промысел в тайге и охотничьи истории
Оказалось, что хозяина японской винтовки с уважением вспоминают многие из уходящего поколения: личностью он был исключительной.
Дмитрий Акимович Спаскин родился 8 ноября 1925 года в крошечной деревне Буредай, что в Качугском районе Иркутской области.
По данным землеустройства 1927 года, в Буредае насчитывалось дворов — 26, едоков —141.
Народ в таких деревнях жил за счет самообеспечения: сеяли хлеб, держали домашний скот, охотились и рыбачили.
В Сибирь русские переселялись в поисках земли и воли.
Жили в постоянной работе, небогато, но сытно. Для дополнительного заработка в Верхоленье одни охотились, другие водили зимой обозы или сплавляли летом грузы на карбазах по Лене до Якутска. Спаскины в основном охотились. Дима стал охотником с детства.
Взрослеть пришлось быстро. В 1941 году отец Димы возглавил охотничью бригаду, добывавшую пушнину, мясо и рыбу для иркутских госпиталей. Дима в 15–16 лет трудился в этой бригаде наравне со взрослыми опытными охотниками.
Лучших промысловиков на фронт не брали, их труд в тылу был для страны нужнее. Вероятно, Дмитрий Спаскин, умелый и удачливый охотник, тоже мог получить бронь, но в 17 лет ушел на фронт добровольцем.
В 1943-м стал ефрейтором со специальностью связиста. Но когда перед строем необстрелянных еще сибиряков вызвали желающих стать разведчиками, сделал два шага вперед. Ведь все, что необходимо разведчику, у него было.
Первым боевым заданием Дмитрия стала охота за немецким снайпером. Часть стояла в обороне; на нейтральной полосе между нашими и вражескими позициями действовали разведчики, снайперы и саперы с обеих сторон фронта. Немецкий снайпер был опытным, от его выстрелов гибли наши бойцы и офицеры.
Вероятно, охотник вычислил место, в котором замаскировался опасный враг, по сорочьему крику, а потом скрал немецкого снайпера, как зверя, и сумел обнаружить его первым… С первого боевого задания разведчик вернулся с немецкой снайперской винтовкой. Опробовал трофей и выяснил, что с оптическим прицелом точность стрельбы выше, особенно на больших дистанциях.
Сплав грузов по реке занимал все лето, зато зимой позволял охотиться. ФОТО WIKIMEDIA.ORG
С этим трофеем разведчик не расставался до Победы. Немецкий маузер не раз обеспечивал успех действия всей разведгруппы. Точный выстрел помогал и языка брать, например офицера из штабного автомобиля, и от погони избавиться.
Но самыми сложными были дуэли с пулеметчиками, когда разведгруппа на нейтралке огнем к земле прижата. В момент, когда очередь только что прошла над спиной, нужно привстать и попасть в голову пулеметчику, что из вражеской траншеи с трехсот метров бьет. Диме такие выстрелы удавались, и это спасало всю разведгруппу.
Напряженные боевые будни разведчика прерывались ранениями, после госпиталей он возвращался в свою часть, в родной разведвзвод. Долгожданную Победу сибиряк встретил опытным бойцом, награжденным двумя орденами Славы и другими боевыми наградами, а главное — живым и здоровым.
Разжился и трофеем, еще одной немецкой снайперской винтовкой, которая вообще без разброса пуль била. Ее он хотел домой привезти, а в придачу к ней — два цинка патронов. Приклад снял, ведь все, что из дерева, можно дома самому сделать. Но после Победы домой не отпустили: в июне часть погрузили в эшелоны и повезли на восток.
Разведвзвод ехал в отдельной теплушке, каждый вез трофеи. Молодые парни, те самые, которые «пол-Европы по-пластунски пропахали», ехали весело. Было понятно, что впереди их ждут бои с японцами, но все были уверены, что главный противник в этой войне уже повержен, остались мелочи. В Иркутске эшелон с теплушкой разведчиков поставили на запасные пути.
Командир разведвзвода, лейтенант из Иркутска, предложил Диме в самоволку сбегать, трофеи к нему домой отнести, чтобы не возить их туда-сюда по всей стране. Разведчики, конечно, нарушали воинскую дисциплину, но знали, что эшелон не уйдет: лейтенант жил недалеко от вокзала, в предместье Глазково. Сходили удачно, патрулям на глаза не попались, а родным лейтенанта доставили огромную и неожиданную радость. Диме, чтобы тоже порадовать своих родных, оставалось победить Японию.
Профессия штатного охотника, уважаемая в советское время, позволяла человеку заниматься любимым делом постоянно. ФОТО ВИКТОРА СТЕПАНЕНКО
Сам Дмитрий долг исполнял честно и в эту войну остался невредимым. Дослуживал до демобилизации в Порт-Артуре аж до 1949 года. Он знал, что не пойдет за своей немецкой снайперской винтовкой к родным погибшего командира.
Охотник выбрал себе очень точную японскую винтовку и привез ее домой вместе с солидным запасом патронов. С ее помощью он весь разведвзвод в Порт-Артуре свининой свежей кормил.
Китайские свиньи паслись вольно, в трехстах шагах от порта и расположения части. Выстрел хрюшке в голову совпадал с грохотом пушечного выстрела, отмечавшего время. Разведчики потом незаметно приносили тушу. Визга, подранков, а тем более промахов никогда не было…
В колхоз Дмитрий вступать не стал. Себе и своим близким такой жизни не хотел. Разведчик освоил новую профессию: стал сплавлять связки карбазов с грузами по реке Лене от Качуга до Якутска.
Эта работа, сложная и ответственная, позволяла сохранять независимость и зимой заниматься любимым делом — охотой. Сплав занимал все лето, уходили вниз в мае, возвращались домой к сентябрю или даже в октябре, сначала пароходом до Жигалово, а дальше как придется. И сразу в тайгу, сначала в орешник, потом за пушниной.
Завел семью, но дома жил совсем мало. Людмила Дмитриевна, дочка разведчика, охотника и лоцмана, в детстве дважды вместе со своими родителями сплавлялась до Якутска. По ее рассказам, связка карбазов к берегу почти не приставала, шли день и ночь. Река огромная, на берегах скалы красивые.
Вероятно, это был таймень, пойманный на живца. В Якутске отец грузы сдавал, а мама на базаре орехи кедровые продавала. Маленькая Люда себе сладости и игрушки потом покупала. Семья жила очень дружно.
Мягкое золото страны — валюта, которую ценили за рубежом. ФОТО SHUTTERSTOCK
Когда грузы в Якутию стали возить через Усть-Кут и сплавы из Качуга прекратились, в Качугском районе организовали Государственное ондатровое хозяйство (ГОХ). Дмитрий Спаскин стал его штатным охотником.
Обилие ондатры быстро кончилось, но восстановилась численность соболя. В коопзверопромхозе, сменившем ГОХ, Дмитрий Акимович трудился до выхода на пенсию и постоянно удерживал звание лучшего штатного охотника.
Японскую винтовку арисаку, когда патроны к ней кончились, сменила наша трехлинейка. Дома охотник жил по-прежнему мало. Осенью добывал или орехи, или рыбу на самых дальних озерах и реках района, зимой — дикое мясо и пушнину, весной и летом готовился к следующему сезону.
А для этого надо и тропы прочистить, и зимовья построить или подправить, и лодку новую сделать, и лыжи, и много чего еще. Все это происходило тогда, когда еще не было снегоходов и современных средств связи, а образ жизни таежников почти не отличался от такового у землепроходцев.
Оружие стало современнее, печки железные появились, а вот все остальное — морозы, огромные расстояния, топор с пилой, самодельные лодки без моторов, лошади — те же самые. Причем землепроходцы всегда действовали отрядами или артелями, а промысловики — в одиночку.
Спаскин первым в Иркутской области поймал сотню соболей за сезон. А лучшим зверовым охотником он оставался всегда. К боевым наградам добавилась медаль «За трудовую доблесть».
Она оказалась ценной в буквальном смысле слова: давала ежемесячную прибавку к зарплате — пятьдесят рублей, сравнимую с зарплатой в колхозах того времени. Но и работал Дмитрий Акимович так, что более молодые охотники говорили: «За Дмитром не угонишься».
Своим богатым опытом охотник делился всегда. Вот выдержка из воспоминаний Сергея Николаевича Линейцева, когда он был студентом на производственной практике.
«Спаскин встретил меня вполне приветливо, согласился взять на путик. Утром он заменил мою ватную телогрейку на длинную куртку из шинельного сукна, с сомнением посмотрел на мои тяжелые лыжи, его были оббиты оленьим камусом, и на рассвете мы тронулись в путь. Он шел очень быстро, почти переходя на бег, в два раза быстрее, чем обычно двигались мы.
Я едва поспевал за ним, боясь показаться «слабаком» и надеясь, что темп когда-то снизится. Однако охотник бежал в одном ритме, издалека осматривая и показывая мне места установки капканов. Прошло больше часа, когда он наконец остановился, чтобы переставить засыпанный снегом капкан, и я смог отдышаться.
Мороз был градусов сорок, наши шапки и воротники покрылись густым инеем… Продолжительный бег перемежался короткими остановками: охотник поправил два-три капкана и снял трех соболей… Переставляя капканы, он позволял мне подойти ближе, показывал их установку и пояснял выбор места…
— Много еще капканов? — замаскировал я волнующий меня вопрос, который он, конечно, понял.
— Ровно полпутика, километров двадцать. Дальше легче будет, больше под горку. И соболей меньше: хорошо, если одного снимем…
Опытный охотник — готовый разведчик и меткий стрелок. ФОТО SHUTTERSTOCK
К зимовью пришли в сумерках. Нарочито неторопливо я снял лыжи, отряхнул их от снега, поставил к стенке и вошел внутрь после охотника. Он начал разжигать печь, а я сел на лежанку, не снимая верхней одежды.
— Едва дошел, — признался я.
— Путики длинные, тяжело с непривычки. После хорошего снега два-три дня топчу один путик, вкруговую можно пробежать только по чистой лыжне.
— Каждый день ходишь?
— Четыре путика — четыре дня. Потом два дня обрабатываю соболей, топлю баньку, занимаюсь по дому, можно сказать, отдыхаю.
— А где ребята метят соболей?
— У следующей избушки, там подкормочный путик без капканов. Хочешь, пойдем завтра?
— Не пойду. Что надо, я посмотрел. Спасибо за науку.
— Для науки надо раз десять ошибиться, тогда дойдешь. Хорошо под порошку ставить: следы присыпает, зверек меньше боится…
Дорога домой — двадцать километров! — показалась мне прогулкой…
А для фронтовика Спаскина, которому тогда было уже под сорок, такой темп был естественным. Он всегда жил с полной самоотдачей. Из технических новшеств Дмитрий Акимович освоил только бензопилу с лодочным мотором, а снегоход приобретать не стал.
Охотился по старинке, пушнину добывал сначала с лайками, потом пробивал и всю зиму обслуживал лыжные путики. План по добыче копытных выполнял тоже в основном пешком, но за косулями в окрестностях родной деревни ездил верхом.
Жил в темпе, делая свою работу только отлично, радуясь удачам и не обращая внимания на трудности. Но когда вышел на пенсию и сбавил нагрузки, сразу же начались болезни и сказались былые ранения.
В результате не дожил даже до шестидесяти трех. Прожил свою жизнь охотник ярко и правильно. Все, кто хотя бы короткое время общался с ним, говорят, что сейчас таких охотников уже нет…
Жизнь продолжается, и хотя маленьких деревень и поселков уже нет, потомки их жителей помнят свои корни. ФОТО SHUTTERSTOCK
Время летит, уже состарились дети таежника, но выросли внуки и подрастают правнуки. Их стараниями фотография Дмитрия Акимовича Спаскина размещена на сайте «Бессмертный полк».
На этом фото, сделанном в 70-е прошлого века, на груди у фронтовика много боевых медалей и орден Славы II степени. А орден Славы III степени «заиграли» дети.
Спаскин, как и большинство фронтовиков-победителей, о войне рассказывать не любил и награды свои чем-то особенным не считал и потому не берег. Очень вероятно, что снайперская немецкая винтовка с патронами, оставленная летом победного года у родных фронтового друга, тоже нашла себе хозяина. Ведь в Иркутске почти в каждой семье или в кругу знакомых есть охотники…
Тайга, где Дмитрий Акимович охотился, частично прорезана лесовозными дорогами, но самая дальняя стала заповедной. А вот деревня Буредай, что на речке Малая Анга в Качугском районе, практически исчезла.
Там давно никто не живет, немногие сохранившиеся усадьбы используются в сенокос да в сезон охоты. Деревень таких исчезло множество, а ведь именно они составляли силу России, давая ей неутомимых работяг и непобедимых бойцов, таких как Дмитрий Акимович Спаскин. Счастлива страна, у которой есть такие труженики и защитники.
Таежные были
РЫСЬ
В тот день я охотился на изюбря, шел по утреннему следу, стараясь подойти к нему на лёжке. Было прекрасное солнечное утро, ничто не предвещало беды. Поднимаюсь вверх по склону, глазами уткнувшись в снег, чтобы не потерять след. В Уссурийской тайге весь снег истоптан следами, большими и малыми, они сходятся, расходятся, петляют. Нужный след потерять просто. Потом придется начинать поиски другого. Иду, озабоченный своими мыслями, как вдруг меня будто кто-то останавливает и говорит: «Посмотри наверх». Останавливаюсь.
Поднимаю глаза и вижу: на полуповаленном дереве, под которым я должен был пройти в следующее мгновение, лежит рысь. Наши глаза встречаются, секундное замешательство обоих. Расстояние между нами метров пять-шесть. Зеленые кошачьи глазищи запоминаются навсегда. В них нет агрессии, скорее — страх. В следующую секунду кошка спрыгивает на землю и большими прыжками убегает вверх по склону горы. В мою сторону падают снежинки, которые она сбрасывает с дерева лапами во время прыжка, они переливаются в лучах утреннего солнца.
Знакомые охотники из Сибири говорили, что некоторые охотники крепят на спине рога косули, и тогда рысь на человека не нападает. Я этого наверняка не знаю, потому что в Сибири не охотился. Рысь почти всегда прыгает на свою добычу сверху — это ее способ охоты.
Не верьте трепачам, которые дальше своей дачи нигде не были, а рассказывают байки о том, как в тайге все звери каждую минуту едят людей. Это неправда. Звери на людей нападают редко. Большинство случайных встреч заканчиваются благополучно. В следующих рассказах приведу несколько случаев в подтверждение своих слов.
ДРАМА У ЗИМОВЬЯ
В тот год я охотился с Казбеком — прекрасным человеком, настоящим другом, заядлым охотником, душой любой компании. Построили себе зимовье километрах в тридцати от прежнего, заранее, еще с осени. Оно представляло собой полуземлянку, частично вкопанную в склон горы, один край крыши примыкал к продолжению склона, а другой опирался на стену, в которой была дверь. Внутри, как обычно, стояли нары для лежания, стол, печка, имелось маленькое окошко, дверь закрывалась изнутри на крючок из гвоздя. Вот, пожалуй, и весь нехитрый таежный быт охотника.
Добрались до места, расположились в зимовье, поужинали и, уставшие с дороги, легли пораньше спать. Но не спалось. Впереди были четыре недели охоты и впечатлений. Лежали на нарах, вспоминали случаи из предшествующих охот, планировали действия на ближайшее время. Незаметно прошло несколько часов, время близилось к полуночи. Вдруг на улице, метрах в 30–40 от зимовья, раздался душераздирающий визг, похожий на крик ребенка, который ошпарился кипятком. Кто бы это мог быть? Говорю Казбеку: «Скорее всего, заяц». Успокоились, уснули.
Утром встали, умылись, позавтракали, пошли посмотреть, что случилось ночью. На снегу все было, как в книге, написано. И мы прочитали о событиях минувшей ночи: вот рысьими лапами вытоптанная площадка, вот немного крови и кусочек заячьей шкуры. Все ясно. Рысь вцепилась в зайца когтями, в этот момент он завизжал, через одну-две секунды она прокусила зверьку голову, и тот замолчал навеки. Обычная таежная драма, одна из тех, что случаются каждый день по всей тайге.
ТИГРИНАЯ СЕМЕЙКА
Когда ходишь по Уссурийской тайге, ежедневно встречаешь следы тигров, и сегодняшние и вчерашние, и недельной давности. След на снегу от передней лапы размером с две мужские ладони, задней — меньше. По форме это один в один кошачья лапа, (размер, конечно, другой). На задней лапе отпечатывается подушечка и четыре пальца. Такие следы встречались везде, в том числе и в сорока метрах от нашего зимовья. Хищник, очевидно, хотел показать нам, кто здесь хозяин. Думаете, он не чуял запаха человеческого жилья с 40 метров? У тигров насморка не бывает. А почему ходил? Да потому что он — тигр!
В тот день мы с Казбеком, как всегда, пошли охотиться в разные стороны. День стоял прекрасный, солнечный. Мы ходили с одной горы на другую, и каждый из нас втайне надеялся услышать выстрелы своего напарника. Ничто не предвещало беды. И вдруг Казбек увидел, как по распадку, метрах в 80 от него, двигается тигриная семейка в составе мамочки и двух котят, причем все полосатые. Казбек быстро определил направление ветра, и ему полегчало, потом он замер, и мысли остановились.
Полосатая семейка преодолела перевал и скрылась из глаз. Казбек первый раз сделал вдох, когда пришел в зимовье. Как же я ему завидую с тех пор!
Несколько рассказов охотника-прмысловика.
Олег Манузин
Абычный фарумчанин
Общаясь с охотниками-промысловиками, знаю что некоторые пишут рукописи.
Уговорил одного поделиться с нами его трудом.
Звать его Владимир Бельды, а рукопись в электронный вид перевела его дочь Татьяна Гейкер.
На следующий день погода нас не обрадовала. Все небо было так же затянуто. Вот-вот должен был пойти снег. Гурий Александрович укладывал подмороженную рыбу в мешок, укрыл на лабазе куском брезента. Я же в это время наколол дров для следующей ночевки. На вахту пошли левым берегом, по моей тропе. Снег долго не заставил себя ждать, пошел сразу крупными хлопьями. Отойдя немного от речки, мы наткнулись на свежие следы двух изюбров. Они паслись, направляясь в сторону березовой сопки. Я, взяв карабин наизготовку, начал скрадывать, Александрович знал, что делать в таких случаях. Он отстал от меня на расстояние в пределах, чтобы видеть друг друга, и, стараясь не шуметь, осторожно двигался за мной. Снег валил и валил, видимости почти нет. В нос резко бил запах изюбров. Слышно было, как они паслись, то ветку сломают, обгладывая их макушки, то сушина треснет под копытами, они где-то тут рядом, но ничего не видно сквозь стену падающего снега. Ближе, нужно подойти еще немного я потихонечку сделал еще несколько шагов. Тут вдруг затрещали кусты, топот удаляющихся копыт. Вот неудача – учуяли. Подошел Гурий Александрович.
— Ну что, Володя, пошли что ли на вахту? Мы почти на старом зимнике, а там и до дороги недалеко. Давай, Александрович, покурим. Ты иди на вахту, а я еще раз попробую их скрасть. Они сейчас отбегут, успокоятся.
— Давай, так и сделаем.
Перекурив, мы разошлись в разные стороны. Изюбры шли на махах не долго, перешли на шаг. Постепенно успокоились, стали опять пастись. Хотя снег шел уже не хлопьями, а мелкими крупинками, мне так и не удалось подойти на расстояние видимости. Снова треск убегающих зверей.
— Обидно, досадно, но ладно. Теперь их уже не взять.
Срезав сопку, стараясь выйти на старый зимник, по которому ушел Гурий Александрович, я оказался на лесовозной дороге. До вахтого поселка было около километра. На дороге нет никаких следов, даже лесовозы не ходили. По времени Александрович должен был вот-вот появиться. Я подождал его, и мы вместе дошли до вахты. Там находились только сторож Герман Александрович, машинист погрузчика и бульдозерист. Сторожа так же топили печи в жилых бараках, поддерживая в них тепло. Бригады же уехали домой на отдых.
— Ну, Гурий, с пополнением тебя.
Герман Александрович улыбался.
— Что случилось? Ах да, Найда, собака должна была ощениться.
Не скрывая радости, Гурий Александрович направился к конуре. Я вслед за ним. Собака вылезла из своей будки, радуясь нашему возвращению, облизала нам руки.
Щенков было девять: пять мальчиков и четыре девочки.
— Ну, Володя теперь ты будешь с собаками.
Я выбрал из выводка двух. Одного крупного белого щенка я назову Кузя, а самую маленькую черную Троя. Вот такие у них будут клички.
— Как, всего двух? Нет, еще двоих возьмешь.
— Ну да ладно подрастут, видно будет.
Мы были счастливы.
Собака Найда была чистокровной лайкой. Её кто-то оставил на время Гурию Александровичу, но так и не приехал забрать, привыкшую к тайге собаку. Говорили даже, что она имела много медалей на всевозможных выставках. А ей, наверное, было лучше здесь на таежной вахте, чем в квартирной обстановке.
Бригады собирались уезжать на всю зиму работать, куда-то далеко на ключ Туманный. Машины редко ходили на вахту. Дорога стала пустынной, только след моего снегохода узкой полоской тянулся от вахты в разные стороны. Уже к новому году щенки подросли. По вечерам мы делали прогулки со всей сворой. Ходили далеко при луне. Найда как всегда шла впереди, распугивая сидящих в снегу рябчиков. А вереница маленьких собачек, растянувшись по всей дороге, бежала вслед за нами. Это были чудесные с пользой прогулки. Нам перед сном и собачкам – пусть развиваются!
Начало лета. Аркадий и я работали на заготовке папоротника. Жили мы на центральном таборе. Ездил на мотоциклах в поисках мест, где этого дикороса было в изобилии, в основном на Бихан. Там, безусловно, было получше. Работа тяжелая: на жаре иногда и в дождь.
Руководство Коопзверопромхоза выставило под заготовку папоротника мотоцикл «Урал». Так что стоило поработать, чтобы приобрести новую технику. По вечерам, бывало, выезжали домой на отдых, чтобы с утра снова ехать в лес. Собачки мои переболели чумкой, но к счастью моему – выжили. Чтобы они окрепли после болезни, вывозил с собой в лес. Там они бегали за мной, что-то вынюхивая, изучая. Раз даже нашли ежика. Кузя сразу сходу схватил свернувшийся клубок, больно уколовшись об острые иглы, с визгом отбежал в сторону. Только осторожная Тройка, налаявшись, обнюхивала странный комок. Разъяренный Кузя подбежал и стал неистово облаивать ежа. Но второй раз кусаться не полез. Вот так-то Кузя! Не все в лесу можно кусать. Я отошел от того места. Собачки, полаяв и видя мое безразличие к колючему существу, побежали за мной. Это был первый урок для них. На природе для подрастающих собак все было интересно.
Любили они так же кататься со мной. Как только заводил мотоцикл, сразу запрыгивали в коляску. Приходилось делать небольшой круг, высаживать их. И сидели на привязи возле палатки, в ожидании, когда я приеду после очередной ходки за папоротником. Видно было, как они мучаются, скучая без меня.
К концу заготовок были подведены итоги. Сдал я в этот раз более одной тонны Орляка. И приобрел новый мотоцикл «Урал». Радости моей не было предела.
После сенокосной страды, где я работал в бригаде, начальник участка Яков Павлович Гетман дал добро на строительство охотничьих зимовий. Другу моему Аркадию Гейкер тоже нужно было строиться. Получив на складе гвозди, горючее, мы стали собираться в тайгу. Я договорился с зятем Евгением (муж сестры) чтобы он забросил нас на его автомашине «Нива». А назад мы доберемся сами на попутных лесовозах. Нам было еще неизвестно, есть ли дорога через перевал в сторону участка Аркадия. Дорожники работали, но до куда они дошли? Перевал, поди, высок.
Наконец мы его увидели. И то после полудня, небо немного раздвинулось и оно появилось в разрыве облаков. Стало тепло от его лучей. Хотя тучи иногда и закрывали солнце, мы использовали его теплые лучи: просушили спальные вещи.
Лес вокруг ожил, распрямился, листочки потянулись к солнышку, между деревьями пошли испарения в виде тумана. Стали слышны птичьи голоса, все вокруг радовалось долгожданному теплу. В том числе и мы с Аркадием. Но это продолжалось недолго, к вечеру снова заволокло все небо, умолкли птицы, деревья же, набрав солнечного тепла, стояли гордые в ожидании очередного душа. Заморосило, когда мы уже легли спать после ужина.
ТАЕЖНЫЕ ВСТРЕЧИ ИЛИ КАК ПОЙМАТЬ РЫБУ ВЕДРОМ.
Стоянка дорожников находилась где-то там впереди, на ключе Талюке. В этом районе дорога еще не была готова, мостов через речки нет. Приходилось переезжать по перекатам, по следам вахтовой машины.
Знакомые мужики из Троицкого ПМК удивились тому, как мы смогли проехать через столько перекатов, где и машина то с трудом преодолевает бурные потоки.
Нас плотно покормили, поле этого мы решили порыбачить. Ямка на Талюке, возле стоянки была глубокая, вода чистая. Дно проглядывалось до каждого камешка. Рыбы тоже было немеренно.
Аркадий, увлекшись, дергал хариусов одну за другой.
— Ну, хватит рыбачить друга. Куда ее девать испортится ведь, а надо будет и на Мутном поймаем.
Даже дорожники не рыбачили без надобности. Ловили только на жарёху, на уху. Или когда уезжали домой на отдых.
Было поздно, но мы не остались ночевать у ребят на стоянке. Вернулись к себе на табор, чтобы с утра пораньше начать работу.
Следующий день выдался прохладный. Было облачно, но без дождя. Работать было не жарко, и допоздна сделали очень многое. Подняли несколько венцов, весь материал был ошкурен, заготовлены жерди на стропила, об решетку. Спать ложились, удовлетворенные работой.
На третий день сруб с потолочными и половыми балками был готов.
Да вот незадача. Прямослойного дерева на клепку не было рядом. Поехали искать вдоль дороги, и нашли хорошую ель аж за два километра от стройки. Напилили чурок нужной длины, колоть и перевозить будем завтра.
К концу четвертого дня зимовье стояло под крышей, Аркадий был доволен.
— Ну что Володя, фары у нас работают? Рвем на смородиновый.
На этот раз стройка далась нам легче, весь строительный материал находился рядом. Наряд-задание было выполнено раньше срока.
Мы с удовлетворением покидали ключ Смородиновый.
Оставалось время и на рыбалку, и отстрелять изюбра по лицензии.
А пока мы были довольны всем: и каморам с мокрецом и проделанной работой, этим сопкам, журчанием горных речек.
Сколько же им еще предстояло в будущем построить охотничьих зимовий, преодолевать бурные потоки, сплавлятся по бушующим речкам. Спать под одним одеялом, есть с одной миски, пить с одной кружки.
А сколько костров предстояло развести.