принцип альтернативности в истории это

Альтернативность в истории

А. обращена не только к изучению прошлого. В особенности она значима для понимания переломных эпох, когда общественные отношения еще не устоялись и существуют различные возможности тех или иных их поворотов. В такой эпохе живет постперестроечная Россия. В современной российской действительности присутствуют, по крайней мере, четыре возможности ее трансформации: 1) утверждение рыночной экономики в ее чистом варианте, без всякого вмешательства государства; 2) реставрация плановой экономики и присущих ей социально-политических ценностей; 3) т. н. консервативный путь, акцентирующий необходимость модернизации страны; 4) смешанная экономика, основывающаяся на социал-демократических ценностях. Каждая из этих альтернатив коренится в объективных и субъективных условиях жизни российского общества. Каждая имеет своих идеологов, организаторов, сторонников, партийно-политические объединения, и свои шансы на победу. В их противостоянии вершится новейшая история, чей переломный этап может продлиться несколько десятилетий. Так определяется научно-познавательное и практически-политическое значение категории «альтернативность».

Определение понятия цитируется по изд.: Теория и методология исторической науки. Терминологический словарь. Отв. ред. А.О. Чубарьян. [М.], 2014, с. 12.

Бородкин Л. И. История, альтернативность и теория хаоса// Одиссей. Человек в истории. История в сослагательном наклонении? М., 2000; Волобуев П. В. Выбор путей общественного развития: теория, история, современность. М., 1987; Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т. 21, особ. С. 91; Там же. Т. 25. Ч. II, особ. С. 354; Могильницкий Б. Г. Введение в методологию истории. М., 1989.

Источник

Всемирная история

Принципы изучения исторических данных

Объективность исторического познания обеспечивается и научными принципами. Принцип можно рассматривать как основное правило, которое необходимо соблюдать при изучении всех явлений и событий в истории. Основными научными принципами являются следующие.

Принцип историзма требует рассмотрения всех исторических фактов, явлений и событий в соответствии с конкретно-исторической обстановкой, в их взаимосвязи и взаимообусловленности. Всякое историческое явление следует изучать в развитии: как оно возникло, какие этапы в своем развитии прошло, чем, в конечном счете, стало. Нельзя рассматривать событие или личность одновременно или абстрактно, вне временных позиций.

Принцип объективности предполагает опору на факты в их истинном содержании, не искаженные и не подогнанные под схему. Этот принцип требует рассматривать каждое явление в его многогранности и противоречивости, в совокупности как положительных, так и отрицательных сторон. Главное в обеспечении принципа объективности – личность историка: его теоретические взгляды, культура методологии, профессиональное мастерство и честность.

Принцип социального подхода предполагает рассмотрение историко-экономических процессов с учетом социальных интересов различных слоев населения, различных форм их проявления в обществе. Этот принцип (еще его называют принципом классового, партийного подхода) обязывает соотносить интересы классовые и узкогрупповые с общечеловеческими, учитывая субъективный момент в практической деятельности правительств, партий, личностей.

Принцип альтернативности определяет степень вероятности осуществления того или иного события, явления, процесса на основе анализа объективных реальностей и возможностей. Признание исторической альтернативности позволяет по-новому оценить путь каждой страны, увидеть неиспользованные возможности процесса, извлечь уроки на будущее.

Только при соблюдении и сочетании всех принципов и методов познания могут быть обеспечены строгая научность и достоверность в изучении исторического прошлого.

Источник

Принцип альтернативности в истории это

Альтернативность развития событий в историческом прошлом является не только аналитическим ходом мысли и исторической рефлексией, но и обозначает особые конкретно-исторические явления. Идея альтернативности играла важную роль в развитии советской методологии истории, эта важность остаётся актуальной и в современный период. Главной особенностью изучения проблемы альтернативности является её междисциплинарный характер, требующий синтеза самых различных концепций и методов и глубокой методологической рефлексии.

Работы отечественных историков, рассмотренные в данном диссертационном исследовании, доказывают научную продуктивность идеи альтернативности исторического развития. Не убывающее количество работ, связанных с этой проблематикой, показывает, что она прочно вошла в дискурс и практику исторической науки.

В развитии исследований альтернативности в отечественной исторической науке можно выделить три периода. Первый период с 60-х до середины 80-х гг. Сюда входят работы таких методологов как А. Я. Гуревич, М. А. Барг, И. Д. Ковальченко, П. В. Волобуев, Б. Г. Могильницкий Е. М. Жуков и другие. Главенствующей идеей для темы альтернативности в их исследованиях было подчинение свободы воли исторической необходимости. Отбор понятий и аргументов из текстов классиков марксизма был направлен на обоснование этой главной идеи.

Второй период приходится на годы перестройки. В это время наблюдался всплеск интереса к теме альтернативности из-за её актуальности в связи с переломными процессами в обществе. Поле исследований сместилось на ранее запрещённые для изучения в свете альтернативности фрагменты истории. Прежде всего на становление советского общества и государства. Новой формой социальной циркуляции идеи альтернативности стали остродискуссионные «круглые столы». К теме альтернативности помимо некоторых уже названных авторов обращались Е. Г. Плимак, И. М. Клямкин, В. С. Библер, А. С. Сенявский, Г. Г. Водолазов, Г. Г. Дилигенский, О. Р. Квирквелия, и другие.

Значение советского периода в развитии идеи альтернативности исторического развития состоит в постановке основных проблем связанных с данной темой и выработке путей их решения на методологической платформе марксизма. В постсоветский период используется большая часть выработанных в советский период подходов к изучению альтернативности в истории, но уже в модернизированной и идеологически непредвзятой форме. Главный недостаток в развитии идеи альтернативности в советский период –ограниченность методологической базы, но, несмотря на это, теоретические наработки этого периода после определенной дискурсивной коррекции были интегрированы в современную историческую науку.

М. Я. Гефтер стал – первым советским историком, который в изучении проблемы альтернативности истории решился выйти за рамки марксистской методологии. Глубинные, сущностные причины возникновения исторических альтернатив М. Я. Гефтер видел в поступках тех, кто показал, что можно действовать вопреки старым традициям, вопреки сложившимся обстоятельствам. Причём, в данном случае, М. Я. Гефтер рассматривал роль личности как особого феномена, а не просто роль выдающейся личности в истории. В борьбе за свою индивидуальность личность способна вырваться за имеющийся круг альтернатив действия, сохраняя тем самым в обществе саму потенцию подобных поступков. Согласно М. Я. Гефтеру противоборство и альтернативность – это не синонимы. Он понимал альтернативность исторического развития не как выбор между имеющимися тенденциями, а как творчество при создании новых возможностей.

Ещё одним «дискурсивным ответвлением» от марксистской историографии было использование математических методов, которые позволяли советским учёным частично освободиться от идеологических ограничений, и выйти на иной уровень историописания (работы В. Б. Лукова и В. М. Сергеева, Гусейновой А. С., Павловского Ю. Н. и Устинова В. А., Ю. П. Бокарёва и др.). Достоинством этих исследований является принципиальная установка авторов на выработку специфического математического аппарата для изучения каждого конкретного фрагмента исторического прошлого в соответствии со спецификой источниковой базы.

В третий постсоветский период уже не наблюдается единства дискурса как в советской науке. Опрокидывание иерархического порядка идей привело к абсолютизации роли исторической случайности и свободы выбора. Функции идеи альтернативности смещаются с идеологических на развлекательные и с общетеоретической плоскости в конкретно-историческую. Здесь можно выделить несколько подходов к теоретическому изучению проблемы альтернативности. В период 1990-х – 2001 годов можно отметить утрату серьезного интереса к теоретическим аспектам альтернативности в истории со стороны сообщества профессиональных историков, и в то же время рост интереса к этой теме у философов, культурологов и представителей физико-математических наук. У отечественных историков в 1990-е годы уже отпала потребность доказывать, что альтернативность в историческом развитии есть. Это позволило осмыслить с позиций альтернативности всю отечественную истории с древнейших времён до новейшего времени с изучением альтернативных ситуаций от становления русской государственности в конце первого тысячелетия н. э., до разрушения советской государственности в конце второго тысячелетия н. э. Главным образом эти ситуации анализировались через призму взаимодействия тенденций консерватизма и модернизации, авторитаризма и либерализма, коллективизма и индивидуализма.

В постсоветский период в теоретическом изучении альтернативности исторического развития уже не наблюдается такого единства дискурса, какой имел место в советский период. Историографический анализ позволяет выделить несколько подходов к проблеме альтернативности: культурологические, историософские, социологические, синергетические, математические, и подходы, отнесённые к так называемому движению «фольк-хистори».

К социологическим можно отнести работы А. В. Коротаева, А. С. Ахиезера и А. А. Родина. Общим для этих работ явялется понимание социологических закономерностей не как одномерного направления развития, а как многомерного вероятностного пространства-поля возможных вариантов развития, а также толкование альтернативности событий в контексте периодизации и цикличности развития общества.

Идеи синергетики в изучении альтернативности исторического развития используются в работах Ю. М. Лотмана, Я. Г. Шемякина, М. С. Кагана, М. А. Чешкова и др. При наложении концепций смежных естественно-математических наук на историческое познание, прослеживается тривиальный механический перенос терминологии из одной области в другую, а также искажение понятия энтропия.

Математические методы изучения альтернативных исторических ситуаций используются в работах С. Ф. Гребениченко, Л. И. Бородкина и др. Анализ использования математических методов в рассмотренных исследованиях выявил применение недопустимых преобразований над данными, игнорирование фактора свободы воли субъектов исторического действия, несогласованность математического аппарата со спецификой использованных исторических источников.

В области теории и методологии проблемы альтернативности к началу 2000-х годов принципиально новых разработок, особенно со стороны историков (а не философов), уже не наблюдается. Нет творческого развития уже разработанных концепций. Нет попыток идти по пути синтеза и согласования различных подходов, а, значит, нет и осознания единства проблематики. Не разрабатывается междисциплинарный методический инструментарий изучения альтернативных исторических ситуаций, адаптированный к специфике исторического познания.

Дальнейшее изучение проблемы альтернативности требует обращения к нетрадиционным подходам. При создании систематизированной теоретической базы изучения альтернативности истории наиболее важными для методологического анализа явились категории «свобода воли», «историческая случайность», «историческая возможность», «историческая вероятность», а также анализ проблемы соотношения выбора историка и выбора субъектов исторической деятельности.

Аргумент, что «всё в истории могло быть только так, как и было», не имеет сколько-либо веских оснований и чаще всего является заблуждением или непониманием существа проблемы. Использование идей антиномизма И. Канта показало равнодоказуемость тезиса и антитезиса антиномии свободы и необходимости. Последовательное понимание позитивистского абсолютного детерминизма, в свою очередь, показало равнонедоказуемость этих тезисов. Выводы, сделанные в рамках философской традиции интуитивизма (А. Бергсон. Н. О. Лосский, С. А. Левицкий) и экзистенциализма (С. Киркьегор, М. Хайдеггер, Ж. П. Сартр) доказывают сущностную первичность человеческой воли в актах выбора альтернатив действий.

Результатом поиска связи метафизических смыслов свободы воли и её конкретно-исторического изучения стал вывод, о том, что индикатором свободы воли могут служить колебания субъекта выбора между равноценными в его восприятии альтернативами своего поведения. Поэтому исследование исторических альтернатив необходимо начинать с изучения сомнений при принятии решений субъектами исторического действия, со споров между людьми, преследующими одинаковые цели, их сожалений о сделанном. На свободу воли влияет скорость развития событий. В сознании субъекта в момент неизбежности действия может перевесить ценность той альтернативы, которая в действительности оказывается невыгодной и вредной для этого субъекта. Но невыгодность и вредность часто можно оценить только после того, как альтернатива реализовалась. Именно такие закономерности порождают понятие «исторической ошибки» и мотивы «суда над прошлым» в историческом исследовании.

При поиске определения понятия «историческая возможность» достаточно функциональным для использования в эмпирическом конкретно-историческом исследовании является следующее определение: возможность – это такое состояние (или такая ситуация), когда имеется одна часть детерминирующих факторов, но отсутствует другая их часть. Имеющуюся часть детерминирующих факторов можно определить как условия, благоприятствующие реализации возможности, а отсутствующую часть опосредованно установить через реально существующие условия, которые не благоприятствуют или препятствуют реализации возможности. В классификации исторических возможностей были рассмотрены обратимые и необратимые возможности. Обратимость может быть формальной, абстрактной и конкретной. Обратимость и необратимость – две диалектически неразрывно связанные характеристики для каждой конкретной исторической возможности. Обратимость победы одних социальных сил и тенденций, одновременно может означать необратимость сохранения преимуществ и превосходства противостоящих социальных сил и тенденций. Историческая обратимость порождает новую альтернативность новых событий, а не сохраняет изначальную безальтернативность прежних событий.

Историческая возможность не существует вне исторического сознания. В связи с этим при изучении исторических альтернатив прошлого первостепенное значение приобретает анализ соотношения выбора историка и выбора субъектов исторической деятельности. В качестве исторических альтернатив должны рассматриваться не наши модели «переделанного» прошлого, а варианты действия, которые моделировали в своих намерениях и желаниях исторические деятели или люди, составлявшие социальные группы. Исследовательское поле при изучении исторических альтернатив будет представлять собой пересечение этих вариантов действий, то есть то, как планировали действовать одни индивиды, при условии определённых действий, планируемых другими индивидами или их группами. Если мы не в состоянии установить из-за недостатка источников, что представляла собой вышеуказанное пересечение вариантов планируемых действий, то допустимо исходить из правдоподобности гипотез относительно желаний и поведения субъектов исторической деятельности. Правдоподобность таких гипотез связана в частности с учётом времени, когда о возможности и вероятности событий, рассматриваемых в качестве альтернатив, преждевременно выносить суждения. Преждевременность связана с тем, что не существует субъектов выбора изучаемой альтернативы, либо эти субъекты ещё не рассматривали анализируемые историком исторические возможности в качестве альтернатив своих действий. В правдоподобных гипотезах историк также не рассчитывает на то, что участники исторических событий станут принимать только оптимально верные решения, так как людям всегда свойственно в чём-то ошибаться из-за недостатка информации и из-за иррациональных мотивов поведения. Будет ошибочным также пытаться судить о мотивах поведения людей исторического прошлого, беря за основу мотивы поведения современных людей. Чтобы избежать этого необходимо по мере возможности восстанавливать ментальность эпохи, в которой развёртывалась та или иная историческая альтернатива.

При изучении соотношения выбора историка и выбора субъектов исторической деятельности в контрфактическом моделировании установлено, что в большинстве гипотетических допущений в контрфактической модели истории, как правило, будут нарушаться несколько взаимосвязанных принципов системного анализа: целостность, эмерджентность и открытость систем. Построить адекватную модель несостоявшейся истории невозможно ни математическими методами (из-за недоопределения всех переменных), ни литературно-художественными приёмами (из-за того, что контекст причинно-следственных связей в исторической ситуации разрушается требованиями развития литературного сюжета по авторскому замыслу). Однако контрфактическое моделирование имеет определённую научную значимость и практическую продуктивность. Они состоят в освобождении от историографических штампов и стимулировании аналитического подхода к описательным историческим данным. Тем не менее обращаться к несостоявшейся истории нерационально, если не в полной мере изучена состоявшаяся история. Изучение альтернативности исторического развития в пределах состоявшейся истории подразумевает изучение исторических вероятностей.

Обращение к концепциям вероятностной логики необходимо потому, что историк, рассуждая о возможном, невозможном или неизбежном, неявно и иногда неосознанно использует процедуры некоей вероятностной логики. Эти процедуры можно сделать явными с целью усовершенствовать их, либо доказать их неправомерность применительно к изучению истории. Деконструкция вероятностной логики в историческом познании позволяет выявить несколько типов исторической вероятности.

Частотная (статистическая) вероятность связана с повторяемостью в истории. Эта повторяемость может проявляться, в том, что процессы, происходящие в одной стране, повторяют и подтверждают то, что происходит в другой стране, а также в том, что процессы, происходившие в прошлом, могут нести информацию об аналогичных процессах происходивших позднее. Использовать частоту повторяемости однотипных исторических событий в разных регионах и социальных системах при вычислении вероятности исторического события мы будем иметь основания, если примем постулат о том, что человечество – это единая система. В этом, и только в этом случае корректно будет рассматривать повторение в историческом прошлом как одинаковые «исходы» для разных «испытаний» с одним и тем же объектом. Если же мы примем положение, что каждая цивилизация или этнос – это независимые системы, имеющие свои особые закономерности развития, то о повторяемости в истории можно будет говорить только как о цикличности в пределах одной цивилизации, этноса или государства. При рассмотрении повторяемости в истории следует учитывать, что в социальном познании практически невозможно использовать строгую аналогию, которая требует точного совпадения сравниваемых признаков и независимости признаков от специфики сравниваемых объектов. Поэтому историку в поиске аналогичных исторических альтернатив приходится ограничиваться нестрогой аналогией.

Статистические законы, не показывая необходимости возникновения объясняемого события, не могут объяснить и того, почему произошло именно это событие, а не какое-либо иное. Восполнить эти недостатки может индуктивная вероятность гипотез или степень их доказательности и подтверждаемости. Индуктивная вероятность интерпретируется как степень разумной субъективной уверенности. Использование индуктивной вероятности в связано с использованием при объяснении событий априорных «нормативных», «обобщающих» и «охватывающих» социологических и исторических закономерностей. Недостатком является то, что использование индуктивно-статистических закономерностей предполагает возможность неограниченного увеличения длины ряда повторяющихся исходов, в то время как повторяемость типически схожих исторических явлений и событий имеет ограниченные эпохальные рамки и хронологически фиксирована. В ходе анализа частотного понимания исторической вероятности было доказано, что она может иметь нелинейный характер, то есть увеличение числа повторений аналогичных исторических событий может привести к уменьшению вероятности следующего повторения.

В частотном и индуктивном подходах к вероятности не предусматривается изменение величины вероятности одного и того же события во времени в зависимости от изменения условий. Этот недостаток преодолевается в использовании классического определения вероятности. Особенностью изменения во времени вероятности исторической возможности часто является её нелинейный характер. Иногда, чем больше вероятность события в начале альтернативной ситуации, тем меньше она может быть в конце и наоборот.

Такое положение вещей обусловлено спецификой исторической вероятности. Субъекты исторического действия сами оценивают шансы достижения своих целей. С этой точки зрения начало и завершение альтернативной исторической ситуации, допустимо сравнить с началом и исходом испытания, в котором объект над которым производится испытание, одновременно является «измерительным прибором», измеряющим вероятность альтернативных исходов собственных превращений.

При установлении силы влияния одного события на другое встаёт проблема ценностного измерения событий. Ценностное измерение исторических событий опосредуется полнотой информации о них, правдоподобностью и убедительностью объяснения влияния каких-либо условий на изучаемую историческую возможность. Степень уверенности субъекта в осуществлении события характеризует субъективная вероятность. Учёт субъективной вероятности должен быть направлен на изучение лакун в описании прошлого. В связи с этим поставлена задача создания карт плотности известной информации для пространственно-временных точек и причинно-следственных цепочек исторического прошлого.

Обращение к теории нечётки множеств и лингвистических переменных (Л. Заде) позволило сделать вывод, что конкретно-историческое событие может быть описано только как нечёткое размытое множество мелких событий. При этом количественная обработка исторической информации и результаты этой обработки могут и должны описываться на естественном литературном, но строго структурированном языке.

Обращение к теории марковских процессов (А. А. Марков) показало, что историк может неосознанно руководствоваться немарковской логикой, если будет рассуждать о прямой причинной связи между событиями, далеко отстоящими друг по времени. Опровергнуто предположение о продуктивности использования в историческом исследовании логики немарковских процессов (зависимости вероятности события не только от начальных условий, но и от вероятностей предшествующих событий). Память об историческом прошлом не может выступать аналогом немарковских цепей, поскольку представления о вероятностях осуществления уже произошедших событий непостоянны.

Выводы, сделанные при поиске синтеза концепций вероятности в историческом исследовании можно использовать для разработки эмпирического метода измерения исторической вероятности. Принципы такой методики должны заключаться во включении элементов математической логики в обыденную логику. Аналогам принципа «при прочих равных условиях» предлагается считать принцип: «вероятность устанавливается при данном объёме известной информации». Методика построения вероятностной картины исторической ситуации включает в себя несколько этапов:

1) Установление конкретно-исторического содержания и количества событий благоприятствовавших и событий препятствовавших осуществлению какой-либо исторической альтернативы. Соотношение благоприятствовавших и препятствовавших факторов сравнивается отдельно для разных уровней исторической масштабности, устанавливаемой по количеству участников событий.

2) Для каждого уровня исторической масштабности вычисляется вероятность осуществления исторической альтернативы, в случае решающего влияния на это осуществление событий именно данной масштабности. Вероятность вычисляется как отношения суммы благоприятствующих факторов к сложению сумм всех учитываемых факторов.

3) Установление величины правдоподобности информации о событиях для каждого уровня исторической масштабности. Степень правдоподобия вычисляется по аналогии с формулой классической вероятности как доля абсолютно достоверных событий ко всем учитываемым событиям.

Идея разработка методики анализа вероятностной картины исторической ситуации является одним из результатов диссертационного исследования. Её апробирование и корректировка в практике конкретно-исторических исследований может стать целью последующей работы.

Источник

§ 5. Альтернативность в истории

Незапрограммированность исторического процесса, присут­ствие в нем случайности, а главное — многообразная деятель­ность человека обусловливают его многовариантность. Мате­риалистическое понимание истории не имеет ничего общего с вульгарными прогрессистскими представлениями об истори­ческом процессе как безостановочном однолинейном поступа­тельном движении. 29 Гуревич А. Я. Об исторической закономерности //Философские проблемы исторической науки. М., 1969. С. 77.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 2. С 91.

Эта многокрасочность, многовариантность истории порож­дает одну из важнейших методологических проблем историче­ской науки — проблему альтернативности исторического разви­тия, рассмотрение которой имеет существенное значение для более глубокого понимания природы и характера историче­ской закономерности.

Альтернативность истории означает существование в каждый данный момент различных, в том числе и прямо ис­ключающих друг друга, возможностей дальнейшего разви­тия общества, каждая из которых может превратиться в дей­ствительность, быть реализованной в исторической практике людей. Эти возможности мы и обозначаем как тенденции-аль­тернативы.

Представление об альтернативности исторического развития очень широко распространено в современной буржуазной исто­риографии. Исходя из признания решающей роли случайности в истории, буржуазные теоретики утверждают возможность одновременного существования любого числа самых различных альтернатив, каждая из которых имеет равные шансы реализа­ции в исторической действительности, ибо, по их убеждению, все зависит от непредвиденного случая, способного радикально изменить весь ход истории.

Любопытный опыт такого альтернативного прочтения истории предпринял один из крупнейших английских истори­ков XX в. А. Тойнби. Как известно, Александр Македонский умер в июне 323 г. до н. э. в разгар своих завоевательных похо­дов в возрасте 33 лет, вскоре после чего созданная им огром­ная империя быстро распалась. Исходным пунктом рассужде­ний Тойнби явилась посылка, что Александру удалось справить­ся с болезнью и он прожил еще 36 лет, продолжая свои завоева­ния. В их результате возникла громадная держава, включаю­щая в себя все страны Средиземноморья и Передней Азии, Индию, Китай. Так было осуществлено политическое единство мира, которое дополнялось его культурным объединением на основе модифицированного „лучшими умами Эллады» буд­дизма. Пока Александр предавался завоеваниям, его министры создали совершенную систему государственного управления, которая легко пережила незначительные беспорядки, вспых­нувшие после смерти полководца в 287 г. до н. э., и стала осно­вой последующего расцвета мировой державы, в которой гармо­нично слились Запад и Восток.

Яркими красками рисует английский ученый этот расцвет. Он пишет о блестящем прогрессе науки, которым человечество обязано младшему сыну македонского полководца Птолемея,

52ставшему основателем и первым ректором университета в Александрии. Этот прогресс спустя три столетия привел к изобретению „александрийским профессором Героном» паровой машины, преобразившей все общество. При этом, подчеркивает ученый, огромную роль сыграл Александр XIII, „внедривший изобретение теоретика Герона в промышленность». „Первым и непревзойденным министром здравоохранения» мировой державы стал Ашока.

Едва ли эта модель заслуживает серьезной критики, тем более что и сам Тойнби, по-видимому, относился к ней с легкой иронией. Но она интересна как логическое завершение представ­лений об абсолютной альтернативности, когда весь ход истори­ческого развития отдается на волю слепого случая, а демиур­гом, творцом истории провозглашается отдельная личность.

Исторический процесс является инвариантным в своей глав­ной тенденции, рассматриваемой во всемирно-историческом масштабе и выражающейся в неодолимости экономического и социального прогресса человеческого общества. Однако эта

32 Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 205.

тенденция не реализуется автоматически, по мере достижения обществом определенного уровня развития производительных сил, а пробивает себе дорогу в острой борьбе с тенденциями противоположного порядка. Причем если во всемирно-истори­ческом плане представляется возможным говорить о поступа­тельном экономическом и социальном развитии как законе истории, то это отнюдь не означает, что в каждом данном случае (в конкретных условиях места и времени) обязательно торже­ствует прогресс. Истории известны многочисленные факты дли­тельного социального-экономического регресса и даже гибели

Следовательно, историческая альтернативность в марксист­ском ее понимании является объективной категорией. Историк-марксист не конструирует бесконечное количество альтернатив по принципу „могло быть и так», а обнаруживает их в реальной действительности с целью ее более глубокого и разносторонне­го познания.

Существование в историческом процессе противоположных объективных тенденций-альтернатив объясняется его внутрен­ней противоречивостью. В реальной исторической действитель­ности одновременно существуют и противоборствуют различ­ные экономические и социальные структуры, порождающие соответствующие им различные альтернативы будущего разви­тия. Но эти же структуры определяют и границы альтернативно­сти в истории.

Иными словами, в исторической действительности суще­ствуют лишь такие альтернативы ее развития, которые выте­кают из объективных условий жизни общества. Альтернативой феодализму, например, в ранее средневековье не мог быть ка­питалистический строй, так как в раннесредневековой действи­тельности отсутствовали такие социальные и экономические

S5структуры, которые могли породить буржуазные отношения. Зато в этой действительности существовали первобытнообщин­ный и рабовладельческий уклады, порождавшие соответствую­щие тенденции в историческом развитии европейского общества. В противоборстве этих трех тенденций-альтернатив (первобыт­нообщинной, рабовладельческой и феодальной) и формиро­вался облик средневековой Европы.

Мы знаем, что в конечном итоге победила феодальная альтернатива: в Европе восторжествовал феодальный способ производства (хотя и далеко не сразу — феодальная альтернати­ва окончательно побеждает здесь только в X—XI вв.). Но в раз­ных ее регионах феодальные отношения характеризовались заметным своеобразием. Понять же это своеобразие можно лишь с учетом специфического соотношения указанных тенден­ций и соответствующих им укладов в различных частях Европы. Например, замедленность феодального развития в Северной Европе объясняется сильными позициями, которые долго сохранял здесь первобытнообщинный уклад. Коренившаяся в нем тенденция-альтернатива хотя и не возобладала, но благода­ря устойчивости вызвавших ее к жизни структур смогла ока­зать значительное влияние на утверждавшиеся здесь феодаль­ные отношения, в определенной мере деформируя их. Еще более своеобразный характер феодальные отношения приобретают за пределами Европы. Объяснить их можно лишь в свете пред­ставления об альтернативности исторического развития.

Приведенные примеры показательны и в другом отношении. Нередко побежденная альтернатива не исчезает бесследно, но накладывает более или менее существенный отпечаток на побе­дившую тенденцию общественного развития. Именно так и обстояло дело со многими разновидностями феодализма, вос­принявшими в разной степени значительные элементы пред­шествовавших общественных отношений, прежде всего общин­ную организацию, причем не в виде „пережитка», а в качестве необходимого структурного элемента нового общественного строя.

Разумеется, не только феодализм характеризуется много­образием своих конкретных форм. В разной мере такое мно­гообразие присуще любой общественно-экономической форма­ции. Как отмечал К. Маркс, „. один и тот же экономический базис — один и тот же со стороны основных условий — благода­ря бесконечно разнообразным эмпирическим обстоятельствам, естественным условиям, расовым отношениям, действующим извне историческим влияниям и т. д. — может обнаруживать в своем проявлении бесконечные вариации и градации, которые

Эти „бесконечные вариации и градации», воплощающие конкретные исторические закономерности, и составляют пред­мет изучения истории как науки. Ведь она имеет дело не с фор­мациями вообще, а с конкретными закономерностями, которые складываются, конечно, в рамках определенной формации, но никогда не выражают ее в „чистом» виде. В сущности, вся­кая историческая закономерность и выступает конкретным результатом противоборства альтернатив, выражающих различ­ные тенденции в развитии данной формации, порождаемые теми бесконечно разнообразными эмпирическими обстоятель­ствами, о которых писал К. Маркс. Различный же исход этого противоборства в каждом конкретном случае и определяет во многом „многоцветность» истории.

Вследствие этого большое научное значение приобретает вопрос о факторах и условиях, обеспечивающих победу той или иной тенденции-альтернативы и, следовательно, утверждение определенной конкретной закономерности как реализованной исторической возможности. Сложность ответа на этот вопрос связана с тем, что победа какой-либо одной из противоборствую­щих тенденций-альтернатив не запрограммирована в истори­ческом процессе. Она всегда выступает как результат сложного взаимодействия объективного и субъективного факторов, их определенной комбинации, складывающейся в ходе раз­личных форм деятельности людей. Было бы при этом упроще­нием полагать, что необходимо побеждает тенденция, в наиболь­шей степени отвечающая назревшим потребностям развития общества. Нередко происходит наоборот. Достаточно вспомнить победу фашизма в Италии и Германии или военно-фашистскую диктатуру в Чили.

Очевидно, что ответ на вопрос о причинах победы той или иной альтернативы нельзя искать исключительно в сфере разви­тия производительных сил общества или демографических, национальных, религиозных и других факторов. Чтобы убедить­ся в этом, достаточно обратиться к современной политической картине в Латинской Америке. Примерно одинаковый уровень развития производительных сил породил здесь многообразие политических и социальных форм, которые в свою очередь никак не сводятся к национальным, религиозным, демографи­ческим и тому подобным различиям. Следовательно, для того, чтобы понять, почему в Латинской Америке наряду с. социа-

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 25. Ч. II. С. 354.

57листической Кубой существуют страны с диктаторскими режи­мами фашистского толка, а между этими полюсами — множе­ство переходных форм, необходимо искать причины иного порядка.

Эти причины лежат в сфере действия субъективного факто­ра. Подобно тому как не существует исторической закономер­ности вне прямой деятельности масс, классов, партий, отдель­ных личностей, так и эта деятельность оказывает решающее влияние на торжество той или иной исторической альтернативы, превращая, таким образом, возможность определенного ряда событий, составляющих данную историческую закономерность, в действительность.

Но это означает, что проблема альтернативности в истории является проблемой непосредственного политического действия, вследствие чего она имеет далеко не одно только научное зна­чение. Изучение обстоятельств, оказывающих решающее влияние на реализацию в исторической действительности той или иной объективной возможности, играет не менее важную роль в сфе­ре практической политики, что определяет особую актуальность рассматриваемой проблемы.

Источник