-92. Оп. 1. № 3. Л. 16.
55 КА. 1927. № 3 (22). С. 15.
56 Данилов Ю.Н. Архив русской революции. Т. XIX. Берлин, 1928. С. 240.