Валя, Валентина, Что с тобой теперь? Белая палата, Крашеная дверь. Тоньше паутины Из-под кожи щек Тлеет скарлатины Смертный огонек.
Говорить не можешь — Губы горячи. Над тобой колдуют Умные врачи. Гладят бедный ежик Стриженых волос. Валя, Валентина, Что с тобой стряслось? Воздух воспаленный, Черная трава. Почему от зноя Ноет голова? Почему теснится В подъязычье стон? Почему ресницы Обдувает сон?
Двери отворяются. (Спать. Спать. Спать.) Над тобой склоняется Плачущая мать:
Валенька, Валюша! Тягостно в избе. Я крестильный крестик Принесла тебе. Все хозяйство брошено, Не поправишь враз, Грязь не по-хорошему В горницах у нас. Куры не закрыты, Свиньи без корыта; И мычит корова С голоду сердито. Не противься ж, Валенька, Он тебя не съест, Золоченый, маленький, Твой крестильный крест.
На щеке помятой Длинная слеза. А в больничных окнах Движется гроза.
Открывает Валя Смутные глаза.
От морей ревучих Пасмурной страны Наплывают тучи, Ливнями полны.
Над больничным садом, Вытянувшись в ряд, За густым отрядом Движется отряд. Молнии, как галстуки, По ветру летят.
В дождевом сиянье Облачных слоев Словно очертанье Тысячи голов.
Рухнула плотина, И выходят в бой Блузы из сатина В синьке грозовой.
Трубы. Трубы. Трубы Подымают вой.
Над больничным садом, Над водой озер, Движутся отряды На вечерний сбор.
Заслоняют свет они (Даль черным-черна), Пионеры Кунцева, Пионеры Сетуни, Пионеры фабрики Ногина.
А внизу, склоненная Изнывает мать: Детские ладони Ей не целовать. Духотой спаленных Губ не освежить. Валентине больше Не придется жить.
— Я ль не собирала Для тебя добро? Шелковые платья, Мех да серебро, Я ли не копила, Ночи не спала, Все коров доила, Птицу стерегла, — Чтоб было приданое, Крепкое, недраное, Чтоб фата к лицу — Как пойдешь к венцу! Не противься ж, Валенька! Он тебя не съест, Золоченый, маленький, Твой крестильный крест.
Пусть звучат постылые, Скудные слова — Не погибла молодость, Молодость жива!
Нас водила молодость В сабельный поход, Нас бросала молодость На кронштадтский лед.
Боевые лошади Уносили нас, На широкой площади Убивали нас.
Но в крови горячечной Подымались мы, Но глаза незрячие Открывали мы.
Возникай содружество Ворона с бойцом — Укрепляйся, мужество, Сталью и свинцом.
Чтоб земля суровая Кровью истекла, Чтобы юность новая Из костей взошла.
Чтобы в этом крохотном Теле — навсегда Пела наша молодость, Как весной вода.
Валя, Валентина, Видишь — на юру Базовое знамя Вьется по шнуру.
В прозелень лужайки Капли как польют! Валя в синей майке Отдает салют.
Тихо подымается, Призрачно-легка, Над больничной койкой Детская рука.
«Я всегда готова!» — Слышится окрест. На плетеный коврик Упадает крест. И потом бессильная Валится рука — В пухлые подушки, В мякоть тюфяка.
А в больничных окнах Синее тепло, От большого солнца В комнате светло.
И, припав к постели. Изнывает мать.
За оградой пеночкам Нынче благодать.
Но песня Не согласна ждать.
Возникает песня В болтовне ребят.
Подымает песню На голос отряд.
И выходит песня С топотом шагов
В мир, открытый настежь Бешенству ветров.
Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.
Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.
Дышала с трудом, белея В подушках и простынях, Лишь галстук на тонкой шее Костром полыхал в снегах.
Отглаженный, новенький, красный, Всем в мире врагам – гроза, Такой же горячий и ясный, Как девочкины глаза.
Кто-то сказал: – Простите, Но он ей может мешать. Прошу вас, переведите: Что лучше пока бы снять.
Но Валя сдержала взглядом И с мягким акцентом: – Нет! Пожалуйста. Снять не надо. Он мне хорошо надет!
Клянусь вам, он не мешает! Вот, кажется, все прошло. Он даже мне помогает, Когда совсем тяжело.
Откинулась на подушки, Сердце стучит, стучит… Русская доктор слушает, Слушает и молчит…
Сердце, оно тугое, Оно с кулачок всего, А это совсем иное: Измученное, больное, Ни сил, ни мышц – ничего!
Порок. Тяжелый и сложный. Все замерли. Ждут тревожно. Может, побьем, победим? Но вывод как нож: безнадежно, Пробовать было бы можно, Когда бы не ревматизм.
А вслух улыбнулась: будет, Полечимся, последим. Вот профессор прибудет, Тогда мы все и решим.
Боли бывают разными: То острыми вроде зубной, То жгут обручами красными, То пилят тупой пилой.
А ей они все достались. Вот они… снова тут! Как волки, во тьме подкрались, Вцепились разом и рвут. Закрыла глаза. Побелела. Сомкнутый рот горяч… А свора кромсает тело. Сдавайся, мучайся, плачь!
Но что это? Непонятно! Звон в ушах или стон? Песня? Невероятно! Похоже, что просто сон.
«Орленок, орленок, мой верный товарищ, Ты видишь, что я уцелел. Лети на станицу, родимой расскажешь, Как сына вели на расстрел».
Доктор губу закусила: – У девочки, видно, бред. – Та смолкла. Глаза открыла. И ясно проговорила: – Доктор, поверьте. Нет!
Врач на коллег взглянула. Одна шепнула: – Прошу! – Тихо на дверь кивнула: – Выйдем, я расскажу.
Дед был у Вали солдатом, Трубил мировую войну. Контужен был на Карпатах, Потом был в русском плену.
Вот там и была развеяна Ложь короля, как дым. Развеяна правдой Ленина И словом его живым.
Когда ж довелось вернуться им К селам родных Балкан, Он стал бойцом революции И совестью партизан.
Был дерзким, прямым, открытым, Смертником был – бежал. Сам Георгий Димитров Не раз ему руку жал.
А в час, когда на Балканы Фюрер прислал «егерей», Их встретили партизаны Вспышками батарей.
Однажды у Черных Кленов, В бою прикрывая брод, Упал партизан Найденов На замерший пулемет.
Вдруг стало безвольным тело, Повисла рука, как плеть. И с хохотом посмотрела В лицо партизану смерть…
Один на один с врагами. Недолго осталось ждать. Сейчас его будут штыками Мучительно добивать.
Как он сумел и дожил? Никто теперь не поймет. Но только вдруг снова ожил Замерший пулемет.
Всю ночь свинцовой струею, Швыряя фашистов в снег, Стрелял одною рукою Израненный человек!
Потом в партизанской землянке Фельдшер молчал, вздыхал, Трогал зачем-то склянки И, наконец, сказал:
– Рука никуда не годится. И нужно срочно… того… Короче, с рукой проститься, А у меня – ни шприца, Ни скальпеля, ничего!
Только вот спирт да ножовка, Бинт да квасцов кристалл, Да, может, моя сноровка, Ну вот и весь «арсенал»!
Без капли новокаина От боли возможен шок… – Но я покуда мужчина! И вот еще что, сынок:
Когда-то в красной России Мне дали характер без дрожи. Не надо анестезии! Водки не надо тоже.
Теперь приступай к задаче И брось, молодец, вздыхать. Мы боль победим иначе, Как все должны побеждать.
Он встал под низким накатом, В холодный мрак поглядел И голосом хрипловатым Вдруг тихо-тихо запел.
От боли душа горела И свет был сажи черней. От боли горело тело… А песня росла, гремела Все яростней, чем больней!
Летела прямо к порогу, Вторя ночной пальбе: «Смело, товарищи, в ногу, Духом окрепнем в борьбе!»
Вот так, только щурясь глазом, Он боль, как врага, крушил. Не застонал ни разу. Выдержал, победил.
Валя, Валентина, Что с тобой теперь? Белая палата, Крашеная дверь. Тоньше паутины Из-под кожи щек Тлеет скарлатины Смертный огонек.
Двери отворяются. (Спать. Спать. Спать.) Над тобой склоняется Плачущая мать:
Валенька, Валюша! Тягостно в избе. Я крестильный крестик Принесла тебе. Все хозяйство брошено, Не поправишь враз, Грязь не по-хорошему В горницах у нас. Куры не закрыты, Свиньи без корыта; И мычит корова С голоду сердито. Не противься ж, Валенька, Он тебя не съест, Золоченый, маленький, Твой крестильный крест.
На щеке помятой Длинная слеза. А в больничных окнах Движется гроза.
Открывает Валя Смутные глаза.
От морей ревучих Пасмурной страны Наплывают тучи, Ливнями полны.
Над больничным садом, Вытянувшись в ряд, За густым отрядом Движется отряд. Молнии, как галстуки, По ветру летят.
В дождевом сиянье Облачных слоев Словно очертанье Тысячи голов.
Трубы. Трубы. Трубы Подымают вой. Над больничным садом, Над водой озер, Движутся отряды На вечерний сбор.
Заслоняют свет они (Даль черным-черна), Пионеры Кунцева, Пионеры Сетуни, Пионеры фабрики Ногина.
Нас водила молодость В сабельный поход, Нас бросала молодость На кронштадтский лед.
Боевые лошади Уносили нас, На широкой площади Убивали нас.
Но в крови горячечной Подымались мы, Но глаза незрячие Открывали мы.
Чтоб земля суровая Кровью истекла, Чтобы юность новая Из костей взошла.
В прозелень лужайки Капли как польют! Валя в синей майке Отдает салют.
Тихо подымается, Призрачно-легка, Над больничной койкой Детская рука.
А в больничных окнах Синее тепло, От большого солнца В комнате светло.
Валя, Валентина, Что с тобой теперь? Белая палата, Крашеная дверь. Тоньше паутины Из-под кожи щек Тлеет скарлатины Смертный огонек.
Двери отворяются. (Спать. Спать. Спать.) Над тобой склоняется Плачущая мать:
Валенька, Валюша! Тягостно в избе. Я крестильный крестик Принесла тебе. Все хозяйство брошено, Не поправишь враз, Грязь не по-хорошему В горницах у нас. Куры не закрыты, Свиньи без корыта; И мычит корова С голоду сердито. Не противься ж, Валенька, Он тебя не съест, Золоченый, маленький, Твой крестильный крест.
На щеке помятой Длинная слеза. А в больничных окнах Движется гроза.
Открывает Валя Смутные глаза.
От морей ревучих Пасмурной страны Наплывают тучи, Ливнями полны.
Над больничным садом, Вытянувшись в ряд, За густым отрядом Движется отряд. Молнии, как галстуки, По ветру летят.
В дождевом сиянье Облачных слоев Словно очертанье Тысячи голов.
Трубы. Трубы. Трубы Подымают вой. Над больничным садом, Над водой озер, Движутся отряды На вечерний сбор.
Заслоняют свет они (Даль черным-черна), Пионеры Кунцева, Пионеры Сетуни, Пионеры фабрики Ногина.
Нас водила молодость В сабельный поход, Нас бросала молодость На кронштадтский лед.
Боевые лошади Уносили нас, На широкой площади Убивали нас.
Но в крови горячечной Подымались мы, Но глаза незрячие Открывали мы.
Чтоб земля суровая Кровью истекла, Чтобы юность новая Из костей взошла.
В прозелень лужайки Капли как польют! Валя в синей майке Отдает салют.
Тихо подымается, Призрачно-легка, Над больничной койкой Детская рука.
А в больничных окнах Синее тепло, От большого солнца В комнате светло.
Валя, Валентина, Что с тобой теперь? Белая палата, Крашеная дверь. Тоньше паутины Из-под кожи щек Тлеет скарлатины Смертный огонек.
Двери отворяются. (Спать. Спать. Спать.) Над тобой склоняется Плачущая мать:
Валенька, Валюша! Тягостно в избе. Я крестильный крестик Принесла тебе. Все хозяйство брошено, Не поправишь враз, Грязь не по-хорошему В горницах у нас. Куры не закрыты, Свиньи без корыта; И мычит корова С голоду сердито. Не противься ж, Валенька, Он тебя не съест, Золоченый, маленький, Твой крестильный крест.
На щеке помятой Длинная слеза. А в больничных окнах Движется гроза.
Открывает Валя Смутные глаза.
От морей ревучих Пасмурной страны Наплывают тучи, Ливнями полны.
Над больничным садом, Вытянувшись в ряд, За густым отрядом Движется отряд. Молнии, как галстуки, По ветру летят.
В дождевом сиянье Облачных слоев Словно очертанье Тысячи голов.
Трубы. Трубы. Трубы Подымают вой. Над больничным садом, Над водой озер, Движутся отряды На вечерний сбор.
Заслоняют свет они (Даль черным-черна), Пионеры Кунцева, Пионеры Сетуни, Пионеры фабрики Ногина.
Нас водила молодость В сабельный поход, Нас бросала молодость На кронштадтский лед.
Боевые лошади Уносили нас, На широкой площади Убивали нас.
Но в крови горячечной Подымались мы, Но глаза незрячие Открывали мы.
Чтоб земля суровая Кровью истекла, Чтобы юность новая Из костей взошла.
В прозелень лужайки Капли как польют! Валя в синей майке Отдает салют.
Тихо подымается, Призрачно-легка, Над больничной койкой Детская рука.
А в больничных окнах Синее тепло, От большого солнца В комнате светло.
