репина л п интеллектуальная история на рубеже xx xxi веков
Репина л п интеллектуальная история на рубеже xx xxi веков
КНИГИ ПО ИСТОРИОГРАФИИ И ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЮ
Название: Историческая наука на рубеже XX-XXI вв.: социальные теории и историографическая практика.
Автор: Репина Л.П.
Жанр: монография
Описание: Рассмотрены условия и последствия методологических поворотов в историографии второй половины XX – начала XXI века, породивших новые варианты изучения прошлого, призванные преодолеть противопоставление индивидуального и социального, микро- и макроистории.
Показано становление и развитие новейших версий макроистории, современных концепций всеобщей, всемирной, глобальной истории, региональной и локальной истории.
Анализ смены парадигм в исторической биографии, социальной, гендерной, культурной и интеллектуальной истории, истории памяти и исторического сознания позволил продемонстрировать эвристический потенциал предложенных моделей междисциплинарного синтеза в историческом исследовании
Оглавление:
От автора
Введение. Историческая наука и современное общество
Концепции интердисциплинарности и место истории в мире наук о человеке и обществе
От истории социальной к истории социокультурной
Научные традиции и их трансформации
Структуры и люди в парадигме «другой социальной истории
Теоретические основания исторического знания «после постмодерна»
«Вызов постмодернизма» и его последствия
От «средней позиции» к новым исследовательским моделям
Локальная история: поиски интегративных подходов
Комбинация микро- и макропоходов в локальной истории
Региональная история: преимущества и перспективы
Перспективы глобальной истории
Глобальная и компаративная история
Всеобщая история как история глобальная
Диалог культур в контексте истории и в историческом познании
«Персональная история»: биография как средство исторического познания
Интеллектуальная история на рубеже веков
Интеллектуальная культура и история историографии
Интеллектуальная культура как маркер исторической эпохи
Проблемное поле и когнитивный потенциал современного историографического исследования
От теорий памяти к практике историописания
Теория памяти и историческое познание
Память и историописание
Историческое сознание и проблема идентичности
Исторические мифы и национальная идентичность
Историческая культура и историческое сознание
Связь времён: «мост из прошлого в будущее»
Гендерная история: итоги и перспективы
Заключение. Перспективы исторической науки в начале нового тысячелетия
М.: Кругъ, 2011. — 560 c. — (Образы истории).
Репина л п интеллектуальная история на рубеже xx xxi веков
Уважаемые магистранты,
Посылаю Вам материалы к семинару по исторической имагологии, который состоится в понедельник 25 сентября.
Обязательной для чтения и постановки является статья В.И.Журавлевой, Остальные материалы носят вспомогательный характер.
С уважением,
Алексей Евгеньевич Фельдт
Распределение материалов к коллоквиуму «Может ли история быть объективной?»
1. Хромцова Татьяна (Ватлин А.Ю. Границы объективности)
2. Щекотова Елена (Соловей Т.Д. Объективность исторической науки как «культурный миф»)
3. Задорин Максим (Васенин В.Т. Кто голосовал в США …)
4. Брагина Полина (Согрин В.В. Как возможна объективная история?)
5. Красилов Павел (Бойцов М.А. В защиту субъективности)
6. Космачев Максим (Козлова Н.В. Может ли историческая наука дать объективное представление о прошлом?)
7. Безбородова Елена (Вольф Т. Историк как философ и учитель)
8. Капустина Виктория (Никонов В.А. Возможна ли объективная история?)
9. Максимова Юлия (Хачатурян Н.А. Проблемы достоверности исторического знания)
10. Хорошев Анатолий (Смирнов В.П. Объективность и достоверность в истории)
Репина л п интеллектуальная история на рубеже xx xxi веков
Войти
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Репина Л.Н. Историческая наука на рубеже XX-XXI вв.: социальные теории и историографическая практика
В книге рассмотрены условия и последствия методологических поворотов в историографии второй половины XX-начала XXI века, породивших новые варианты изучения прошлого, призванные преодолеть противопоставление индивидуального и социального, микро- и макроистории. Показано становление и развитие новейших версий макроистории, современных концепций всеобщей, всемирной, глобальной истории, региональной и локальной истории. Анализ смены парадигм в исторической биографии, социальной, гендерной, культурной н интеллектуальной истории, истории памяти и исторического сознания позволил продемонстрировать эвристический потенциал предложенных моделей междисциплинарного синтеза в историческом исследовании.
Введение. Историческая наука и современное общество 9
Глава 1. Концепции интердисциплинарности и место истории в мире наук о человеке и обществе 25
Глава 2. От истории социальной к истории социокультурной 61
2.1. Научные традиции и их трансформации 63
2.2. Структуры и люди в парадигме «другой социальной истории» 78
Глава 3. Теоретические основания исторического знания «после постмодерна» 119
3.1. «Вызов постмодернизма» и его последствия 121
3.2. От «средней позиции» к новым исследовательским моделям 134
Глава 4. Локальная история: поиски интегративных подходов163
4.1. Комбинация микро- и макро-походов в локальной истории 163
4.2. Региональная история: преимущества и перспективы 176
Глава 5. Перспективы глобальной истории 197
5.1. Глобальная и компаративная история 197
5.2. Всеобщая история как история глобальная 227
Глава 6. Диалог культур в контексте истории и в историческом познании 251
Глава 7. «Персональная история»: биография как средство исторического познания 287
Глава 8. Интеллектуальная история на рубеже веков 325
Глава 9. Интеллектуальная культура и история историографии 367
9.1. Интеллектуальная культура как маркер исторической эпохи 372
9.2. Проблемное поле и когнитивный потенциал современного историографического исследования 388
Глава 10. От теорий памяти к практике историописания 411
10.1. Теория памяти и историческое познание 411
10.2. Память и историописание 431
Глава 11. Историческое сознание и проблема идентичности 451
11.1. Исторические мифы и национальная идентичность 453
11.2. Историческая культура и историческое сознание 470
11.3. Связь времен: «мост из прошлого в будущее» 494
Глава 12. Гендерная история: итоги и перспективы 503
Заключение. Перспективы исторической науки в начале нового тысячелетия 547
ЛОКАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ: ПОИСКИ ИНТЕГРАТИВНЫХ ПОДХОДОВ
4.1. Комбинация микро и макроподходов в локальной истории
В отличие от «старой» локальной истории, которая в основном поставляла необходимый иллюстративный материал для подтверждения отдельных, нередко противоположных положений, выдвигаемых специалистами по национальной и региональной истории, это был совершенно новый тип локальной истории, неразрывно связанный с «новой социальной историей», с историей социальных групп, но ставящий ее в пространственно-временные рамки реального социального взаимодействия. В течение второй половины XX века новая локальная история вела интенсивную «колонизацию» все новых локальных объектов (как сельских, так и городских), последовательно замещая старые модели исторического краеведения, имевшие глубокие и прочные традиции.
Методологическое переоснащение локальной истории осуществлялось на основе теорий и подходов микросоциологии: сначала превалировала теория обмена Джорджа Хоман-са, а позднее начал активно применяться сетевой анализ. Сетевой анализ (в разных его вариантах)[2] представлялся многим специалистам, занимающимся локально-историческими исследованиями, весьма многообещающим в решении проблемы возвращения в историю индивида, который выпал из поля зрения исследователей, увлекшихся анализом макропроцессов. Крупномасштабным проектам, сосредоточенным на изучении какой-то одной важной проблемы в большом диапазоне времени, противопоставлялся совершенно иной подход, основанный на максимальной детализации и индивидуализации исследовательских объектов. Этот тип интененвного исторического анализа локальных общностей иногда определялся как «микросоциальная история»[3].
Микроподходы становились все более привлекательными. по мере того как обнаруживалась неполнота и неадекватность макроисторических выводов, ненадежность среднестатистических показателей («статистических фантазий»), направленность доминирующей парадигмы на свертывание широкой панорамы исторического прошлого в узкий диапазон «ведущих тенденций», на сведение множества вариантов исторической динамики к псевдонормативным образцам или типам. И уход на микроуровень в рамках антропологической версии социальной истории изначально подразумевал перспективу последующего возвращения к генерализации на новых основаниях (что ориентировало на последовательную комбинацию инструментов микро- и макроанализа), хотя и с достаточно отчетливым осознанием тех труднопреодолимых препятствий, которые встретятся на этом «обратном» пути.
Новые тенденции последовательно проявлялись во все возрастающем корпусе исследований, нацеленных на всестороннее изучение той или иной локальной общности как некоего микрокосма, как развивающегося социального организма, на создание ее полноценной коллективной биографии. При этом внутри новой локальной истории сложились и стали зачастую даже противопоставляться друг другу два различных исследовательских подхода.
Первый их них отталкивается именно от «локальности», от раскрытия внутренней организации и функционирования социальной среды в самом широком смысле этого слова, включая местный исторический ландшафт, отражающий «физическую реальность локального мира», также социальную экологию человека, все многообразие человеческих общностей (неформальных и формальных групп, различных ассоциаций и корпораций), и выявляет их соотношение не только между собой, но также с социальными стратами, сословными группами, классами.
Многочисленные локальные исследования последней трети XX в. выявили исключительное разнообразие локальных вариантов демографического, экономического и культурного развития, социальных структур и структур местного управления, хотя новые теоретические основания для их обобщения на региональном, а тем более на национальном уровне, еще не были разработаны. Локальные историки исходили из того, что реальность человеческих отношений может быть понята лишь в их субстратной среде, в рамках социальной жизни, приближенных к индивиду, на уровне, непосредственно фиксирующем повторяемость и изменчивость индивидуальных и групповых ситуаций и возникновение новых форм «социального обмена»[5]. При этом многие историки прекрасно осознавали условный характер и искусственность вычленения изучаемого объекта из окружающего его более обширного социума.
Практически непременным атрибутом данного типа локально-исторических исследований стал анализ:
• основных характеристик экономической и демографической ситуации в целом;
• структуры семьи и домохозяйства;
• порядка и правил наследования собственности;
• систем родственных и соседских связей;
• индивидуальной и групповой социальной и географической мобильности;
• социальных функций полов;
• локальных политических структур и культурных представлений;
• формальных и неформальных средств социального контроля и распределения власти и влияния внутри общины;
• сравнительный сетевой анализ индивидуальных и коллективных социальных контактов.
Широко использовалась социологическая концепция «локальной социальной системы», опирающаяся, в частности, на такие критерии, как стратегия выбора брачных партнеров в ближайшей округе, частота обращений за материальной и социальной помощью в пределах домососедства и др. Разумеется, исследователи локальных систем исходили, прежде всего, из того, что социальный статус индивида не может рассматриваться вне контекста локальных социальных общностей (деревенских общин, городских приходов и т.д.); тем не менее, они учитывали экстралокальные источники влияния и социального престижа, если таковые обнаруживались. Впрочем, трудности включения в поле анализа экстралокальных связей вполне осознаются, и эта проблема продолжает обсуждаться[8].
В ряде случаев источниковая база позволяет применить полноценный сетевой анализ (путем комбинации разных микросоциологических методик) даже в исследованиях по средневековой истории. Речь идет о сочетании, с одной стороны, качественного сетевого анализа, учитывающего не только плотность и интенсивность индивидуальных контактов, но также содержание и направленность межличностных коммуникаций для членов различных групп внутри локальной общности, а с другой стороны, количественного анализа и сравнения социальных сетей (кругов социальных взаимодействий) представителей различных социальных страт и половозрастных групп[9].
[9]См.: Bennett J. M. Women in the Medieval English Countryside: Gender and Household in Brigstock before the Plague. N.Y., 1987.
Таким образом, с помощью эффективных инструментов и методов микросоциологии локально-историческое исследование корректирует обобщенные утверждения или предположения, построенные на материале нормативных или дескриптивных экстралокальных источников.
В это время все острее осознавалась необходимость создания новых теоретических моделей, способных выявить механизмы взаимодействия локальных, региональных, национальных и даже наднациональных процессов. Возможности интеграции микро- и макронодходов были блестяще реализованы в обобщающем труде по истории английского общества в XVI-XVII вв., который по методологической оснащенности значительно превосходил уровень схожих по масштабу работ, вышедших в свет в первой половине 1980-х гг. (не случайно возникла потребность переиздать книгу через 20 лет) [11].
Центральное место в его интегральной теоретической конструкции, охватывающей семью, локальную общность и систему социальной дифференциации национального масштаба, заняла локальная община, включающая в себя и микрогруппы, и элементы социальной макроструктуры, и другие фрагменты целого и представляющая собой не усредненно-типичное, а конкретное пространственно-идентифицируемое выражение общественных отношений, что дало реальную возможность представить весь диапазон региональных вариаций в их специфической связи с национальным целым.
Все же центральным для всех локальных исследований по-прежнему оставался вопрос о методах включения материалов локального анализа в более широкие обобщающие построения на макроуровне. Дальнейшая разработка синтетического подхода была проведена Ч. Фитьян-Адамсом. Его модель учитывает социально-пространственные структуры разного уровня и различной степени интеграции:
• так называемое «ядро общины»;
• общину как целое (сельскую или городскую);
• группу соседских общин;
• более широкую область с общей социокультурной характеристикой; графство; провинцию, или регион.
В основу этой модели положена концепция «социального пространства», охватывающего по-разному ограниченные и частично перекрывающие друг друга сферы социальных контактов. Локальная социальная структура задает пределы реальному поведению индивидов и их межличностным отношениям и выступает как своеобразный фильтр, опосредующий связи между индивидами в более широком социальном пространстве. Не случайно, что именно вопрос о том, как локальные общности «взаимодействовали с миром за пределами своих границ» в разные исторические эпохи, в последнее десятилетие оказался в центре внимания ведущих специалистов в области локальной и региональной истории[15].
Взаимосвязанные, но индивидуально различимые «локальные общества», составляющие целое, предстают как объединенные не только национальной идеологией, формальными атрибутами и аппаратом централизованного государства, но и разделяемой ими совокупностью общественных норм и ценностей («социальной организацией»). Социальная структура национального масштаба представляется как набор возможных социальных позиций, специфические комбинации которых на местах могут существенно различаться согласно тому, какая именно структура здесь исторически сложилась. Фундаментальные сдвиги на уровне локальных социальных структур, связанные с приспособлением к новым условиям и с соответствующими изменениями в образе жизни, приводят, в конечном счете, к образованию новых комплексов социальных позиций и отношений на более высоком уровне.
Важной ступенью восхождения от синтеза на локальном уровне к общенациональному становится изучение промежуточных сообществ более крупного масштаба, чем сельские и городские. К сожалению, до сих пор совершенно недостаточно изучена роль так называемых территориальных общностей второго порядка не только в формировании политической культуры (в ее региональных вариантах), но и в опосредовании активного воздействия общегосударственных структур на ситуацию в локальных сообществах. Однако в настоящее время внимание исследователей все больше сосредоточивается на том, каким образом функционировала иерархическая система распределения власти в целом, и на изучении системы управления и политической жизни на местах, смещая таким образом фокус анализа политических институтов в направлении тех переходных звеньев, в которых реализовывалась обратная связь между государством и обществом, а также между макро-и микроструктурами разного уровня.
4.2. Региональная история: преимущества и перспективы
причем границы между ними остаются неясными и зачастую просто не рефлексируются. В этой ситуации нельзя не согласиться с характеристикой сегодняшнего научного статуса региональной истории как «субдисциплины, еще не достигшей своего совершеннолетия», с «неопределенными концептуальными горизонтами»[17]. Регионалистика претендует на статус самостоятельной «супер-дисциплины» в системе гуманитарного знания; но, с другой стороны, сегодня в зарубежной историографии отчетливо проявляется тенденция перевести обсуждение перспектив региональной истории в контекст более специализированной интеллектуальной традиции историко-географических исследований или так называемой географической истории, изучающей пространственную сторону исторического процесса. В России не менее значимое место в регионалистике занимает ее «политологическая версия»[18].
Всесторонний анализ взаимодействия географии и истории на «пересекающихся» проблемных полях, в том числе и в исследовательском пространстве современной регионалистики, представлен известным британским ученым Аланом Бейкером [19], который считает, что преодолеть разрыв между историей и географией удастся, только если историки расширят свои географические горизонты, а географы углубят свои исторические представления. Предметное поле и современное состояние исторической географии активно обсуждается и отечественными историками [20].
Поиски синтеза макро- и микроистории, осложненные очевидной несовместимостью их понятийных сеток и аналитического инструментария, разумеется, не ограничиваются рассмотренными выше способами интеграции локальных исследовании. Движение в этом направлении весьма заметно и в рамках историко-антропологического подхода «новой политической истории», который возник как метод осмысления культурных стереотипов в сфере реальных властных отношении и впоследствии обратился к ключевой проблеме соотношения высокой политики и народной культуры, и в новых модификациях событийной истории[22].
Хотя в результате «культурного поворота», охватившего всю область социально-гуманитарного знания на исходе XX столетия, приоритет в регионально-исторических научных исследованиях все больше переходит от сферы экономики к культурной специфике региональных сообществ, последние и сегодня нередко определяются по территориально-административным границам и номинируются по названиям соответствующих округов или исторических областей, причем, как правило, ретроспективно используются нынешние границы, без учета их подвижности и изменчивой конфигурации. Более осмысленная исследовательская модель опирается на комплекс природных, экономических, культурных и других признаков, который может объединять несколько различных округов или существовать внутри одного из них, но, тем не менее, представляет собой определенную культурно-хозяйственную целостность на основе устойчивых связей, общих представлений, образа жизни, исторических традиций, независимо от современных административных границ.
Поскольку ни сугубо географические, ни административные таксономические единицы территориального членения не могут сегодня служить опорой теоретического «регионостроительства», споры вокруг дефиниций остаются малопродуктивными и рискуют затянуться. Так, известный британский ученый и теоретик локальной и региональной истории Дж. Маршал (1919-2008) полвека своей научной карьеры активно участвовал в дискуссиях по этим проблемам с представителями «лестерской школы», которые строили модели изучения локальной истории доиндустриального периода вокруг концепта «локального сообщества». Для анализа реалий индустриальной эпохи он обоснованно отстаивал необходимость изучения более широких региональных контекстов [27].
Репина л п интеллектуальная история на рубеже xx xxi веков
Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ СЕГОДНЯ Л. П. РЕПИНА КОНТЕКСТЫ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ ИСТОРИИ* «…Культура
не является причиной, обуславливаю щей события, поведение, институты или процессы;
это контекст, в котором их можно вразумитель но, то есть подробно, описать»1.
В настоящей статье, открывающей двадцать пятый — юбилей ный! — выпуск «Диалога со временем», уместно продолжить и ак туализировать размышления над качественными изменениями в по нимании предмета, задач и методологии интеллектуальной истории, начатые мною десятилетие назад в его первом выпуске и представ ленные в более развернутом виде в последующих публикациях раз ных лет2.
* Работа выполнена при финансовой поддержке РФФИ в рамках иссле довательского проекта № 06–06–80059 «Полидисциплинарные подходы, со циальные теории и современная историографическая практика (конец ХХ – начало XXI в.)».
Geertz C. The Interpretation of Cultures: Selected Essays. N. Y., 1973. P. 14.
Репина Л. П. Что такое интеллектуальная история? // Диалог со време нем. Вып. 1. 1999. С. 5-12. См. также: Репина Л. П. 1) Интеллектуальная исто рия сегодня: проблемы и перспективы // Диалог со временем. Вып. 2. 2000. С. 5 13;
2) Современная историческая культура и интеллектуальная история // Диа лог со временем. Вып. 6. 2001. С. 5-10;
3) Опыт междисциплинарного взаимо действия и задачи интеллектуальной истории // Диалог со временем. Вып. 15.
4) От личностного до глобального: Еще раз о пространстве интел лектуальной истории // Диалог со временем. Вып. 14. 2005. С. 5-10;
5) Интел лектуальная культура как маркер исторической эпохи // Диалог со временем.
6 Интеллектуальная история сегодня В мировой историографии рубежа XX–XXI вв. предпочтение отдается контекстуальным подходам, которое проявляется в разных ее областях неравномерно и в модифицированных формах. Общий вектор указывает на переход от каузального объяснения к контек стуальному3.
Важнейшую роль в этом процессе «всеобщей контекстуализа ции» сыграло становление новой исследовательской парадигмы, на зываемой «постнеклассической» или «неоклассической» и опираю щейся на концепции исторического развития, группирующиеся вокруг разных теорий «прагматического поворота»4, которые рас сматривают действия исторических акторов в их специфических ло кальных ситуациях, в контексте тех социальных структур, которые одновременно и создают возможности для действий, и ограничива ют их. Исследования сторонников «прагматического поворота», ориентированные на синтез социальной и культурной истории, объ яснения и понимания, оказывают стимулирующее воздействие на пересмотр теоретико-методологических установок в смежных об ластях исторического знания.
Понимание исторического контекста как ситуации, задающей не только социальные условия любой деятельности, но также кон кретные вызовы и проблемы, которые требуют разрешения в рамках этой деятельности, получило широкое распространение. В послед ние годы все более очевидной становится правота довольно смелого для конца 1990-х годов утверждения известного французского исто рика Мориса Эмара о том, что «в конечном счете исторический кон текст все-таки одержал верх над тягой некоторых историков к абст ракциям»5.
Этот факт особенно подчеркивается в работах сторонников «новой ком паративной истории». См.: Cohen, Deborah. Comparative History: Buyer Beware // Bulletin of the German Historical Institute. 2001. № 29. P. 30. См. также: Compari son and History: Europe in Cross-National Perspective / Ed. by D. Cohen, M. O’Connor. N. Y.;
См.: Revel J. L’institution et le social // Les formes de l’exprience: Une autre histoire sociale / Sous la dir. de Bernard Lepetit. Paris, 1995;
Biernacki R. Language and the Shift from Signs to Practice in Cultural Inquiry // History and Theory. 2000.
Эмар М. История и компаративизм // Новая и новейшая история. 1999.
Л. П. Репина. Контексты интеллектуальной истории Как была одержана эта «победа» исторического контекста в объяснительных моделях новейшей историографии? Ответы на этот вопрос неоднозначны и, по-видимому, специфичны для разных ее отраслей и направлений. Что касается интеллектуальной истории, то, например, британский историк Роджер Смит относит к причинам, которые привели к контекстуализации в истории знания, следую щие: требование объяснять значение высказываний намерениями говорящих, а также их практическим использованием;
желание по догнать исследование в области истории социально-гуманитарного знания под обычные стандарты академической истории;
стремление выявить ценностный и политический контекст утверждений о зна нии;
намерение показать, как знание конструируется в чисто соци альных категориях;
предположение о том, что утверждение о знании чего-либо — это лишь часть дискурса6.
В сущности, все перечисленные обстоятельства сыграли свою роль как в истории науки, так и в интеллектуальной истории в це лом, в которой новый прагматический подход к изучению интеллек туальных процессов, не ограниченный только идеями (учениями, теориями и т. п.), а «погружающий» последние в исторический кон текст их возникновения, бытования и восприятия, демонстрирую щий осознание взаимосвязанности идей, проблем и способов их раз решения, предстает как результат весьма длительной дискуссии о соотношении между «внутренним» и «внешним» аспектами истории идей7, т. е. между содержанием мышления, воплощенным в тексте, и социальным контекстом творчества.
Если до 1960-х гг. основное внимание уделялось «внутренней стороне», а после — социальному контексту, вследствие чего интел лектуальная история отступила перед социальной историей интел лектуалов, «выплеснувшей с водой» высказанные ими идеи, то по требовалась «встряска» лингвистического поворота второй половины 1980-х — начала 1990-х гг., пробудившего интерес исто См.: Смит Р. История и история наук о человеке: чей голос? // Кол лаж — 3. Социально-философский и философско-антропологический альманах.
М., 2000. С. 6-26 (С. 9-10).
Подробнее об этом см.: Kelley, Donald. What is Happening to the History of Ideas? // Journal of the History of Ideas. Vol. 51. № 1. P. 12-13.
8 Интеллектуальная история сегодня риков к теориям языка, речи и построению текста, чтобы затем, в ходе преодоления крайностей «постмодернистского вызова» вновь привлечь внимание к внелингвистическим, социальным характери стикам дискурса, связанным с событийным контекстом, в котором создается и распространяется текст, а также с индивидуальными це лями, интересами, мировоззренческими ориентациями его творца и коммуникативной ситуацией «читателя». Стало ясно, что интерпре тируя тексты, недостаточно восстановить их «лингвистический» контекст, а необходимо выявить все обстоятельства их создания, включая динамическую составляющую рассматриваемой историче ской ситуации и перипетии интеллектуальной биографии автора.
Это невозможно сделать в пределах анализируемого текста и даже «полного собрания сочинений» автора (предшествующих и после дующих). Чтобы понять авторское высказывание необходимо «уви деть» весь процесс его порождения, в котором «вызов» встающих перед мыслителем проблем соединяется с реальными социально политическими и жизненными обстоятельствами, с его интересами, намерениями и целями, с располагаемыми культурно-интеллек туальными ресурсами, с событийным рядом его действий по произ водству текста, и проч.
Таким образом, проблемно-ориентированная интеллектуальная история отказалась от дихотомии «внутреннего» и «внешнего», со держания и конкретных условий интеллектуальной деятельности8.
Фокусировка на проблемах, а не на учениях и теориях, позволила включить идеи и тексты в их исторический контекст, совместить их с целью понять высказывание или текст как событие, результаты которого определяются как мыслительным процессом, так и внеш ними обстоятельствами. Подчеркнем: речь идет о порождении идеи, помогающей решить проблему, как о реакции мыслителя на вызов контекста. Именно такой подход, интегрирующий содержание и Например, в истории наук внимание исследователя сосредоточивается скорее не на собственно теориях как таковых, а на изучении реально стоявших перед учеными проблем (включая весь спектр конвенций, практик и стратегий, вовлеченных в их постановку и решение), ставится задача раскрыть диапазон рассматриваемых ими вопросов, восстановить более общий интеллектуальный контекст, организационные структуры и структуры знания, отраженные в эн циклопедиях и учебных программах. См.: Jardine N. The Scenes of Inquiry: on the Reality of Questions in the Sciences. Cambridge, 1991.
Л. П. Репина. Контексты интеллектуальной истории контекст, позволяет, по удачному выражению Дж. Ливайна, «пред ставлять мысль в динамике — как ответ на конкретные проблемы и меняющиеся ситуации»9. Впрочем, «помещение мысли в контекст времени и установление связей с тем, что было до нее, и что пришло после» является главной задачей не только интеллектуальной исто рии, но и «истории вообще»10.
Смещение внимания исследователей от изучения преемствен ности в развитии идей к познанию каждой из них в контексте соб ственного времени, места и окружения знаменует переход интел лектуальных историков от абсолютизации к релятивизации объекта своего изучения. «Внутреннее содержание» (идея, учение, теория, текст) выступает одновременно как результат интериоризации мыслящим субъектом внешнего социально-культурного контекста и как возможная предпосылка трансформации последнего. При этом важно подчеркнуть, что ориентация на социокультурный кон текст вовсе не означает редукцию к нему того, что составляет со держательную, «внутреннюю» сторону объекта интеллектуальной истории. Как выразился по поводу «идей, несводимых к чему-то еще», американский историк Аллан Мегилл, «идеи имеют послед ствия (курсив мой. — Л. Р.), и именно по этой причине они заслу живают критического и исторического изучения»11.
Первейшая задача интеллектуального историка — понять исто рический текст (будь то письменный текст, созданный средствами языка, феноменологический текст как социальная репрезентация или же текст, порожденный поведением субъекта), то есть — понять выраженную в тексте идею. Но это, в свою очередь, означает — выявить во всех его конкретных деталях тот «контекст, в котором эта идея возникла, ограничения, которые эта идея как форма накла дывает на исторический текст, и вызванное этими ограничениями воздействие “объективной истории” на состояние воспринимающего субъекта»12.
Ливайн Дж. Интеллектуальная история как история // Диалог со време нем. Вып. 14. 2005. С. 51.
Мегилл А. Глобализация и история идей // Диалог со временем. Вып. 14.
Чень Синь. Интеллектуальная история в контексте глобализации // Диа лог со временем. Вып. 14. 2005. С. 32.
10 Интеллектуальная история сегодня Интеллектуальная история включила в свое исследовательское пространство изучение не только рождения идей, но и их распро странения (как в синхронном, так и в диахронном измерении), ох ватив, таким образом, наряду с каноническими фигурами великих ученых и мыслителей, авторов второго и третьего плана, и еще бо лее скромных медиаторов13. Траектория же творческой жизни уче ного — на разных ее отрезках — возвращает исследователя к необ ходимости последовательного сопоставления результатов его деятельности в разных интеллектуальных контекстах, включая предшествующее этой деятельности состояние науки, современ ность — с позиции героя биографии, актуальность — с точки зре ния самого биографа, а также видение им перспектив дальнейшего развития науки. В контексте же изучения интеллектуальных тради ций на первый план выходит проблема глубины исторической рет роспективы (как она видится из той точки на темпоральной шкале, которая принимается за настоящее), определения границ находя щегося в процессе становления направления / области зна ний / дисциплины и специфики восприятия предшественников или же целенаправленного поиска «отцов-основателей», «благородных предков» (с солидным «символическим капиталом»), который за вершается построением желаемой интеллектуальной генеалогии.
Изучая какой-либо период в истории науки (как и при осмыслении ее настоящего), важно знать не только ее текущее состояние, но и как в то время оценивалось то, что было сделано предшественни ками, как было ими конфигурировано искомое исследовательское пространство и как виделась их персональная иерархия в динами ческом плане14.
Переосмысление теоретических, критических и аксиологиче ских оснований интеллектуальной истории приводит к существен ному расширению ее проблемного поля, развитию вопросника: как и В этой связи несомненный интерес представляет сетевая модель изуче ния интеллектуальных изменений, предложенная американским социологом Рэндаллом Коллинзом. См.: Коллинз Р. Социология философий. Глобальная теория интеллектуального изменения. Новосибирск, 2002.
Подробнее об этом см.: Репина Л. П. От личностного до глобального:
Еще раз о пространстве интеллектуальной истории // Диалог со временем.
Л. П. Репина. Контексты интеллектуальной истории почему те или иные идеи или теории возникали, как и почему ме нялся их смысл, как, кем и в какой форме они распространялись, ка кое оказывали воздействие в череде сменяющих друг друга конкрет но-исторических контекстов, почему одни идеи распространялись быстрее, чем другие, как и почему некоторые становились «вечны ми», в то время как другие были обречены на скорое забвение, поче му одни тексты становились каноническими, а другие маргинализи ровались, как устанавливались и менялись взаимосвязи между издавна существующими и вновь возникающими идеями, концеп циями, теориями, учениями, культурными традициями, системами знания, ценностей, смыслов. Этот постоянно расширяющийся круг вопросов стягивает в неразрывный узел «внешние» и «внутренние» аспекты интеллектуальной истории.
*** Научная программа созданного в 1998 г. Центра интеллекту альной истории Института всеобщей истории РАН и программа из даваемого им журнала «Диалог со временем» строится на основе того нового понимания предмета и задач современной интеллекту альной истории, о которых говорилось выше.
В центре внимания журнала находятся междисциплинарные ис следования творческой деятельности и интеллектуальных процессов в сфере истории мысли, гуманитарного, социального и естественно научного знания, всех аспектов творческой деятельности на базе ин теграции истории идей, социально-интеллектуальной истории и микроаналитических подходов «новой культурно-интеллектуальной истории».
Новые коллективные научно-исследовательские проекты Цен тра интеллектуальной истории «Идеи и люди: интеллектуальная жизнь Европы в XVI–XX вв.» и «Интеллектуальная история в ген дерном измерении» ориентированы на сравнительно-историческое исследование интеллектуальных процессов в различных странах и регионах Европы в разные исторические эпохи.
Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.