почему фета можно назвать поэтом без истории что можно узнать по стихам

Творчество Афанасия Афанасьевича Фета

Творчество Афанасия Афанасьевича Фета

Драма связана с тайной рождения Фета. Осенью 1820 года его отец Афанасий Неофитович Шеншин увез из Германии жену чиновника Карла Фёта в своё родовое поместье. Через месяц родился ребёнок и был записан сыном А.Н. Шеншина. Незаконность этой записи обнаружилась, когда мальчику было 14 лет. Он получил фамилию Фет и в документах стал называться сыном иностранного подданного. А. А. Фет много усилий потратил на то, чтобы вернуть фамилию Шеншина и права потомственного дворянина. До сих пор до конца не разгадана тайна его рождения. Если он сын Фета, то его отец И. Фет был двоюродным дедушкой последней русской императрицы.

Загадочна и жизнь Фета. Про него говорят, что в жизни он был гораздо прозаичней, чем в поэзии. Но это связано с тем, что он был замечательный хозяин. Написал небольшой томик статей об экономике. Из разоренного имения сумел создать образцовое хозяйство с великолепным конным заводом. И даже в Москве на Плющихе в его домике был огород и оранжерея, в январе созревали овощи и фрукты, которыми любил угощать гостей поэт.

Одно из ранних и самых популярных стихотворений Фета – “Я пришёл к тебе с приветом”:

Я пришёл к тебе с приветом,

Рассказать, что солнце встало, что оно горячим светом

По листам затрепетало;

Рассказать, что лес проснулся,

Весь проснулся, веткой каждой,

Каждой птицей встрепенулся

И весенней полон жаждой…

Стихотворение написано на тему любви. Тема старая, вечная, а от стихотворений Фета веет свежестью и новизной. Оно ни на что известное нам не похоже. Для Фета это вообще характерно и соответствует его сознательным поэтическим установкам. Фет писал: “Поэзия непременно требует новизны, и ничего для неё нет убийственнее повторения, а тем более самого себя… Под новизною я подразумеваю не новые предметы, а новое их освещение волшебным фонарём искусства”.

Необычно уже само начало стихотворения – необычно по сравнению с принятой тогда нормой в поэзии. В частности, пушкинской нормой, которая требовала предельной точности в слове и в сочетании слов. Между тем начальная фраза фетовского стихотворения совсем не точная и даже не совсем “правильная”: “Я пришёл к тебе с приветом, рассказать …”. Позволил бы себе так сказать Пушкин или кто-нибудь из поэтов пушкинской поры? В то время в этих строчках видели поэтическую дерзость. Фет отдавал себе отчёт в неточности своего поэтического слова, в приближённости его к живой, порой кажущейся не совсем правильной, но от того особенно яркой и выразительной речи. Стихи свои он называл шутливо (но и не без гордости) стихами “в растрёпанном роде”. Но каков художественный смысл в поэзии “растрёпанного рода”?

Неточные слова и как бы неряшливые, “растрёпанные” выражения в стихах Фета создают не только неожиданные, но и яркие волнующие образы. Создаётся впечатление, что поэт вроде бы специально и не задумывается над словами, они сами к нему пришли. Он говорит самыми первыми, непреднамеренными словами. Стихотворение отличается удивительной цельностью. Это – важное достоинство в поэзии. Фет писал: “Задача лирика не в стройности воспроизведения предметов, а в стройности тона”. В этом стихотворении есть и стройность предметов, и стройность тона. Всё в стихотворении внутренне связано друг с другом, всё однонаправлено, говорится в едином порыве чувства, точно на одном дыхании.

Ещё одно стихотворение из числа ранних – лирическая пьеса “Шёпот, робкое дыхание… ”:

Шёпот, робкое дыхание,

Серебро и колыханье

Свет ночной, ночные тени,

Ряд волшебных изменений

Но при всём том предметным и вещественным стихотворение не назовёшь. Это и есть самое удивительное и неожиданное. Предметы у Фета непредметны. Они существуют не сами по себе, а как знаки чувств и состояний. Они чуть светятся, мерцают. Называя ту или иную вещь, поэт вызывает в читателе не прямое представление о самой вещи, а те ассоциации, которые привычно могут быть с нею связаны. Главное смысловое поле стихотворения – между словами, за словами.

“За словами ” развивается и основная тема стихотворения: чувства любви. Чувство тончайшее, словами невыразимое, невыразимо сильное, Так о любви до Фета ещё никто не писал.

Фету нравилась реальность жизни, и это отражалось в его стихах. Тем не менее, просто реалистом Фета трудно назвать, замечая, как тяготеет он в поэзии к грёзам, снам, интуитивным движениям души. Фет писал о красоте, разлитой во всем многообразии действительности. Эстетический реализм в стихах Фета в 40 – 50 годах был действительно направлен на житейское и самое обыкновенное.

Характер и напряжение лирического переживания у Фета зависят от состояния природы. Смена времён года происходит по кругу – от весны до весны. По такому же своеобразному кругу происходит и движение чувства у Фета: не от прошлого к будущему, а от весны до весны, с необходимым, неизбежным её возвращением. В сборнике (1850) на первое место выделен цикл “Снега”. Зимний цикл Фета многомотивен: он поёт и о печальной березе в зимнем одеянии, о том, как “ночь светла, мороз сияет, ”и “на двойном стекле узоры начертил мороз”. Снежные равнины влекут поэта:

Свет небес высоких,

Фет признаётся в любви к зимнему пейзажу. У Фета преобладает в стихах сияющая зима, в блеске колючем солнца, в бриллиантах снежинок и снежных искр, в хрустале сосулек, В серебристом пуху заиндевелых ресниц. Ассоциативный ряд в этой лирике не выходит за пределы самой природы, здесь её собственная красота, не нуждающаяся в человеческом одухотворении. Скорее она сама одухотворяет и просветляет личность. Именно Фет вслед за Пушкиным воспел русскую зиму, только ему удалось столь многогранно раскрыть её эстетический смысл. Фет вводил в стихи деревенский пейзаж, сценки народной жизни, появлялся в стихах “дедушка бородатый”, он “кряхтит и крестится”, или ямщик на тройке удалой.

Фета всегда влекла к себе поэтическая тема вечера и ночи. У поэта рано сложилось особое эстетическое отношение к ночи, наступлению темноты. На новом этапе творчества он уже стал называть целые сборники “Вечерние огни”, в них как бы особая, фетовская философия ночи.

Отсталых туч над нами пролетает

Прозрачный их отрезок мягко тает

Царит весны таинственная сила

Ты, нежная! Ты счастье мне сулила

А счастье где? Не здесь, в среде убогой,

За ним! за ним! воздушною дорогой-

И в вечность улетим.

Майская ночь сулит счастье, человек летит по жизни за счастьем, ночь-бездна, человек летит в бездну, в вечность.

Дальнейшее развитие этой ассоциации: ночь-существование человека-сущность бытия.

Фет представляет ночные часы раскрывающими тайны мироздания. Ночное прозрение поэта позволяет ему смотреть “из времени в вечность”, он видит “живой алтарь мироздания”.

Толстой писал Фету: “Стихотворение одно из тех редких в, которых не слова прибавить, убавить или изменить нельзя; оно живое само и прелестно. Оно так хорошо, что, мне кажется, это не случайное стихотворение, а что это первая струя давно задержанного потока”.

В целом “ночная поэзия” Фета глубоко своеобразна. У него ночь прекрасна не менее дня, может быть ещё прекрасней. Фетовская ночь полна жизни, поэт чувствует “дыхание ночи непорочной”. Фетовская ночь даёт человеку счастье:

Что за ночь! Прозрачный воздух скован;

Над землёй клубится аромат.

О, теперь я счастлив, я взволнован,

О, теперь я высказаться рад! …

Человек сливается с ночным бытием, он отнюдь не отчуждён от него. Он надеется и чего–то ждёт от него. Повторяющаяся в стихах Фета ассоциация-ночь-и ожидание и дрожание, трепет:

Берёзы ждут. Их лист полупрозрачный

Застенчиво манит и тешит взор.

Они дрожат. Так деве новобрачной

И радостен и чужд её убор…

У Фета ночная природа и человек полны ожидания сокровенного, которое оказывается доступным всему живому лишь ночью. Ночь, любовь, общение со стихийной жизнью вселенной, познание счастья и высших истин в его стихах, как правило, объединяются.

Творчество Фета представляет собой апофеоз ночи. Для Фета-философа ночь представляет собой основу мирового бытия, она источник жизни и хранительница тайны “двойного бытия”, родства человека со вселенной, она у него узел всех живых и духовных связей.

Теперь уже Фета невозможно назвать только лишь поэтом ощущений. Его созерцание природы исполнено философского глубокомыслия, поэтические прозрения направлены на обнаружение тайн бытия.

Поэзия была главным делом жизни Фета, призванием, которому он отдал всё: душу, зоркость, изощрённость слуха, богатство фантазии, глубину ума, навык упорного труда и вдохновение.

В 1889 году Страхов писал в статье “Юбилей поэзии Фета”: “Он в своём роде поэт единственный, несравненный, дающий нам самый чистый и настоящий поэтический восторг, истинные бриллианты поэзии… Фет есть истинный пробный камень для способности понимать поэзию…”.

Источник

Почему фета можно назвать поэтом без истории что можно узнать по стихам

Выберите только ОДНУ из предложенных тем сочинений (5.1−5.5). В бланке ответов укажите номер выбранной Вами темы, а затем напишите сочинение в объёме не менее 200 слов (если объём сочинения менее 150 слов, то оно оценивается 0 баллов).

Опирайтесь на авторскую позицию (в сочинении по лирике учитывайте авторский замысел), формулируйте свою точку зрения. Аргументируйте свои тезисы, опираясь на литературные произведения (в сочинении по лирике необходимо проанализировать не менее двух стихотворений). Используйте теоретико-литературные понятия для анализа произведения. Продумывайте композицию сочинения. Сочинение пишите чётко и разборчиво, соблюдая нормы речи.

5.1. Что позволяет отнести повесть Н. М. Карамзина «Бедная Лиза» к сентиментализму?

5.2. Почему А. А. Фета можно назвать поэтом-философом? (На примере не менее двух стихотворений по Вашему выбору.)

5.3. В чём схожи и чем различаются помещики Манилов и Ноздрёв? (По поэме Н. В. Гоголя «Мёртвые души».)

5.4. Какова нравственная проблематика прозы Л. Н. Толстого? (На примере одного произведения по Вашему выбору.)

5.5. Какие сюжеты из произведений отечественной и зарубежной литературы являются для Вас актуальными и почему? (На основе анализа одного-двух произведений.)

1.1.1. Почему во время прощания с Эрастом Лиза «не смела взглянуть» на мать?

1.2.1. Каким настроением проникнуто стихотворение А.А. Фета «Ещё весны душистой нега…»?

1.1.1. В приведённом отрывке описана сцена прощания Лизы с Эрастом. Лиза — девушка из бедной семьи — влюблена в богатого барина Эраста. У них роман, но мать не знает об этих отношениях. Вот почему она, прощаясь, надеется, что дочь вскоре выйдет замуж. Лиза потому и не может взглянуть на мать, что в её мыслях Эраст и есть жених, единственный и неповторимый. Мечты дочери не совпадают с желаниями матери, которая мыслит здравее, чем сама Лиза.

1.2.1. Перед нами монолог лирического героя, романтического, мечтательного человека, который влюблен в природу. С волнением ожидает он весну, грезит о ней, словно о чуде:

Еще весны душистой нега

К нам не успела низойти…

Весна — создание изящное, тонкое, хрупкое, легкое. Богатство чувственному образу весны придает аромат. Фет прав. Весна, пожалуй, самое ароматное время года, ᴨᴏᴛому что она пробуждает все наше существо. Мы от-крываемся навстречу ей целиком, до ᴨᴏᴛаенных уголков души, воспринимая остро, как в первый раз, и краски, и чувства, и запахи. Стихотворение проникнуто светлыми чувствами.

Комментарии к сочинениям

5.1. Что позволяет отнести повесть Н. М. Карамзина «Бедная Лиза» к сентиментализму?

Повесть Н. М. Карамзина «Бедная Лиза» была одним из первых сентиментальных произведений русской литературы XVIII века. Сентимента-лизм провозглашал преимущественное внимание к частной жизни людей, к их чувствам, в равной мере свойственным выходцам из всех сословий.

Карамзин рассказывает нам историю несчастной любви простой крестьянской девушки Лизы и дворянина Эраста, дабы доказать, что «и крестьянки любить умеют».

В «Бедной Лизе» Н. М. Карамзин дал один из первых в русской литературе образцов сентиментального стиля, который ориентировался на разговорно-бытовую речь образованной части дворянства. Он предполагал изящество и простоту слога, специфический отбор «благозвучных» и «не портящих вкуса» слов и выражений, ритмическую организацию прозы, сближающую ее со стихотворной речью. В повести «Бедная Лиза» Карамзин показал себя большим психологом. Он сумел мастерски раскрыть внутренний мир своих героев, в первую очередь их любовных переживаний. Утвердив своей повестью сентиментализм в русской литературе, Карамзин сделал значительный шаг в плане ее демократизации, отказавшись от строгих, но далеких от живой жизни схем классицизма.

5.2. Почему А. А. Фета можно назвать поэтом-философом? (На примере не менее двух стихотворений по Вашему выбору.)

А.А. Фет заслуженно и широко известен как тонкий лирик, чуткий художник, создавший яркие, незабываемые картины природы, отразив сложнейшие переживания человеческой души. Как писал сам Фет в предисловии к третьему выпуску стихотворений «Вечерние огни», он хотел бы найти в поэзии «убежище от всех житейских скорбей», и таким убежищем становится для него прежде всего природа, ее неуловимый мир, пронизанный мыслью о красоте и вечности. Очень часто внимание поэта направлено на живые связи человека с природой, лирический герой любуется окружающим его миром даже в минуты душевных волнений:

Можно ли, друг мой, томиться в тяжелой кручине?

Как не забыть, хоть на время, язвительных терний?

Травы степные сверкают росою вечерней,

Месяц зеркальный бежит по лазурной пустыне.

Чувство близости человека и природы часто приобретает характер космизма. Отсюда появление в стихах позднего Фета символического образа звезд, звездного неба, в котором растворяется человек. В философской лирике Фета перед нами предстает образ мыслителя, который мыслит «умом сердца» (определение Л. Толстого), образ человека, влюбленного в жизнь, красоту, человечность. Вот почему поэзия Фета — это наше духовное достояние.

5.3. В чём схожи и чем различаются помещики Манилов и Ноздрёв? (По поэме Н. В. Гоголя «Мёртвые души».)

Характер Манилова, который описан в первой главе, проявляется уже в самой фамилии. Начинается рассказ об этом герое с изображения деревни Маниловки, немногих способной «заманить» местоположением своим. Автор описывает с иронией господский двор, созданный как подражание английскому саду с прудом, кустиками и надписью «Храм уединенного размышления». Внешние детали помогают писателю создать образ помещиков в поэме «Мертвые души». Манилов не знал совершенно жизни, действительность у него заменялась пустой фантазией. Этот герой любил помечтать и поразмышлять, иногда при этом даже о полезных для крестьян вещах. Однако его идеи были далеки от потребностей жизни. Он не знал о настоящих нуждах крепостных и даже не думал никогда о них. Манилов считает себя носителем культуры. Он считался в армии образованнейшим человеком. Николай Васильевич иронично высказывается о доме этого помещика, в котором всегда «чего-нибудь недоставало», а также о слащавых отношениях его с супругой.

В образе Ноздрева в пятой главе Гоголь рисует совсем другую форму разложения дворянства. Этот герой — человек, что называется, «на все руки». В самом его лице было нечто удалое, прямое, открытое. Характерна для него также «широта натуры». По ироничному замечанию Николая Васильевича, Ноздрев — «исторический человек», поскольку ни на одном собрании, на котором ему удалось побывать, не обходилось никогда без историй. Он проигрывает с легким сердцем большие деньги в карты, обыгрывает простака на ярмарке и сразу же все «просаживает». Этот герой — несусветный враль и бесшабашный хвастун, настоящий мастер «лить пули». Он ведет себя вызывающе везде, если не сказать агрессивно. Речь этого персонажа изобилует бранными словами, он имеет при этом страсть «нагадить ближнему». Гоголь в образе Ноздрева создал в отечественной литературе новый социально-психологический тип так называемой ноздревщины.

И Манилов, и Ноздрёв схожи тем, что оба не способны созидать, с ними у России нет будущего.

5.4. Какова нравственная проблематика прозы Л. Н. Толстого? (На примере одного произведения по Вашему выбору.)

Проза Л. Толстого начала XX века — при всем внимании к ней, недостаточно изучена. До сих пор широкие массы читателей и даже специалисты отчетливо различают лишь три вершины в цепи произведений, созданных Толстым после 1900 года, — повесть «Хаджи-Мурат», получившую всемирное признание, ставшие хрестоматийными рассказы «После бала», «За что?»

Рассказ Л. Н. Толстого «После бала» состоит из двух резко противопоставленных частей: бал у предводителя и расправа с солдатом. Вторая сцена имеет особое значение для понимания смысла произведения, именно она дала название рассказу — «После бала».

Светлые, радостные краски бала, беззаботное веселье молодых людей; не подозревающих о существовании другого, страшного мира, резко оттеняет картину, нарисованную во второй части. В первой части рассказа чудесный бал, прекрасная зала, знаменитые музыканты, белое платье, белые перчатки, белые башмачки, «сияющее, разрумянившееся с ямочками лицо и ласковые, милые глаза» Вареньки. После бала краски резко меняются: весенний мокрый туман, солдаты в черных мундирах, неприятная визгливая мелодия, «сморщенное от страдания лицо» наказываемого. Толстой не только показывает причудливое сочетание добрых и злых порывов в душе полковника, но и разоблачает объективные социальные условия, искажающие натуру человека, прививающие ему ложные понятия о долге. Одновременно писатель заставляет задуматься над проблемой ответственности человека за окружающее.

5.5. О сочинениях на свободную тему можно посмотреть на отдельной странице: перейти.

Критерии оценивания грамотности

Практическая грамотность письменной речи экзаменуемого оценивается отдельно за всю работу. Экзаменационная работа оценивается по критериям ГК1–ГК3 «Грамотность», если участник выполнил не менее двух заданий части 1 и задание части 2 (сочинение).

Источник

Необычная, сложная, во многом весьма драматическая судьба присуща литературной деятельности Фета. Вместе с тем при всей своей оригинальности судьба эта носит отчетливые приметы времени, тесно связана с ритмами движения русской общественной жизни и русской литературы середины и второй половины XIX века. Равным образом литературная судьба Фета не только органически соотносится, но очень причудливо переплетается с его жизненной судьбой.

И Фет воспринял это как мучительнейший позор, набрасывавший, по понятиям того времени, тень не только на него, но и на горячо любимую им мать, как величайшую катастрофу, «изуродовавшую» его жизнь. Вернуть то, что было им, казалось, так непоправимо утрачено, вернуть всеми средствами, не останавливаясь ни перед чем, если нужно, все принося в жертву, стало своего рода навязчивой идеей, идеей-страстью, определившей, в сущности, весь его жизненный путь. Оказывало это влияние, и порой весьма роковое, и на литературную его судьбу.

Замечательная художественная одаренность составляла суть его сути, душу его души. Уже с детства был он «жаден до стихов»; испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение, «повторяя сладостные стихи» автора «Кавказского пленника» и «Бахчисарайского фонтана».

В немецком пансионе ощутил и первые «потуги» к поэтическому творчеству: «В тихие минуты полной беззаботности я как будто чувствовал подводное вращение цветочных спиралей, стремящихся вынести цветок на поверхность; но в конце концов оказывалось, что стремились наружу одни спирали стеблей, на которых никаких цветов не было. Я чертил на своей аспидной доске какие-то стихи и снова стирал их, находя их бессодержательными».

Ободренный Фет решил издать свои стихи отдельным сборником, заняв триста рублей ассигнациями у гувернантки сестер: молодые люди были влюблены друг в друга, мечтали пожениться и наивно надеялись на то, что издание не только быстро раскупится, но и принесет автору литературную славу, которая обеспечит их «независимую будущность». В 1840 году сборник вышел в свет под названием «Лирический Пантеон».

Баратынский прекрасно писал о целительном значении поэтического творчества:

Болящий дух врачует песнопенье.
Гармонии таинственная власть
Тяжелое искупит заблужденье
И укротит бунтующую страсть.
Душа певца, согласно излитая,
Разрешена от всех своих скорбей;
И чистоту поэзия святая
И мир дает причастнице своей.

Фет еще продолжал писать и печатать стихи, но его литературная деятельность в новых условиях все более ослабевала. Одному из близких с детства друзей, И. П. Борисову, он с горечью и тоской говорил, что может сравнить свою жизнь среди чудищ всякого рода («через час по столовой ложке лезут разные гоголевские Вии на глаза, да еще нужно улыбаться») «только с грязной лужей», в которой он нравственно и физически тонет, твердит, что страданья, им испытываемые, похожи на удушье заживо схороненного («никогда еще не был я убит морально до такой степени»).

Однако во имя поставленной цели Фет терпит все это целых восемь лет. Причем, когда в результате ревностной службы, унизительного подлаживания к начальственным «Виям» достижение желанной цели казалось уже совсем близким, она снова отдалилась. За несколько месяцев до первого офицерского чина был издан, дабы затруднить доступ в дворянство выходцев из других сословий, указ, согласно которому для получения наследственных дворянских прав надо было иметь более высокий чин.

Но Фет настойчиво и ревностно продолжал вести свою «ложную, труженическую, безотрадную жизнь», хотя и сравнивал себя с мифологическим Сизифом. «Как Сизиф, тащу камень счастия на гору, хотя он уже бесконечные разы вырывался из рук моих». Но возможность отступиться от поставленной цели Фет категорически отвергал: «Ехать домой, бросивши службу, я и думать забыл, это будет конечным для меня истреблением».

Выходу в 1856 году этого издания предшествовало извещение Некрасова, дававшее его автору столь же высокую оценку, как и стихам Тютчева: «Смело можем сказать, что человек, понимающий поэзию и охотно открывающий душу свою ее ощущениям, ни в одном русском авторе, после Пушкина, не почерпнет столько поэтического наслаждения, сколько доставит ему г. Фет».

Помимо восхищенных откликов критиков-эстетов Дружинина и Боткина, сделавших поэзию Фета боевым знаменем «чистого искусства», его стихи расхваливают в журналах всех направлений.

Эта восторженная встреча не могла не воодушевить Фета, который почти вовсе перестал писать стихи, продолжая лишь «со скуки» заниматься переводами из Горация, за что сослуживцы насмешливо называли его «дубовым классиком». Теперь последовал новый, еще более сильный, чем в первую половину 40-х годов, прилив его творческих сил. Фет развивает активнейшую литературную деятельность, систематически печатается почти во всех наиболее крупных журналах. Явно стремясь расширить рамки прославившего его литературного жанра небольших лирических стихотворений, пишет поэмы и повести в стихах, пробует себя в художественной прозе, много переводит (не только из еще ранее особенно полюбившегося ему Гейне, но и из Гете, Шенье, Мицкевича, восточных поэтов, в частности большой цикл немецких переложений из Хафиза), кроме того, публикует ряд путевых очерков, критических статей.

О том, что это был брак отнюдь не по сердечному влечению, красноречиво свидетельствует рассказ брата Л. Н. Толстого, Сергея Николаевича. Как-то, когда он был нездоров, Фет пришел навестить его; «они дружески разговорились, и Сергей Николаевич, будучи всегда очень откровенен и искренен, вдруг спросил его: «Афанасий Афанасьевич, зачем вы женились на Марии Петровне?» Фет покраснел, низко поклонился и молча ушел. Сергей Николаевич с ужасом впоследствии рассказывал об этом».

Однако скоро же он начинает терпеть неудачи на этом пути. Его поэмы встречаются весьма прохладно, да он и сам признает, что лишен как «драматической» (он пытался писать и пьесы), так и «эпической жилки». Сделанный им, видимо, именно для денег и опубликованный перевод трагедии Шекспира «Юлий Цезарь» вызвал обстоятельный, но весьма иронический и суровый разбор, автор которого убедительно показывает, что «в нем нет Шекспира ни признака малейшего».

Правда, попутно дается весьма уважительная оценка Фету-лирику. Однако и для этого главного направления его творчества обстановка снова складывается все более неблагоприятно.

Огромный успех лирические стихи Фета встречали все же преимущественно в литературных и потому довольно узких кругах. Это прямо должен был признать тот же Боткин, отмечая, что, хотя в журналах этих лет о лирике Фета отзывались с «сочувствием и похвалами, но тем не менее, прислушиваясь к отзывам о ней публики не литературной, нельзя не заметить, что она как-то недоверчиво смотрит на эти похвалы: ей непонятно достоинство поэзии г. Фета. Словом, успех его, можно сказать, только литературный: причина этого, кажется нам, заключается в самом таланте его».

Безусловно высоко, подобно Некрасову, и в этом отношении совпадая с критиками-эстетами, ценил Чернышевский и поэтическую прелесть стихов Фета, его «прекрасный лирический талант».

Схожие отзывы находим и у Салтыкова-Щедрина, признававшего, что «большая половина» стихотворений Фета «дышит самою искреннею свежестью», которая «покоряет себе сердца читателей», что романсы на его стихи «распевает чуть ли не вся Россия».

Поэтому нет почти ни одной статьи критиков-современников, где не говорилось бы об этом стихотворении. Это как раз и подчеркивает в своем отзыве Салтыков-Щедрин, прямо заявляя, что «в любой литературе редко можно найти стихотворение, которое своей благоуханной свежестью обольщало бы читателя в такой степени», а с другой стороны, видя в нем подтверждение того, сколь «тесен, однообразен и ограничен мир, поэтическому воспроизведению которого посвятил себя г. Фет», представляющий собой, по мнению критика, повторение «в нескольких стах вариантах» именно этого пленительного стихотворения.

Но, подобно Пушкину, который, намечая в 30-е годы планы своей последующей жизни, также мечтал об отъезде в Михайловское («О, скоро ли возвращусь я к моим пенатам. Труды поэтические. Крестьяне. «), Толстой в своем деревенском уединении и помещичьих занятиях искал и нашел наиболее подходящие условия для творческой деятельности, которая именно там и достигла своего наивысшего расцвета, и вместе с тем возможности, как его Нехлюдов в «Утре помещика», улучшить положение крестьян.

Все это знаменовало окончательный разлад между Фетом и «духом времени». В 1863 году он выпустил новое собрание своих стихотворений в двух частях, которое в отличие от быстро разошедшегося сборника 1856 года оставалось, несмотря на небольшой тираж, до конца его жизни в большей своей части нераспроданным. Сам Фет как бы подводил им итоговую черту под своим поэтическим творчеством, почти полностью прекратив писание стихов.

С удовлетворенной гордостью сообщал он позднее одному из своих бывших товарищей-однополчан К. Ф. Ревелиоти: «. я был бедняком, офицером, полковым адъютантом, а теперь, слава богу, Орловский, Курский и Воронежский помещик, коннозаводчик и живу в прекрасном имении с великолепной усадьбой и парком. Все это приобрел усиленным трудом, а не мошенничеством».

Среди соседей-помещиков Фет становился все более уважаемым лицом. Выражением этого был выбор его в 1867 году на установленную судебной реформой 1864 года и считавшуюся тогда весьма почетной должность мирового судьи, в которой он оставался в течение целых одиннадцати лет.

Правда, он вскоре же избавился, по его словам, от такого «наивного» взгляда, но тем не менее продолжал считать свое избрание «событием», «которое по справедливости может быть названо эпохой, отделяющей предыдущий период жизни и в нравственном и в материальном отношении от последующего».

На самом деле почти все в этом рассказе заглажено, передано и неполно и неточно.

Он купил ее у мужа, привез к себе в орловское имение и женился на ней».

Трудно сказать, насколько эта версия соответствует действительности, хотя Грабарь прямо говорит, что она была «секретом полишинеля». Но так или иначе бесспорно, что Шеншин отцом Фета не являлся и что Фет уже давно об этом знал. Однако это его не остановило.

Опираясь на консисторское предписание, он обратился в том же 1873 году с просьбой на высочайшее имя о восстановлении в сыновних и всех связанных с этим правах, ссылаясь на «жесточайшие нравственные пытки» и «душевные раны», которые лишение их ему причиняет31. И поставленная перед собой Фетом цель наконец-то после сорока лет непрестанных помыслов, настойчивых трудов и усилий была им достигнута.

Декабря того же года последовал царский указ «о присоединении отставного гвардии штабс-ротмистра Аф. Аф. Фета к роду отца его Шеншина со всеми правами, званию и роду его принадлежащими».

Вновь приобретенным именем стал он подписывать и все письма к друзьям и знакомым.

Помимо замечательного художественного таланта, Фет вообще был незаурядной, богато одаренной натурой, обладал исключительно яркими интеллектуальными качествами. По словам близко знавших его современников, он был «прекрасным рассказчиком», был «неистощим в речах, исполненных блеска и парадоксов», в остроумии не уступал такому прославленному острослову, как Тютчев.

О блеске, силе, остроте, глубине и одновременно поэтичности ума Фета свидетельствуют и его критические статьи и образцы его художественной прозы. И все это интеллектуальное богатство, все напряжение воли, все силы души он обратил на достижение поставленной цели, идя к ней всеми путями, не различая добра и зла, жертвуя своей идее-страсти всем самым близким и дорогим.

Теперь, когда она была достигнута, он мог бы с полным правом сказать о себе устами барона Филиппа из «Скупого Рыцаря» Пушкина: «Мне разве даром это все досталось. // Кто знает, сколько горьких воздержаний, // Обузданных страстей, тяжелых дум, // Дневных забот, ночей бессонных мне // Все это стоило. » Фету действительно все это досталось не даром, он воистину «выстрадал» себе и свое богатство и свою восстановленную стародворянскую фамилию.

Идея-страсть, владевшая Фетом, не заключала в себе ничего «идеального» и вынуждала, как он пишет в своих мемуарах, «принести на трезвый алтарь жизни самые задушевные стремления и чувства».

В годы армейской службы Фет жаловался Борисову, что «насилует» свой «идеализм» «жизнью пошлой», которую должен вести, что он «добрался до безразличия добра и зла».

Трудный жизненный путь, суровая житейская практика Фета, безнадежно-мрачный взгляд на жизнь, на людей, на современное общественное движение все более отягчали его душу, ожесточали, «железили» его характер, отъединяли от окружающих, эгоистически замыкали в себе.

«Я никогда не слышала от Фета, чтобы он интересовался чужим внутренним миром, не видала, чтобы его задели чужие интересы. Я никогда не замечала в нем проявления участия к другому и желания узнать, что думает и чувствует чужая душа».

Резкое отличие житейского Фета, каким его знали, видели и слышали окружающие, от его лирических стихов дивило многих, даже очень близких ему людей.

Еще в 1850 году Фет писал другу: «Идеальный мир мой разрушен давно. «.

Оглядываясь (в предисловии к III выпуску «Вечерних огней») на всю свою творческую жизнь, Фет писал: «Жизненные тяготы и заставляли нас в течение пятидесяти лет по временам отворачиваться от них и пробивать будничный лед, чтобы хотя на мгновение вздохнуть чистым и свободным воздухом поэзии».

Представлению о «красоте», как о реально существующем элементе мира, окружающего человека, Фет остается верен до конца.

Это ощущал и сам Фет, когда на вопрос: «Ваш любимый поэт?», ответил: «Пушкин» (в другом «альбоме признаний» им назван и такой «поэт объективной правды», как Гете).

Ничему ужасному, жестокому, безобразному доступа в мир фетовской лирики нет: она соткана только из красоты. Это явная односторонность, на которую поэт, демонстративно опираясь на тоже односторонне понятые и развиваемые им пушкинские суждения об искусстве, не только сознательно, но и принципиально идет: дело «поэзии или вообще художества воспроизведение не предмета, а только одностороннего его идеала».

И Толстой оказался весьма прозорливым Еще долгие годы лирический поток Фета оставался под землей, и все же в конце концов он с необыкновенной силой выбился наружу. Сам Фет писал поэту Константину Романову: «Жена напомнила мне, что с 60-го по 77-й, во всю мою бытность мировым судьею и сельским тружеником, я не написал и трех стихотворений, а когда освободился от того и другого в Воробьевке, то Муза пробудилась от долголетнего сна и стала посещать меня так же часто, как на заре моей жизни».

И в самом деле, с конца 70-х годов Фет начал писать стихи в количестве не меньшем, если не большем, чем в молодую свою пору. Новому отдельному сборнику своих стихотворений, вышедшему после двадцатилетнего перерыва, в 1883 году, когда ему было уже 63 года, он дал заглавие «Вечерние огни».

Своему творческому обету Фет остался верен до самого конца. Время для новых песнопений было не менее, если не более неблагоприятным, чем в 60-е годы, когда он вовсе было ушел из поэзии. Боевому, подъемному общественному пафосу того времени была наиболее адекватна «муза мести и печали» Некрасова. Переходной поре 80-х годов, когда волна революционного народничества спала, а новая волна, порожденная начинавшимся выходом на историческую авансцену рабочего класса, еще не поднялась, оказалась особенно близка и созвучна муза гражданской скорби и уныния, голос которой зазвучал в вышедшем в том же 1885 году, что и II выпуск фетовских «Вечерних огней», первом и единственном сборнике стихов молодого двадцатитрехлетнего Надсона. По своей поэтической силе дарование Надсона было несоизмеримо с гением Некрасова, но стихи его в широких слоях читающей публики сразу же приобрели популярность едва ли не большую, чем популярность в свое время некрасовских стихов.

Стихи певца соловья и розы Фета снова оказались не ко времени. Мало того, в предисловии к III выпуску «Вечерних огней», вышедшему через три года после появления сборника надсоновских стихов, он с присущей ему агрессивностью выступил против поэзии «гражданской скорби», то есть, по существу, против Надсона и его восторженных поклонников.

Все это определило литературную судьбу «Вечерних огней», еще гораздо более суровую, чем прижизненная судьба предшествовавшего творчества Фета. Несмотря на их крайне ограниченные тиражи (всего по нескольку сотен экземпляров), они оставались нераспроданными, в то время как сборник стихов Надсона переиздавался чуть ли не каждый год (за тридцать с небольшим лет выдержал 29 изданий!).

Действительно, сколько-нибудь широкому читателю того времени стихи Фета были и чуждыми и просто неизвестными. Способствовала этому и резко антифетовская позиция большинства критиков, которые либо замалчивали его стихи, либо отзывались о них в самом пренебрежительном, а порой и грубо-издевательском тоне. Известность фетовских «Вечерних огней» ограничивалась лишь небольшим кругом друзей, к которым, правда, принадлежали, как мы знаем; такие квалифицированные читатели, как Лев Толстой, Владимир Соловьев, Страхов, Полонский, Алексей Толстой, Чайковский.

Друзья организовали торжественный, пятидесятилетний юбилей поэтической деятельности Фета. Однако исключительная ограниченность читательской аудитории не могла не вызывать в нем, как во всяком писателе, чувства глубокой горечи и затаенной печали. Это звучит и в его стихах «На пятидесятилетие музы» (особенно в первом из них: «Нас отпевают. «), и в совсем небольшом предисловии к IV выпуску «Вечерних огней», в котором, несмотря на демонстративно подчеркиваемое им «равнодушие» к «массе читателей, устанавливающей так называемую популярность», явственно пробиваются грустные нотки.

Стали одолевать Фета и старческие недуги: резко ухудшилось зрение, терзала «грудная болезнь», сопровождавшаяся приступами удушья и мучительнейшими болями, о которых он писал, что ощущает, будто слон наступил ему на грудь. Тем не менее он и в свои последние годы по-прежнему вел напряженную литературную работу, переводил, подготовлял к печати не только очередной, V выпуск «Вечерних огней», но и новое большое издание всех своих стихов.

Последнее стихотворение Фета, до нас дошедшее, носит дату 23 октября 1892 года, а меньше чем через месяц, 21 ноября, дышать Фету не стало мочи, и он скончался от своей застарелой «грудной болезни», осложненной бронхитом. Так гласила официальная версия вдовы поэта и его первого биографа Н. Н. Страхова. На деле все было не так просто.

За полчаса до смерти Фет настойчиво пожелал выпить шампанского, а когда жена побоялась дать его, послал ее к врачу за разрешением. Оставшись вдвоем со своей секретаршей, он продиктовал ей, но не письмо, как обычно, а записку совсем необычного содержания: «Не понимаю сознательного преумножения неизбежных страданий, добровольно иду к неизбежному». Под этим он сам подписал: «21-го ноября Фет (Шеншин)».

Вскоре после кончины Фета начался и решительный поворот в литературной судьбе его поэтического творчества.

После выхода I выпуска «Вечерних огней» Страхов в коротком отзыве на него написал: «Не всякому времени дается чувство поэзии. Фет точно чужой среди нас и очень хорошо чувствует, что служит покинутому толпою божеству».

И в самом деле, в 80-е годы в отличие от 40-х гонения на стихи не было. Они в изобилии печатались в журналах, выходили отдельными сборниками, но художественный уровень всей этой массовой продукции по сравнению с великими образцами прошлого от Пушкина до Некрасова резко понизился; они далеко уступали художественной прозе тех лет, занимая в иерархии литературных родов весьма скромное место.

В этом отношении характерны строки одного из современных советских поэтов, метко очерчивающие весьма широкие границы этой популярности: «Вдали от всех парнасов и мелочных сует» поэта равно «врачуют» своим классическим стихом «ночующие» с ним в его «селе глухом» Некрасов и Афанасий Фет.

Другие статьи в литературном дневнике:

Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.

© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+

Источник